— Значит, это ваших рук дело?
— Карпов вам скажет, что его, но это не так: идея принадлежит всецело мне. Как и идея послать «группу экспертов» в Японию, чтобы прикончить Ничирена.
Даниэла чуть не поперхнулась. Сытная пища встала колом в горле. Стараясь унять бешено забившееся сердце, она сказала:
— Вы дали мне указание послать своих людей, чтобы они проследили за передвижениями Ничирена, вот и все. — Она отчаянно пыталась восстановить утраченное равновесие. — Карпов в курсе этих ваших действий?
— Карпов является — как это говорят американцы? — частью заднего кармана моих брюк. Он там бренчит вместе с вывалившейся из кошелька мелочью. — Он улыбнулся. — Пейте кофе, Даниэла, пока не остыл.
Он налил ей еще чашку. Часы в гостиной, собираясь пробить, хрипели, как старик в приступе астмы.
— Значит, вы просто взяли и отозвали моих людей? — сказала она после паузы.
Лантин покачал головой.
— Нет, я просто заменил им программу.
— Это называется узурпацией властных функций другого должностного лица, — сказала Даниэла. — Вы превысили свои полномочия.
— Нет, я только переориентировал данный вами приказ.
Очевидно, он получал необыкновенное удовольствие от этого диалога.
— Они все погибли, — сказала она тоном, который ясно давал понять, кого она считает в этом виновным.
— Увы, да, — ответил он после небольшой паузы. — Я не учел того, что в дело может вмешаться американский агент.
— Джейк Мэрок.
— Вот именно. — Он посмотрел в окно, за которым уже царила ночь. — Совершенно непонятно, что он там делал.
Даниэла не стала высказывать своих соображений по этому вопросу. Она только заметила:
— Дела моего отдела — мои дела.
Лантин будто ждал от нее этого заявления. Не исключено, он его даже спровоцировал. Не спеша достал он из ящика стола некий предмет и положил перед ней. — И это тоже дела вашего отдела, насколько я понял.
Усилием воли Даниэла заставила себя оторвать глаза от этого хорошо знакомого ей предмета. Боже мой, - подумала она, — они нашли мою записную книжку с материалами «Медеи»!
* * *
Питер Ынг ждал в просторном, как холл баронского замка, фойе дома Эндрю Сойера, построенном на горе над бухтой Шеко. Все в доме было на широкую ногу, по-американски: шкафы и кресла из старого дуба, буфеты из сучковатой сосны, на стенах — живописные полотна. На одном был изображен дедушка Эндрю Сойера — Даниэль Мартин Сойер в охотничьем костюме. За его спиной зеленели холмы его родной Вирджинии. На противоположной стене — портрет отца Эндрю — Бартона Сойера, тоже в охотничьем костюме, но на фоне гавани Виктории и поселения Цзюлун, каким оно было семьдесят лет назад.
Ынг знал, что во внутренних покоях висит портрет самого Эндрю, хотя и не в охотничьем костюме, но все же на фоне пика Виктории — чтобы не очень нарушать стилистики семейных портретов.
Хоть у Ынга и не было особо важных дел к патрону, тем не менее он сидел в холодке передней комнаты и ждал. Через какое-то время он услышал звук подъезжающей машины и сразу же встал с кресла.
Когда дверь открылась, он уже склонился в поклоне.
— Прекрасный вечер, — сказал он с истинно китайской вежливостью.
— Прекрасный вечер, Младший племянник.
Крохотный китаец в мешковатом костюме, не менее чем на три размера превышавшем габариты своего обладателя, вошел в дом по ковровой дорожке. Прищурившись, он окинул фойе критическим взглядом. Заметив голову бизона над дверью, он повернулся к Ынгу.
— Это что, еще одна непостижимая уму традиция гвай-ло?
— Ты имеешь в виду бизона, Старший дядя? — Это обращение принято не только в семейном кругу, но и может употребляться по отношению к постороннему человеку, как знак особого уважения. Сейчас, однако, оно было употреблено в своем исконном смысле: разговаривали дядя и племянник. — Это животное когда-то было широко распространено в Новом Свете. Отец почтенного Сойера застрелил его, когда был еще мальчиком. Он привез этот трофей сюда уже более ста лет назад.
— Трофей? — переспросил Преподобный Чен, для которого это слово почему-то ассоциировалось с чем-то неприличным.
— Это такой ритуал у мужчин на Западе: хранить какую-нибудь часть убитого на охоте животного, — объяснил Ынг. — У многих народов мира есть такой ритуал.
Преподобный Чен бросил на Питера Ынга насмешливый взгляд.
— Чего ж еще можно ожидать от чужеземных чертей, не так ли, Младший племянник? Они держат деньги в консервной банке, и привычки у них, как у животных. Но они нам нужны, что поделать! — Он опять поднял глаза к бородатой и рогатой голове на стене. — Но не забывай, что они к нам именно так и относятся. Как к трофеям, которые они вешают на стенку... Скажи мне, Младший племянник, должны ли мы только клонить голову и бормотать, что это судьба наша такая? Должны ли мы только вздыхать и разводить руками? — Его глаза сверлили Ынга. — Ты ведь китаец, не забывай этого.
— Я — шанхаец, — ответил Ынг, — так же, как и ты. А что ты думаешь о кантонцах? О чиу-чоу? О...
Можно было не продолжать. Преподобный Чен уже дал свой ответ, плюнув в угол.
— Вот то-то! Потому нас и эксплуатируют, Старший дядя, что мы разделены. Если бы китаец с китайцем обнялись...
— Никогда!
И Преподобный Чен подумал, что эта встреча в верхах обречена. Шанхаец, чиу-чоу и кантонец никогда не договорятся. Они не могут доверять друг другу ни на йоту.
И он решительно повторил:
— Никогда!
Питер Ынг склонил голову.
— Почтенный Сойер ждет нас.
— И вот что я тебе скажу, Младший племянник. Если бы гвай-ло Сойер не почтил своим присутствием наше совещание в Аомыне, я бы сейчас ни за что сюда не приехал.
— Мы работаем вместе, для нашей общей пользы, — сказал Ынг. — Необходимо продемонстрировать наше единение в наглядной форме.
На какое-то мгновение Преподобный Чен насторожился. Ему показалось, что Питер Ынг читает ему мораль. Но затем он отмахнулся от этой мысли. Молодой человек явно привязан к Эндрю Сойеру. Лично Преподобный Чен не мог этого понять, но он мог принять это как данность. Кроме того, Питер Ынг прав, когда говорит, что их альянс взаимовыгоден. Враждебность в наши дни не окупается. Давным-давно он научился улыбаться одними лишь губами, не допуская в сердце эту фальшь.
— Потому я и сделал, как ты посоветовал. Но не думай, что я поступлюсь принципами. Все взаимоотношения между моей триадой и фирмой «Сойер и сыновья» должны идти через тебя.
Эндрю Сойер ждал их в своем просторном кабинете. Когда китайцы вошли, он низко поклонился и предложил Преподобному Чену лучшее кресло, собственное кожаное кресло Сойера. Оно стояло в комплекте с другими предметами домашнего обихода в другом конце комнаты. Этот комплект включал в себя удобное канапе и низкий бронзовый столик, отделанный жадеитом.
— Я счастлив, что вы смогли приехать, Преподобный Чен, — сказал Сойер на шанхайском диалекте.
Он внимательно наблюдал за лицом китайца, на котором застыла хрупкая улыбка. Достав бутылку шотландского виски «Джонни Уокер», он налил гостям. Никто из них льда класть не стал.
Хотя напиток произвел на Преподобного Чена благоприятное впечатление, он решил держать ухо востро. Каждый знает, что у чужеземных чертей ничего за душой нет, кроме хороших манер. Конечно, лично ему не приходилось иметь дела с Эндрю Сойером. Но хоть он на вид и приличный человек и тай-пэнь , но Преподобный Чен не видел причины, по которой этот гвай-ло должен быть исключением из общего правила.
Он выпил и попытался расслабиться. Но это давалось ему с трудом. Чужеземные черти всегда заставляли его нервничать. Ему не приходилось еще встречаться ни с одним, кому он мог бы довериться. С ними не то, что с Младшим Племянником, что сидит рядом. Шанхайцы — одна семья. Здесь уж доверие абсолютное и безграничное.
— Я распорядился приготовить нам кое-чего перекусить, — сказал Сойер. — Не люблю разговаривать о делах на пустой желудок. Голод сковывает мыслительные процессы.
— Совершенно верно, — не мог не согласиться Преподобный Чен.
Сколько раз он повторял эти слова своим сыновьям? Но наставлять нетерпеливых молодых людей на путь истинный — неблагодарное занятие.
А Сойер уже хлопотал у сверкающего нержавеющей сталью стола, который стоял почти во всю длину одной из стен в комнате. Через минуту он вернулся к своим гостям с подносом, на котором стояли бамбуковые тарелочки с классическими китайскими пирожками.
— Дим сум , — заметил Преподобный Чен, скрывая за спокойным тоном свое удивление. — Очень необычно в такой час.
— Это верно, — согласился Сойер, — действительно необычно. В ресторанах, если в этот час попросить дим сум, они обязательно окажутся непропеченными. Но мой повар знает толк в этих делах.
Сойер и сам знал толк в том, как надо вести дела с китайцами. И сейчас он понял, что угодил гостю.
Когда он обсуждал со своим компрадором Питером Ынгом, чем им лучше угостить его дядюшку, то сказал, что сам подогреет пирожки и поднесет их тоже сам. Ынг воспротивился, говоря, что будет удобнее, если это будет делать он. «Нет, Питер, необходимо, чтобы я сам угостил его, — сказал тогда Сойер. — Это вопрос принципиальный — знак уважения. В конце концов, мы его приглашаем на свою территорию, и его надо ублажить».
И сейчас, наблюдая за гостем, он понял, что был прав. Глядя на этого человечка в большом не по росту костюме, он едва сдерживал улыбку. Высокое кресло, в котором тот сидел, делало его еще более миниатюрным, чем он был на самом деле. Он показался Сойеру похожим на кукольного человечка, который под воздействием какого-то волшебства вдруг ожила.
Его отец, бывало, рассказывал ему одну сказку на Рождественскую ночь. Целый год Сойер ждал этой сказки с неменьшим нетерпением, чем традиционных подарков, сложенных под наряженной елкой.
И сейчас Преподобный Чен показался ему персонажем этой сказки про Щелкунчика. Давно это было, и Сойер не смог вспомнить имен других ее персонажей. Это его огорчило. Вот если бы его дочка не умерла, он бы не забыл их, потому что ему пришлось бы повторять эту сказку для нее каждое Рождество, как это делал для него его отец.
Когда они закончили с дим сум , Сойер налил всем чаю.
Преподобный Чен облизал губы и рыгнул, показывая этим, что доволен угощением. Он взглянул на Эндрю Сойера и подумал, что, пожалуй, напрасно так плохо думал про него. Манеры этого гвай-ло в самом деле превосходные.
Он улыбнулся, и на этот раз от души.
* * *
Не нравится мне это, — сказал Сойер, когда Преподобный Чен отбыл восвояси.
— Какой частью, тай-пэнь?
— Целиком.
Только что Ынг рассказал ему во всех подробностях о своей встрече с Цунем Три Клятвы.
Сойер ходил по кабинету, трогая вещи: утолок филигранной серебряной рамки, золотой обрез переплетенной в кожу «Истории Гражданской войны» Брюса Кэттона, агатовый грузик для бумаг, и так далее. Из всех органов чувств для Эндрю, как и для многих американцев и англичан, главнейшим было осязание. Ему думалось легче, когда он проводил кончиками пальцев по поверхности различных вещей.
Питер Ынг пошевелился.
— Я думаю, вы бы хотели купить через Пак Ханмина акции Камсангского проекта.
— Возможно, — промычал Сойер. — Возможно.
— Ну вот они и почти ваши. Я вам сказал о всех деталях, которые мне изложил Цунь Три Клятвы. Похоже, это верное дело.
— Похоже, — согласился Сойер. Глаза его на мгновение попали в мягкий свет лампы. Ноги его мягко ступали по янтарному, с бледно-золотым отливом старинному персидскому ковру. — Но вложить почти два миллиарда долларов в будущее Гонконга.
— Ну если это вам по душе, — сухо сказал Питер Ынг, — то можно присоединиться к «Маттиас, Кинг и компания» и рвануть отсюда.
Сойер прервал свое расхаживание по комнате и коротко бросил:
— Насколько я понял, ты стоишь за сделку.
Он скорее почувствовал, чем увидел в полутьме комнаты, как его компрадор передернул плечами.
— Это то, за что я всегда стоял. Как гласит китайская поговорка, «хватай свой шанс за горло».
— Я эту поговорку знаю, — сказал Сойер и возобновил свое хождение по комнате. — Но существует и другая поговорка — американская: «Дай человеку веревку подлиннее — и он повесится».
— И что же она означает?
— Она означает, что дураков ни жнут, ни сеют. Сами рождаются каждую минуту.
— Вы считаете, что Цунь скрывает что-то про Пак Ханмина?
— Или о Камсанге. Но в любом случае это не важно.
— Почему вы так думаете?
— Если бы я мог ответить тебе в двух словах, я бы смог тебя научить, как стать миллионером, — хмыкнул Сойер. — Видать, не случайно Цунь желает освободиться от акций.
— Но причины, которые он при этом выдвигает, звучат весьма убедительно.
— Еще бы! Иначе весь замысел взлетит на воздух. Если хочешь, чтобы тебе поверили, надо стараться, чтобы все выглядело вполне законно и убедительно. Но время не ждет, и раздумывать некогда. Он хочет заставить нас прыгнуть очертя голову — куда? Причем рассчитывает я даже не знаю на что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96