– Его больше нет! – Осип взмахнул рукой, как будто отбрасывая что-то несущественное. – Видишь ли, он мне больше не нужен. Было немного жалко рацию. Я иногда выходил в общедоступные сети и даже рисковал забраться немного глубже – в базы данных, которые открыты не для всех. Мне всегда нравилось играть с информацией, и я не мыслил себе жизни без коммуникатора. Но теперь я понял, что одиночество куда более интересно и ценно. Кстати, как ты меня нашел? Я не думал, что такое возможно.
Андреас наполнил свой стакан ледяной водой из кувшина, сделал глоток и сказал:
– Это было не так-то просто. Я долго блуждал в темноте, хотел уже бросить всю эту затею, но потом обнаружил первую подсказку и сам удивился тому, как легко и быстро все пошло.
Осип наклонился над низеньким столиком, разделявшим его и Андреса.
– Но ты уверен, что нашел все подсказки? Уверен, что все правильно понял?
– А что можно было понять неправильно? Я здесь – по-моему, это лучшее доказательство.
– Да, ты и вправду здесь, и я все еще не могу поверить своим глазам. Впрочем, все происшедшее имеет хорошую сторону. Хотя я привык к одиночеству, однако…
– Но теперь ты не одинок, и тебе больше не грозит опасность совсем одичать и забыть человеческий язык. Кстати, как ты пришел к такой идее – отправиться в пустыню? Ты не боялся совсем утратить связь с реальностью? Кто поправит тебя, если ты сделаешь ошибку? Кто напомнит тебе о том, что ты забыл? Как ты сможешь различить действительность и свои фантазии?
Осип задумчиво выпустил новую цепочку пузырей из кальяна.
– Что такое реальность, и что такое фантазия? – произнес он глубокомысленно. – Об этих вещах нечасто задумываешься, когда живешь в человеческом обществе. Но здесь, в пустыне, все по-другому. Что такое пространство, что такое время? Этого нельзя понять, пока находишься под куполом. Если твой распорядок дня расписан до мелочей, ты не задумаешься о том, что такое независимость, – тебе всегда надо будет спешить на массаж или медитацию, в бассейн или на занятия арт-терпией. Соглашаешься с такой системой распределения времени, и ты уже в системе. Но здесь… – Осип сделал широкий жест руками, как будто хотел обнять всю пустыню, – здесь ты по-настоящему свободен. Больше не существует никаких правил, законов, никакого распорядка…
– Кроме смены дня и ночи, – с улыбкой отозвался Андрес. – Кроме движения Солнца и Луны. Мне кажется, этот распорядок еще строже, чем то свободное расписание, которое мы назначаем себе сами.
– Ты прав, – сказал Осип после короткого раздумья. – В природе существуют свои ритмы, но они берут начало на заре этого мира. Здесь не так уж сложно проследить связи, и ученые давно это сделали. Луна вращается вокруг Земли, Земля – вокруг Солнца, а Солнце вокруг черной дыры посреди Млечного пути. Взаимодействие гравитационных волн и излучений образует ритм, под который танцует Вселенная от начала дней. Но наука уже закончилась – мы узнали все, что возможно, и все знания, в которых когда-либо нуждалось человечество, теперь хранятся в библиотеках и архивах. И все же эти знания ограничены. Любые измерения и эксперименты могут осуществляться лишь в хорошо знакомом нам пространственно-временном континууме – это клетка, из которой мы не сможем вырваться, если будем, как прежде, опираться только на логику. Но неужели не существует других способов познания, кроме измерений и экспериментов? Мы до сих пор верим словам Аристотеля о том, что знание получается путем мышления. Но это означает также – никакой музыки, никаких чудес, ни малейшего шанса выпрыгнуть за границы! И все же – взгляни на нас. Мы оба с тобой реалисты, а не мечтатели. И тем не менее мы сидим здесь и ждем. Чего? Ты знаешь, чего?
Андрес слушал Осипа очень внимательно; когда же тот, закончив речь, снова откинулся на подушки, Андрес долго молчал, пытаясь собраться с мыслями. В эти мгновения Осип показался ему фанатиком, человеком, который без колебаний отбросил и привычную жизнь, и само человеческое общество, чтобы последовать за своей мечтой. Он мог использовать любые средства для достижения своей цели, мог преступить законы и обычаи, этику и мораль и слушаться лишь собственного вдохновения. В нем было что-то от пророков былых времен, готовых принести любые жертвы ради того, чтобы достигнуть обетованного, или от основателей великих империй, несущих смерть и разрушение во имя созидания. Все эти люди могли двигаться лишь в одном направлении и при этом были свято убеждены в правильности своего пути. Именно эту убежденность Андрес заметил в Осипе, тот готов был делить людей на тех, кто ему помогает, и тех, кто стоит на его пути. Но было здесь и некое важное различие. Древние пророки и вожди, основатели царств и религий, преследовали, как правило, простые, понятные любому человеку цели. Именно это и воодушевляло идущие за ними толпы. Осип же был сознательно одинок и стремился выйти за границы реальности – туда, где не может быть ничего «простого» и «понятного». Андрес часто думал о таинственном Документе, гадая, не его ли содержание подвигло Осипа на экспедицию вглубь смертоносной пустыни. Он надеялся найти здесь ответы на многие вопросы, обнаружить нечто конкретное, некий артефакт, который можно использовать для дальнейших исследований и открытий. Но действительность оказалась совсем иной. Никаких намеков на какое-либо реальное «событие». Неужели Осип – пророк Невидимого и Неосязаемого?
Меж тем Осип отставил кальян, протянул руку к стене и нажал кнопку, приводящую в действие голографический проектор. Тут же, словно в ответ на заклинание «Сезам, откройся!», все стены превратились в зеркала, и Андресу снова показалось, что он очутился во дворце джина из «Тысячи и одной ночи». Зеркала заполняла извечная чернота космоса, словно они стали окнами в вечность и бесконечность. В них отражались звезды, протуберанцы неведомых солнц, облака звездной пыли, туманности. Энергия Большого Взрыва и гравитационные волны лепили из атомов новые солнца, скопления, галактики, вокруг звезд начали вращаться планеты. Постепенно стремительное движение звезд от центра замедлялось, потом они на какое-то время застыли в неподвижности и начали обратный путь. Теперь все, казавшиеся устойчивыми структуры, разрушались, звезды выбрасывали потоки ослепительной энергии, потом все сжалось в единый сверкающий шар, затем – в единую сверкающую точку, которая наконец вспыхнула в последний раз и канула в ничто.
* * *
На следующий день к Андресу с частным визитом явился Дольф Букминстер.
Они сидели в гостиной друг напротив друга, и Дольф нервно поглаживал кожаный подлокотник кресла. Потом он закурил сигарету, заказал у СИОКУСа тонизирующий коктейль и, казалось, немного расслабился.
– В сущности, мы все уже обсудили, – сказал он наконец, – остались только небольшие формальности. Я принес с собой все необходимые документы, и вы сможете на досуге их заполнить – здесь нет никакой спешки. Я пытался свести все бюрократические проволочки к минимуму, и все же…
Он виновато улыбнулся, развел руками и положил на стол довольно толстую пачку сброшюрованных листков. Потом снова глубоко вздохнул и продолжал:
– Однако при нынешних обстоятельствах все эти формальности действительно становятся второстепенными. Я хотел бы говорить с вами не как чиновник с чиновником, а просто как человек с человеком.
– О каких обстоятельствах вы говорите? – Андрес задал этот вопрос равнодушным тоном, стараясь ни в чем не выказать свою заинтересованность.
В самом деле, что за чрезвычайные обстоятельства заставляют главу правительства так нервничать и расшаркиваться перед скромным библиотекарем?
Букминстер достал из кармана флакончик с успокоительным спреем и принялся рассеянно вертеть в пальцах.
– Ну… вы, конечно же, согласны, что сейчас мы должны быть заодно. Поэтому я и предлагаю вам такой неофициальный разговор, который останется между нами.
Андреас кивнул. И Букминстер снова заговорил:
– Если вы… – он вдруг резко обернулся, потом глубоко вздохнул и снова посмотрел на Андреса. – Я допускаю, что вы явились сюда, чтобы занять мое кресло. Сразу хочу сказать, что в сущности я ничего не имею против. В конце концов этот пост… Разумеется, автоматика работает превосходно, и у меня нет причин жаловаться на компьютеры. И все же у меня не так уж много возможностей для реальной деятельности. И кроме того я чувствую себя таким одиноким. Так что, в глубине души я был бы только рад…
И он с несчастным лицом заерзал в кресле, пытаясь найти удобное положение.
– Занять ваше кресло? – повторил ошарашенный Андрес. – Право, я не думал…
– В самом деле? – оживился Букминстер. – В самом деле? Но я действительно не имел бы ничего против. Это было бы вполне логично. Что же касается притязаний министра энтропии, то я нахожу их просто смехотворными. Вы согласны?
На всякий случай Андрес кивнул с глубокомысленными видом.
– Я понимаю, что нам нужны перемены, преобразования, даже радикальная перестройка, – зачастил Букминстер. – Но на самом деле вы бы поразились, узнав как много рутины в работе правительства. Другое дело – Библиотека. Сейчас такие времена, когда голые факты могут оказаться гораздо важнее любых социологических теорий. Знаете, я сам увлекаюсь социологией и еще градостроительством. Но подумайте сами, – и он снова с беспокойством заглянул Андресу в глаза, – разве могу я надеяться найти практическое применение своим знаниям? Последние пятьдесят тысяч лет это интересно только историкам, и едва ли что-то радикально изменится на протяжении нашей жизни.
Андрес наконец почувствовал, что может поддерживать беседу.
– Мне кажется, – осторожно сказал он, – что и в области хранения и накопления информации за последние тысячелетия не появилось особенных новшеств. Мы пользуемся оптимальными методами, которые, строго говоря, не нуждаются в дальнейшем развитии.
– О, я ни минуты не сомневаюсь в этом! – воскликнул Букминстер. – Разумеется, вся система функционирует наилучшим образом. Но зачем же тогда вы пришли к нам?
Он испытующе посмотрел на Андреса и снова забарабанил пальцами по подлокотникам. Наконец он не выдержал, сорвал колпачок с баллончика и прыснул себе в лицо дозу успокоительного средства. Почти сразу же его лицо расслабилось, он откинулся на спинку кресла и рассеянно забормотал.
– Хранение информации… накопление информации… кому это интересно? Мне – неинтересно… вам – неинтересно… Что толку от этих знаний, от этой философии? Я не принадлежу к пессимистам, которые сомневаются в собственном существовании. Тратить всю жизнь для того, чтобы добиться сомнительных результатов… Они хотят изменений ради изменений! Сколько бы мы ни говорили об этом, сколько бы ни подписывали актов, в конце концов все это так незаметно и всегда мы приходим к одному и тому же. Неужели это извечная проблема? Неужели мы снова должны платить ту же цену? Что нужно этим разрушителям, этим анархистам? Или в слухах все же содержится крупица правды?
Он снова повертел в руках свой спрей, затряс головой и с недоумением уставился на собственные руки. Когда пауза затянулась, Андрес откашлялся и сказал:
– Это действительно одно из вечных противоречий между консервативными и прогрессивными настроениями в обществе. Одни хотят сохранить прежние ценности, другие выступают за развитие…
– Совершенно верно! – воскликнул Букминстер. – Но то, что существует так долго, ценно само по себе. Это же несомненно! Вы согласны со мной?
– В принципе да… но…
Андрес сам поразился тому, какое действие произвели его слова на главу правительства.
– Но вы должны принимать во внимание, что первые семьдесят тысяч лет существования человечества, историки называют сейчас «Дикими временами». Мы едва можем понимать людей, живших тогда! – горячо заговорил Букминстер. – Только подумайте, семьдесят тысяч лет борьбы за каждую крупицу энергии и наконец наступает изобилие! Сначала термоядерные реакторы и решительный прорыв – водородные реакторы! И все становится возможным: колоссальные технические проекты, искусственные моря, передвижение гор, башни уходящие под облака. Затем приходит время экспансии и освоения других планет. А какие огромные психологические изменения – после стольких лет стагнации, каждодневной унизительной борьбы за существование у людей буквально выросли крылья. Даже самые дерзкие мечты оказались легко достижимыми, даже самые сложные проблемы – легко разрешимыми. Самые заманчивые сокровища мира теперь находятся на расстоянии вытянутой руки.
Андрес поспешно закивал и почувствовал, как занемели плечи и шея. Но Букминстер, казалось, забыл о своей усталости.
– Но все идет своим чередом, – продолжал он, – и вслед за годами дерзких свершений пришли годы мира и покоя. Человечество вновь повернулось лицом к свободным искусствам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19