Я точно знаю - была. Он денежку найдет да туда положит, выпросит у отца с матерью - опять туда положит, выменяет и опять положит. А научился складывать царем стал. Вот как.
Вот копейка, - вытащил странник копейку, на ладонь положил, - тьфу, пустячный пустяк. Потерял - не жалко. АН нет. Не копеечка это вовсе - основа основ. Все на ней стоит, все за нее держится. И я там, и ты, и деревня твоя, и еще тыща деревень и городов, все на ней уместилось, на этой кругляшке. Умные люди эту денежку придумали. Сила в ней огромадная и польза немалая. Не будет копейки, ничего не будет. Держава порушится.
Вот, положим, стала не нужна тебе копейка. Не нужна, и все тут. Счастлив ты стал тем, что имеешь. Все-то у тебя есть, ничего-то тебе не нужно. Стал бы ты спину ломать, пахать да сеять, косить да скотину холить? Нет! И сосед твой не стал бы, и сосед соседа. Разор бы пошел, голод. Ты думаешь, это тебе богатство нужно? Нет, державе! Когда каждый богат, и держава богата. Когда всякий нищ, и держава что пустая котомка! Богатство - благость!
Опять же богатый человек за державу грудью встанет, живота не пожалеет, потому что ему хозяйство свое, потом, кровью да годами нажитое, на потребу ворогу отдавать горше, чем жизни лишаться. А голи перекатной что швед, что татарин - все едино. Нет у него ничего и, значит, нет ему смысла на чужую пику животом лезть. Нищему при любой власти одинаково плохо живется.
А посему живи и приумножай богатства свои в полное свое удовольствие. Чем больше ты богатства наживешь, тем больше пользы сотворишь для себя, для детей, для страны своей!
Третий странник хохочет-заливается: ха-ха да ха-ха!
- Чудно вы рассуждаете. Не может быть радости в копейке железка она! В свободе радость! В том, что живешь как хочешь, делаешь что хочешь, а что не хочешь - не делаешь!
Разве счастлив богатей? Он к своему богатству, словно цепной кобель к будке, привязан. Хоть сытно живет, да скучно. Каждый день на вчерашний похож, а вчерашний на позавчерашний. Для богатея копейка, что колодки для каторжника. Денежка к денежке вот тебе и цепь, вот тебе и кандалы. Чем больше богатства, тем крепче цепь держит.
Птаху божью засади в клетку хоть в серебряную, хоть в золотую, она в одночасье помрет. Ей волюшка вольная да небо синее злата-серебра да сытости сто крат слаще.
И кто только придумал, что богатый живет в радости? Богатый не ест, не спит, с женой не милуется, все сундуки свои сторожит, каждый день денежки свои пересчитывает, не украл ли кто полушку. Ему сундуков своих лишаться горше, чем самой жизни, потому что они и есть жизнь его. Точит его подозрение да страх, словно жуки-короеды живое дерево. Какое же это счастье - мука вечная!
Никого богатей не любит, кроме богатств своих, и его никто не любит, никто не приголубит. В деньге, хоть в медной, хоть в серебряной, сердца нет - не пожалеет она, не приласкает, слова доброго не скажет. А как без ласки, без взгляда доброго жить?
Трудно, а то и вовсе нельзя. В них самая радость и есть. А что ж это за жизнь, когда дети волками дикими глядят и мечтают, чтоб тятька поскорей помер да перестал сундуки сторожить?!
И в середке счастья чуть. Имеющий половину вдвойне несчастен. Он, как и богатей, страдает, что не волен своей жизнью распоряжаться, что не любят его за скаредность да злобу, и от того, что больше соседа иметь не может. Он и бедности стыдится, и зависть его гложет. Каждый день ему наказанье. Хочется ему к своей половинке еще половинку заполучить, да сверх той половинки еще половинку заполучить, да сверх той половинки еще. Маета!
В чем же тогда радость? - спросите вы. Так я отвечу. В нищете! Да-да, именно так - в нищете!
- Вот уж дурость так дурость, - сказал Ванька, - какое же это счастье, когда ни кола ни двора?
- А такое, - отвечает странник, - свободней нищего только покойник. Ничего я не имею, ничего мне не жаль. Ты завтра до солнышка встанешь, а я до полудня просплю-проваляюсь. Ты встанешь да в поле пойдешь, а я на речку рыбку удить да плескаться. Кому лучше?
Тебя люди за богатство любят, да и то не любят, а притворствуют, а меня за просто так, за то, что я на свет народился. Отбери у тебя богатство - и жизнь твоя станет горше горького. А у меня нет ничего, а потому и забрать нечего. Вся моя радость со мной, ни украсть ее, ни силой отобрать!
Мотылек вольней вольного живет, счастливей счастливого. А спроси - есть у него хозяйство, есть денежки в кошельке, да и сам кошелек? Нет! Ничего у него нет - одни крылья. Где его ночь застанет - там и дом. А только вольней да счастливей его не сыщешь!
Богатый сегодня богат, а завтра богатство растерял да и помер с расстройства. А мне терять нечего, можно только приобретать. Сума моя бездонна, плеч не тянет, к земле не клонит. Дом мой велик да вечен. Не сгнить ему, не сгореть. Крыша - небо. Печка - солнце. Стены - леса да горы. Семья моя - все люди. Богаче меня не сыскать.
Ну, кто счастливее?
- А ведь тоже правда, - подумал Ванька. - И тут правда и тут. Кругом правда. Кому верить? На что решиться?
Хлопнул Ванька с досады кулаком по столу да как крикнет на весь трактир:
- Что ж мне делать, люди добрые? Как быть?
- Раздай богатства свои. Оставь порты, посох да суму. Ступай по миру за счастьем вслед. Радости твои разбросаны по дорогам да тропинкам, развеяны по полям да лесам. Попьешь водицы ключевой вот тебе и радость. В полдень знойный сядешь в тень, под куст придорожный - снова радость. Подадут люди добрые хлебца кусок с головкой чеснока - опять радость.
Пройдешь сто дорог, сто полей да сто лесов, соберешь радость в котомку, и выйдет тебе счастье!
Правда, и холодно тебе будет порой, и голодно, и побить могут люди недобрые, но от того счастье твое только слаще будет. Когда только сахар один есть, и он горьким хреном покажется. Вот так.
Второй говорит:
- Оставь все как есть. От добра добра не ищут. За богатством не гонись, нищеты стыдись. Проживай ни много, ни мало. И будет у тебя жизнь не хороша, но и не плоха. И в этом найдешь ты счастье свое. Третий говорит:
- Купил ты дом, да возрадовался. Купил землю, опять возрадовался. Сильна была твоя радость, да недолга. Купил, да через день привык. А посему приобретай беспрерывно, и станет беспрерывной твоя радость. Главное - не допускай перерыва. Одна рука кусок схватила, а другая к новому тянется. Одна схватила другая тянется... И станет тогда тебе каждый день в радость, каждый год в удовольствие. Остановишься хоть на миг, догонит тебя тоска-кручина.
- А что выбрать - сам решай!
Сказали так странники, отерли губы ладонями, встали да и пошли за порог.
А Ванька сидеть остался. Сидит, голову руками обхватил, не знает, на что решиться. Хорошо быть богатым, но и плохо. Плохо быть нищим, но и хорошо. А в середке ни хорошо, ни плохо - никак. Так и не решился ни на что. Плюнул себе на сапоги да и домой пошел.
До самой новой весны жил Ванька в недоумении. Все-то у него из рук сыпалось, все через пень-колоду выходило. Сегодня деньги копит, экономит, как самый распоследний скопидом. Завтра мотает, направо-налево раздает. То с цыганами кутит, хрустящими червонцами камин топит, то плачет, слезами обливается, грозится в монахи постричься, а хозяйство все на чудотворную икону сменять.
По дому бродит задумчивый, ничего вокруг не замечает, никого не слышит, только иногда встанет, замрет столбом, губами шевелит, руками в воздухе вертит - сам с собой о чем-то рассуждает. Пользы от него в хозяйстве вовсе не стало, один сплошной убыток.
То по рассеянности в квашню сядет, то кабанчика за ворота выпустит, то в горницу угару печного напустит. Два сундука с деньгами опростал начисто, а куда деньги ушли, вспомнить не может.
Вечером сыны за стол усядутся, ложки в руки возьмут, а Ванька вдруг чугунок в сторону сдвинет и давай про жизнь рассуждать, про то да про это. А картоха стынет...
Совсем смурной Ванька стал. Все думает да думает. И чем больше думает, тем более тошнехонько ему жить становится. Мужику думать - себе вредить. Мужик пахать должен, навоз грести, избы рубить, щи хлебать, в церкву ходить, деньги копить, по праздникам гулянки гулять. К умственному делу он не приспособлен. Если начал мужик задумываться, значит, совсем ему худо!
Надоел всем Ванька хуже самой горькой редьки. И стал замечать, что сыны сами на себя похожими быть перестали - песен не орут, матом не ругаются, в кулачки не играются, а только переглядываются, перешептываются, друг дружку плечами подталкивают, тихие, что омут под ветлами. Что такое?
И вот однажды, на покосной делянке, старший сын говорит:
- Ты это, тятька, не серчай, а только отпиши нам землицу, дом да скотинку.
Так бы и упал Ванька от изумления, если бы на пеньке не сидел.
- Как так отпиши?
- Да так и отпиши. Поделим землицу по справедливости, чтобы каждому по куску досталось. И каждый свой кусок пахать-сеять станет!
- Да как же так? При живом-то отце!
- Ты сегодня жив-здоров, а завтра помер...
Хотел Ванька старшего сынка проучить, хотел по уху кулаком стукнуть. Размахнулся. А сын ту руку поймал и пальцы сжал.
Волком смотрит, зубами от злости скрежещет, счас в глотку вцепится.
- Ты это брось, батька. Наши кулаки поболе твоих будут. Будя над нами измываться. Будя деньги мотать!
Дергает Ванька руку - выдернуть не может. Ни сдвинуть, ни пальцем шевельнуть, словно на нее валун стопудовый накатили! Сыны придвинулись стеной, кулаки сжали, глазищами сверкают - того гляди бросятся, растерзают. Только младшенький в сторонке сидит и грустно так про себя улыбается.
Видит Ванька - некуда деваться. Либо земли лишаться, либо жизни. Он бы и жизни не пожалел, зачем она ему без радости, но только земли от того все одно не прибудет. Сник Ванька, лицом посерел, молчит. Только слезы по усам и бороде текут, капают.
- Так-то лучше, - говорит старший сын, - ступай теперь домой, на печку залазь да спи себе, покуда мы обратно не возвернемся. Там теперь твое место! А вы, братья, берите мерку и идите поле делить. И пусть каждый получит ровно столько, сколько ему годов. И будет это справедливо, потому что кто старше - тот на землю нагорбатился больше. По страданиям и награда!
Отправились братья поле мерить, межи пахать, а отец домой побрел.
Пришел Ванька домой, взял в руки черпак, воды испить, заглянул в кадушку да и обмер. Кто ж это из воды глядит? Лицо в морщинах, что поле в бороздах, седина паклями торчит, глаза слезами сочатся. Неужто он? Мотнул головой - отражение отозвалось.
Точно он! В минуту постарел. Был мужиком крепким, борода лопатой, голова черна что смоль - стал дряхлым старцем.
Сел Ванька на скамейку, руками щеки обхватил, заплакал горько. Поплакал-поплакал да и полез на печку, где ему жить определили.
Вечером сыны пришли. Шумят, галдят, пятками о половицы стучат, скамейки двигают. Землей от них пахнет, травой и ветром. Вытащили на середину избы стол, достали бутылку самогона-первача, капусты квашеной, огурцов соленых. Едят, чавкают, рыгают, горилкой запивают, хохочут, батьку ругательски ругают.
- Кабы не кротость моя - зашиб бы батьку до смерти, говорит старший брат. - Сколько он крови нашей попил, сколько шишек-синяков понаставил - не перечесть!
- И мы бы зашибли, - одобрительно кричат братья и кулаками по столу колотят.
Ванька на печке в дальний угол схоронился, старым тулупом накрылся, преет и так думает:
- Вот ведь как получается, я ж для них жил, для них старался, и они же меня забить до смерти хотят. Я копейку к копейке богатство добыл, а они стервозятся, страданий моих не принимают. Где справедливость? Как же можно, чтобы дети единокровные отца жизни лишить могли!
А только чувствует Ванька - не пугают сыны, не шуткуют, всерьез говорят.
Братья пьют да хмелеют, хмелеют да в злобу входят, в злобу входят да на ком ее сорвать ищут.
- А вот неправильно это, что старшему земли больше, говорит средний брат, - неправильно, и все тут! Поровну земли всем! По-ров-ну!
- Точно! Поровну! - кричат братья. Закипает в них кровь, на горилке замешанная, в голову бросается, глаза застит пеленой черной.
- Не бывать по-вашему, - говорит старший брат, - я теперь заместо батьки буду, вы меня слушать-почитать должны!
- А вот мы тебя взашей! - грозят братья, да уж и не грозят, а скамейки роняют, рукава закатывают.
- А вот мы счас посмотрим, кто здеся главнее.
Пошла потеха! Только кости хрустят да кровушка брызжет.
Попортят избу, расстраивается Ванька, разнесут по бревнышку.
Только слышит вдруг, кто-то ногой стенку скребет, на печку лезет. Замер Ванька, затаился. Как ни горька жизнь, а помирать боязно. Счас вниз стащут и забьют!
Тычет его кто-то пальцем через овчину.
- На-ка, тятька, покушай, - подает младший сын хлеба кусок и огурец соленый.
Взял Ванька и хлебца и огурец, а есть не может.
- Ничего, тятька, образуется. Братья пошумят да утихнут, успокаивает его младший сынок, - до сего дня жили и завтра не помрем.
Так и просидели они на печке всю свою ночь.
И пошла у Ваньки жизнь - ни хорошая, ни плохая, а не понять что.
1 2 3 4 5 6