Чуть нахмурившись, он неожиданно спросил:
— Кстати, как зовут вашего босса?
— Что? — Тереза Кларк закончила жевать тост с почками и теперь рылась в сумочке. Услышав вопрос, она вздрогнула и недоуменно посмотрела на него. Затем лицо ее прояснилось. — А, вы о нем! — сказала она.
— Да, — требовательно сказал Госсейн. — Как его зовут?
Самообладание полностью вернулось к ней.
— Я не хочу вспоминать об этом, — заявила Тереза Кларк и тут же переменила тему разговора. — Чтобы выдержать первое испытание, мне много придется выучить?
Госсейн помедлил, не зная, стоит ли ему настаивать на ответе. В конце концов он решил, что спешить некуда.
— Нет, — сказал он. — К счастью, первый день Игр — предварительный. Нужно лишь зарегистрироваться, получить назначение я одну из кабинок и ответить на вопросы. Я изучал историю Игр за последние двадцать лет — более ранние сведения Машина не выдает — и обратил внимания, что сначала вас просто просят определить, что такое нуль-А, нуль-Н, нуль-Е.
— Независимо от того, осознаете вы или нет, невозможно жить на Земле и не иметь хотя бы общих представлений о нуль-А концепциях: ведь они развиваются в нашем сознании уже несколько сотен лет. Людям свойственно забывать определения и формулировки, — добавил он, — но если вы действительно хотите…
— Конечно, хочу, — ответила девушка.
Она вытащила из сумочки портсигар.
— Покурим?
Золото блеснуло на солнце. Бриллианты, изумруды, рубины переливались разноцветным пламенем на поверхности. Сигарета, автоматически прикуренная внутри, наполовину выскочила из отверстия. Драгоценности, конечно, могли быть из пластика, металл — подделкой, но портсигар был явно не серийным и выглядел слишком натурально. Госсейн определил его стоимость примерно в двадцать пять тысяч долларов.
— Нет, спасибо, — оправившись от изумления, ответил он. — Яне курю.
— Это — особый сорт, — продолжала настаивать девушка. — Они очень мягкие.
Госсейн покачал головой, и, пожав плечами, она вынула зажженную сигарету, с наслаждением затянулась и кинула портсигар обратно в сумочку. Видимо, ей даже в голову не пришло, что такая безделушка может произвести впечатление.
— Давайте заниматься, — сказала она. — Когда вы мне все объясните, можно будет расстаться до вечера, а потом опять встретимся здесь. Договорились?
Манера поведения Терезы Кларк раздражала, и Госсейн никак не мог привыкнуть к ее бесцеремонности. Теперь он уже почти не сомневался, что она появилась неспроста и, возможно, имела прямое отношение к неизвестному, поставившему непонятный эксперимент с его мозгом. Он не мог позволить ей исчезнуть.
— Хорошо, — сказал он. — Не будем терять времени.
3
Жить вне общества невозможно.
С.Дж.К.
Когда Тереза Кларк вышла из автомобиля, Госсейн подал ей руку. Они быстро прошли аллею, по обеим сторонам которой высились деревья, затем арку массивных ворот, и только тогда увидели Машину. Девушка продолжала идти, не замедляя шага, но Госсейн остановился.
Машина находилась в самом конце широкого проспекта. Большую часть площадки на вершине горы занимали цветущие сады, и надо было пройти примерно с полмили, чтобы оказаться перед сверкающим великолепием металлического шпиля, на вершине которого атомным светом сверкала звезда, затмевающая собой полуденное солнце.
Это зрелище ошеломило Госсейна. Внезапно он необычайно ясно понял, что Машина откажется сделать его участником Игр, если он не сможет назвать своего настоящего имени. Он почувствовал себя маленьким, никому не нужным. Краешком глаза он заметил, что Тереза Кларк остановилась и смотрит на него.
— Вы, наверное, первый раз видите Машину вблизи? — участливо спросила она. — Страшно, да?
В голосе ее прозвучали высокомерные, слегка пренебрежительные нотки, и Госсейн не смог сдержать улыбки. «Ох уж эти городские всезнайки!» — подумал он. Даже настроение у него несколько улучшилось, и, взяв ее под руку, он зашагал вперед. Постепенно к нему начала возвращаться былая уверенность в себе. В конце концов, он ни в чем не виноват, ведь детектор лжи в отеле тоже сказал, что Госсейн не специально назвал вымышленное имя.
По мере продвижения вперед толпа людей становилась все больше, а огромные размеры Машины все очевиднее. У самого ее основания ярус за ярусом располагались отдельные комнаты для испытуемых. Весь первый этаж внутри тоже состоял из подобного рода помещений и ведущих к ним коридоров. Широкие клетки лестниц снаружи вели на второй, третий и четвертый этажи и опускались еще на три этажа вниз.
— Боюсь, у меня ничего не выйдет, — сказала Тереза Кларк. — Все эти люди вокруг кажутся мне такими умными!
Госсейн рассмеялся, посмотрев на выражение ее лица, но ничего не ответил. Он ни на секунду на сомневался, что выдержит испытания в течение всех тридцати дней. Сейчас его волновала лишь мысль о том, что его вообще могут не допустить до экзаменов.
Далекая и неприступная Машина возвышалась над человеческими существами, стремящимися показать всю полноту своих знаний. Ни одни из ныне живущих на Земле людей не знал, где именно расположен ее электронно-магнитный мозг. Как и многие другие, Госсейн тоже задумывался над проблемой, стоявшей в свое время перед учеными и архитекторами. Впрочем, это не имело никакого значения. Самозаменяющая необходимые блоки, осознающая свое существование и цель. Машина была полностью неподкупна и теоретически способна предотвратить любое нападение.
«Чудовище!» — кричали слишком эмоционально настроенные, когда Машина только строилась. «Нет, — отвечали ее создатели, — механический мозг, творчески мыслящий, обладающий возможностями развития в любом разумном направлении». И в течение трехсот лет люди привыкли к тому, что Машина безошибочно определяет человека, способного по своим моральным качествам быть президентом Земли.
Госсейн прислушался к разговору между мужчиной и женщиной, которые шли рядом.
— Меня только пугает, — говорила женщина, — что целый месяц в городе не будет охраны порядка.
— Ты просто не понимаешь, — отвечал мужчина. — На Венере вообще не существует полиции, в ней нет необходимости. Если мы окажемся достойными, то будем жить на этой планете, где каждый человек разумен в самом высоком смысле этого слова. Заодно станет ясно, какого прогресса достигли мы здесь, на Земле. Могу тебя уверить, что большие перемены произошли даже в течение моей жизни. Не бойся, все будет хорошо.
— Наверное, нам придется расстаться, — сказала Тереза Кларк. — Всем на букву «К» надо спуститься на второй подземный этаж, а «Г» — на первый. Встретимся вечером на той же стоянке, не возражаете?
— Конечно, нет.
Госсейн подождал, пока она исчезла за поворотом, затем отправился следом. Он увидел, как она спустилась вниз, быстро прошла по коридору к лестнице, ведущей на выход, и взбежала по ступенькам. Когда он протолкался сквозь толпу людей и вновь очутился на улице, ее нигде не было видно. Задумавшись, Госсейн вернулся назад. Он с самого начала учитывал ту вероятность, что она не рискнет пойти на экзамен, и поэтому стал следить за ней, но то, что его подозрения оправдались, было неприятно. Проблема Терезы Кларк становилась все сложней.
Волнуясь сильнее, чем ожидал, Госсейн вошел в свободную кабинку сектора «Г». Раздался щелчок автоматически закрываемой двери, и в ту же секунду голос Машины бесстрастно произнес:
— Ваше имя?
Госсейн забыл о существовании Терезы Кларк. Наступил кризис.
В кабинке стояло комфортабельное вертящееся кресло и стол с ящиками, а над ним — прозрачная пластиковая панель в стене, в которой перемигивались желтым и красным электронные трубки. Громкоговоритель, тоже из прозрачного пластика, находился в центре панели.
— Ваше имя? — повторил голос. — И пожалуйста, отвечая, положите руки на подлокотники кресла.
— Гилберт Госсейн, — тихо ответил Госсейн.
Наступило молчание. Вишнево-красные трубки неуверенно замигали.
— На первое время, — все тем же бесстрастным тоном произнесла Машина,
— я принимаю это имя.
Госсейн перевел дыхание. Он почувствовал, что стоит на пороге великого открытия, и от возбуждения ему стало жарко.
— Вам известно, кто я такой на самом деле? — спросил он.
Машина ведет разговор не только с ним одним, но одновременно с десятками тысяч людей, сидящими каждый в своей кабинке.
— Ваш мозг не содержит нужной информации? — услышал он. — Вы готовы отвечать?
— Н-но…
— Оставим этот разговор! — голос стал строже, потом смягчился. — Письменные принадлежности в одном из ящиков стола. Не торопитесь. Раньше чем через тридцать минут дверь кабинки все равно не откроется. Желаю удачи.
Вопросы были именно те, которые Госсейн ожидал: «Что такое не-Аристотелевы концепции?», «Что такое не-Ньютоновы концепции?», «Что такое не-Евклидовы концепции?».
Экзамен был не так прост, как могло показаться с первого взгляда, ведь ему предстояло не детально сформулировать определения, а показать свое понимание множественного значения слова, и при этом отметить, что каждый ответ, в свою очередь, не является однозначным. Госсейн начал с того, что всюду проставил привычные общепринятые сокращения: нуль-А, нуль-Н, нуль-Е. Он кончил писать минут через двадцать и в ожидании откинулся на спинку кресла.
— В данный момент других вопросов не имеется, — сказала Машина.
Это, видимо, должно было означать, что их разговор еще не закончен, и, действительно, к концу двадцать пятой минуты из громкоговорителя вновь послышался голос:
— Не удивляйтесь, пожалуйста, что первое испытание показалось вам столь несложным. Помните, никто не ставит перед собой задачи провалить как можно большее количество испытуемых. Наша общая цель — гармоничное развитие личности, умение правильно использовать имеющуюся в человеке сложную нервную систему. Это может быть осуществлено только в том случае, если каждый гражданин Земли выдержит тридцатидневные Игры. Что же касается сегодняшнего дня, не сдавшие экзамена уже оповещены. Им придется ждать будущего года. Желаю все остальным — к счастью, их более девяноста девяти процентов — успеха завтра.
Госсейн вложил исписанные листки в раскрывшуюся щель. Телевизионное устройство произвело быструю сверку и подтвердило правильность ответа. Через несколько минут экзамен будет держать другая группа из двадцати пяти тысяч участников.
— Вы хотели о чем-то спросить меня, Гилберт Госсейн? — произнесла Машина.
Госсейн вздрогнул.
— Да. Почти все мои представления являются ложными. Это было сделано с какой-то определенной целью?
— Безусловно.
— Кем?
— Ваш мозг не содержит нужной информации.
— Тогда откуда вы знаете?
— Полученные данные позволяют прийти лишь к одному логичному выводу. Тот факт, что ваши иллюзии имели прямое отношение к Патриции Харди, говорит о многом.
Госсейн заколебался, потом все же высказал мысль, пришедшую ему в голову.
— Многие душевнобольные были убеждены, что олицетворяют собой какие-нибудь известные личности: Я — Цезарь, Я — Наполеон, Я — Тарг, Я — муж дочери президента Земли. Относится ли моя уверенность к той же категории?
— Конечно, нет. Самое сильное убеждение может быть внушено с помощью гипноза. Например, ваше. Именно поэтому вы относительно легко избавились от чувства горя, когда поняли, что Патриция жива. Однако последствия нервного шока еще не устранены полностью. — Наступило непродолжительное молчание, потом Машина вновь заговорила, и в ее голосе неожиданно проскользнули нотки грусти. — Я — всего лишь неподвижный мозг, и не совсем ясно представляю себе, что происходит в дальних уголках нашей планеты. Вы будете удивлены и разочарованы, но я могу лишь гадать, какие планы вынашивают те или иные люди.
— Но хоть что-нибудь вам известно? — спросил Госсейн.
— Вы играете большую роль в осуществлении этих планов, но не знаю, какую именно. Я советую вам обратиться к психиатру и сфотографировать кору головного мозга, иначе я не могу вынести никакого определения. Больше мне нечего вам сказать. До свидания, до завтра.
Раздался щелчок, и дверь автоматически открылась. Госсейн вышел в коридор, помедлил, потом направился к выходу, пробираясь сквозь толпу людей.
Он оказался на мощеном бульваре. К северу, примерно в четверти мили, в геометрическом порядке стояли здания, а дальше — дворец Президента, окруженный деревьями и клумбами цветов.
Он был невысок, и зеленый фон очень красиво оттенял его благородные архитектурные линии. Но Госсейну было не до того. Мозг его рассчитывал, обдумывал, сопоставлял факты. Там жили президент Харди и его дочь Патриция, и их причастность к происходящему не вызывала сомнений. Но для чего внушать ему, что он женат на покойнице? Это казалось бессмысленным. Не подвернись Нордегг, все равно любой детектор лжи в отеле тут же вывел бы его на чистую воду.
Госсейн повернулся и пошел обратно в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Кстати, как зовут вашего босса?
— Что? — Тереза Кларк закончила жевать тост с почками и теперь рылась в сумочке. Услышав вопрос, она вздрогнула и недоуменно посмотрела на него. Затем лицо ее прояснилось. — А, вы о нем! — сказала она.
— Да, — требовательно сказал Госсейн. — Как его зовут?
Самообладание полностью вернулось к ней.
— Я не хочу вспоминать об этом, — заявила Тереза Кларк и тут же переменила тему разговора. — Чтобы выдержать первое испытание, мне много придется выучить?
Госсейн помедлил, не зная, стоит ли ему настаивать на ответе. В конце концов он решил, что спешить некуда.
— Нет, — сказал он. — К счастью, первый день Игр — предварительный. Нужно лишь зарегистрироваться, получить назначение я одну из кабинок и ответить на вопросы. Я изучал историю Игр за последние двадцать лет — более ранние сведения Машина не выдает — и обратил внимания, что сначала вас просто просят определить, что такое нуль-А, нуль-Н, нуль-Е.
— Независимо от того, осознаете вы или нет, невозможно жить на Земле и не иметь хотя бы общих представлений о нуль-А концепциях: ведь они развиваются в нашем сознании уже несколько сотен лет. Людям свойственно забывать определения и формулировки, — добавил он, — но если вы действительно хотите…
— Конечно, хочу, — ответила девушка.
Она вытащила из сумочки портсигар.
— Покурим?
Золото блеснуло на солнце. Бриллианты, изумруды, рубины переливались разноцветным пламенем на поверхности. Сигарета, автоматически прикуренная внутри, наполовину выскочила из отверстия. Драгоценности, конечно, могли быть из пластика, металл — подделкой, но портсигар был явно не серийным и выглядел слишком натурально. Госсейн определил его стоимость примерно в двадцать пять тысяч долларов.
— Нет, спасибо, — оправившись от изумления, ответил он. — Яне курю.
— Это — особый сорт, — продолжала настаивать девушка. — Они очень мягкие.
Госсейн покачал головой, и, пожав плечами, она вынула зажженную сигарету, с наслаждением затянулась и кинула портсигар обратно в сумочку. Видимо, ей даже в голову не пришло, что такая безделушка может произвести впечатление.
— Давайте заниматься, — сказала она. — Когда вы мне все объясните, можно будет расстаться до вечера, а потом опять встретимся здесь. Договорились?
Манера поведения Терезы Кларк раздражала, и Госсейн никак не мог привыкнуть к ее бесцеремонности. Теперь он уже почти не сомневался, что она появилась неспроста и, возможно, имела прямое отношение к неизвестному, поставившему непонятный эксперимент с его мозгом. Он не мог позволить ей исчезнуть.
— Хорошо, — сказал он. — Не будем терять времени.
3
Жить вне общества невозможно.
С.Дж.К.
Когда Тереза Кларк вышла из автомобиля, Госсейн подал ей руку. Они быстро прошли аллею, по обеим сторонам которой высились деревья, затем арку массивных ворот, и только тогда увидели Машину. Девушка продолжала идти, не замедляя шага, но Госсейн остановился.
Машина находилась в самом конце широкого проспекта. Большую часть площадки на вершине горы занимали цветущие сады, и надо было пройти примерно с полмили, чтобы оказаться перед сверкающим великолепием металлического шпиля, на вершине которого атомным светом сверкала звезда, затмевающая собой полуденное солнце.
Это зрелище ошеломило Госсейна. Внезапно он необычайно ясно понял, что Машина откажется сделать его участником Игр, если он не сможет назвать своего настоящего имени. Он почувствовал себя маленьким, никому не нужным. Краешком глаза он заметил, что Тереза Кларк остановилась и смотрит на него.
— Вы, наверное, первый раз видите Машину вблизи? — участливо спросила она. — Страшно, да?
В голосе ее прозвучали высокомерные, слегка пренебрежительные нотки, и Госсейн не смог сдержать улыбки. «Ох уж эти городские всезнайки!» — подумал он. Даже настроение у него несколько улучшилось, и, взяв ее под руку, он зашагал вперед. Постепенно к нему начала возвращаться былая уверенность в себе. В конце концов, он ни в чем не виноват, ведь детектор лжи в отеле тоже сказал, что Госсейн не специально назвал вымышленное имя.
По мере продвижения вперед толпа людей становилась все больше, а огромные размеры Машины все очевиднее. У самого ее основания ярус за ярусом располагались отдельные комнаты для испытуемых. Весь первый этаж внутри тоже состоял из подобного рода помещений и ведущих к ним коридоров. Широкие клетки лестниц снаружи вели на второй, третий и четвертый этажи и опускались еще на три этажа вниз.
— Боюсь, у меня ничего не выйдет, — сказала Тереза Кларк. — Все эти люди вокруг кажутся мне такими умными!
Госсейн рассмеялся, посмотрев на выражение ее лица, но ничего не ответил. Он ни на секунду на сомневался, что выдержит испытания в течение всех тридцати дней. Сейчас его волновала лишь мысль о том, что его вообще могут не допустить до экзаменов.
Далекая и неприступная Машина возвышалась над человеческими существами, стремящимися показать всю полноту своих знаний. Ни одни из ныне живущих на Земле людей не знал, где именно расположен ее электронно-магнитный мозг. Как и многие другие, Госсейн тоже задумывался над проблемой, стоявшей в свое время перед учеными и архитекторами. Впрочем, это не имело никакого значения. Самозаменяющая необходимые блоки, осознающая свое существование и цель. Машина была полностью неподкупна и теоретически способна предотвратить любое нападение.
«Чудовище!» — кричали слишком эмоционально настроенные, когда Машина только строилась. «Нет, — отвечали ее создатели, — механический мозг, творчески мыслящий, обладающий возможностями развития в любом разумном направлении». И в течение трехсот лет люди привыкли к тому, что Машина безошибочно определяет человека, способного по своим моральным качествам быть президентом Земли.
Госсейн прислушался к разговору между мужчиной и женщиной, которые шли рядом.
— Меня только пугает, — говорила женщина, — что целый месяц в городе не будет охраны порядка.
— Ты просто не понимаешь, — отвечал мужчина. — На Венере вообще не существует полиции, в ней нет необходимости. Если мы окажемся достойными, то будем жить на этой планете, где каждый человек разумен в самом высоком смысле этого слова. Заодно станет ясно, какого прогресса достигли мы здесь, на Земле. Могу тебя уверить, что большие перемены произошли даже в течение моей жизни. Не бойся, все будет хорошо.
— Наверное, нам придется расстаться, — сказала Тереза Кларк. — Всем на букву «К» надо спуститься на второй подземный этаж, а «Г» — на первый. Встретимся вечером на той же стоянке, не возражаете?
— Конечно, нет.
Госсейн подождал, пока она исчезла за поворотом, затем отправился следом. Он увидел, как она спустилась вниз, быстро прошла по коридору к лестнице, ведущей на выход, и взбежала по ступенькам. Когда он протолкался сквозь толпу людей и вновь очутился на улице, ее нигде не было видно. Задумавшись, Госсейн вернулся назад. Он с самого начала учитывал ту вероятность, что она не рискнет пойти на экзамен, и поэтому стал следить за ней, но то, что его подозрения оправдались, было неприятно. Проблема Терезы Кларк становилась все сложней.
Волнуясь сильнее, чем ожидал, Госсейн вошел в свободную кабинку сектора «Г». Раздался щелчок автоматически закрываемой двери, и в ту же секунду голос Машины бесстрастно произнес:
— Ваше имя?
Госсейн забыл о существовании Терезы Кларк. Наступил кризис.
В кабинке стояло комфортабельное вертящееся кресло и стол с ящиками, а над ним — прозрачная пластиковая панель в стене, в которой перемигивались желтым и красным электронные трубки. Громкоговоритель, тоже из прозрачного пластика, находился в центре панели.
— Ваше имя? — повторил голос. — И пожалуйста, отвечая, положите руки на подлокотники кресла.
— Гилберт Госсейн, — тихо ответил Госсейн.
Наступило молчание. Вишнево-красные трубки неуверенно замигали.
— На первое время, — все тем же бесстрастным тоном произнесла Машина,
— я принимаю это имя.
Госсейн перевел дыхание. Он почувствовал, что стоит на пороге великого открытия, и от возбуждения ему стало жарко.
— Вам известно, кто я такой на самом деле? — спросил он.
Машина ведет разговор не только с ним одним, но одновременно с десятками тысяч людей, сидящими каждый в своей кабинке.
— Ваш мозг не содержит нужной информации? — услышал он. — Вы готовы отвечать?
— Н-но…
— Оставим этот разговор! — голос стал строже, потом смягчился. — Письменные принадлежности в одном из ящиков стола. Не торопитесь. Раньше чем через тридцать минут дверь кабинки все равно не откроется. Желаю удачи.
Вопросы были именно те, которые Госсейн ожидал: «Что такое не-Аристотелевы концепции?», «Что такое не-Ньютоновы концепции?», «Что такое не-Евклидовы концепции?».
Экзамен был не так прост, как могло показаться с первого взгляда, ведь ему предстояло не детально сформулировать определения, а показать свое понимание множественного значения слова, и при этом отметить, что каждый ответ, в свою очередь, не является однозначным. Госсейн начал с того, что всюду проставил привычные общепринятые сокращения: нуль-А, нуль-Н, нуль-Е. Он кончил писать минут через двадцать и в ожидании откинулся на спинку кресла.
— В данный момент других вопросов не имеется, — сказала Машина.
Это, видимо, должно было означать, что их разговор еще не закончен, и, действительно, к концу двадцать пятой минуты из громкоговорителя вновь послышался голос:
— Не удивляйтесь, пожалуйста, что первое испытание показалось вам столь несложным. Помните, никто не ставит перед собой задачи провалить как можно большее количество испытуемых. Наша общая цель — гармоничное развитие личности, умение правильно использовать имеющуюся в человеке сложную нервную систему. Это может быть осуществлено только в том случае, если каждый гражданин Земли выдержит тридцатидневные Игры. Что же касается сегодняшнего дня, не сдавшие экзамена уже оповещены. Им придется ждать будущего года. Желаю все остальным — к счастью, их более девяноста девяти процентов — успеха завтра.
Госсейн вложил исписанные листки в раскрывшуюся щель. Телевизионное устройство произвело быструю сверку и подтвердило правильность ответа. Через несколько минут экзамен будет держать другая группа из двадцати пяти тысяч участников.
— Вы хотели о чем-то спросить меня, Гилберт Госсейн? — произнесла Машина.
Госсейн вздрогнул.
— Да. Почти все мои представления являются ложными. Это было сделано с какой-то определенной целью?
— Безусловно.
— Кем?
— Ваш мозг не содержит нужной информации.
— Тогда откуда вы знаете?
— Полученные данные позволяют прийти лишь к одному логичному выводу. Тот факт, что ваши иллюзии имели прямое отношение к Патриции Харди, говорит о многом.
Госсейн заколебался, потом все же высказал мысль, пришедшую ему в голову.
— Многие душевнобольные были убеждены, что олицетворяют собой какие-нибудь известные личности: Я — Цезарь, Я — Наполеон, Я — Тарг, Я — муж дочери президента Земли. Относится ли моя уверенность к той же категории?
— Конечно, нет. Самое сильное убеждение может быть внушено с помощью гипноза. Например, ваше. Именно поэтому вы относительно легко избавились от чувства горя, когда поняли, что Патриция жива. Однако последствия нервного шока еще не устранены полностью. — Наступило непродолжительное молчание, потом Машина вновь заговорила, и в ее голосе неожиданно проскользнули нотки грусти. — Я — всего лишь неподвижный мозг, и не совсем ясно представляю себе, что происходит в дальних уголках нашей планеты. Вы будете удивлены и разочарованы, но я могу лишь гадать, какие планы вынашивают те или иные люди.
— Но хоть что-нибудь вам известно? — спросил Госсейн.
— Вы играете большую роль в осуществлении этих планов, но не знаю, какую именно. Я советую вам обратиться к психиатру и сфотографировать кору головного мозга, иначе я не могу вынести никакого определения. Больше мне нечего вам сказать. До свидания, до завтра.
Раздался щелчок, и дверь автоматически открылась. Госсейн вышел в коридор, помедлил, потом направился к выходу, пробираясь сквозь толпу людей.
Он оказался на мощеном бульваре. К северу, примерно в четверти мили, в геометрическом порядке стояли здания, а дальше — дворец Президента, окруженный деревьями и клумбами цветов.
Он был невысок, и зеленый фон очень красиво оттенял его благородные архитектурные линии. Но Госсейну было не до того. Мозг его рассчитывал, обдумывал, сопоставлял факты. Там жили президент Харди и его дочь Патриция, и их причастность к происходящему не вызывала сомнений. Но для чего внушать ему, что он женат на покойнице? Это казалось бессмысленным. Не подвернись Нордегг, все равно любой детектор лжи в отеле тут же вывел бы его на чистую воду.
Госсейн повернулся и пошел обратно в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27