Кессиас, например, утверждает, что нюх у вас лучше, чем у легавой. Что скажете? Это действительно так?
– Рад слышать, что эдил Кессиас столь высокого мнения обо мне, – ответил Лайам и усмехнулся. – И все же на охотничьих тропах я вряд ли смогу быть полезен.
– Квестор Ренфорд успел доказать, что способен на многое, – ровно сказала вдова и, приподняв бровь, добавила: – Он слеплен из того же теста, что и вы, Грациан.
– Упрямец, стало быть, гордец и нахал? – рассмеялся эдил и обратился к девочке, стоявшей у Лайама за спиной. – Не прячьтесь, миледи. И разрешите задать вам вопрос. Разве вам не положено сидеть сейчас в своей комнате за уроками или, скажем, молитвой?
Та часто заморгала, словно не понимая, чего от нее хотят, потом, состроив гримаску, кивнула.
– Да, мастер эдил. – Она повернулась к Лайаму. – Доброго вам вечера, квестор Ренфорд. – Девочка с важным видом присела и удалилась.
– Леди Ласель растет не по дням, а по часам, – заметила вдова Саффиан, когда девочка отошла достаточно далеко.
– Ей не хватает материнской заботы, – ответил, кивнув, Грациан. – Однако вы устали с дороги. Не смею больше вам докучать. Торквато разведет вас по комнатам, а несколько позже мы все соберемся за ужином и еще успеем наговориться.
Низенький мажордом, только что отдававший распоряжения конюхам, вежливым, но настойчивым жестом предложил высокочтимым гостям следовать за собой.
Он провел их сначала к покоям госпожи председательницы, потом поселил где-то с ней рядом и Проуна, а Лайама потащил дальше. Система лестниц, лесенок, коридоров и переходов показалась Лайаму очень запутанной, но сам Торквато отлично в ней разбирался.
– Мне пришлось поместить вас в дальнем крыле, – счел нужным пояснить мажордом. – Вообще-то квесторов не положено отдалять от начальства. Однако тут приехал граф Райс со всей своей свитой, так что… понимаете сами. Но уверяю, квестор, вам будет удобно.
– Здесь граф Райс? – Это имя упоминалось в отчете, который у него отобрали. Кажется, именно на его землях и стоит та злосчастная деревушка. Впрочем, Лайаму это было уже все равно.
Маленький человечек сплел ручки на брюшке и склонил голову набок.
– А вы разве о том не слыхали? Граф приехал защищать матушку Аспатрию на суде.
– Ага, – сказал Лайам. – Значит, он считает, что детей воровал иерарх?
Мажордом погрозил ему пальцем.
– Нет, нет и нет, квестор Ренфорд. Граф Райс не выдвигает никаких обвинений. Он лишь утверждает, что матушка Аспатрия этого не совершала. Граф Райс очень разумный и здравомыслящий человек. – Торквато возвысил голос, выговаривая слова очень отчетливо, словно ему не хотелось быть неправильно понятым, если граф прячется где-нибудь за углом.
– Ладно, – сказал Лайам. – Оставим эту тему. Все равно с этим делом разбираться не мне. Мне поручены рядовые дела.
– И распрекрасно, квестор, и распрекрасно, – пробормотал Торквато, останавливаясь перед дверью, совершенно неотличимой от десятка других, мимо которых они только что шли. – Вот ваши апартаменты. Спальня, гостиная, ванная – воду сейчас принесут. Если желаете, я могу прислать брадобрея. – Сумки Лайама уже лежали возле кровати.
Лайам виновато поскреб подбородок. Щетина была внушительной – он не брился от Кроссрод-Фэ.
– Благодарю. Я сам с этим справлюсь.
– Отлично. А вашему спутнику что-нибудь нужно? – Мажордом глянул на Фануила, сидевшего у Лайама на плече, и выжидательно улыбнулся, словно счастье всей его жизни заключалось в обслуживании крылатых рептилий.
– Нет, благодарю.
– Как пожелаете, квестор, как пожелаете. Его высочество ожидает вас к ужину. За вами придут. – Торквато откланялся. Лайам осмотрел спальню, помял кулаками матрас, заглянул в остальные комнаты.
– Неплохо, – сказал он в пространство, припомнив бесчисленные каморки постоялых дворов. – Очень даже неплохо.
Пришли слуги, наполнили горячей водой ванну, распаковали сумки, затем горничная разложила в гардеробном шкафу одежду гостя и унесла грязное платье в стирку. Фануил сидел на хозяйской ташке, охраняя «Демонологию». Если слуги и пялились на него, то украдкой. Скорее всего, вездесущий Торквато успел их предупредить.
Когда прислуга ушла, Лайам побрился, быстро вымылся и одел свой любимый костюм – зеленую с белым кантом тунику и брюки салатного цвета. Потом он уютно устроился в кабинетике у небольшого письменного стола. Фануил вытянулся на подлокотнике кресла, и они вдвоем принялись за работу, которая, собственно, состояла в просмотре бумаг.
Лайам решил всерьез взяться за рядовые дела, но, прочитав три первых отчета, вынужден был признать, что браться там особенно не за что. Некий рыбак попросил колдуна сделать его сеть поуловистее, денежки он выложил, но улов больше не стал. Некая мещанка обвинялась в торговле любовными зельями, другая не так глянула на невестку, и та стала бесплодной. «Это только три дела, – зевнул Лайам и, ущипнув себя за нос, вздохнул. – А ведь осталось еще шесть. Я умираю от скуки».
«Зато все изложено очень толково», – заявил Фануил. Лайам отмахнулся.
«Да, как бы не так!» Он перемешал бумаги, лежащие перед ним, затем наугад выхватил из груды листок – под руку вновь подвернулось дело о сглазе невестки – и вгляделся в него повнимательнее. Действительно, и доводы потерпевшей, и возражения обвиняемой были изложены грамотно, кратко и в доходчивой форме. В конце отчета даже указывалось, на что следует обратить внимание дознавателю, а также перечислялись имена людей, которых, по мнению автора, стоило опросить.
Лайам всмотрелся в другие бумаги и нашел в них все ту же ясность, которой так не хватало отчету о пропаже детишек. Он запрокинул голову и уставился в потолок. Дурак поймет, что документы, имеющиеся у Лайама, составлял один человек, а отчет, который забрал Проун, – другой. Нетрудно даже вычислить их обоих. Делом об убийстве детишек, как наиболее важным, наверняка занимался сам Грациан, а делишки помельче он спихнул своему квестору. Лайам представил, как долго корпел долговязый эдил над бумагой, с трудом составляя фразы и подбирая слова. Он почти пожалел, что из-под пера его вышла такая белиберда. Она вполне способна была перечеркнуть чувство симпатии, уже возникающее в нем к этому человеку.
Явился слуга, чтобы проводить важного гостя на ужин, и Лайам следом за ним углубился в недра старинного здания. Они прошли через скрипторий, где даже в такой поздний час все еще работали клерки, и попали в огромный зал, в котором не было ничего, кроме четырех, гигантской величины гобеленов с изображениями четырех городов Южного Тира. Лайам сразу же узнал Саузварк и остановился, чтобы рассмотреть остальные ковры, однако слуга, уже отворивший дверь в дальнем конце помещения, деликатно покашлял в кулак. Лайам встрепенулся и поспешил нагнать своего провожатого.
Трапезную его высочества отапливал огромный камин, он же являлся в ней и единственным источником света. Стол был накрыт богато – в отблесках пламени посверкали серебро и хрусталь, – но без излишней помпезности, присущей застольям Куспиниана. Все здесь дышало стариной – и тяжелая мебель, и черное дерево массивной столешницы, и сажа, глубоко въевшаяся в камни камина, и даже кресло под Лайамом, когда он в него опустился, скрипнуло как-то по-стариковски. В углах залы таились тени, никогда оттуда не изгонявшиеся. Любая из этих теней была ровесницей замка.
Ему пришлось потревожить свое кресло еще раз, когда вдова надумала представить своего нового помощника графу Райсу и квестору дипенмурского эдила Тассо. Лайам привстал и поклонился, граф ответил грациозным взмахом руки и снова вернулся к разговору с госпожой Саффиан.
– Я очень рад, квестор Ренфорд, – прошептал Тассо, опрятный молодой человек, сидевший прямо напротив Лайама. Затем он опустил взгляд и больше не произнес ни слова. У него было грубоватое квадратное лицо и толстая шея с врезавшимся в нее узеньким воротничком, который, казалось, вот-вот задушит владельца. Юноша мучительно прислушивался к беседе вдовы с графом, явно опасаясь, что тем может вздуматься что-нибудь у него уточнить.
Граф Райс, напротив, держался очень свободно. Он сидел по правую руку от кресла герцога (которое все еще пустовало), поставив локти на стол и подперев кулаком, острый, чисто выбритый подбородок.
– Ситуация весьма деликатная, – говорил граф. – Посудите сами, мадам. Ей я могу помочь, а ему – нет, ибо ничего о нем толком не знаю. Я его ни в чем не виню, а получается, что виню. По крайней мере, со стороны может показаться, что обвиняю. – Графу было крепко за сорок, но о возрасте говорили лишь легкие морщинки вокруг глаз и налет седины на висках. Бархатный камзол его по количеству разрезов и кружев не уступал камзолу квестора Проуна, однако если Проун в таком наряде выглядел ряженым бегемотом, то граф, наоборот, мог считаться образцом элегантности.
– Возможно, – предположил эдил Грациан, почтительно пошевеливая усами, – у госпожи председательницы еще не было времени посмотреть этот отчет, и потому она не готова ответить на ваши вопросы.
Граф виновато улыбнулся.
– Да-да, конечно. Извините, сударыня, что я вам так докучаю.
Длинные пальцы вдовы теребили траурный креп одеяния.
– Это вы извините меня, милорд. Переизбыток менее сложных, но в достаточной мере запутанных дел заставил меня сосредоточиться только на них. Однако квестор Проун ввел меня в курс того, что случилось на вашей земле, и я понимаю щекотливость вашего положения…
– Тогда, может быть, вы не будете против, если я объявлю себя другом истины?
– Сначала мы должны все как следует взвесить, – уклонилась от прямого ответа вдова. Появление мажордома, объявившего о прибытии герцога, избавило ее от дальнейших расспросов. Все поспешили встать.
Лайам очень многое слышал о герцоге Южного Тира, но, как тот выглядит, совершенно не представлял, а потому облик человека, шагнувшего в зал, пробудил в нем нечто вроде благоговения. Перед ним вдруг словно вживую предстал герой древней истории – одновременно являвший собой как Аурика Великого, так и Асцелина Эдара. Линдауэр Веспасиан был неимоверно широк в плечах, руки его могли принадлежать кузнецу, ноги – пахарю, а торс – лесорубу. Он был стар, но старостью, не отягощенной годами, а исполненной подлинного величия и благородства. Лицо герцога, неподвижное и бесстрастное, казалось выточенным из камня, к нему очень шло серебро завивающейся крупными кольцами бороды, смыкавшейся с волнами густых и жестких волос, чуть нависающих надо лбом и рассеченных прямым пробором. Это лицо при иных обстоятельствах можно было бы принять за маску воплощенного безразличия, если бы не зелень живых проницательных глаз, в которых светились ум и спокойствие силы, себя сознающей. Герцог окинул взглядом собравшихся. Глаза его чуть расширились. Лайам мог поклясться, что уже видел эти удивительные глаза, и… очень недавно. Где же? – спросил себя он и вспомнил. Точно такой же взгляд был у девочки – во дворе. «Кто она? Дочь герцога? Или внучка?»
– Примите мои соболезнования, почтенная Милия, – звучным голосом произнес герцог, усаживаясь и знаком приглашая всех сделать то же. – Утром мы принесем небу дары в память о вашем безвременно усопшем супруге. – Вдова Саффиан пробормотала какие-то слова благодарности, Веспасиан в ответ чуть кивнул головой. – Акрасий был мне верным слугой и дорогим другом. Нам всем будет его не хватать.
– Тем более что суду предстоит разобрать очень щекотливое дело, – сказал, изобразив на лице опечаленность, граф. – Его мудрость очень бы нам пригодилась.
– Щекотливое дело?
– Граф Райс говорит о злодеянии, совершенном на его землях, милорд, – пояснил Грациан. – Мы только что его обсуждали.
Герцог чуть заметно поджал губы, выражая неудовольствие.
– Мне кажется, Гальба, эта тема больше подходит для судебного заседания.
Граф пожал плечами.
– Вы правы, милорд. Я просто подумал, что раз уж все заседатели здесь…
– Твоя озабоченность принята к сведению, Гальба. А теперь поговорим о другом. Квестор Тассо, я еще не имел чести ужинать с вами. Весьма рад видеть вас здесь.
Тассо пробормотал что-то бессвязное, покраснел и уткнулся в тарелку с дымящимся супом.
– Квестор Ренфорд, вы еще у нас не бывали. Добро пожаловать в Дипенмур.
Лайам, не зная толком, какой стиль общения в этом обществе принят, встал и коротко поклонился.
– Это большая честь для меня, милорд.
Герцог кивнул и знаком велел Лайаму сесть.
– Вы ведь из Мидланда?
– Да, милорд.
– И совсем недавно приехали в Южный Тир?
– Да, милорд, около полугода назад.
Суп источал восхитительный аромат, однако Лайам не смел взяться за ложку. Герцог ронял короткие фразы, выказывая поразительную осведомленность о человеке, которого видел впервые в жизни, и эта осведомленность смущала. Лайам не ожидал, что к его скромной персоне проявят такой интерес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Рад слышать, что эдил Кессиас столь высокого мнения обо мне, – ответил Лайам и усмехнулся. – И все же на охотничьих тропах я вряд ли смогу быть полезен.
– Квестор Ренфорд успел доказать, что способен на многое, – ровно сказала вдова и, приподняв бровь, добавила: – Он слеплен из того же теста, что и вы, Грациан.
– Упрямец, стало быть, гордец и нахал? – рассмеялся эдил и обратился к девочке, стоявшей у Лайама за спиной. – Не прячьтесь, миледи. И разрешите задать вам вопрос. Разве вам не положено сидеть сейчас в своей комнате за уроками или, скажем, молитвой?
Та часто заморгала, словно не понимая, чего от нее хотят, потом, состроив гримаску, кивнула.
– Да, мастер эдил. – Она повернулась к Лайаму. – Доброго вам вечера, квестор Ренфорд. – Девочка с важным видом присела и удалилась.
– Леди Ласель растет не по дням, а по часам, – заметила вдова Саффиан, когда девочка отошла достаточно далеко.
– Ей не хватает материнской заботы, – ответил, кивнув, Грациан. – Однако вы устали с дороги. Не смею больше вам докучать. Торквато разведет вас по комнатам, а несколько позже мы все соберемся за ужином и еще успеем наговориться.
Низенький мажордом, только что отдававший распоряжения конюхам, вежливым, но настойчивым жестом предложил высокочтимым гостям следовать за собой.
Он провел их сначала к покоям госпожи председательницы, потом поселил где-то с ней рядом и Проуна, а Лайама потащил дальше. Система лестниц, лесенок, коридоров и переходов показалась Лайаму очень запутанной, но сам Торквато отлично в ней разбирался.
– Мне пришлось поместить вас в дальнем крыле, – счел нужным пояснить мажордом. – Вообще-то квесторов не положено отдалять от начальства. Однако тут приехал граф Райс со всей своей свитой, так что… понимаете сами. Но уверяю, квестор, вам будет удобно.
– Здесь граф Райс? – Это имя упоминалось в отчете, который у него отобрали. Кажется, именно на его землях и стоит та злосчастная деревушка. Впрочем, Лайаму это было уже все равно.
Маленький человечек сплел ручки на брюшке и склонил голову набок.
– А вы разве о том не слыхали? Граф приехал защищать матушку Аспатрию на суде.
– Ага, – сказал Лайам. – Значит, он считает, что детей воровал иерарх?
Мажордом погрозил ему пальцем.
– Нет, нет и нет, квестор Ренфорд. Граф Райс не выдвигает никаких обвинений. Он лишь утверждает, что матушка Аспатрия этого не совершала. Граф Райс очень разумный и здравомыслящий человек. – Торквато возвысил голос, выговаривая слова очень отчетливо, словно ему не хотелось быть неправильно понятым, если граф прячется где-нибудь за углом.
– Ладно, – сказал Лайам. – Оставим эту тему. Все равно с этим делом разбираться не мне. Мне поручены рядовые дела.
– И распрекрасно, квестор, и распрекрасно, – пробормотал Торквато, останавливаясь перед дверью, совершенно неотличимой от десятка других, мимо которых они только что шли. – Вот ваши апартаменты. Спальня, гостиная, ванная – воду сейчас принесут. Если желаете, я могу прислать брадобрея. – Сумки Лайама уже лежали возле кровати.
Лайам виновато поскреб подбородок. Щетина была внушительной – он не брился от Кроссрод-Фэ.
– Благодарю. Я сам с этим справлюсь.
– Отлично. А вашему спутнику что-нибудь нужно? – Мажордом глянул на Фануила, сидевшего у Лайама на плече, и выжидательно улыбнулся, словно счастье всей его жизни заключалось в обслуживании крылатых рептилий.
– Нет, благодарю.
– Как пожелаете, квестор, как пожелаете. Его высочество ожидает вас к ужину. За вами придут. – Торквато откланялся. Лайам осмотрел спальню, помял кулаками матрас, заглянул в остальные комнаты.
– Неплохо, – сказал он в пространство, припомнив бесчисленные каморки постоялых дворов. – Очень даже неплохо.
Пришли слуги, наполнили горячей водой ванну, распаковали сумки, затем горничная разложила в гардеробном шкафу одежду гостя и унесла грязное платье в стирку. Фануил сидел на хозяйской ташке, охраняя «Демонологию». Если слуги и пялились на него, то украдкой. Скорее всего, вездесущий Торквато успел их предупредить.
Когда прислуга ушла, Лайам побрился, быстро вымылся и одел свой любимый костюм – зеленую с белым кантом тунику и брюки салатного цвета. Потом он уютно устроился в кабинетике у небольшого письменного стола. Фануил вытянулся на подлокотнике кресла, и они вдвоем принялись за работу, которая, собственно, состояла в просмотре бумаг.
Лайам решил всерьез взяться за рядовые дела, но, прочитав три первых отчета, вынужден был признать, что браться там особенно не за что. Некий рыбак попросил колдуна сделать его сеть поуловистее, денежки он выложил, но улов больше не стал. Некая мещанка обвинялась в торговле любовными зельями, другая не так глянула на невестку, и та стала бесплодной. «Это только три дела, – зевнул Лайам и, ущипнув себя за нос, вздохнул. – А ведь осталось еще шесть. Я умираю от скуки».
«Зато все изложено очень толково», – заявил Фануил. Лайам отмахнулся.
«Да, как бы не так!» Он перемешал бумаги, лежащие перед ним, затем наугад выхватил из груды листок – под руку вновь подвернулось дело о сглазе невестки – и вгляделся в него повнимательнее. Действительно, и доводы потерпевшей, и возражения обвиняемой были изложены грамотно, кратко и в доходчивой форме. В конце отчета даже указывалось, на что следует обратить внимание дознавателю, а также перечислялись имена людей, которых, по мнению автора, стоило опросить.
Лайам всмотрелся в другие бумаги и нашел в них все ту же ясность, которой так не хватало отчету о пропаже детишек. Он запрокинул голову и уставился в потолок. Дурак поймет, что документы, имеющиеся у Лайама, составлял один человек, а отчет, который забрал Проун, – другой. Нетрудно даже вычислить их обоих. Делом об убийстве детишек, как наиболее важным, наверняка занимался сам Грациан, а делишки помельче он спихнул своему квестору. Лайам представил, как долго корпел долговязый эдил над бумагой, с трудом составляя фразы и подбирая слова. Он почти пожалел, что из-под пера его вышла такая белиберда. Она вполне способна была перечеркнуть чувство симпатии, уже возникающее в нем к этому человеку.
Явился слуга, чтобы проводить важного гостя на ужин, и Лайам следом за ним углубился в недра старинного здания. Они прошли через скрипторий, где даже в такой поздний час все еще работали клерки, и попали в огромный зал, в котором не было ничего, кроме четырех, гигантской величины гобеленов с изображениями четырех городов Южного Тира. Лайам сразу же узнал Саузварк и остановился, чтобы рассмотреть остальные ковры, однако слуга, уже отворивший дверь в дальнем конце помещения, деликатно покашлял в кулак. Лайам встрепенулся и поспешил нагнать своего провожатого.
Трапезную его высочества отапливал огромный камин, он же являлся в ней и единственным источником света. Стол был накрыт богато – в отблесках пламени посверкали серебро и хрусталь, – но без излишней помпезности, присущей застольям Куспиниана. Все здесь дышало стариной – и тяжелая мебель, и черное дерево массивной столешницы, и сажа, глубоко въевшаяся в камни камина, и даже кресло под Лайамом, когда он в него опустился, скрипнуло как-то по-стариковски. В углах залы таились тени, никогда оттуда не изгонявшиеся. Любая из этих теней была ровесницей замка.
Ему пришлось потревожить свое кресло еще раз, когда вдова надумала представить своего нового помощника графу Райсу и квестору дипенмурского эдила Тассо. Лайам привстал и поклонился, граф ответил грациозным взмахом руки и снова вернулся к разговору с госпожой Саффиан.
– Я очень рад, квестор Ренфорд, – прошептал Тассо, опрятный молодой человек, сидевший прямо напротив Лайама. Затем он опустил взгляд и больше не произнес ни слова. У него было грубоватое квадратное лицо и толстая шея с врезавшимся в нее узеньким воротничком, который, казалось, вот-вот задушит владельца. Юноша мучительно прислушивался к беседе вдовы с графом, явно опасаясь, что тем может вздуматься что-нибудь у него уточнить.
Граф Райс, напротив, держался очень свободно. Он сидел по правую руку от кресла герцога (которое все еще пустовало), поставив локти на стол и подперев кулаком, острый, чисто выбритый подбородок.
– Ситуация весьма деликатная, – говорил граф. – Посудите сами, мадам. Ей я могу помочь, а ему – нет, ибо ничего о нем толком не знаю. Я его ни в чем не виню, а получается, что виню. По крайней мере, со стороны может показаться, что обвиняю. – Графу было крепко за сорок, но о возрасте говорили лишь легкие морщинки вокруг глаз и налет седины на висках. Бархатный камзол его по количеству разрезов и кружев не уступал камзолу квестора Проуна, однако если Проун в таком наряде выглядел ряженым бегемотом, то граф, наоборот, мог считаться образцом элегантности.
– Возможно, – предположил эдил Грациан, почтительно пошевеливая усами, – у госпожи председательницы еще не было времени посмотреть этот отчет, и потому она не готова ответить на ваши вопросы.
Граф виновато улыбнулся.
– Да-да, конечно. Извините, сударыня, что я вам так докучаю.
Длинные пальцы вдовы теребили траурный креп одеяния.
– Это вы извините меня, милорд. Переизбыток менее сложных, но в достаточной мере запутанных дел заставил меня сосредоточиться только на них. Однако квестор Проун ввел меня в курс того, что случилось на вашей земле, и я понимаю щекотливость вашего положения…
– Тогда, может быть, вы не будете против, если я объявлю себя другом истины?
– Сначала мы должны все как следует взвесить, – уклонилась от прямого ответа вдова. Появление мажордома, объявившего о прибытии герцога, избавило ее от дальнейших расспросов. Все поспешили встать.
Лайам очень многое слышал о герцоге Южного Тира, но, как тот выглядит, совершенно не представлял, а потому облик человека, шагнувшего в зал, пробудил в нем нечто вроде благоговения. Перед ним вдруг словно вживую предстал герой древней истории – одновременно являвший собой как Аурика Великого, так и Асцелина Эдара. Линдауэр Веспасиан был неимоверно широк в плечах, руки его могли принадлежать кузнецу, ноги – пахарю, а торс – лесорубу. Он был стар, но старостью, не отягощенной годами, а исполненной подлинного величия и благородства. Лицо герцога, неподвижное и бесстрастное, казалось выточенным из камня, к нему очень шло серебро завивающейся крупными кольцами бороды, смыкавшейся с волнами густых и жестких волос, чуть нависающих надо лбом и рассеченных прямым пробором. Это лицо при иных обстоятельствах можно было бы принять за маску воплощенного безразличия, если бы не зелень живых проницательных глаз, в которых светились ум и спокойствие силы, себя сознающей. Герцог окинул взглядом собравшихся. Глаза его чуть расширились. Лайам мог поклясться, что уже видел эти удивительные глаза, и… очень недавно. Где же? – спросил себя он и вспомнил. Точно такой же взгляд был у девочки – во дворе. «Кто она? Дочь герцога? Или внучка?»
– Примите мои соболезнования, почтенная Милия, – звучным голосом произнес герцог, усаживаясь и знаком приглашая всех сделать то же. – Утром мы принесем небу дары в память о вашем безвременно усопшем супруге. – Вдова Саффиан пробормотала какие-то слова благодарности, Веспасиан в ответ чуть кивнул головой. – Акрасий был мне верным слугой и дорогим другом. Нам всем будет его не хватать.
– Тем более что суду предстоит разобрать очень щекотливое дело, – сказал, изобразив на лице опечаленность, граф. – Его мудрость очень бы нам пригодилась.
– Щекотливое дело?
– Граф Райс говорит о злодеянии, совершенном на его землях, милорд, – пояснил Грациан. – Мы только что его обсуждали.
Герцог чуть заметно поджал губы, выражая неудовольствие.
– Мне кажется, Гальба, эта тема больше подходит для судебного заседания.
Граф пожал плечами.
– Вы правы, милорд. Я просто подумал, что раз уж все заседатели здесь…
– Твоя озабоченность принята к сведению, Гальба. А теперь поговорим о другом. Квестор Тассо, я еще не имел чести ужинать с вами. Весьма рад видеть вас здесь.
Тассо пробормотал что-то бессвязное, покраснел и уткнулся в тарелку с дымящимся супом.
– Квестор Ренфорд, вы еще у нас не бывали. Добро пожаловать в Дипенмур.
Лайам, не зная толком, какой стиль общения в этом обществе принят, встал и коротко поклонился.
– Это большая честь для меня, милорд.
Герцог кивнул и знаком велел Лайаму сесть.
– Вы ведь из Мидланда?
– Да, милорд.
– И совсем недавно приехали в Южный Тир?
– Да, милорд, около полугода назад.
Суп источал восхитительный аромат, однако Лайам не смел взяться за ложку. Герцог ронял короткие фразы, выказывая поразительную осведомленность о человеке, которого видел впервые в жизни, и эта осведомленность смущала. Лайам не ожидал, что к его скромной персоне проявят такой интерес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44