Господи милосердный, да что же здесь происходит?
Катарина вплотную подошла к камере и резко постучалась. Кошка внутри шевельнулась, повела глазом и устроилась снова спать.
Собаки – все, кроме одной – бодрствовали. Две из них смотрели на нее, но совсем не так, как смотрят щенята, когда просят поиграть с ними. Напротив, собачий взор казался странно пустым, словно они понимали, что им никогда не выбраться из этого пластмассового заточения.
Три другие растянулись на полу, бессмысленно глядя в никуда. С холодком отвращения Катарина припомнила смысл наименования проекта: канарейки в шахтах – вот чем были эти бедные твари! Импульсивно она открыла одну из клеток и вынула оттуда щеночка, побыстрей закрыв дверцу, когда из нее вырвались мерзко пахнущие пары.
Щенок радостно запрыгал в ее руках, прижался к груди, и гладя его мягкую, теплую шерстку, она с ненавистью думала о людях, затеявших этот эксперимент. Как такое возможно? Засадить невинных животных в...
Странные, сипящие звуки пресекли ее гневные мысли. Их издавал щенок. Потом он стал извиваться, словно стараясь вырваться из ее рук, и в глазах его был страх, и пасть разевалась, судорожно хватая воздух.
Он умирает! Он умирает, этот щенок, прямо у нее на руках!
Она тесней прижала его к себе, стараясь утешить, но через мгновенье все было кончено. Щенок лежал в ее объятиях недвижно и молчаливо. Катарина смотрела на него в горестном недоумении.
Что же делать?
И тут она вспомнила, где находится, что делает. Если ее тут застанут...
Она проворно вернула щенка в камеру.
Надо уходить, и немедленно, пока ее не нашли. Но за этой комнатой была еще одна, и втуне уговаривая себя быть благоразумной, она знала, что должна, просто обязана заглянуть и туда тоже.
Как это может быть, что, несмотря на то, чем они дышат, животные в камерах живы?
Она миновала несколько помещений и обнаружила там только лаборантов в белых халатах, погруженных в работу.
Она не останавливалась, не задавала вопросов, намереваясь пройти незамеченной как можно дальше.
И, наконец, дошла до последней комнаты.
Помещение было небольшое. В центре, заключенная в толстостенный стеклянный ящик, находилась сфера, примерно трех футов в диаметре, из какого-то черно-серого материала, то ли камня, то ли металла. От сферы отходила труба, опоясывающая ее, а потом уходящая прямо вниз, сквозь стеклянную стенку, видимо, в основание ящика.
У стены располагалась панель управления, по всей вероятности, всесторонне следящая за положением дел внутри ящика, от температуры и влажности до давления воздуха и присутствия микроэлементов в атмосфере.
Катарина обошла стеклянный ящик, внимательно рассматривая сферу, но та со всех углов зрения казалась совершенно одинаковой.
Катарина стояла спиной к двери, когда раздался голос, и она вздрогнула от неожиданности.
– Что, в первый раз здесь?
Она обернулась, с опозданием осознав, что вид у нее, должно быть, виноватый, и постаралась сделать хорошую мину при плохой игре.
– Господи, как вы меня испугали!
– Прошу прощенья, – ответил лаборант и тонко улыбнулся: – Полагаю, сейчас вы задаете себе сакраментальный вопрос?
– Не поняла? – переспросила Катарина.
– Что бы это было?
Катарина растерялась.
– Именно это я собиралась спросить у вас, – проговорила она.
На лице лаборанта изобразилось некоторое недоумение.
– Разве мы все здесь не пытаемся это выяснить? Я думал, может, у свежего человека найдется какая-нибудь свежая идея?
Катарина, помявшись, собралась с мыслями.
– Если бы, – наконец проговорила она. – К сожалению, свежих идей у меня не больше вашего. Но, знаете ли, на самом деле я просто ищу доктора Джеймсона.
– Здесь его нет. Он отправился на заседание в Хану. – От улыбки не осталось следа. – А вы – разве вы не должны быть там же? – прибавил он с подозрением.
Катарина решилась без затей сказать правду.
– Меня не пригласили, – просто сказала она. – И раз доктора Джеймсона здесь нет, полагаю, самое для меня разумное – это подняться к себе и заняться чем-то полезным, не так ли?
Спиной чувствуя настороженный взгляд лаборанта и, вопреки сильному желанию, не позволяя себе оглянуться, Катарина вышла из комнаты.
Но и в офисе Роба Силвера ощущение, что за ней наблюдают, не покидало ее.
* * *
В уютном конференц-зале отеля «Хана Мауи», к которому вело 35-мильное шоссе – самый крутой серпантин из всех скоростных трасс мира, Такео Йошихара обвел взглядом семерых членов общества «Серинус», за последние сутки слетевшихся сюда со всех континентов.
– У меня хорошие новости, – начал он. – Трое из последних подопытных живы. Один из них в Чикаго, второй в Токио, третий – в Мехико-сити.
Вокруг стола пробежал одобрительный говорок. Йошихара угомонил его легким движением руки.
– Но имеется и проблема. Здесь, на Мауи, два дня назад умер мальчик – по всей очевидности, после того, как попал под воздействие проекта.
Над столом зависло неодобрение.
– И есть еще три мальчика, все они... – он помолчал, ища слово, потом слегка улыбнулся, найдя, – все они, скажем так, поживают. Хотя и по-разному. Доктор Джеймсон расскажет о них подробней.
Стивен Джеймсон под обеспокоенный шепоток аудитории поднялся со своего места. На экране позади него появились фотографии Джоша Малани, Джеффа Кины и Майкла Сандквиста.
– Как вам известно, в наши намерения никогда не входило проводить эксперименты на людях в непосредственной близости к нашему исследовательскому центру. Однако, по меньшей мере четверо молодых людей вступили в контакт с субстанцией, над которой мы сейчас работаем. – Он повернул голову к трем лицам на экране и показал лазерной указкой на Джеффа Кину. – Это – семнадцатилетняя особь мужского пола полинезийского происхождения. Рост – шесть футов два дюйма, вес – двести двадцать пять фунтов. Около тридцати шести часов назад его обнаружили на горящем тростниковом поле, он глубоко дышал дымом. Сейчас он в нашей лаборатории, чувствует себя нормально. – Указка передвинулась на фотографию Джоша Малани. – Это – еще один семнадцатилетний юноша ростом пять футов восемь дюймов, весом 135 фунтов. Метис. Чуть меньше суток назад, будучи под наблюдением, потерял сознание на автомобильной стоянке поблизости от пляжа. Жив благодаря тому, что дышит смесью окиси углерода, метана и аммиака. Находится также в нашей лаборатории.
– А третий? – спросил кто-то из дальней части зала.
Джеймсон внимательно посмотрел на снимок Майкла Сандквиста.
– Это случай наиболее интересный, – наконец сказал он. – Это шестнадцатилетний белый шведского происхождения, и хотя он, как и остальные трое, не проходил отбора для эксперимента, пока что он проявляет себя как один из самых многообещающих подопытных. Конечно, полного успеха ожидать трудно, но думаю, что паталогоанатомическое исследование, которое мы проведем после его смерти, в значительной степени продвинет наши представления о том, как именно данная субстанция воздействует на человеческий организм.
– А если он не умрет? – с сильным акцентом спросил кто-то из глубины комнаты.
Джеймсон холодно улыбнулся.
– Поверьте мне, герр фон Шмидт, тем или иным способом, но умрут все.
Глава 24
– Миссис Рейнолдс? – сказала Катарина, когда на том конце сняли трубку. Она сидела в офисе Роба, глядя сквозь стеклянную стену на идиллический гавайский пейзаж, на цветы, наполняющие благоуханное утро радугой красок, а в груди у нее клубился холодный, серый ужас, сгустившийся с тех пор, как полчаса назад она поднялась из лабораторий южного крыла исследовательского центра.
Вернувшись в офис Роба, она первым делом отыскала на Филиппинах ту деревушку, откуда прибыл череп. В точности как она вчера догадалась, череп нашли на склонах горы Пина-тубо. И если это в самом деле был череп ребенка, то тот дышал парами вулкана всю свою жизнь.
Затем со дна кармана она вытащила картонную бирку, которую сняла с ноги трупа.
На ней было аккуратно напечатано имя юноши – Марк Рейнолдс.
Помимо даты рождения и смерти, указывался и адрес – Норт-Мэйпл-драйв в Беверли-Хиллз, Калифорния. Самый центр огромного Лос-Анджелеса, одного из самых экологически небезопасных городов страны. Но неужели загрязнение достигло уже убийственного уровня? Надо выяснить. Сначала Катарина позвонила в больницу, где умер Марк Рейнолдс, но только и услышала, что информация по телефону не предоставляется. Не потрудится ли она представить запрос в письменном виде?
Нет, в письменном – не потрудится. И тогда, сгорая от любопытства и в то же время боясь причинить боль матери Марка Рейнолдса, Катарина неохотно набрала номер, который значился на бирке как телефон ближайшего родственника. Трубку сняли на втором гудке. Теперь отступать некуда.
– Элейн Картер Рейнолдс? – Катарина повторила имя так, как оно значилось на куске картона.
– Да, – ответил голос, такой безжизненный, что Катарина едва не бросила трубку.
Но она знала, что это делать нельзя.
– У вас был сын по имени Марк?
Молчание. Потом короткое:
– Да.
Катарина набрала в грудь воздуха.
– Миссис Рейнолдс, меня зовут Катарина Сандквист. Мне необходимо поговорить с вами о Марке. Я знаю, как вам трудно, но мне нужны кое-какие сведения, и надеюсь, вы сможете мне их дать.
В трубке раздалось что-то, похожее на сдавленное рыдание, но потом Элейн Рейнолдс заговорила, и на этот раз в ее голосе проявилась тень чувства:
– После того, что я перенесла, мне уже ничего не страшно.
– Да, трудно придумать что-либо страшнее смерти ребенка, – сказала Катарина.
– Марк не просто умер, миссис... – она запнулась, не в силах вспомнить фамилию.
– Сандквист, – быстро подсказала Катарина. – Но пожалуйста, зовите меня Катарина.
– Благодарю вас, – пробормотала Элейн Рейнолдс и снова смолкла. Катарина ждала, чувствуя, что женщина собирается с силами произнести что-то, и наконец та выговорила: – Мой сын покончил с жизнью, Катарина. Он убил себя.
Катарина потеряла дар речи. Убил себя?
– Я... я сожалею, – еле произнесла она. – Я думала...
И замолчала, не зная, что, собственно, сказать.
– А что вы думали, Катарина? – спросила Элейн Рейнолдс с неожиданным проблеском интереса и, услышав, что Катарина думала, будто смерть Марка каким-то образом связана с загрязнением воздуха в Лос-Анджелесе, издала короткий, лающий смешок. – Что ж, отравление угарным газом можно назвать и так. – И, прерываясь на каждой фразе, дважды смолкая, чтобы овладеть собой, она рассказала о самоубийстве сына. – Они приехали туда слишком поздно, – сказала она. – Дали ему кислород, но уже не помогло. Он умер по пути б клинику.
Катарине внезапно вспомнился щенок, который вдруг задохнулся у нее на руках, когда она вынула его из наполненной ядовитыми газами плексигласовой клетки.
– Ваш сын умер, когда они дали ему кислород? – думая, что ослышалась, переспросила она.
Прерывающимся голосом Элейн рассказала, как бился Марк в машине «скорой помощи», отпихивая кислородную маску.
– Он сопротивлялся, – закончила она. – Конечно, он не понимал, что делает, и я ничем не могла ему помочь. Вы не представляете, как это ужасно – чувствовать себя совершенно беспомощной! – Она помолчала. – Катарина! А в чем дело? Вы так и не сказали мне, почему звоните.
– Я звоню с Гавайских островов, – начала Катарина. – Я работаю на человека, которого интересует проблема загрязнения воздуха...
– В Гонолулу? – перебила Элейн Рейнолдс.
– Странно! Уж там-то воздух чистый, как нигде в мире. Впрочем, когда мы на прошлое Рождество были с Марком на Мауи, пару дней было довольно-таки дымно.
Катарина замерла, не веря своим ушам.
– На Мауи? – эхом повторила она. Что такое? Неужто это только совпадение, что Марк Рейнолдс всего несколько месяцев назад был на Мауи? – Миссис Рейнолдс... Элейн... но что вы делали на Мауи?
– Отдыхали. А что?
– Элейн, я как раз сейчас на Мауи, не в Гонолулу. И я столкнулась с некоторым явлением... – Она смолкла, не желая усугублять боль Элейн Рейнолдс – Ну, с некоторым довольно странным явлением, – наконец сказала она. – Похоже, что легкие вашего сына по какой-то причине подвергаются здесь исследованию...
– Но как это возможно? – удивилась Элейн. – Я имею в виду, без тела – что ж там можно исследовать?
Катарина замялась, но поняла, что у нее нет выбора, кроме как рассказать все, как есть.
– Его тело здесь, Элейн, – сказала она.
– Боюсь, это какая-то ошибка, – возразила Элейн, осознав смысл слов Катарины. – Тело Марка сразу после смерти было кремировано.
Кремировано? Да что она говорит? Может ли быть, чтобы она ошибалась? Может, она говорит не с той женщиной?
– Миссис Рейнолдс, – произнесла Катарина, бессознательно возвращаясь к более формальному обращению. – Вы не возражаете, если я... ну, если я опишу вам, как выглядит юноша, которого я сегодня видела? – Последовало долгое молчание, но в конце концов Элейн Рейнолдс пробормотала, что нет, не возражает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Катарина вплотную подошла к камере и резко постучалась. Кошка внутри шевельнулась, повела глазом и устроилась снова спать.
Собаки – все, кроме одной – бодрствовали. Две из них смотрели на нее, но совсем не так, как смотрят щенята, когда просят поиграть с ними. Напротив, собачий взор казался странно пустым, словно они понимали, что им никогда не выбраться из этого пластмассового заточения.
Три другие растянулись на полу, бессмысленно глядя в никуда. С холодком отвращения Катарина припомнила смысл наименования проекта: канарейки в шахтах – вот чем были эти бедные твари! Импульсивно она открыла одну из клеток и вынула оттуда щеночка, побыстрей закрыв дверцу, когда из нее вырвались мерзко пахнущие пары.
Щенок радостно запрыгал в ее руках, прижался к груди, и гладя его мягкую, теплую шерстку, она с ненавистью думала о людях, затеявших этот эксперимент. Как такое возможно? Засадить невинных животных в...
Странные, сипящие звуки пресекли ее гневные мысли. Их издавал щенок. Потом он стал извиваться, словно стараясь вырваться из ее рук, и в глазах его был страх, и пасть разевалась, судорожно хватая воздух.
Он умирает! Он умирает, этот щенок, прямо у нее на руках!
Она тесней прижала его к себе, стараясь утешить, но через мгновенье все было кончено. Щенок лежал в ее объятиях недвижно и молчаливо. Катарина смотрела на него в горестном недоумении.
Что же делать?
И тут она вспомнила, где находится, что делает. Если ее тут застанут...
Она проворно вернула щенка в камеру.
Надо уходить, и немедленно, пока ее не нашли. Но за этой комнатой была еще одна, и втуне уговаривая себя быть благоразумной, она знала, что должна, просто обязана заглянуть и туда тоже.
Как это может быть, что, несмотря на то, чем они дышат, животные в камерах живы?
Она миновала несколько помещений и обнаружила там только лаборантов в белых халатах, погруженных в работу.
Она не останавливалась, не задавала вопросов, намереваясь пройти незамеченной как можно дальше.
И, наконец, дошла до последней комнаты.
Помещение было небольшое. В центре, заключенная в толстостенный стеклянный ящик, находилась сфера, примерно трех футов в диаметре, из какого-то черно-серого материала, то ли камня, то ли металла. От сферы отходила труба, опоясывающая ее, а потом уходящая прямо вниз, сквозь стеклянную стенку, видимо, в основание ящика.
У стены располагалась панель управления, по всей вероятности, всесторонне следящая за положением дел внутри ящика, от температуры и влажности до давления воздуха и присутствия микроэлементов в атмосфере.
Катарина обошла стеклянный ящик, внимательно рассматривая сферу, но та со всех углов зрения казалась совершенно одинаковой.
Катарина стояла спиной к двери, когда раздался голос, и она вздрогнула от неожиданности.
– Что, в первый раз здесь?
Она обернулась, с опозданием осознав, что вид у нее, должно быть, виноватый, и постаралась сделать хорошую мину при плохой игре.
– Господи, как вы меня испугали!
– Прошу прощенья, – ответил лаборант и тонко улыбнулся: – Полагаю, сейчас вы задаете себе сакраментальный вопрос?
– Не поняла? – переспросила Катарина.
– Что бы это было?
Катарина растерялась.
– Именно это я собиралась спросить у вас, – проговорила она.
На лице лаборанта изобразилось некоторое недоумение.
– Разве мы все здесь не пытаемся это выяснить? Я думал, может, у свежего человека найдется какая-нибудь свежая идея?
Катарина, помявшись, собралась с мыслями.
– Если бы, – наконец проговорила она. – К сожалению, свежих идей у меня не больше вашего. Но, знаете ли, на самом деле я просто ищу доктора Джеймсона.
– Здесь его нет. Он отправился на заседание в Хану. – От улыбки не осталось следа. – А вы – разве вы не должны быть там же? – прибавил он с подозрением.
Катарина решилась без затей сказать правду.
– Меня не пригласили, – просто сказала она. – И раз доктора Джеймсона здесь нет, полагаю, самое для меня разумное – это подняться к себе и заняться чем-то полезным, не так ли?
Спиной чувствуя настороженный взгляд лаборанта и, вопреки сильному желанию, не позволяя себе оглянуться, Катарина вышла из комнаты.
Но и в офисе Роба Силвера ощущение, что за ней наблюдают, не покидало ее.
* * *
В уютном конференц-зале отеля «Хана Мауи», к которому вело 35-мильное шоссе – самый крутой серпантин из всех скоростных трасс мира, Такео Йошихара обвел взглядом семерых членов общества «Серинус», за последние сутки слетевшихся сюда со всех континентов.
– У меня хорошие новости, – начал он. – Трое из последних подопытных живы. Один из них в Чикаго, второй в Токио, третий – в Мехико-сити.
Вокруг стола пробежал одобрительный говорок. Йошихара угомонил его легким движением руки.
– Но имеется и проблема. Здесь, на Мауи, два дня назад умер мальчик – по всей очевидности, после того, как попал под воздействие проекта.
Над столом зависло неодобрение.
– И есть еще три мальчика, все они... – он помолчал, ища слово, потом слегка улыбнулся, найдя, – все они, скажем так, поживают. Хотя и по-разному. Доктор Джеймсон расскажет о них подробней.
Стивен Джеймсон под обеспокоенный шепоток аудитории поднялся со своего места. На экране позади него появились фотографии Джоша Малани, Джеффа Кины и Майкла Сандквиста.
– Как вам известно, в наши намерения никогда не входило проводить эксперименты на людях в непосредственной близости к нашему исследовательскому центру. Однако, по меньшей мере четверо молодых людей вступили в контакт с субстанцией, над которой мы сейчас работаем. – Он повернул голову к трем лицам на экране и показал лазерной указкой на Джеффа Кину. – Это – семнадцатилетняя особь мужского пола полинезийского происхождения. Рост – шесть футов два дюйма, вес – двести двадцать пять фунтов. Около тридцати шести часов назад его обнаружили на горящем тростниковом поле, он глубоко дышал дымом. Сейчас он в нашей лаборатории, чувствует себя нормально. – Указка передвинулась на фотографию Джоша Малани. – Это – еще один семнадцатилетний юноша ростом пять футов восемь дюймов, весом 135 фунтов. Метис. Чуть меньше суток назад, будучи под наблюдением, потерял сознание на автомобильной стоянке поблизости от пляжа. Жив благодаря тому, что дышит смесью окиси углерода, метана и аммиака. Находится также в нашей лаборатории.
– А третий? – спросил кто-то из дальней части зала.
Джеймсон внимательно посмотрел на снимок Майкла Сандквиста.
– Это случай наиболее интересный, – наконец сказал он. – Это шестнадцатилетний белый шведского происхождения, и хотя он, как и остальные трое, не проходил отбора для эксперимента, пока что он проявляет себя как один из самых многообещающих подопытных. Конечно, полного успеха ожидать трудно, но думаю, что паталогоанатомическое исследование, которое мы проведем после его смерти, в значительной степени продвинет наши представления о том, как именно данная субстанция воздействует на человеческий организм.
– А если он не умрет? – с сильным акцентом спросил кто-то из глубины комнаты.
Джеймсон холодно улыбнулся.
– Поверьте мне, герр фон Шмидт, тем или иным способом, но умрут все.
Глава 24
– Миссис Рейнолдс? – сказала Катарина, когда на том конце сняли трубку. Она сидела в офисе Роба, глядя сквозь стеклянную стену на идиллический гавайский пейзаж, на цветы, наполняющие благоуханное утро радугой красок, а в груди у нее клубился холодный, серый ужас, сгустившийся с тех пор, как полчаса назад она поднялась из лабораторий южного крыла исследовательского центра.
Вернувшись в офис Роба, она первым делом отыскала на Филиппинах ту деревушку, откуда прибыл череп. В точности как она вчера догадалась, череп нашли на склонах горы Пина-тубо. И если это в самом деле был череп ребенка, то тот дышал парами вулкана всю свою жизнь.
Затем со дна кармана она вытащила картонную бирку, которую сняла с ноги трупа.
На ней было аккуратно напечатано имя юноши – Марк Рейнолдс.
Помимо даты рождения и смерти, указывался и адрес – Норт-Мэйпл-драйв в Беверли-Хиллз, Калифорния. Самый центр огромного Лос-Анджелеса, одного из самых экологически небезопасных городов страны. Но неужели загрязнение достигло уже убийственного уровня? Надо выяснить. Сначала Катарина позвонила в больницу, где умер Марк Рейнолдс, но только и услышала, что информация по телефону не предоставляется. Не потрудится ли она представить запрос в письменном виде?
Нет, в письменном – не потрудится. И тогда, сгорая от любопытства и в то же время боясь причинить боль матери Марка Рейнолдса, Катарина неохотно набрала номер, который значился на бирке как телефон ближайшего родственника. Трубку сняли на втором гудке. Теперь отступать некуда.
– Элейн Картер Рейнолдс? – Катарина повторила имя так, как оно значилось на куске картона.
– Да, – ответил голос, такой безжизненный, что Катарина едва не бросила трубку.
Но она знала, что это делать нельзя.
– У вас был сын по имени Марк?
Молчание. Потом короткое:
– Да.
Катарина набрала в грудь воздуха.
– Миссис Рейнолдс, меня зовут Катарина Сандквист. Мне необходимо поговорить с вами о Марке. Я знаю, как вам трудно, но мне нужны кое-какие сведения, и надеюсь, вы сможете мне их дать.
В трубке раздалось что-то, похожее на сдавленное рыдание, но потом Элейн Рейнолдс заговорила, и на этот раз в ее голосе проявилась тень чувства:
– После того, что я перенесла, мне уже ничего не страшно.
– Да, трудно придумать что-либо страшнее смерти ребенка, – сказала Катарина.
– Марк не просто умер, миссис... – она запнулась, не в силах вспомнить фамилию.
– Сандквист, – быстро подсказала Катарина. – Но пожалуйста, зовите меня Катарина.
– Благодарю вас, – пробормотала Элейн Рейнолдс и снова смолкла. Катарина ждала, чувствуя, что женщина собирается с силами произнести что-то, и наконец та выговорила: – Мой сын покончил с жизнью, Катарина. Он убил себя.
Катарина потеряла дар речи. Убил себя?
– Я... я сожалею, – еле произнесла она. – Я думала...
И замолчала, не зная, что, собственно, сказать.
– А что вы думали, Катарина? – спросила Элейн Рейнолдс с неожиданным проблеском интереса и, услышав, что Катарина думала, будто смерть Марка каким-то образом связана с загрязнением воздуха в Лос-Анджелесе, издала короткий, лающий смешок. – Что ж, отравление угарным газом можно назвать и так. – И, прерываясь на каждой фразе, дважды смолкая, чтобы овладеть собой, она рассказала о самоубийстве сына. – Они приехали туда слишком поздно, – сказала она. – Дали ему кислород, но уже не помогло. Он умер по пути б клинику.
Катарине внезапно вспомнился щенок, который вдруг задохнулся у нее на руках, когда она вынула его из наполненной ядовитыми газами плексигласовой клетки.
– Ваш сын умер, когда они дали ему кислород? – думая, что ослышалась, переспросила она.
Прерывающимся голосом Элейн рассказала, как бился Марк в машине «скорой помощи», отпихивая кислородную маску.
– Он сопротивлялся, – закончила она. – Конечно, он не понимал, что делает, и я ничем не могла ему помочь. Вы не представляете, как это ужасно – чувствовать себя совершенно беспомощной! – Она помолчала. – Катарина! А в чем дело? Вы так и не сказали мне, почему звоните.
– Я звоню с Гавайских островов, – начала Катарина. – Я работаю на человека, которого интересует проблема загрязнения воздуха...
– В Гонолулу? – перебила Элейн Рейнолдс.
– Странно! Уж там-то воздух чистый, как нигде в мире. Впрочем, когда мы на прошлое Рождество были с Марком на Мауи, пару дней было довольно-таки дымно.
Катарина замерла, не веря своим ушам.
– На Мауи? – эхом повторила она. Что такое? Неужто это только совпадение, что Марк Рейнолдс всего несколько месяцев назад был на Мауи? – Миссис Рейнолдс... Элейн... но что вы делали на Мауи?
– Отдыхали. А что?
– Элейн, я как раз сейчас на Мауи, не в Гонолулу. И я столкнулась с некоторым явлением... – Она смолкла, не желая усугублять боль Элейн Рейнолдс – Ну, с некоторым довольно странным явлением, – наконец сказала она. – Похоже, что легкие вашего сына по какой-то причине подвергаются здесь исследованию...
– Но как это возможно? – удивилась Элейн. – Я имею в виду, без тела – что ж там можно исследовать?
Катарина замялась, но поняла, что у нее нет выбора, кроме как рассказать все, как есть.
– Его тело здесь, Элейн, – сказала она.
– Боюсь, это какая-то ошибка, – возразила Элейн, осознав смысл слов Катарины. – Тело Марка сразу после смерти было кремировано.
Кремировано? Да что она говорит? Может ли быть, чтобы она ошибалась? Может, она говорит не с той женщиной?
– Миссис Рейнолдс, – произнесла Катарина, бессознательно возвращаясь к более формальному обращению. – Вы не возражаете, если я... ну, если я опишу вам, как выглядит юноша, которого я сегодня видела? – Последовало долгое молчание, но в конце концов Элейн Рейнолдс пробормотала, что нет, не возражает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41