Они, лихорадочно откручивая болты, снимали крышки и выковыривали из пазов уплотнители. Еще двое рабочих, которые были тут же, хотя снаружи им работать было бы куда удобней, распаковывали и расправляли, прилипая спинами к переборкам, новый комплект уплотнителей. Но там, где было бы гораздо удобней, они работать не могли, потому что должны были — здесь, моделируя реальные условия, в том числе тесноту МКС.
— Взяли… Дернули… Сняли…
Они спешили, очень спешили. Примерно как автомеханики “Формулы-1”, которые умудряются сбрасывать и ставить на место новые колеса и коробки передач в считанные минуты и даже секунды.
Их движения были выверены, а места точно распределены — они не толкались и не мешали друг другу. Но…
Но все равно, все равно они не успевали, хотя работали на пределе сил и в более привычных для людей земных условиях.
Стоп!..
Мгновенно замерли цифры на циферблате электронного секундомера.
Нет, не получается! Если не получается сократить эту конкретную операцию, то остальные — тем более не получится!
Ничего не выходит!..
Не успеть!..
РОССИЯ. ГОРОД КОРОЛЕВ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТАМИ
ЗВЕЗДНЫЙ ГОРОДОК. ЦЕНТР ПОДГОТОВКИ КОСМОНАВТОВ
МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ
Пятнадцать часов ноль пять минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
— С вами будет говорить ведущий конструктор РКК “Энергия”, — сообщил руководитель полета. — Как поняли меня?
— Понял вас, — подтвердил прием Виктор Забелин.
— Переключаю…
Ведущий конструктор был не здесь, не в ЦУПе. Ведущий конструктор стоял в расстегнутом пиджаке, со свернутым набок галстуком, коленями на бетонном полу, перед разработанным им изделием. Его поза напоминала позу дикаря, поклоняющегося идолу.
— Здравствуйте, Виктор, — поприветствовал ведущий конструктор знакомого ему космонавта. — Что там у вас стряслось? Только прошу кратко…
Виктор Забелин описал сложившуюся ситуацию буквально в двух словах, потому что особо описывать было нечего. Он проверил скафандр и исправность работы шлюзкамеры и выпустил своего напарника в космос, после чего отказала крышка выходного люка.
Вот и все.
— Переключите меня на внутреннюю связь, — попросил главный конструктор.
— Даем связь, — подтвердил ЦУП.
Это значит, что ведущий конструктор РКК “Энергия”, стоящий на коленях в ближнем Подмосковье, в Звездном городке, мог запросто болтать с космонавтом, зависшим в открытом космосе, на обшивке космической станции.
— Вы слышите меня?
— Да, хорошо слышу.
— Что вы пытались делать, чтобы открыть люк?
Да все пытался — все, что возможно! И дергал, и давил, и колотил, и материл проклятую железяку в тридцать три этажа с надстройками. И хоть бы что!..
— Попробуйте закрыть крышку, после чего вновь открыть ее.
А чего же ее закрывать, если она и так закрыта?
Но попробовать все же стоит. Ведущий конструктор свое изделие знает лучше. Лучше всех!
Алексей Благов повернул рычаг на положенные 440 градусов, выждал несколько секунд и крутнул его обратно.
Ну и что?
А ничего!
— Никакого результата, — доложил он на Землю…
В ЦУПе слышали разговор космонавта с ведущим конструктором — все слышали, потому что работала громкоговорящая связь. И все поняли, что ведущий — не бог и чуда не явит! Что он тоже ни черта не понимает. Точно так же, как и все остальные!
— Оставайтесь на связи, — попросил ведущий конструктор.
И полез в люк шлюзкамеры со здоровенным гаечным ключом…
ШЛЮЗОВОЙ МОДУЛЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Пятнадцать часов пятнадцать минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
Американцы и неамериканцы трудились в поте лица.
Хотя все уже подозревали, что, как ни старайся, — они не успеют!
Легко, находясь там, на Земле, упрощать технологии, сокращая время замены уплотнителей. А вы попробуйте это сделать не там, а здесь — в космосе.
В шлюзовом отсеке было тесно, а самое главное, отсутствовала сила тяжести, и поэтому любое неосторожное, резкое движение приводило к тому, что астронавт отлетал к противоположной стене, задевая или сшибая кого-нибудь в полете.
А потом кто-нибудь, не рассчитав сил, впечатывался в него.
Так они и носились туда-сюда, как шары по бильярдному столу, ударяясь о стены и загоняя друг друга в лузы углов, что сильно усложняло выполнение и без того непростой задачи.
И хотя всем и давно уже было понятно, что они не успевают, они все равно продолжали работать.
Уже не из-за Алексея, уже — из-за себя!
Потому что сидеть сложа руки было бы гораздо тяжелее…
ШЛЮЗОВАЯ КАМЕРА МОДУЛЯ “ПИРС” МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Пятнадцать часов тридцать пять минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
— Тяни! — скомандовал Виктор Забелин.
Алексей Благов потянул, что было сил потянул, напрасно расходуя лишний кислород и сокращая тем минуты своей жизни.
— И… раз…
И… два!..
— Да тяни же, твою мать! — не стесняясь открытого эфира, командовал Виктор Забелин, налегая на крышку.
И ЦУП все это слышал.
ЦУП и не такое слышал!..
— Ну чего ты не тянешь?
— Да тяну я, тяну! — хрипел его напарник. — Только она не тянется!
— Давай еще разок!..
И еще несколько литров кислорода было растрачено впустую, растрачено на напряжение мышц, на выплеск адреналина.
Ни черта!.. Крышка стояла как влитая!
И в головах у всех — там, в космосе, и в ЦУПе, и в Центре подготовки космонавтов — завертелось, просясь на язык, одно расхожее русское словцо — про пушного, который не оставляет никаких шансов, зверька. Но вслух его пока не произносили.
Пока…
В шлеме скафандра тревожно замигала лампочка, сигнализируя о том, что основной запас кислорода на исходе. Раньше космонавт тут же бы переключился на аварийный баллон, но теперь не спешил, теперь он высасывал из баллона весь воздух, до последнего глотка.
Дышать становилось все тяжелее, спазм удушья перехватывал горло.
Это был еще не конец, это была всего лишь репетиция той, будущей и скорой агонии.
— Переключаюсь на аварийный запас, — просипел русский космонавт.
В скафандр хлынул свежий, спасительный кислород.
Теперь Алексей Благов уже экономил каждое движение, потому что экономил кислород. Теперь он висел недвижимо, стараясь дышать как можно реже и поверхностней. Он играл в прятки со смертью, выгадывая секунды жизни. Он уже почти не надеялся на спасение. Но… все равно надеялся!.. Потому что надежда умирает самой последней…
Алексей Благов висел в безвоздушном пространстве, зацепившись скрюченным пальцем за скобу. Оторваться от станции и улететь в космос он не боялся, теперь он боялся совсем другого.
Таймер часов, укрепленных против его глаз, отсчитывал время. Остатка его жизни.
Двадцать семь минут.
Двадцать шесть.
Двадцать пять…
И от этого неумолимого счета волосы на его голове шевелились и вставали дыбом.
Ну почему именно он? Почему не кто-нибудь другой?! Ведь в космос уже летают десятки землян, но из всех из них судьба выбрала почему-то именно его! Одного!
Теперь, умирая здесь, на орбите, он жалел о том, что его жизнь сложилась именно так. Раньше — гордился ею. Потому что выбрал эту профессию сам и всегда, сколько себя помнил, стремился к ней.
Пятнадцать.
Четырнадцать.
Тринадцать…
Он сделал все, чтобы попасть в отряд космонавтов. Он попал туда чудом, пройдя сито медицинских и психологических отборов. Конечно, сегодня попасть в отряд космонавтов проще, чем двадцать или тридцать лет назад, но все равно нелегко. Все равно туда попадают единицы. Счастливчики.
К которым причислял себя и он.
Но лишь до сегодняшнего дня!..
Ну почему, почему все так сложилось?
Почему?..
Почему?!!
Когда в аварийном баллоне остался запас кислорода на пять минут, он вдруг очнулся и, быстро-быстро перебирая руками, “побежал” к жилому модулю. Побежал, чтобы не умирать вот так, в одиночку, в черном и безразличном космосе. Чтобы умирать, видя перед собой человеческие лица, а не эту проклятую черноту и звезды и не Землю, которая не может или не хочет ему помочь. Которая его предала!
Он не хотел умирать в одиночестве! Потому что страшнее того одиночества, в котором оказался он, представить просто невозможно.
Он добежал до иллюминатора, к которому приник, с разгона ткнувшись в него шлемом — стукнувшись стеклом о стекло. Он приник к иллюминатору и никого — совсем никого — не увидел! Потому что там, куда он добрался, никого не было — все, кого он ожидал здесь увидеть, находились далеко, находились в шлюзовых отсеках!
В последние мгновения своей жизни он больше всего хотел видеть перед собой человеческие лица и видеть на них сострадание. Но даже этой малой поблажки судьба ему не предоставила!
Даже этой!..
Он не мог никого видеть, но мог хотя бы слышать! И его могли слышать — здесь, на станции, и сотни людей там, на Земле!
Его могли слышать, и, значит, он мог что-то сказать.
— У меня осталось три… нет, уже две минуты, — почти спокойно произнес он. — Надеяться не на что… Передайте моим близким, что я думал о них. Что думаю…
Там, далеко внизу, на Земле, в Центре управления полетом, все напряженно затихли, замерли перед своими мониторами. Все обратились в слух. Почему-то какой-то растяпа не догадался сразу выключить трансляцию.
— Я не жалею, что все так получилось, — бодрясь и изображая героя, потому что понимал, что его слышат многие, произнес русский космонавт Алексей Благов. — Так лучше, чем где-нибудь в больнице…
Но ему уже не хватало воздуха, он уже вырабатывал последние литры кислорода, дыша тяжело, с натугой. И присутствие духа оставляло его вместе с последними глотками воздуха.
— Нет, я не это хотел сказать!.. — крикнул он, уже плохо контролируя себя. — Не хочется умирать! Сейчас… Ужасно не хочется… Из-за какой-то случайности…
И, судорожно всхлипнув, заплакал.
Он плакал тихо, еле слышно, и его слезы не капали, а повисали неподвижными, блестящими, кругленькими бусинками возле его глаз или, если он шевелил головой, летели, разбиваясь о стекло шлема. Он думал, что его никто не слышит, забыв, что в скафандре установлены очень чувствительные микрофоны!..
— Не хочу умирать… — повторил он. Хотя, наверное, считал, что не сказал, что лишь подумал об этом. — Не хочу-у!..
А потом все закончилось.
К сожалению, не быстро. И не легко.
Алексей Благов умирал долго и очень мучительно…
В аварийном баллоне начал истощаться кислород, но не сразу, постепенно, по глотку. Космонавту становилось труднее дышать — все труднее и труднее. Он огромными глотками жадно втягивал в легкие воздух, который не мог насытить его. Он распахивал рот, как рыба, выброшенная на сушу, он хрипел и сипел, но все равно еще жил, еще понимал, что с ним происходит.
Он умирал мучительней, чем если бы даже тонул. Если бы он тонул, он бы захлебнулся водой и довольно быстро пошел ко дну. Но он не тонул, он задыхался…
Он багровел, а потом синел.
И лишь одна, последняя, отчаянная мысль сверлила ему мозг: “Почему именно я? Вот так глупо, случайно…”
Но вдруг в последние секунды его жизни что-то произошло. Он все увидел по-другому. Все переосмыслил и все перевернул с ног на голову.
Он подумал про себя: “случайно” — и, зацепившись за слово, вдруг ясно понял, что не случайно! Нет, это не случайность, не стечение роковых обстоятельств, не несчастный случай… Потому что никакой не случай!..
Его умирающий, агонизирующий мозг заполнила главная, которая была сильнее даже страха смерти, мысль. Которую он обязательно хотел высказать, прежде чем умереть. Хотел донести до слышавших его людей.
Это не случайность — это убийство!
Его убили!..
Возможно, так ему уйти было легче, потому что ненависть — очень сильное чувство, порой даже более сильное, чем страх смерти. И умирать в ненависти легче, чем умирать в смертной тоске.
Да, его убили!
Его убил его напарник, который решил поквитаться с ним за свою жену. За рога! Это он все так подстроил, потому что обещал с ним рассчитаться!..
И — рассчитался!..
— Витька!.. Гад!.. Это же ты!.. — уже задыхаясь, уже хрипя, кричал Алексей Благов, расходуя на это самые последние глотки воздуха. — Ты меня убил! За жену!.. Сука!..
Он успел!
Он сказал!..
И уже ничего не осознавая, уже теряя сознание, заскреб перчатками по стеклу шлема, пытаясь прорвать пальцами невидимую, не дающую ему дышать пленку. Стремясь сорвать с себя, разбить, расколотить, расколошматить стекло колбы, из которой выкачивали воздух. Он желал разбить иллюминатор шлема, чтобы вдохнуть полной грудью спасительный воздух. Но вокруг него не было воздуха, вокруг него ничего не было, кроме безвоздушного пространства…
Он хрипел, его глаза вылезали из орбит. Его легкие, его бронхи разрывал спазм удушья, и на его губах выступила, запузырилась, разлетаясь хлопьями, подобно мыльным пузырям, розовая, страшная пена.
Все!.. Алексей Благов умер…
Умер, так и не дождавшись помощи…
Но успев сказать то, что хотел сказать. Самое главное…
МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ
Двадцать один час десять минут по бортовому времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Взяли… Дернули… Сняли…
Они спешили, очень спешили. Примерно как автомеханики “Формулы-1”, которые умудряются сбрасывать и ставить на место новые колеса и коробки передач в считанные минуты и даже секунды.
Их движения были выверены, а места точно распределены — они не толкались и не мешали друг другу. Но…
Но все равно, все равно они не успевали, хотя работали на пределе сил и в более привычных для людей земных условиях.
Стоп!..
Мгновенно замерли цифры на циферблате электронного секундомера.
Нет, не получается! Если не получается сократить эту конкретную операцию, то остальные — тем более не получится!
Ничего не выходит!..
Не успеть!..
РОССИЯ. ГОРОД КОРОЛЕВ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТАМИ
ЗВЕЗДНЫЙ ГОРОДОК. ЦЕНТР ПОДГОТОВКИ КОСМОНАВТОВ
МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ
Пятнадцать часов ноль пять минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
— С вами будет говорить ведущий конструктор РКК “Энергия”, — сообщил руководитель полета. — Как поняли меня?
— Понял вас, — подтвердил прием Виктор Забелин.
— Переключаю…
Ведущий конструктор был не здесь, не в ЦУПе. Ведущий конструктор стоял в расстегнутом пиджаке, со свернутым набок галстуком, коленями на бетонном полу, перед разработанным им изделием. Его поза напоминала позу дикаря, поклоняющегося идолу.
— Здравствуйте, Виктор, — поприветствовал ведущий конструктор знакомого ему космонавта. — Что там у вас стряслось? Только прошу кратко…
Виктор Забелин описал сложившуюся ситуацию буквально в двух словах, потому что особо описывать было нечего. Он проверил скафандр и исправность работы шлюзкамеры и выпустил своего напарника в космос, после чего отказала крышка выходного люка.
Вот и все.
— Переключите меня на внутреннюю связь, — попросил главный конструктор.
— Даем связь, — подтвердил ЦУП.
Это значит, что ведущий конструктор РКК “Энергия”, стоящий на коленях в ближнем Подмосковье, в Звездном городке, мог запросто болтать с космонавтом, зависшим в открытом космосе, на обшивке космической станции.
— Вы слышите меня?
— Да, хорошо слышу.
— Что вы пытались делать, чтобы открыть люк?
Да все пытался — все, что возможно! И дергал, и давил, и колотил, и материл проклятую железяку в тридцать три этажа с надстройками. И хоть бы что!..
— Попробуйте закрыть крышку, после чего вновь открыть ее.
А чего же ее закрывать, если она и так закрыта?
Но попробовать все же стоит. Ведущий конструктор свое изделие знает лучше. Лучше всех!
Алексей Благов повернул рычаг на положенные 440 градусов, выждал несколько секунд и крутнул его обратно.
Ну и что?
А ничего!
— Никакого результата, — доложил он на Землю…
В ЦУПе слышали разговор космонавта с ведущим конструктором — все слышали, потому что работала громкоговорящая связь. И все поняли, что ведущий — не бог и чуда не явит! Что он тоже ни черта не понимает. Точно так же, как и все остальные!
— Оставайтесь на связи, — попросил ведущий конструктор.
И полез в люк шлюзкамеры со здоровенным гаечным ключом…
ШЛЮЗОВОЙ МОДУЛЬ МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Пятнадцать часов пятнадцать минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
Американцы и неамериканцы трудились в поте лица.
Хотя все уже подозревали, что, как ни старайся, — они не успеют!
Легко, находясь там, на Земле, упрощать технологии, сокращая время замены уплотнителей. А вы попробуйте это сделать не там, а здесь — в космосе.
В шлюзовом отсеке было тесно, а самое главное, отсутствовала сила тяжести, и поэтому любое неосторожное, резкое движение приводило к тому, что астронавт отлетал к противоположной стене, задевая или сшибая кого-нибудь в полете.
А потом кто-нибудь, не рассчитав сил, впечатывался в него.
Так они и носились туда-сюда, как шары по бильярдному столу, ударяясь о стены и загоняя друг друга в лузы углов, что сильно усложняло выполнение и без того непростой задачи.
И хотя всем и давно уже было понятно, что они не успевают, они все равно продолжали работать.
Уже не из-за Алексея, уже — из-за себя!
Потому что сидеть сложа руки было бы гораздо тяжелее…
ШЛЮЗОВАЯ КАМЕРА МОДУЛЯ “ПИРС” МЕЖДУНАРОДНОЙ КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ
Пятнадцать часов тридцать пять минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
— Тяни! — скомандовал Виктор Забелин.
Алексей Благов потянул, что было сил потянул, напрасно расходуя лишний кислород и сокращая тем минуты своей жизни.
— И… раз…
И… два!..
— Да тяни же, твою мать! — не стесняясь открытого эфира, командовал Виктор Забелин, налегая на крышку.
И ЦУП все это слышал.
ЦУП и не такое слышал!..
— Ну чего ты не тянешь?
— Да тяну я, тяну! — хрипел его напарник. — Только она не тянется!
— Давай еще разок!..
И еще несколько литров кислорода было растрачено впустую, растрачено на напряжение мышц, на выплеск адреналина.
Ни черта!.. Крышка стояла как влитая!
И в головах у всех — там, в космосе, и в ЦУПе, и в Центре подготовки космонавтов — завертелось, просясь на язык, одно расхожее русское словцо — про пушного, который не оставляет никаких шансов, зверька. Но вслух его пока не произносили.
Пока…
В шлеме скафандра тревожно замигала лампочка, сигнализируя о том, что основной запас кислорода на исходе. Раньше космонавт тут же бы переключился на аварийный баллон, но теперь не спешил, теперь он высасывал из баллона весь воздух, до последнего глотка.
Дышать становилось все тяжелее, спазм удушья перехватывал горло.
Это был еще не конец, это была всего лишь репетиция той, будущей и скорой агонии.
— Переключаюсь на аварийный запас, — просипел русский космонавт.
В скафандр хлынул свежий, спасительный кислород.
Теперь Алексей Благов уже экономил каждое движение, потому что экономил кислород. Теперь он висел недвижимо, стараясь дышать как можно реже и поверхностней. Он играл в прятки со смертью, выгадывая секунды жизни. Он уже почти не надеялся на спасение. Но… все равно надеялся!.. Потому что надежда умирает самой последней…
Алексей Благов висел в безвоздушном пространстве, зацепившись скрюченным пальцем за скобу. Оторваться от станции и улететь в космос он не боялся, теперь он боялся совсем другого.
Таймер часов, укрепленных против его глаз, отсчитывал время. Остатка его жизни.
Двадцать семь минут.
Двадцать шесть.
Двадцать пять…
И от этого неумолимого счета волосы на его голове шевелились и вставали дыбом.
Ну почему именно он? Почему не кто-нибудь другой?! Ведь в космос уже летают десятки землян, но из всех из них судьба выбрала почему-то именно его! Одного!
Теперь, умирая здесь, на орбите, он жалел о том, что его жизнь сложилась именно так. Раньше — гордился ею. Потому что выбрал эту профессию сам и всегда, сколько себя помнил, стремился к ней.
Пятнадцать.
Четырнадцать.
Тринадцать…
Он сделал все, чтобы попасть в отряд космонавтов. Он попал туда чудом, пройдя сито медицинских и психологических отборов. Конечно, сегодня попасть в отряд космонавтов проще, чем двадцать или тридцать лет назад, но все равно нелегко. Все равно туда попадают единицы. Счастливчики.
К которым причислял себя и он.
Но лишь до сегодняшнего дня!..
Ну почему, почему все так сложилось?
Почему?..
Почему?!!
Когда в аварийном баллоне остался запас кислорода на пять минут, он вдруг очнулся и, быстро-быстро перебирая руками, “побежал” к жилому модулю. Побежал, чтобы не умирать вот так, в одиночку, в черном и безразличном космосе. Чтобы умирать, видя перед собой человеческие лица, а не эту проклятую черноту и звезды и не Землю, которая не может или не хочет ему помочь. Которая его предала!
Он не хотел умирать в одиночестве! Потому что страшнее того одиночества, в котором оказался он, представить просто невозможно.
Он добежал до иллюминатора, к которому приник, с разгона ткнувшись в него шлемом — стукнувшись стеклом о стекло. Он приник к иллюминатору и никого — совсем никого — не увидел! Потому что там, куда он добрался, никого не было — все, кого он ожидал здесь увидеть, находились далеко, находились в шлюзовых отсеках!
В последние мгновения своей жизни он больше всего хотел видеть перед собой человеческие лица и видеть на них сострадание. Но даже этой малой поблажки судьба ему не предоставила!
Даже этой!..
Он не мог никого видеть, но мог хотя бы слышать! И его могли слышать — здесь, на станции, и сотни людей там, на Земле!
Его могли слышать, и, значит, он мог что-то сказать.
— У меня осталось три… нет, уже две минуты, — почти спокойно произнес он. — Надеяться не на что… Передайте моим близким, что я думал о них. Что думаю…
Там, далеко внизу, на Земле, в Центре управления полетом, все напряженно затихли, замерли перед своими мониторами. Все обратились в слух. Почему-то какой-то растяпа не догадался сразу выключить трансляцию.
— Я не жалею, что все так получилось, — бодрясь и изображая героя, потому что понимал, что его слышат многие, произнес русский космонавт Алексей Благов. — Так лучше, чем где-нибудь в больнице…
Но ему уже не хватало воздуха, он уже вырабатывал последние литры кислорода, дыша тяжело, с натугой. И присутствие духа оставляло его вместе с последними глотками воздуха.
— Нет, я не это хотел сказать!.. — крикнул он, уже плохо контролируя себя. — Не хочется умирать! Сейчас… Ужасно не хочется… Из-за какой-то случайности…
И, судорожно всхлипнув, заплакал.
Он плакал тихо, еле слышно, и его слезы не капали, а повисали неподвижными, блестящими, кругленькими бусинками возле его глаз или, если он шевелил головой, летели, разбиваясь о стекло шлема. Он думал, что его никто не слышит, забыв, что в скафандре установлены очень чувствительные микрофоны!..
— Не хочу умирать… — повторил он. Хотя, наверное, считал, что не сказал, что лишь подумал об этом. — Не хочу-у!..
А потом все закончилось.
К сожалению, не быстро. И не легко.
Алексей Благов умирал долго и очень мучительно…
В аварийном баллоне начал истощаться кислород, но не сразу, постепенно, по глотку. Космонавту становилось труднее дышать — все труднее и труднее. Он огромными глотками жадно втягивал в легкие воздух, который не мог насытить его. Он распахивал рот, как рыба, выброшенная на сушу, он хрипел и сипел, но все равно еще жил, еще понимал, что с ним происходит.
Он умирал мучительней, чем если бы даже тонул. Если бы он тонул, он бы захлебнулся водой и довольно быстро пошел ко дну. Но он не тонул, он задыхался…
Он багровел, а потом синел.
И лишь одна, последняя, отчаянная мысль сверлила ему мозг: “Почему именно я? Вот так глупо, случайно…”
Но вдруг в последние секунды его жизни что-то произошло. Он все увидел по-другому. Все переосмыслил и все перевернул с ног на голову.
Он подумал про себя: “случайно” — и, зацепившись за слово, вдруг ясно понял, что не случайно! Нет, это не случайность, не стечение роковых обстоятельств, не несчастный случай… Потому что никакой не случай!..
Его умирающий, агонизирующий мозг заполнила главная, которая была сильнее даже страха смерти, мысль. Которую он обязательно хотел высказать, прежде чем умереть. Хотел донести до слышавших его людей.
Это не случайность — это убийство!
Его убили!..
Возможно, так ему уйти было легче, потому что ненависть — очень сильное чувство, порой даже более сильное, чем страх смерти. И умирать в ненависти легче, чем умирать в смертной тоске.
Да, его убили!
Его убил его напарник, который решил поквитаться с ним за свою жену. За рога! Это он все так подстроил, потому что обещал с ним рассчитаться!..
И — рассчитался!..
— Витька!.. Гад!.. Это же ты!.. — уже задыхаясь, уже хрипя, кричал Алексей Благов, расходуя на это самые последние глотки воздуха. — Ты меня убил! За жену!.. Сука!..
Он успел!
Он сказал!..
И уже ничего не осознавая, уже теряя сознание, заскреб перчатками по стеклу шлема, пытаясь прорвать пальцами невидимую, не дающую ему дышать пленку. Стремясь сорвать с себя, разбить, расколотить, расколошматить стекло колбы, из которой выкачивали воздух. Он желал разбить иллюминатор шлема, чтобы вдохнуть полной грудью спасительный воздух. Но вокруг него не было воздуха, вокруг него ничего не было, кроме безвоздушного пространства…
Он хрипел, его глаза вылезали из орбит. Его легкие, его бронхи разрывал спазм удушья, и на его губах выступила, запузырилась, разлетаясь хлопьями, подобно мыльным пузырям, розовая, страшная пена.
Все!.. Алексей Благов умер…
Умер, так и не дождавшись помощи…
Но успев сказать то, что хотел сказать. Самое главное…
МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ
Двадцать один час десять минут по бортовому времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35