Это было похоже на начало бунта. Понадобилось употребить все влияние, которым пользовался у бушменов охотник Мокум, чтобы прекратить мятеж. Пришлось вмешаться полковнику Эвересту и пообещать этим бедным людям прибавку к жалованью, чтобы удержать их в услужении. Не без труда, но все же соглашение было достигнуто.
Не случись этого, что стало бы с членами комиссии посреди пустыни, вдалеке от всякого селения, без сопровождения, обеспечивавшего защиту, без возниц, управлявших повозками? Но вот, похоронив сраженных молнией туземцев, экспедиция снялась с места. Маленький отряд направился к пригорку, на котором двое из каравана нашли свою смерть.
Несколько дней Вильям Эмери все еще ощущал последствия молниевого удара, левая рука его — на пригорке он держал в ней компас — оставалась еще некоторое время парализованной; но, к счастью, этот недуг прошел, и молодой астроном смог возобновить работу.
В продолжение следующих восемнадцати дней, то есть до двадцатого декабря, караван двигался дальше без приключений. Макололы не появлялись, и Мокум, хотя и был настороже, начинал понемногу успокаиваться. Экспедиция уже находилась не более чем в пятидесяти милях от знойной пустыни, а «карру» оставалась все такой же — пышным краем, растительность которого, поддерживаемая струящимися потоками воды, не имела себе равных ни в одной точке земного шара. Так что можно было рассчитывать, что вплоть до самой пустыни ни люди, путешествующие по богатой дичью области, ни вьючные животные, которым трава на сочных пастбищах доставала до груди, не будут испытывать недостатка в пище.
Вечером двадцатого декабря, примерно за час до захода солнца, путешественники остановились на отдых. Трое англичан и бушмен, снимая с себя дневную усталость, беседовали под деревом о ближайших планах. Северный ветерок, который слегка усиливался, немного освежал атмосферу.
Астрономы намеревались ночью измерить высоту звезд, с тем чтобы точно вычислить широту местности. На небе не виднелось ни облачка, луна еще только зарождалась, созвездия обещали быть яркими и, следовательно, сложные зенитные наблюдения будут проводиться в самых благоприятных условиях. А потому полковник Эверест и сэр Джон Муррэй были немало озадачены, когда около восьми часов вечера Вильям Эмери, поднявшись и показав на север, сказал:
— Горизонт заволакивается, и я боюсь, что ночь будет для нас не столь удачна, как мы надеялись.
— Действительно, — ответил сэр Джон, — эта туча явно растет и благодаря ветру, который крепчает, она скоро закроет весь небосвод.
— Значит, опять собирается гроза? — спросил полковник.
— Мы находимся в межтропическом районе, — ответил Вильям Эмери, — здесь никогда нельзя оставаться спокойным за погоду. Думаю, что наши наблюдения сегодня ночью могут и не состояться.
— Что вы на это скажете, Мокум? — спросил полковник Эверест у бушмена.
Бушмен внимательно окинул взглядом горизонт.
Края тучи были очерчены выпуклой кривой — такой четкой, словно ее провели с помощью лекала. Сектор, занимаемый ею, был протяженностью в три-четыре мили. Черноватая, словно дым, туча имела странный вид, поразивший бушмена. Иногда заходящее солнце освещало ее своими красными отблесками, и тогда она отражала их так, словно была какой-то плотной массой, а не скоплением пара.
— Странная туча! — сказал Мокум, воздерживаясь, однако, от объяснений.
Несколько мгновений спустя один из бушменов явился предупредить охотника, что животные — лошади, волы и все остальные — проявляют беспокойство. Они бегают по пастбищу и ни в какую не хотят возвращаться внутрь лагеря.
— Что ж, оставьте их на ночь снаружи! — ответил Мокум.
— А хищные звери?
— Ну! Хищные звери скоро будут слишком заняты другим, чтобы обращать на них внимание.
Туземец ушел. Полковник Эверест собирался попросить бушмена объясниться насчет его странного ответа. Но Мокум, отойдя на несколько шагов, казалось, был полностью поглощен созерцанием явления, природу которого он уже, очевидно, угадал.
Туча быстро приближалась. Она шла очень низко, и ее высота над землей явно не превышала нескольких сот футов. К свисту все усиливавшегося ветра примешивался какой-то громкий шорох, если только эти два слова могут употребляться вместе, и шорох этот, казалось, исходил от самой тучи.
Вдруг над тучей появился целый сонм черных точек, хорошо видных на бледном фоне неба. Они прыгали снизу вверх, то погружаясь в темную массу, то выскакивая из нее. Их насчитывались, наверно, тысячи.
— Ой, что это за черные точки? — спросил сэр Джон Муррэй.
— Это птицы, — ответил бушмен. — Ястребы, орлы, соколы, коршуны. Они летят издалека, сопровождая эту тучу, и покинут ее, лишь когда она будет уничтожена или рассеяна.
— Туча?
— Это вовсе не туча, — ответил Мокум, протянув руку к черной массе, закрывшей уже четверть неба, — это живая масса, это полчище саранчи!
Охотник не ошибся. Европейцам предстояло лицезреть одно из тех ужасных нашествий этой разновидности кузнечика (к несчастью, слишком частых), которые за ночь превращают цветущий край в бесплодную, мертвую пустыню. Саранча, представшая взорам астрономов, принадлежала к виду сверчков — «grylli devastatorii», как их называют натуралисты, их скопления насчитывают миллиарды особей. Разве путешественникам никогда не приходилось видеть пляж миль в пятьдесят, покрытый четырехфутовым слоем саранчи?
— Да, — снова заговорил бушмен, — эти живые тучи — страшный бич для наших угодий, и пусть небу будет угодно, чтобы эта не причинила нам слишком много зла!
— Но у нас здесь нет, — сказал полковник Эверест, — ни засеянных полей, ни пастбищ, которые бы нам принадлежали! Почему мы должны бояться этих насекомых?
— Мы не должны бояться, если только они пролетят над нашими головами, — ответил бушмен, — но если они опустятся на ту местность, которую нам предстоит пересечь... Тогда на ней не останется ни листочка на деревьях, ни травинки на лугах, а вы забываете, полковник, что если мы сами запасами пищи обеспечены, то у наших лошадей, волов и мулов таковых нет. Что станется с ними, окажись они на опустошенных пастбищах?
Спутники бушмена на какое-то время погрузились в молчание. Они смотрели на живую массу, разросшуюся, насколько хватало глаз. Шорох усиливался, перекрываемый криками орлов, и соколов, которые ныряли в это полчище и поглощали насекомых тысячами.
— Вы думаете, они опустятся прямо здесь? — спросил Вильям Эмери Мокума.
— Я этого опасаюсь, — ответил охотник. — Северный ветер несет их к нам. К тому же солнце уже садится. Вечерняя влага сделает крылья этих кузнечиков тяжелыми. Они опустятся на деревья, на кусты, на луга, и тогда...
Бушмен не успел докончить фразы, когда его предсказание стало сбываться. В мгновение ока огромная туча, закрывавшая небо в зените, опустилась на землю. Кругом стала видна только шевелящаяся темная масса — от лагеря и до самого горизонта. Место стоянки буквально кишело этими тварями. Повозки, палатки — все исчезло под живым градом. Слой сверчков достигал фута высоты. Англичане, оказавшись по колено в густой толще кузнечиков, давили их сотнями при каждом шаге. Но что это значило для такого громадного их числа?
И тут оказалось, что есть много других способов истребления этих насекомых. На них кидались птицы, испуская пронзительные крики и жадно пожирая их. Внизу под слоем насекомых появились привлеченные своей частью лакомой добычи змеи, поглощая ее в огромных количествах. Лошади, быки, мулы, собаки тоже насыщались ими с неописуемым удовольствием. Равнинная дичь, дикие звери, львы и гиены, слоны и носороги отправляли саранчу в свои огромные желудки пудами. Наконец, сами бушмены — большие любители «воздушных креветок» — лакомились ими, как манной небесной! Но количество саранчи отнюдь не уменьшалось, несмотря на потери, в том числе — и от собственной прожорливости, ибо насекомые эти сами пожирают друг друга.
По настоянию бушмена англичанам пришлось отведать пищи, которая свалилась с неба. Несколько тысяч насекомых были сварены и приправлены солью, перцем и уксусом, причем Мокум тщательно отобрал самые молодые — зеленые, а не желтые, особи, более нежные на вкус. Некоторые из них достигали четырех дюймов длины. Молодые самки, толщиною со стержень пера и длиною пятнадцать — двадцать линий, еще не отложившие яиц, ценятся любителями как особый деликатес. После получасового приготовления бушмен подал троим англичанам аппетитное блюдо из сверчков. Эти насекомые, лишенные головы, лап и крыльев, очень похожие на морских креветок, были найдены восхитительными, а сэр Джон Муррэй, съев несколько сотен, посоветовал своим людям сделать их запасы, и побольше. Ведь, чтобы запастись ими, достаточно было лишь нагнуться!
Наступила ночь, и все разошлись на ночлег по своим обычным местам. Но повозки тоже не избежали последствий вторжения саранчи. В них невозможно было проникнуть, не раздавив множество насекомых. Спать в таких условиях оказалось не слишком приятно. А потому, благо небо оставалось чистым и на нем ярко горели звезды, трое астрономов провели всю ночь за определением высоты звезд. Это наверняка было лучше, чем погрузиться по самую шею в перину из кузнечиков. Впрочем, разве могли бы европейцы обрести сон хоть на миг, когда леса и долины наполнились криками диких зверей, набросившихся на добычу, состоявшую из сверчков!
На следующее утро солнце поднялось над ясным горизонтом и начало описывать свою дневную дугу по яркому небу, предвещавшему жаркий день. Скоро от его лучей стало жарко, послышался глухой шум надкрыльев многомиллионной массы саранчи, готовившейся возобновить свой полет, чтобы нести с собой разрушение дальше. К восьми часам утра на небо будто набросили огромную пелену, застлавшую свет солнца. Все вокруг потемнело, словно опять настала ночь. Потом, когда ветер окреп, огромная туча пришла в движение. В течение двух часов она с глухим шумом все плыла и плыла над погруженным в тьму лагерем, пока наконец не исчезла на западе за горизонтом.
А когда снова стало светло, все увидели, что пророчества бушмена полностью сбылись. Ни листочка на деревьях, ни травинки на лугу. Все было уничтожено. Земля казалась пожелтевшей и грязной. Лишенные зелени ветки представляли взору ужасающий вид. Это была зима среди лета, наступившая прямо на глазах! Это была пустыня вместо роскошного края!
Невольно на ум приходила восточная пословица, касавшаяся разбойничьих повадок османов: «Там, где прошел турок, трава уже не растет!» Там, где опустилась саранча, трава уже не растет!
Глава XVIII
ПУСТЫНЯ
Теперь под ногами путешественников действительно расстилалась пустыня, и когда двадцать пятого декабря, измерив новый градус меридиана и закончив свой сорок восьмой треугольник полковник Эверест и его компаньоны дошли до северной границы «карру», они не обнаружили никакой разницы между районом, который они покинули, и той бесплодной, сожженной солнцем местностью, которую им предстояло пройти.
Животные, рабочая скотина каравана, очень страдала от скудости пастбищ. Воды тоже не хватало. Последняя влага дождя высохла в лужах. Почва представляла собою смесь глины и песка и не способствовала росту растений. Вода, пролившаяся здесь в сезон дождей, впитавшись в песчаные слои, почти тотчас исчезла с поверхности этой земли, покрытой огромным количеством глыб из песчаника.
То был как раз один из тех бесплодных и засушливых районов, которые доктор Ливингстон не раз пересекал во время своих богатых приключениями путешествий. Не только земля, но и воздух оказался здесь таким сухим, что железные предметы, оставленные под открытым небом, не ржавели. Как рассказывал ученый, листья на деревьях были сморщенными и увядшими: цветы мимозы оставались закрытыми и среди бела дня, жуки, оставленные на поверхности почвы, издыхали через несколько секунд: наконец, ртуть термометра, зарытого на три дюйма в землю, в полдень показывала сто тридцать четыре градуса по Фаренгейту!
Такими увидел некоторые места Южной Африки знаменитый путешественник, такой предстала перед глазами английских астрономов и земля, расположенная между «карру» и озером Нгами. Путники страдали от усталости и жажды. Нехватка воды еще ощутимее сказывалась на домашних животных, которые кое-как кормились редкой, сухой и пыльной травой. Более того, это широко раскинувшееся пространство называлось пустыней не только из-за своей засушливости, но и еще потому, что сюда не рисковало забрести ни одно живое существо. Птицы улетели к реке Замбези, где можно было найти деревья и цветы. Дикие животные тоже не попадались на этой равнине, не дававшей никаких источников жизни. Лишь в первой половине января охотники каравана видели две или три пары антилоп, которые могут обходиться без питья в течение нескольких недель: среди них были и ориксы, похожие на тех, что явились причиной глубокого разочарования сэра Джона Муррэя, и каамы с добрыми глазами, с пепельно-серой шерстью, отмеченной охряными пятнами, — безобидные животные, очень ценимые за вкусное мясо, которые, казалось, предпочитали бесплодные равнины пастбищам плодородных районов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Не случись этого, что стало бы с членами комиссии посреди пустыни, вдалеке от всякого селения, без сопровождения, обеспечивавшего защиту, без возниц, управлявших повозками? Но вот, похоронив сраженных молнией туземцев, экспедиция снялась с места. Маленький отряд направился к пригорку, на котором двое из каравана нашли свою смерть.
Несколько дней Вильям Эмери все еще ощущал последствия молниевого удара, левая рука его — на пригорке он держал в ней компас — оставалась еще некоторое время парализованной; но, к счастью, этот недуг прошел, и молодой астроном смог возобновить работу.
В продолжение следующих восемнадцати дней, то есть до двадцатого декабря, караван двигался дальше без приключений. Макололы не появлялись, и Мокум, хотя и был настороже, начинал понемногу успокаиваться. Экспедиция уже находилась не более чем в пятидесяти милях от знойной пустыни, а «карру» оставалась все такой же — пышным краем, растительность которого, поддерживаемая струящимися потоками воды, не имела себе равных ни в одной точке земного шара. Так что можно было рассчитывать, что вплоть до самой пустыни ни люди, путешествующие по богатой дичью области, ни вьючные животные, которым трава на сочных пастбищах доставала до груди, не будут испытывать недостатка в пище.
Вечером двадцатого декабря, примерно за час до захода солнца, путешественники остановились на отдых. Трое англичан и бушмен, снимая с себя дневную усталость, беседовали под деревом о ближайших планах. Северный ветерок, который слегка усиливался, немного освежал атмосферу.
Астрономы намеревались ночью измерить высоту звезд, с тем чтобы точно вычислить широту местности. На небе не виднелось ни облачка, луна еще только зарождалась, созвездия обещали быть яркими и, следовательно, сложные зенитные наблюдения будут проводиться в самых благоприятных условиях. А потому полковник Эверест и сэр Джон Муррэй были немало озадачены, когда около восьми часов вечера Вильям Эмери, поднявшись и показав на север, сказал:
— Горизонт заволакивается, и я боюсь, что ночь будет для нас не столь удачна, как мы надеялись.
— Действительно, — ответил сэр Джон, — эта туча явно растет и благодаря ветру, который крепчает, она скоро закроет весь небосвод.
— Значит, опять собирается гроза? — спросил полковник.
— Мы находимся в межтропическом районе, — ответил Вильям Эмери, — здесь никогда нельзя оставаться спокойным за погоду. Думаю, что наши наблюдения сегодня ночью могут и не состояться.
— Что вы на это скажете, Мокум? — спросил полковник Эверест у бушмена.
Бушмен внимательно окинул взглядом горизонт.
Края тучи были очерчены выпуклой кривой — такой четкой, словно ее провели с помощью лекала. Сектор, занимаемый ею, был протяженностью в три-четыре мили. Черноватая, словно дым, туча имела странный вид, поразивший бушмена. Иногда заходящее солнце освещало ее своими красными отблесками, и тогда она отражала их так, словно была какой-то плотной массой, а не скоплением пара.
— Странная туча! — сказал Мокум, воздерживаясь, однако, от объяснений.
Несколько мгновений спустя один из бушменов явился предупредить охотника, что животные — лошади, волы и все остальные — проявляют беспокойство. Они бегают по пастбищу и ни в какую не хотят возвращаться внутрь лагеря.
— Что ж, оставьте их на ночь снаружи! — ответил Мокум.
— А хищные звери?
— Ну! Хищные звери скоро будут слишком заняты другим, чтобы обращать на них внимание.
Туземец ушел. Полковник Эверест собирался попросить бушмена объясниться насчет его странного ответа. Но Мокум, отойдя на несколько шагов, казалось, был полностью поглощен созерцанием явления, природу которого он уже, очевидно, угадал.
Туча быстро приближалась. Она шла очень низко, и ее высота над землей явно не превышала нескольких сот футов. К свисту все усиливавшегося ветра примешивался какой-то громкий шорох, если только эти два слова могут употребляться вместе, и шорох этот, казалось, исходил от самой тучи.
Вдруг над тучей появился целый сонм черных точек, хорошо видных на бледном фоне неба. Они прыгали снизу вверх, то погружаясь в темную массу, то выскакивая из нее. Их насчитывались, наверно, тысячи.
— Ой, что это за черные точки? — спросил сэр Джон Муррэй.
— Это птицы, — ответил бушмен. — Ястребы, орлы, соколы, коршуны. Они летят издалека, сопровождая эту тучу, и покинут ее, лишь когда она будет уничтожена или рассеяна.
— Туча?
— Это вовсе не туча, — ответил Мокум, протянув руку к черной массе, закрывшей уже четверть неба, — это живая масса, это полчище саранчи!
Охотник не ошибся. Европейцам предстояло лицезреть одно из тех ужасных нашествий этой разновидности кузнечика (к несчастью, слишком частых), которые за ночь превращают цветущий край в бесплодную, мертвую пустыню. Саранча, представшая взорам астрономов, принадлежала к виду сверчков — «grylli devastatorii», как их называют натуралисты, их скопления насчитывают миллиарды особей. Разве путешественникам никогда не приходилось видеть пляж миль в пятьдесят, покрытый четырехфутовым слоем саранчи?
— Да, — снова заговорил бушмен, — эти живые тучи — страшный бич для наших угодий, и пусть небу будет угодно, чтобы эта не причинила нам слишком много зла!
— Но у нас здесь нет, — сказал полковник Эверест, — ни засеянных полей, ни пастбищ, которые бы нам принадлежали! Почему мы должны бояться этих насекомых?
— Мы не должны бояться, если только они пролетят над нашими головами, — ответил бушмен, — но если они опустятся на ту местность, которую нам предстоит пересечь... Тогда на ней не останется ни листочка на деревьях, ни травинки на лугах, а вы забываете, полковник, что если мы сами запасами пищи обеспечены, то у наших лошадей, волов и мулов таковых нет. Что станется с ними, окажись они на опустошенных пастбищах?
Спутники бушмена на какое-то время погрузились в молчание. Они смотрели на живую массу, разросшуюся, насколько хватало глаз. Шорох усиливался, перекрываемый криками орлов, и соколов, которые ныряли в это полчище и поглощали насекомых тысячами.
— Вы думаете, они опустятся прямо здесь? — спросил Вильям Эмери Мокума.
— Я этого опасаюсь, — ответил охотник. — Северный ветер несет их к нам. К тому же солнце уже садится. Вечерняя влага сделает крылья этих кузнечиков тяжелыми. Они опустятся на деревья, на кусты, на луга, и тогда...
Бушмен не успел докончить фразы, когда его предсказание стало сбываться. В мгновение ока огромная туча, закрывавшая небо в зените, опустилась на землю. Кругом стала видна только шевелящаяся темная масса — от лагеря и до самого горизонта. Место стоянки буквально кишело этими тварями. Повозки, палатки — все исчезло под живым градом. Слой сверчков достигал фута высоты. Англичане, оказавшись по колено в густой толще кузнечиков, давили их сотнями при каждом шаге. Но что это значило для такого громадного их числа?
И тут оказалось, что есть много других способов истребления этих насекомых. На них кидались птицы, испуская пронзительные крики и жадно пожирая их. Внизу под слоем насекомых появились привлеченные своей частью лакомой добычи змеи, поглощая ее в огромных количествах. Лошади, быки, мулы, собаки тоже насыщались ими с неописуемым удовольствием. Равнинная дичь, дикие звери, львы и гиены, слоны и носороги отправляли саранчу в свои огромные желудки пудами. Наконец, сами бушмены — большие любители «воздушных креветок» — лакомились ими, как манной небесной! Но количество саранчи отнюдь не уменьшалось, несмотря на потери, в том числе — и от собственной прожорливости, ибо насекомые эти сами пожирают друг друга.
По настоянию бушмена англичанам пришлось отведать пищи, которая свалилась с неба. Несколько тысяч насекомых были сварены и приправлены солью, перцем и уксусом, причем Мокум тщательно отобрал самые молодые — зеленые, а не желтые, особи, более нежные на вкус. Некоторые из них достигали четырех дюймов длины. Молодые самки, толщиною со стержень пера и длиною пятнадцать — двадцать линий, еще не отложившие яиц, ценятся любителями как особый деликатес. После получасового приготовления бушмен подал троим англичанам аппетитное блюдо из сверчков. Эти насекомые, лишенные головы, лап и крыльев, очень похожие на морских креветок, были найдены восхитительными, а сэр Джон Муррэй, съев несколько сотен, посоветовал своим людям сделать их запасы, и побольше. Ведь, чтобы запастись ими, достаточно было лишь нагнуться!
Наступила ночь, и все разошлись на ночлег по своим обычным местам. Но повозки тоже не избежали последствий вторжения саранчи. В них невозможно было проникнуть, не раздавив множество насекомых. Спать в таких условиях оказалось не слишком приятно. А потому, благо небо оставалось чистым и на нем ярко горели звезды, трое астрономов провели всю ночь за определением высоты звезд. Это наверняка было лучше, чем погрузиться по самую шею в перину из кузнечиков. Впрочем, разве могли бы европейцы обрести сон хоть на миг, когда леса и долины наполнились криками диких зверей, набросившихся на добычу, состоявшую из сверчков!
На следующее утро солнце поднялось над ясным горизонтом и начало описывать свою дневную дугу по яркому небу, предвещавшему жаркий день. Скоро от его лучей стало жарко, послышался глухой шум надкрыльев многомиллионной массы саранчи, готовившейся возобновить свой полет, чтобы нести с собой разрушение дальше. К восьми часам утра на небо будто набросили огромную пелену, застлавшую свет солнца. Все вокруг потемнело, словно опять настала ночь. Потом, когда ветер окреп, огромная туча пришла в движение. В течение двух часов она с глухим шумом все плыла и плыла над погруженным в тьму лагерем, пока наконец не исчезла на западе за горизонтом.
А когда снова стало светло, все увидели, что пророчества бушмена полностью сбылись. Ни листочка на деревьях, ни травинки на лугу. Все было уничтожено. Земля казалась пожелтевшей и грязной. Лишенные зелени ветки представляли взору ужасающий вид. Это была зима среди лета, наступившая прямо на глазах! Это была пустыня вместо роскошного края!
Невольно на ум приходила восточная пословица, касавшаяся разбойничьих повадок османов: «Там, где прошел турок, трава уже не растет!» Там, где опустилась саранча, трава уже не растет!
Глава XVIII
ПУСТЫНЯ
Теперь под ногами путешественников действительно расстилалась пустыня, и когда двадцать пятого декабря, измерив новый градус меридиана и закончив свой сорок восьмой треугольник полковник Эверест и его компаньоны дошли до северной границы «карру», они не обнаружили никакой разницы между районом, который они покинули, и той бесплодной, сожженной солнцем местностью, которую им предстояло пройти.
Животные, рабочая скотина каравана, очень страдала от скудости пастбищ. Воды тоже не хватало. Последняя влага дождя высохла в лужах. Почва представляла собою смесь глины и песка и не способствовала росту растений. Вода, пролившаяся здесь в сезон дождей, впитавшись в песчаные слои, почти тотчас исчезла с поверхности этой земли, покрытой огромным количеством глыб из песчаника.
То был как раз один из тех бесплодных и засушливых районов, которые доктор Ливингстон не раз пересекал во время своих богатых приключениями путешествий. Не только земля, но и воздух оказался здесь таким сухим, что железные предметы, оставленные под открытым небом, не ржавели. Как рассказывал ученый, листья на деревьях были сморщенными и увядшими: цветы мимозы оставались закрытыми и среди бела дня, жуки, оставленные на поверхности почвы, издыхали через несколько секунд: наконец, ртуть термометра, зарытого на три дюйма в землю, в полдень показывала сто тридцать четыре градуса по Фаренгейту!
Такими увидел некоторые места Южной Африки знаменитый путешественник, такой предстала перед глазами английских астрономов и земля, расположенная между «карру» и озером Нгами. Путники страдали от усталости и жажды. Нехватка воды еще ощутимее сказывалась на домашних животных, которые кое-как кормились редкой, сухой и пыльной травой. Более того, это широко раскинувшееся пространство называлось пустыней не только из-за своей засушливости, но и еще потому, что сюда не рисковало забрести ни одно живое существо. Птицы улетели к реке Замбези, где можно было найти деревья и цветы. Дикие животные тоже не попадались на этой равнине, не дававшей никаких источников жизни. Лишь в первой половине января охотники каравана видели две или три пары антилоп, которые могут обходиться без питья в течение нескольких недель: среди них были и ориксы, похожие на тех, что явились причиной глубокого разочарования сэра Джона Муррэя, и каамы с добрыми глазами, с пепельно-серой шерстью, отмеченной охряными пятнами, — безобидные животные, очень ценимые за вкусное мясо, которые, казалось, предпочитали бесплодные равнины пастбищам плодородных районов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29