Если это действительно настолько важно, тогда у него не останется выбора. Ему просто придется поумерить пыл Никуму. Во всяком случае, до принятия какого-либо решения.
– А потом?
Оками пожал плечами.
– Когда он увидит, что вы принесли, он, возможно, начнет понимать, что зло подобралось так близко к нему, что уже отравляет и Ама-но-мори. Сасори необходимо уничтожить. Если Никуму их нынешний вождь, значит, он умрет первым.
Оками ушел к себе в комнату, а Ронин еще долго сидел на террасе, вслушиваясь в бесконечный грохот прибоя, накатывающего на пурпурные утесы. В ветвях сосен запутался серый туман, похожий на рыхлую паутину, сотканную каким-то гигантским пауком. Звезд уже не было видно. Луна зашла еще раньше.
Он вглядывался в туман, в самые сокровенные недра своей души. И он дал клятву. Его никто не остановит. Никто. Ни Никуму. Ни Маккон. Ни даже сам Дольмен. Он завершит свою миссию, ради которой и появился здесь, поскольку у него тоже есть карма, слишком сильная, чтобы ею можно было пренебречь. Пока у него еще нет ясного представления о том, что именно он будет делать. Но это уже не имело значения. В глубине души он понимал, что судьба всего мира не будет – не может – решаться Никуму или куншином. Она не может зависеть от воли какого-то одного человека. Человеческая жизнь определяется множеством обстоятельств, то же самое происходит и с ходом истории. Сам он – воин. Боевые линии в его жизни расчерчены давно и закалены кровью, болью и утратами. Такое не забывается. Мороз его забери, Никуму! И куншина… если он примет решение выступить против него. И еще одно понял Ронин этой ночью: он приближается к водовороту событий, к которым стремился всю жизнь. То, что должно случиться, случится уже очень скоро.
А что с Моэру?
Ее прохладные пальцы легли ему на шею.
Она присела рядом с ним.
– Свободна.
Ее голос ласкал его слух.
– Ты услышала, что я думаю о тебе?
Она запрокинула голову, радостно рассмеялась.
– Это словно второе рождение.
Яркий свет переливчатой зари, уже разгорающейся за устремленной ввысь вершиной Фудзивары – тонким мазком кисти по небу, мягко оттенял ее черты. Сероватая зелень и дымка. Темная прядь упала ей на глаза, и Моэру подняла тонкую руку, чтобы убрать с лица волосы. Он остановил ее. Их пальцы сплелись.
– Как? – спросил он.
– Пойдем со мной.
Они поднялись и прошли по татами к ограждению террасы. Она замерла, положив руки на деревянные перила. Ронин встал рядом. Они соприкасались плечами и бедрами.
– Мы расстались, когда я во время атаки сошла с «Киоку». Был шторм, который не был штормом. – Она повернулась к нему; ее длинные волосы разметались по ветру. – Что это было?
– Не знаю. – Он не был уверен, что это правда. В голове все смешалось.
– Смотри, – показала она. – Заря.
Одинокие сосны, чернеющие на фоне разорванного розового горизонта. Величественная Фудзивара. Панорама Ама-но-мори.
Ее лицо было бледно-розовым в утреннем тумане. Развевающийся на ветру шелковый халат, который купил ей Оками в гостинице, резко контрастировал с ее черными волосами. Держа руку у шеи, она поглаживала миниатюрный серебряный цветок на цепочке.
– Я вернулась сюда из-за сакуры, что ты мне подарил.
Утренний ветер трепал ее волосы, и теперь Ронин видел ее как бы сквозь переменчивые кружева, закрывавшие ей щеки и полные губы.
– Я так обрадовалась, когда они появились. Волны уже отнесли «Киоку» далеко от нас. Мы сражались, но нас было мало. Моряки погибали один за другим. В конце концов я осталась одна.
В отдалении послышался крик. Они повернулись в ту сторону. Над пенящимися волнами уже появились первые чайки, низко летавшие над отливавшим медью морем в поисках пищи. Свет восходящего солнца окрасил их белое оперение в розовый.
– Эту сакуру сделал Никуму и придал ей особые свойства. Когда в совете решили заслать буджуна на континент человека, куншин настоял на том, чтобы ему дали какой-нибудь тайный знак с тем, чтобы в случае чего – если с ним что-то случится на континенте, если кто-то начнет ему противодействовать, – об этом узнали бы на Ама-но-мори. Никуму придумал сакуру. Он знал, что буджун не расстанется с ней, пока жив. Они знали, что их человек погиб, но не знали, кто завладел сакурой. Никуму решил, что тот, у кого теперь сакура, наверняка имеет отношение к смерти буджуна. Поэтому он пришел за мной.
Наблюдая за рассветом, Ронин мысленно вернулся в тот день, когда для него потемнело солнце над обсидиановым кораблем, уносившим Моэру.
– Значит, он прилетел.
Она повернулась к нему; в глазах ее промелькнул испуг.
– Да, но откуда ты знаешь?
– Я видел… кое-что, вдалеке.
– Их принесли боевые кони древнего Ама-но-мори… его и еще трех воинов.
– И они вчетвером разгромили целый корабль?
– Разве они не буджуны?
– Ты все еще носишь сакуру. Он узнает, где мы.
– Нет, когда я вернулась на Ама-но-мори, она перестала действовать как маяк.
– Почему ты ее не сняла?
– Это твой подарок.
– Ты его жена?
Она и бровью не повела.
– Я уверена, что ты знаешь. Оками наверняка сказал.
– Хочу услышать это от тебя.
– Я – жена Никуму.
– Тогда что ты делала на континенте человека?
Она повернулась спиной к свету, что разливался по склонам Фудзивары. Ее стройное тело, прижавшееся к нему, затрепетало.
– Как ты меня освободил?
Шепот, ласка, тепло. Что еще крылось за этим вопросом?
– А почему твой супруг держал тебя взаперти?
– Супруги, как и все люди, могут быть добрыми или злыми.
Ее бездонные глаза стремительным водоворотом увлекали его на дно.
– А Никуму какой?
Глаза на мгновение закрылись, преградив ему доступ к взвихренной вселенной. Когда она снова открыла глаза, они блестели от слез.
– Ни то ни другое. Все вместе.
– Загадки.
Он смотрел, как у нее по щекам медленно катятся слезы. Достаточно протянуть руку, коснуться… Только не станет он этого делать. Пока.
– Он боится.
– Чего?
Слезинка на мгновение задержалась на высокой скуле, вздрогнула и упала на татами.
– Он больше не тот Никуму. Что-то…
– Почему он стал вождем сасори?
Она покачала головой:
– Не знаю. Пока меня не было, с ним что-то произошло, что-то ужасное.
– Выходит, Оками прав – он предался злу.
– Нет-нет. – Она схватила его за руки. – Просто он изменился. Иногда… иногда он такой же, как раньше, а потом вдруг становится… как сумасшедший.
Радостные крики чаек. Нашли, наверное, пищу. Небольшими плотными стайками они скользили над самой водой и безостановочно галдели.
– Ронин, я опасаюсь, что он одержим.
– Чем?
– Сейчас при нем постоянно находится один человек…
– Да. Я видел его. Но у него нету власти Никуму.
– Ты должен кое-что сделать.
– Я? – Он чуть не рассмеялся ей в лицо. – Мороз меня побери, Моэру, этот человек жаждет моей смерти! А ты просишь меня помочь ему?!
– Только если ты можешь.
– Что за бред!
Ее лицо приблизилось к нему, на длинных ресницах застыла влага.
– Как ты меня освободил?
– Я не задумался об этом.
– Да, конечно. Если бы ты задумался, хоть на миг, у тебя ничего бы не вышло. Никуму убил бы тебя.
– Что-то злое таится в Ханеде, Моэру.
– Да, но это не Никуму. Он – человек, а не какой-нибудь монстр.
– Но то, что он сделал с тобой…
– Ронин, ты должен ему помочь!
– Но я не знаю…
– Только ты, и никто другой, смог меня освободить…
– То, о чем ты меня просишь, это – безумие…
– Только твоя сила…
– Холод его побери…
– Он сделал меня немой…
– …нет!
– …чтобы я не могла говорить с тобой.
Даже сквозь туманную пелену ливня, низвергающегося с алого неба в сполохах молний, он разглядел эту исполинскую сосну. Расположенные в несколько ярусов ветви выдавались вперед, словно руки, протянутые к небесам. Они раскачивались под порывами ветра, под струями дождя. Рядом с этим величественным и могучим деревом даже каменный замок куншина казался игрушечным.
Они стояли у рва, кутаясь в промокшие насквозь плащи. С полей их плетеных шляп ручьями лилась вода. Мост из глины и дерева протянулся дугой надо рвом, обозначавшим границу владений вождя буджунов.
У них за спиной остались размытые очертания восточных окраин Эйдо. У последнего клена, там, где дорога делала широкий поворот, под утлой защитой небольшой деревянной станции сидела старуха, которая продавала чай утомившимся путникам.
– Откуда нам знать, что он здесь? – спросил Ронин.
– Он не в Эйдо, – убежденно ответил Оками.
– А может быть, он в горах?
– Он здесь, друг мой.
Они ступили на земляной мост, раскисший от дождя. Вдалеке слышались зловещие раскаты грома. Поверхность воды под мостом покрылась рябью от дождя.
Как только они миновали мост, их встретили стражники из гвардии куншина и повели прямо в замок.
Их проводили в небольшую прихожую, где миниатюрная женщина молча показала Ронину с Оками на ванны с горячей водой и на комплекты сухой чистой одежды, после чего увела Моэру в соседнюю комнату.
Вскоре Моэру вышла к ним. Теперь все трое были одеты в халаты с вышитым рисунком из колес, символом дайме. Ронин отметил, что им дали одежду цветов Оками.
В помещение вошли двое вооруженных буджунов в расшитых золотом халатах с широкими подкладными плечами и проводили их по широкой каменной лестнице – мимо бесчисленных вооруженных буджунов, по просторному коридору, больше похожему на галерею, и наконец через высокие двойные двери темного полированного дерева. Посередине каждой из створок тускло поблескивали медные знаки-буквы, заключенные в круг.
Войдя в комнату, они снова услышали шум дождя. Ронин бросил взгляд на окна, распахнутые навстречу грозе. За ними покачивались на ветру массивные нижние ветви громадной сосны. Дождинки текли по стеклу холодными слезами, падали на татами.
Помещение средних размеров. Совсем не такой представлял себе Ронин резиденцию куншина. Стульев здесь не было – только простой табурет перед большим деревянным столом у дальней стены. В центре комнаты – несколько низеньких столиков, в кажущемся беспорядке расставленных на татами. Буджуны бесшумно вышли.
Ронин смотрел на грозу за окнами.
Они разулись.
– Кого-то он мне напоминает, – послышался низкий голос.
Ронин поднял глаза. Его взгляд уперся в лицо Азуки-иро. Он не совсем понимал, о ком говорит куншин.
– Это существенно..
Это был человек с аккуратной ладной головой, словно кто-то – какой-нибудь мастер-ваятель – усердно, с любовью лепил ее, добиваясь немыслимого совершенства. Тонкий, подтянутый. Ни грамма избыточной плоти. Лицо достаточно плоское, как у Оками. Желтоватая кожа. Продолговатые миндалевидные глаза. Широкий приплюснутый нос. Густые черные волосы, заплетенные в косу, отсвечивали глянцем. Широкая шея, массивная грудь. Осанка воина: уверенная, но без высокомерия. Под расшитым золотом халатом угадывались рельефные мышцы.
– Чужестранец? – спросил Азуки-иро.
Он на мгновение склонил голову, словно задумавшись над решением какой-то важной задачи.
– Я пока не уверен, – куншин не сводил взгляда с лица Ронина. – Где ты его нашел?
Лишь слегка изменившийся тон показал, к кому именно он обращается.
– На Кисокайдо, – отозвался Оками.
– Кто вы? – повернулся к нему Ронин. – Вы мне лгали?
Лицо Оками оставалось безмятежным. В его ясных глазах не было и намека на какой-то обман.
– Я сказал вам лишь то, что вам следовало знать. Я не обманул ничьего доверия. Я привел вас сюда, к куншину. Разве вы не для того появились на Ама-но-мори? Вы получили, чего добивались. Зачем требовать больше, чем необходимо?
– Я хочу знать правду.
– Правду запишет история, – философски заметил Азуки-иро.
Ронин отступил на шаг, выхватив меч. Короткий шорох. Змея, сбрасывающая отмершую кожу.
– Время, когда я брал только то, что мне соизволят дать, ушло навсегда. Я хочу получить ответы и получу их сейчас.
Глаза у Азуки-иро опасно сузились, мышцы напряглись.
– Стойте!
Это был голос Моэру, и на безучастном лице куншина впервые отразилось какое-то чувство: удивление.
– Моэру, – прошептал он. – Что…
– Это был Ронин.
Куншин отвел взгляд.
– Был, – произнес он.
Золотое шитье колыхнулось, и он протянул сильную руку:
– Свиток. Можно взглянуть?
Нацеленное острие меча нетерпеливо застыло. Что-то промелькнуло в глазах Оками, неясное, странное – что? Ради этого мгновения Ронин прошел долгий путь. Наверное, больше никто в этом мире не заходил так далеко. Столько раз он сражался с врагами. С врагами знакомыми и неведомыми. Потерял стольких друзей. Наблюдал за медленным проявлением предельного зла. Ощущал тьму – вторжение в мир устрашающих сил. Ради этого мгновения. И все же теперь он колебался. Здесь, в конце своих странствий, он вдруг испытал неуверенность, раньше ему не свойственную. Прямо перед острием меча – открытая ладонь Азуки-иро. Чему верить? Ронин скользнул взглядом по лицам. Посмотрел в глаза Оками. Моэру. Он ничего не увидел там. Он заранее знал, что так будет. Рефлекс. Защитный инстинкт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– А потом?
Оками пожал плечами.
– Когда он увидит, что вы принесли, он, возможно, начнет понимать, что зло подобралось так близко к нему, что уже отравляет и Ама-но-мори. Сасори необходимо уничтожить. Если Никуму их нынешний вождь, значит, он умрет первым.
Оками ушел к себе в комнату, а Ронин еще долго сидел на террасе, вслушиваясь в бесконечный грохот прибоя, накатывающего на пурпурные утесы. В ветвях сосен запутался серый туман, похожий на рыхлую паутину, сотканную каким-то гигантским пауком. Звезд уже не было видно. Луна зашла еще раньше.
Он вглядывался в туман, в самые сокровенные недра своей души. И он дал клятву. Его никто не остановит. Никто. Ни Никуму. Ни Маккон. Ни даже сам Дольмен. Он завершит свою миссию, ради которой и появился здесь, поскольку у него тоже есть карма, слишком сильная, чтобы ею можно было пренебречь. Пока у него еще нет ясного представления о том, что именно он будет делать. Но это уже не имело значения. В глубине души он понимал, что судьба всего мира не будет – не может – решаться Никуму или куншином. Она не может зависеть от воли какого-то одного человека. Человеческая жизнь определяется множеством обстоятельств, то же самое происходит и с ходом истории. Сам он – воин. Боевые линии в его жизни расчерчены давно и закалены кровью, болью и утратами. Такое не забывается. Мороз его забери, Никуму! И куншина… если он примет решение выступить против него. И еще одно понял Ронин этой ночью: он приближается к водовороту событий, к которым стремился всю жизнь. То, что должно случиться, случится уже очень скоро.
А что с Моэру?
Ее прохладные пальцы легли ему на шею.
Она присела рядом с ним.
– Свободна.
Ее голос ласкал его слух.
– Ты услышала, что я думаю о тебе?
Она запрокинула голову, радостно рассмеялась.
– Это словно второе рождение.
Яркий свет переливчатой зари, уже разгорающейся за устремленной ввысь вершиной Фудзивары – тонким мазком кисти по небу, мягко оттенял ее черты. Сероватая зелень и дымка. Темная прядь упала ей на глаза, и Моэру подняла тонкую руку, чтобы убрать с лица волосы. Он остановил ее. Их пальцы сплелись.
– Как? – спросил он.
– Пойдем со мной.
Они поднялись и прошли по татами к ограждению террасы. Она замерла, положив руки на деревянные перила. Ронин встал рядом. Они соприкасались плечами и бедрами.
– Мы расстались, когда я во время атаки сошла с «Киоку». Был шторм, который не был штормом. – Она повернулась к нему; ее длинные волосы разметались по ветру. – Что это было?
– Не знаю. – Он не был уверен, что это правда. В голове все смешалось.
– Смотри, – показала она. – Заря.
Одинокие сосны, чернеющие на фоне разорванного розового горизонта. Величественная Фудзивара. Панорама Ама-но-мори.
Ее лицо было бледно-розовым в утреннем тумане. Развевающийся на ветру шелковый халат, который купил ей Оками в гостинице, резко контрастировал с ее черными волосами. Держа руку у шеи, она поглаживала миниатюрный серебряный цветок на цепочке.
– Я вернулась сюда из-за сакуры, что ты мне подарил.
Утренний ветер трепал ее волосы, и теперь Ронин видел ее как бы сквозь переменчивые кружева, закрывавшие ей щеки и полные губы.
– Я так обрадовалась, когда они появились. Волны уже отнесли «Киоку» далеко от нас. Мы сражались, но нас было мало. Моряки погибали один за другим. В конце концов я осталась одна.
В отдалении послышался крик. Они повернулись в ту сторону. Над пенящимися волнами уже появились первые чайки, низко летавшие над отливавшим медью морем в поисках пищи. Свет восходящего солнца окрасил их белое оперение в розовый.
– Эту сакуру сделал Никуму и придал ей особые свойства. Когда в совете решили заслать буджуна на континент человека, куншин настоял на том, чтобы ему дали какой-нибудь тайный знак с тем, чтобы в случае чего – если с ним что-то случится на континенте, если кто-то начнет ему противодействовать, – об этом узнали бы на Ама-но-мори. Никуму придумал сакуру. Он знал, что буджун не расстанется с ней, пока жив. Они знали, что их человек погиб, но не знали, кто завладел сакурой. Никуму решил, что тот, у кого теперь сакура, наверняка имеет отношение к смерти буджуна. Поэтому он пришел за мной.
Наблюдая за рассветом, Ронин мысленно вернулся в тот день, когда для него потемнело солнце над обсидиановым кораблем, уносившим Моэру.
– Значит, он прилетел.
Она повернулась к нему; в глазах ее промелькнул испуг.
– Да, но откуда ты знаешь?
– Я видел… кое-что, вдалеке.
– Их принесли боевые кони древнего Ама-но-мори… его и еще трех воинов.
– И они вчетвером разгромили целый корабль?
– Разве они не буджуны?
– Ты все еще носишь сакуру. Он узнает, где мы.
– Нет, когда я вернулась на Ама-но-мори, она перестала действовать как маяк.
– Почему ты ее не сняла?
– Это твой подарок.
– Ты его жена?
Она и бровью не повела.
– Я уверена, что ты знаешь. Оками наверняка сказал.
– Хочу услышать это от тебя.
– Я – жена Никуму.
– Тогда что ты делала на континенте человека?
Она повернулась спиной к свету, что разливался по склонам Фудзивары. Ее стройное тело, прижавшееся к нему, затрепетало.
– Как ты меня освободил?
Шепот, ласка, тепло. Что еще крылось за этим вопросом?
– А почему твой супруг держал тебя взаперти?
– Супруги, как и все люди, могут быть добрыми или злыми.
Ее бездонные глаза стремительным водоворотом увлекали его на дно.
– А Никуму какой?
Глаза на мгновение закрылись, преградив ему доступ к взвихренной вселенной. Когда она снова открыла глаза, они блестели от слез.
– Ни то ни другое. Все вместе.
– Загадки.
Он смотрел, как у нее по щекам медленно катятся слезы. Достаточно протянуть руку, коснуться… Только не станет он этого делать. Пока.
– Он боится.
– Чего?
Слезинка на мгновение задержалась на высокой скуле, вздрогнула и упала на татами.
– Он больше не тот Никуму. Что-то…
– Почему он стал вождем сасори?
Она покачала головой:
– Не знаю. Пока меня не было, с ним что-то произошло, что-то ужасное.
– Выходит, Оками прав – он предался злу.
– Нет-нет. – Она схватила его за руки. – Просто он изменился. Иногда… иногда он такой же, как раньше, а потом вдруг становится… как сумасшедший.
Радостные крики чаек. Нашли, наверное, пищу. Небольшими плотными стайками они скользили над самой водой и безостановочно галдели.
– Ронин, я опасаюсь, что он одержим.
– Чем?
– Сейчас при нем постоянно находится один человек…
– Да. Я видел его. Но у него нету власти Никуму.
– Ты должен кое-что сделать.
– Я? – Он чуть не рассмеялся ей в лицо. – Мороз меня побери, Моэру, этот человек жаждет моей смерти! А ты просишь меня помочь ему?!
– Только если ты можешь.
– Что за бред!
Ее лицо приблизилось к нему, на длинных ресницах застыла влага.
– Как ты меня освободил?
– Я не задумался об этом.
– Да, конечно. Если бы ты задумался, хоть на миг, у тебя ничего бы не вышло. Никуму убил бы тебя.
– Что-то злое таится в Ханеде, Моэру.
– Да, но это не Никуму. Он – человек, а не какой-нибудь монстр.
– Но то, что он сделал с тобой…
– Ронин, ты должен ему помочь!
– Но я не знаю…
– Только ты, и никто другой, смог меня освободить…
– То, о чем ты меня просишь, это – безумие…
– Только твоя сила…
– Холод его побери…
– Он сделал меня немой…
– …нет!
– …чтобы я не могла говорить с тобой.
Даже сквозь туманную пелену ливня, низвергающегося с алого неба в сполохах молний, он разглядел эту исполинскую сосну. Расположенные в несколько ярусов ветви выдавались вперед, словно руки, протянутые к небесам. Они раскачивались под порывами ветра, под струями дождя. Рядом с этим величественным и могучим деревом даже каменный замок куншина казался игрушечным.
Они стояли у рва, кутаясь в промокшие насквозь плащи. С полей их плетеных шляп ручьями лилась вода. Мост из глины и дерева протянулся дугой надо рвом, обозначавшим границу владений вождя буджунов.
У них за спиной остались размытые очертания восточных окраин Эйдо. У последнего клена, там, где дорога делала широкий поворот, под утлой защитой небольшой деревянной станции сидела старуха, которая продавала чай утомившимся путникам.
– Откуда нам знать, что он здесь? – спросил Ронин.
– Он не в Эйдо, – убежденно ответил Оками.
– А может быть, он в горах?
– Он здесь, друг мой.
Они ступили на земляной мост, раскисший от дождя. Вдалеке слышались зловещие раскаты грома. Поверхность воды под мостом покрылась рябью от дождя.
Как только они миновали мост, их встретили стражники из гвардии куншина и повели прямо в замок.
Их проводили в небольшую прихожую, где миниатюрная женщина молча показала Ронину с Оками на ванны с горячей водой и на комплекты сухой чистой одежды, после чего увела Моэру в соседнюю комнату.
Вскоре Моэру вышла к ним. Теперь все трое были одеты в халаты с вышитым рисунком из колес, символом дайме. Ронин отметил, что им дали одежду цветов Оками.
В помещение вошли двое вооруженных буджунов в расшитых золотом халатах с широкими подкладными плечами и проводили их по широкой каменной лестнице – мимо бесчисленных вооруженных буджунов, по просторному коридору, больше похожему на галерею, и наконец через высокие двойные двери темного полированного дерева. Посередине каждой из створок тускло поблескивали медные знаки-буквы, заключенные в круг.
Войдя в комнату, они снова услышали шум дождя. Ронин бросил взгляд на окна, распахнутые навстречу грозе. За ними покачивались на ветру массивные нижние ветви громадной сосны. Дождинки текли по стеклу холодными слезами, падали на татами.
Помещение средних размеров. Совсем не такой представлял себе Ронин резиденцию куншина. Стульев здесь не было – только простой табурет перед большим деревянным столом у дальней стены. В центре комнаты – несколько низеньких столиков, в кажущемся беспорядке расставленных на татами. Буджуны бесшумно вышли.
Ронин смотрел на грозу за окнами.
Они разулись.
– Кого-то он мне напоминает, – послышался низкий голос.
Ронин поднял глаза. Его взгляд уперся в лицо Азуки-иро. Он не совсем понимал, о ком говорит куншин.
– Это существенно..
Это был человек с аккуратной ладной головой, словно кто-то – какой-нибудь мастер-ваятель – усердно, с любовью лепил ее, добиваясь немыслимого совершенства. Тонкий, подтянутый. Ни грамма избыточной плоти. Лицо достаточно плоское, как у Оками. Желтоватая кожа. Продолговатые миндалевидные глаза. Широкий приплюснутый нос. Густые черные волосы, заплетенные в косу, отсвечивали глянцем. Широкая шея, массивная грудь. Осанка воина: уверенная, но без высокомерия. Под расшитым золотом халатом угадывались рельефные мышцы.
– Чужестранец? – спросил Азуки-иро.
Он на мгновение склонил голову, словно задумавшись над решением какой-то важной задачи.
– Я пока не уверен, – куншин не сводил взгляда с лица Ронина. – Где ты его нашел?
Лишь слегка изменившийся тон показал, к кому именно он обращается.
– На Кисокайдо, – отозвался Оками.
– Кто вы? – повернулся к нему Ронин. – Вы мне лгали?
Лицо Оками оставалось безмятежным. В его ясных глазах не было и намека на какой-то обман.
– Я сказал вам лишь то, что вам следовало знать. Я не обманул ничьего доверия. Я привел вас сюда, к куншину. Разве вы не для того появились на Ама-но-мори? Вы получили, чего добивались. Зачем требовать больше, чем необходимо?
– Я хочу знать правду.
– Правду запишет история, – философски заметил Азуки-иро.
Ронин отступил на шаг, выхватив меч. Короткий шорох. Змея, сбрасывающая отмершую кожу.
– Время, когда я брал только то, что мне соизволят дать, ушло навсегда. Я хочу получить ответы и получу их сейчас.
Глаза у Азуки-иро опасно сузились, мышцы напряглись.
– Стойте!
Это был голос Моэру, и на безучастном лице куншина впервые отразилось какое-то чувство: удивление.
– Моэру, – прошептал он. – Что…
– Это был Ронин.
Куншин отвел взгляд.
– Был, – произнес он.
Золотое шитье колыхнулось, и он протянул сильную руку:
– Свиток. Можно взглянуть?
Нацеленное острие меча нетерпеливо застыло. Что-то промелькнуло в глазах Оками, неясное, странное – что? Ради этого мгновения Ронин прошел долгий путь. Наверное, больше никто в этом мире не заходил так далеко. Столько раз он сражался с врагами. С врагами знакомыми и неведомыми. Потерял стольких друзей. Наблюдал за медленным проявлением предельного зла. Ощущал тьму – вторжение в мир устрашающих сил. Ради этого мгновения. И все же теперь он колебался. Здесь, в конце своих странствий, он вдруг испытал неуверенность, раньше ему не свойственную. Прямо перед острием меча – открытая ладонь Азуки-иро. Чему верить? Ронин скользнул взглядом по лицам. Посмотрел в глаза Оками. Моэру. Он ничего не увидел там. Он заранее знал, что так будет. Рефлекс. Защитный инстинкт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41