— Что ж, я глубоко вам признателен, — сказал он, — что вы рассказали мне о Вустере и предостерегли на будущее. Я привез с собой одну очень ценную антикварную вещь, которую надеюсь продать мистеру Траверсу. Если Вустер о ней узнает, он непременно попытается ее украсть, и если он попадется на этой краже, то, обещаю вам, одной ночью в тюрьме он не отделается. Его накажут по всей строгости закона. Кстати, как насчет партии в бильярд перед ужином? Врач прописал мне небольшую физическую нагрузку.
— С удовольствием.
— Тогда пойдемте в бильярдную.
Подождав, пока они уйдут, я вошел и опустился на диван. Я был глубоко взволнован: если вы думаете, что кому-нибудь приятно услышать слова, которые говорил обо мне Спод, вы ошибаетесь. У меня участился пульс, и на лбу выступил трудовой пот, как у деревенского кузнеца. Я остро нуждался в глотке спиртного, и в тот самый момент, когда мой язык уже начал присыхать к гортани, на сцене появился Дживс, держа в руках поднос со всем необходимым. Вот так же — вы, наверно, слышали — в Альпах приходят на помощь людям сенбернары, за что их и ценят так высоко.
К исступленному восторгу, который я испытал при виде Дживса, примешалось удивление по поводу того, что он выступил в роли виночерпия. По всем правилам это была компетенция Сеппингса, дворецкого тети Далии.
— Привет, Дживс! — выпалил я.
— Добрый вечер, сэр. Я распаковал ваш багаж. Можно налить вам виски с содовой?
— Конечно, можно. Вы что, теперь здесь за дворецкого? Я в полном недоумении. Где Сеппингс?
— Он слег в постель, сэр, с острым несварением желудка, произошедшим из-за злоупотребления яствами месье Анатоля за обедом. Я временно исполняю его обязанности.
— Очень благородно с вашей стороны, и очень благородно было прийти мне на помощь именно сейчас. Я испытал потрясение. Дживс.
— Сочувствую вам, сэр.
— Вы знали, что Спод здесь?
— Да, сэр.
— И мисс Бассет?
— Да, сэр.
— Мы как будто снова попали в Тотли-Тауэрс.
— Понимаю ваше замешательство, сэр, но нежелательных контактов легко избежать.
— Да, но пока вы будете избегать нежелательных контактов, о вас нарасскажут всяким типам в панамах, что вы — нечто среднее между аристократом-взломщиком и вокзальным воришкой, — сказал я, хлестко сформулировав идею Спода.
— Весьма огорчительно, сэр.
— Еще бы. Мы-то с вами знаем, что все мои действия в Тотли-Тауэрс имеют разумное объяснение, но я боюсь, как бы Спод не рассказал что-нибудь тете Агате.
— Маловероятно, сэр.
— И я так думаю.
— Но мне понятны ваши чувства, сэр. «Кто тащит деньги — похищает тлен. Что деньги? Были деньги, сплыли деньги. Они прошли чрез много тысяч рук. Иное — незапятнанное имя. Кто нас его лишает, предает нас нищете, не сделавшись богаче».
— Точно. Сами придумали?
— Нет, сэр. Шекспир.
— У вашего Шекспира есть несколько метких высказываний.
— По-моему, все его высказывания таковы, сэр. Налить вам еще виски?
— Непременно, Дживс, и с подобающей расторопностью.
Вновь выполнив спасительную миссию сенбернара, он удалился, и когда я, уже не испытывая острой жажды, медленно потягивал вторую порцию виски, дверь распахнулась, и в гостиную влетела тетя Далия, вся веселье и румянец.
Глава 6
Встречаясь с этой родственницей, я каждый раз думаю, как странно, что одна сестра — назовем ее сестрой А — может быть так не похожа на другую — назовем ее сестрой Б. Если тетя Агата рослая, худощавая и скорее напоминает стервятника из пустыни Гоби, то тетя Далия коренастая, как регбист, чья задача — вводить мяч в схватку. И по характеру они совершенно разные. Тетя Агата холодная и высокомерная, что, вероятно, не мешает ей оживляться в полнолуние, когда, по слухам, она совершает человеческие жертвоприношения. Со мной она всегда обращается так, словно она строгая воспитательница, а я — ее шестилетний подопечный, которого она только что застала ворующим варенье из буфета. Тетя Далия, напротив, веселая и добродушная, как «дама» из рождественской комедии. Загадка природы, да и только.
Я обратился к ней с громким приветом, в каждом звуке которого чувствовались родственная любовь и почтение, и даже запечатлел на ее лбу нежный поцелуй. Сейчас было не время песочить ее за то, что она напустила полный дом всяких Сподов, девиц Бассет и хамоватых пузанов в панамах.
В ответ она приветствовала меня грубоватым охотничьим улюлюканьем. Очевидно, псовая охота приучает выражаться междометиями.
— Кого я вижу: молодой Берти.
— Он самый. Бодр и весел, готов к любым превратностям судьбы.
— И, как обычно, томится жаждой. Я так и думала, что застану тебя хлебаюшим виски.
— Я пью исключительно в лечебных целях. Я испытал потрясение.
— Из-за чего?
— Случайно мне стало известно о пребывании в доме этого фрукта Спода, — сказал я, почувствовав, что настал удобный момент для того, чтобы перейти к изложению претензий. — Чего ради вы пригласили сюда этого дьявола в образе человеческом? — спросил я, зная, что она разделяет мое мнение о седьмом графе Сидкапе. — Вы много раз говорили мне, что считаете его грубейшей ошибкой природы. И тем не менее лезете из кожи вон, чтобы, как это сказать, подмазаться к нему, что ли. Уж не спятили ли вы, старая прародительница?
Казалось бы, после такого нагоняя она должна была залиться краской, которую, правда, едва ли удалось бы разглядеть, — у нее и без того красные щеки, потому что в свое время она охотилась в сильные морозы, — но ни о каких угрызениях совести в ее случае речь не шла. Пользуясь выражением из репертуара Анатоля, можно сказать, что вся моя ругань была ей как об стенку горох.
— Меня попросил Медяк. Он хочет, чтобы Спод выступал с речами в его поддержку. Он шапочно с ним знаком.
— Избави бог ему познакомиться с ним поближе.
— Медяку нужна всемерная помощь, а Спод не уступает в красноречии легендарным ораторам. Прямо златоуст. Ему не пришлось бы ударить пальцем о палец, чтобы попасть в парламент.
Наверно, она была права, но меня задевала любая похвала в адрес Спода. Я парировал с обидой в голосе:
— Что же мешает ему баллотироваться?
— То, что он лорд, лопух ты этакий.
— А лорда нельзя избрать в парламент?
— Конечно, нет.
— Понятно, — сказал я, удивившись, что кому-то все-таки заказан путь в палату общин. — Что ж, выходит, ваша вина не так серьезна, как я думал. Как вы с ним ладите?
— Я стараюсь его избегать.
— Разумно. Такой же линии поведения буду придерживаться и я. Теперь, что касается Мадлен Бассет. Она тоже здесь. Почему?
— Мадлен приехала за компанию. Хочет быть рядом со Сподом. Странное желание, не правда ли? Можно сказать, нездоровое. И Флоренс Крэй, само собой, приехала, чтобы участвовать в избирательной кампании Медяка.
Я вздрогнул. Вернее, даже не вздрогнул, а подскочил сантиметров на пятнадцать, как будто мое сиденье проткнули снизу шилом или вязальной спицей.
— Неужели и Флоренс здесь?
— Еще как здесь. Ты, кажется, взволнован.
— Я весь на взводе. Вот уж не думал, что, приехав сюда, окажусь в зоне демографического взрыва.
— Откуда ты знаешь про демографические взрывы?
— Дживс рассказал. Это его конек. Он говорит, что если в скором времени ничего не будет сделано…
— Уверена, он сказал так: «Если в сжатые сроки не будут приняты надлежащие меры».
— Точно, его слова. Он сказал: «Если в сжатые сроки не будут приняты надлежащие меры, то одной половине человечества в недалеком будущем придется держать на плечах другую половину».
— Предпочтительней оказаться в верхнем ярусе.
— Кто спорит.
— Хотя и верхние будут терпеть неудобства, балансируя на чужих плечах, как акробаты.
— Точно.
— И прогуляться не смогут, чтоб ноги размять. И поохотиться вволю.
— О чем разговор.
На какое-то время мы предались размышлению о том, что нас ждет в перспективе, и, помнится, я подумал, что теперешнее житье под одной крышей со Сподом, Мадлен и Флоренс выглядит сравнительно завидным. Тут мои мысли легко перенеслись к дяде Тому. Бедный старик сейчас, наверно, на грани нервного истощения. Даже появление одного гостя он порой воспринимает болезненно.
— Как же дядя Том переносит это вторжение в его хижину? — спросил я.
Она посмотрела на меня сомнительно, нет, наверно, надо говорить — с сомнением.
— Бедное слабоумное дитя, ты что, думал застать его здесь играющим на банджо? Он уехал на юг Франции, как только узнал об угрожающей опасности. Вчера от него пришла открытка. Он прекрасно проводит время и жалеет, что меня нет рядом.
— И вы не имеете ничего против, чтобы все эти люди наводняли ваш дом?
— Конечно, я бы предпочла их здесь не видеть, но я проявляю по отношению к ним ангельскую кротость, потому что они могут быть полезны Медяку.
— Какие у него шансы?
— Я бы сказала, пятьдесят на пятьдесят. Любая мелочь может дать преимущество той или другой стороне. На днях состоятся предвыборные дебаты, и многое, если не все, зависит от них.
— Кто соперник Медяка?
— Местное дарование. Адвокат.
— Дживс говорит, что Маркет-Снодсбери — очень чопорный город, и что если избиратели узнают о прошлом Медяка, они выгонят его взашей без всяких церемоний.
— У Медяка есть прошлое?
— Прошлое — сильно сказано. Ничего из ряда вон выходящего. Когда он еще не подпал под обаяние Флоренс, его регулярно вышвыривали из ресторанов за то, что он бросал яйцами в вентилятор, и редкое состязание по гребле между Оксфордом и Кембриджем обходилось без того, чтобы Медяка не замели за срывание касок с полицейских. Он может потерять из-за этого голоса избирателей?
— Потерять голоса? Да если об этом узнают в Маркет-Снодсбери, я сомневаюсь, что он получит хотя бы один голос. На такие вещи могли бы смотреть сквозь пальцы в Содоме и Гоморре, но не в Маркет-Снодсбери. Поэтому, ради бога, не болтай об этом с каждым встречным.
— Дорогая старая прародительница, неужели я похож на балаболку?
— По-моему, очень похож. То, что ты несешь, ни в какие ворота не лезет.
Я бы встал на защиту своей чести, но выражение, которое она употребила, навело меня на мысль, что я до сих пор не спросил ее про владельца фотоаппарата.
— Кстати, — сказал я, — что это за толстяк, который не лезет ни в какие ворота?
— Наверно, какой-то любитель мучного, не следивший за своим весом. Да о чем ты вообще?
Я понял, что вопрос поставлен неудачно, и поспешил объясниться.
— Гуляя по парку и земельным угодьям, я только что столкнулся с жирным господином в панаме с розовой лентой и задался вопросами, кто он и что он тут делает. Он не выглядел как ваш приятель, которому вы всегда готовы сказать: «Добро пожаловать». Он произвел на меня впечатление злодея высшей пробы.
Мои слова, казалось, нашли отклик. Легко поднявшись, тетя Далия подошла сначала к внутренней двери и отворила ее, потом — к наружной, застекленной, и посмотрела сквозь стекло, очевидно, с целью убедиться, что никто — за исключением меня, конечно, — ее не слышит. Точно так же поступают шпионы в детективах перед тем, как начать переговоры, не предназначенные для чужих ушей.
— Пожалуй, надо ввести тебя в курс дела, — сказала она.
Я дал ей понять, что буду внимательным слушателем.
— Это Л. П. Ранкл, и я хочу, чтобы ты постарался его обаять. Надо его всячески ублажать и умасливать.
— Он что, важная птица?
— Еще бы. Крупный финансист, компания «Ранклз энтерпрайзез». Денег куры не клюют.
Мне показалось, что эти слова могут значить только одно.
— Вы надеетесь его растрогать?
— Да, это моя цель. Но я не для себя стараюсь. Я хочу получить от него кругленькую сумму для Таппи Глоссопа.
Таппи Глоссоп — племянник сэра Родерика Глоссопа, широко известного невропатолога и психоведа, превратившегося из пугала для Бертрама в одного из моих лучших друзей. Он зовет меня Берти, я его — Родди. Таппи тоже принадлежит к кругу моих близких приятелей, несмотря на то что однажды подложил мне свинью: я на спор лез по висящим кольцам из одного конца плавательного бассейна «Клуба шалопаев» в другой и уже находился почти у цели, когда обнаружил, что Таппи отвел в сторону последнее кольцо, так что мне ничего не оставалось, как плюхнуться в воду в безукоризненном вечернем туалете. Его поступок был мне как нож в сердце, но время, великий целитель, врачует все раны, и в конце концов я простил Таппи. Уже много лет он помолвлен с Анджелой, дочкой тети Далии, и долго я не мог взять в толк, за чем дело стало и почему все никак не зазвонят свадебные колокола. Я целую вечность ждал, когда меня призовут вооружиться сервировочной лопаткой, но приглашение так и не пришло.
Естественно, я поинтересовался, не бедствует ли Таппи, и она сказала, что он не пошел по миру и не подбирает в канавах окурки, но у него нет денег, чтобы жениться.
— Все из-за Л. П. Ранкла. Я расскажу тебе, в чем дело.
— Да, пожалуйста.
— Ты когда-нибудь видел покойного отца Таппи?
— Один раз. Такой старичок не от мира сего, типичный профессор.
— Он был химиком-экспериментатором, кажется, так это называется, и работал в «Ранклз энтерпрайзез», в кинофильмах такие всегда ходят в белых халатах и вглядываются в пробирки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23