Она вчера вечером пригласила меня домой и затащила к себе в постель, а потом обвинила в том, что я лгу, когда я сказал ей, что в мои задачи не входит изучение ее личной жизни – с кем она спит и тому подобное. После этого она выставила меня вон. Не успел я добраться до своего дома, как у меня в дверях появился этот чокнутый и, направив мне в живот пушку, заорал, что, мол, я изнасиловал эту даму. Какое-то время мы кружили по комнате – кто кого, – а потом пистолет неожиданно выстрелил. Думаю, что этот малыш сходил от нее с ума, а она это знала и использовала.
– И приказала ему тебя прикончить?
– Так я себе это представляю. В общих чертах. Изложить тебе всю эту историю более подробно не могу – тогда мне придется говорить о вещах, о которых я просто не имею права говорить.
– Полагаю, ты не назовешь мне имени ни этой дамы, ни ее мужа.
Я дал понять ему, что он не ошибается, и в этот момент начался фильм «Высший порядок» – один из тех патриотических фильмов, сценарии которых клепают в своих кабинетах ребятишки из министерства пропаганды. Штальэкер почти стонал.
– Пошли отсюда, – сказал он. – Давай лучше где-нибудь выпьем. Не выношу это дерьмо.
Мы отправились в бар «Дикий Запад», расположенный на втором этаже, где оркестранты, одетые ковбоями, исполняли «Дом на пастбище», а на стенах были нарисованы прерии с пасущимися буйволами и с индейцами, которые на них охотились. Прислонившись к стойке, мы заказали пару кружек пива.
– И это никоим образом не связано с делом Пфарра. Так?
– Меня наняла страховая компания, чтобы я расследовал обстоятельства пожара, – ответил я.
– Ну хорошо, – сказал он. – Я хочу тебе кое-что сказать, а потом можешь послать меня к черту. Так вот: брось это дело, иначе нарвешься на крупные неприятности.
– Бруно, отправляйся к чертям, мне обещаны серьезные деньги.
– Когда попадешь в концлагерь, вспомнишь, как я тебя предупреждал.
– Обещаю. Теперь давай выкладывай.
– Ни один должник не дает столько обещаний судебному приставу, сколько ты. – Он только вздохнул. – Значит, так. Этот Пауль Пфарр был птицей высокого полета. Закончив учебу в 1930 году, эта «мартовская фиалка» тут же вступает в СА, и в 1934 году он уже помощник судьи в берлинском полицейском суде. Среди прочего он занимается делами о коррупции среди полицейских. В том же году он уже в СС, а в 1935 году переходит в Гестапо, где контролирует работу различных ассоциаций, профессиональных объединений и, конечно. Немецкого трудового фронта. В этом же году, но несколько позже его переводят в министерство внутренних дел, где он подчиняется непосредственно Гиммлеру. И тут он возглавляет отдел, расследующий коррупцию среди слуг рейха.
– Странно, что они эту самую коррупцию здесь заметили.
– У Гиммлера, очевидно, самое смутное о ней представление. Тем не менее Паулю Пфарру вменяется в обязанность пристальное наблюдение за Немецким трудовым фронтом, где коррупция просто процветает.
– Значит, получается, что он – ставленник Гиммлера?
– Получается, так. И бывший босс Пауля Пфарра готов пойти на все, чтобы обнаружить убийц. Пару дней назад рейхскриминальдиректор создал специальную группу по расследованию обстоятельств смерти Пауля Пфарра. Компания подобралась что надо – Горман, Шильд, Йост и Диц. Если они узнают, что ты путаешься у них под ногами, Берни, от тебя останется только мокрое место.
– У них есть какие-нибудь зацепки?
– Я слышал только, что они ищут какую-то девушку. Похоже, она была любовницей Пфарра. Но никто не знает ее имени, а также куда она исчезла.
– Знаешь, что я тебе скажу? Исчезать теперь стало модно. Все этим занимаются.
– Да, я слышал об этом. Надеюсь, ты не гоняешься за модой?
– Я? Да я, похоже, единственный человек в этом городе, у которого нет униформы. Так что модником меня никак не назовешь.
* * *
Вернувшись на Александрплац, я зашел к слесарю и попросил его сделать мне копию ключей от кабинета Ешоннека по тем слепкам, которые я получил. Я часто обращался к нему с такими просьбами, и он ни разу не задавал мне никаких вопросов. После этого я забрал белье из прачечной и поднялся к себе.
Не успел я подойти к двери своей конторы, как увидел у себя перед глазами удостоверение сотрудника Зипо, а под его расстегнутым серым фланелевым пиджаком пистолет системы «Вальтер».
– Наверное, вы и есть тот самый детектив. Мы ждем вас, чтобы кое-что обсудить.
У него были волосы горчичного цвета, свисавшие клоками, словно шерсть у овцы, а нос напоминал по форме пробку от бутылки шампанского. Его усы были шире, чем поля у сомбреро. Его спутник был типичным представителем арийской расы, каких изображают на прусских предвыборных афишах – с квадратным подбородком и выступающими скулами. Оба они смотрели на меня ледяными глазами и время от времени фыркали, словно я только и делал, что портил воздух или отпускал грязные шуточки.
– Если бы я знал, что вы здесь, я бы лучше остался в кино.
Стриженный, который показал мне удостоверение, тупо уставился на меня.
– Вас ждет криминальинспектор Диц, – сказал он.
Тот, которого он назвал Дицем и который, как я понял, был здесь старшим, сидел на краю моего стола и недовольно качал ногой.
– Вы простите, но у меня нет с собой книги для автографов, – сказал я и подошел к окну, где стояла фрау Протце. Она всхлипнула и, вытащив из рукава платочек, высморкалась. Не отнимая платок от носа, она обратилась ко мне:
– Вы меня извините, господин Гюнтер, но они ворвались сюда и все вверх дном перевернули. Я сказала им, что не знаю, где вы и когда вернетесь, и тогда они совсем распоясались. Никогда бы не подумала, что полицейские могут так неприлично себя вести.
– Это не полицейские, – сказал я. – Это свиньи в костюмах. Но вам лучше отправиться домой. Приходите завтра.
Она снова всхлипнула.
– Спасибо, господин Гюнтер, – ответила она. – Но я не думаю, что вернусь сюда. Боюсь, у меня слишком слабые нервы для таких сцен. Мне очень жаль.
– Все в порядке. Я вышлю вам жалованье по почте.
Она кивнула и пулей выскочила из кабинета. Стриженный громко заржал и пинком ноги захлопнул за ней дверь. Я открыл окно.
– Уж очень воняет, – сказал я. – Слушайте, а чем вы занимаетесь, когда не стращаете пожилых вдов и не шарите по чужим шкафам в поисках мелочи?
Диц соскочил со стола и подошел к окну.
– Я уже наслышан о тебе, Гюнтер, – сказал он, глядя вниз на мостовую. – Ты когда-то служил в полиции и знаешь правила и уставы, согласно которым я могу сделать с тобой все, что захочу. Могу, например, усесться на твою мерзкую рожу и просидеть на ней целый день, даже не объясняя, зачем это делаю. Но я не хочу с этого начинать. Надеюсь, мы с тобой договоримся по-другому. Если ты, конечно, перестанешь валять дурака и расскажешь мне все, что тебе известно о Пауле Пфарре. Ты расскажешь, и мы немедленно уйдем отсюда.
– Я знаю, что Пауль Пфарр был осторожен и никогда не курил в постели, – сказал я. – Послушайте, если бы вы не ворвались сюда, как ураган, я бы смог найти документ – письмо Немецкой компании по страхованию жизни, которая пригласила меня расследовать обстоятельства пожара до предъявления иска.
– Мы нашли это письмо, – сказал Диц. – А также вот это.
Он вытащил из кармана своего пиджака мой пистолет и небрежно навел его на меня.
– Но у меня есть разрешение на оружие.
– Ну, разумеется, оно у тебя есть. – И, понюхав дуло, он обратился к своему спутнику: – Ты знаешь, Мартинс, мне кажется, что этот пистолет чистили, и, что особенно важно, совсем недавно.
– Я вообще чистюля. Если не верите, посмотрите на мои ноги.
– "Вальтер-ППК" калибра 9 мм. – Мартинс закурил. – Как раз из такого оружия были убиты бедняга Пфарр и его жена.
– Я слышал совсем другое.
Я подошел к бару с напитками и очень удивился, увидев, что бутылка виски на своем месте в целости и сохранности.
– Ну, разумеется, – заявил Диц. – Мы забыли, что у тебя еще остались дружки в Алексе.
Я налил себе. Правда, немного переборщил – мне не удалось выпить все одним глотком.
– А я думал, что они уже давно вышвырнули на улицу всех реакционеров. – Это был Мартинс.
Я проглотил остатки виски.
– Я бы предложил вам, ребятки, выпить, но боюсь, что после этого мне придется выбросить стаканы. – С этими словами я убрал бутылку с виски в бар.
Мартинс отшвырнул сигарету и, сжав кулаки, шагнул ко мне.
– Эта сволочь еще и издевается над нами, – прорычал он.
Диц продолжал стоять, прислонившись к окну, но потом повернулся ко мне с ненавидящим лицом:
– Ты мне начинаешь надоедать, ослиная рожа.
– Я вас что-то не понимаю. Вы же видели письмо страховой компании. Если вы думаете, что оно подложное, можете проверить.
– Мы это уже сделали.
– Тогда чего же вы от меня хотите?
Диц подошел ко мне и смерил презрительным взглядом. Затем он взял мою последнюю бутылку хорошего шотландского виски, подержал немного и швырнул в стену за моим столом. Грохот был такой, как будто ящик с посудой покатился по лестнице, а в воздухе сильно запахло алкоголем. Диц одернул пиджак.
– Мы просто хотели предупредить тебя, Гюнтер, что ты должен сообщать нам обо всем, что ты делаешь. Если тебе удастся что-нибудь разузнать, пусть даже самую малость, советую тебе тут же сообщить об этом нам. А если я узнаю, что ты от нас что-нибудь скрываешь, то отправлю тебя в концлагерь. Вмиг, ты и глазом моргнуть не успеешь. – Он наклонился ко мне, от него сильно пахло потом. – Понял, ослиная рожа?
– Не выдвигай так далеко свою челюсть, Диц. А то у меня руки чешутся задвинуть ее обратно.
Он улыбнулся.
– Хотел бы я посмотреть, как ты это сделаешь. Правда, хотел бы. – Он повернулся к своему спутнику: – Пойдем отсюда. Пока я не врезал ему по яйцам.
* * *
Не успел я привести в порядок кабинет, как зазвонил телефон. Это был Мюллер из «Берлинер моргенпост», который хотел сказать мне, что он очень извиняется, но, кроме той информации, которую обычно помещают в некрологе, он не нашел ничего другого о Германе Сиксе.
– Ты что, разыгрываешь меня, Эдди? Побойся Бога, ведь этот парень – миллионер. Ему принадлежит половина Рура, и стоит ему засунуть палец в зад, как оттуда забьет фонтан нефти. Кто-то же должен хоть иногда подглядывать за ним в замочную скважину!
– У нас совсем недавно работала женщина-репортер, которая собирала информацию обо всех этих рурских магнатах: Круппе, Феглере, Вольфе, Тиссене. Но когда правительство решило покончить с безработицей, она лишилась службы. Я попробую разыскать ее адрес.
– Спасибо, Эдди. Ты что-нибудь узнал о Пфаррах?
– Фрау Пфарр действительно ездила лечиться на воды. Наухайм, Висбаден, Бад Хомбург. Называй любой курорт и не ошибешься – она всюду побывала. Даже тиснула статейку в журнале «Фрау» о лечении водами. Кроме того, она хорошо разбиралась в знахарстве. Но других подробностей мне узнать не удалось.
– Спасибо и на этом, Эдди. В следующий раз не стану тебя беспокоить – сам займусь светской хроникой.
– Значит, мои сведения не тянут на сотню марок?
– Они не тянут и на пятьдесят. Лучше найди мне эту женщину-репортера, а там посмотрим.
Закончив разговор, я закрыл свой кабинет и отправился к слесарю, чтобы забрать готовые ключи и баночку с пластилином. Понимаю, это звучит несколько театрально, но я не вру – я ношу с собой эту баночку уже несколько лет и много раз она меня выручала. Лучшего способа, чтобы открыть любую дверь, – кроме, конечно, прямой кражи ключа – на свете не придумано. Раньше кое-кто пользовался особым устройством из легированной стали, которое отпирало любой замок, но у меня такого никогда не было. Впрочем, замки теперь стали столь совершенными, что их невозможно открыть отмычкой, это только в фильмах «UFA» воры пользуются такими маленькими волшебными штуковинами, для которых вообще препятствий нет. Однако в реальной жизни воры чаще всего просто-напросто перепиливают язычок замка или вырезают кусок двери вместе с замком.
Это соображение вернуло меня к размышлениям более актуальным, связанным с поиском того виртуоза, который ухитрился проникнуть в сейф Пфарра. Если, конечно, это сделал взломщик, а не кто-нибудь другой. А это означало, что мне следовало разыскать одну маленькую птичку, давно уже не прилетавшую на урок пения.
* * *
Уверенности в том, что мне удастся найти Ноймана в его убогом жилище на Адмиралштрассе в районе Коттбусских ворот у меня не было, но все-таки я решил попытаться. Дома здесь были обшарпанные, ободранные, словно старая афиша на стене мюзик-холла, а под номером сорок три по Адмиралштрассе стояла такая развалюха, что я подумал, что крысы здесь, наверное, бегают с затычками в ушах, а тараканы от вечной сырости страдают хроническим бронхитом. Комната Ноймана была в подвале, в тыльной части здания, сырая, грязная и вонючая. Ноймана в ней не было.
Консьержка оказалась шлюхой, такой затасканной и потрепанной, что и смотреть на нее было противно. В глаза бросился парик – искусственные волосы так же схожи с натуральными, как гусиный шаг солдат на парадах на Вильгельмштрассе с нормальной человеческой походкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– И приказала ему тебя прикончить?
– Так я себе это представляю. В общих чертах. Изложить тебе всю эту историю более подробно не могу – тогда мне придется говорить о вещах, о которых я просто не имею права говорить.
– Полагаю, ты не назовешь мне имени ни этой дамы, ни ее мужа.
Я дал понять ему, что он не ошибается, и в этот момент начался фильм «Высший порядок» – один из тех патриотических фильмов, сценарии которых клепают в своих кабинетах ребятишки из министерства пропаганды. Штальэкер почти стонал.
– Пошли отсюда, – сказал он. – Давай лучше где-нибудь выпьем. Не выношу это дерьмо.
Мы отправились в бар «Дикий Запад», расположенный на втором этаже, где оркестранты, одетые ковбоями, исполняли «Дом на пастбище», а на стенах были нарисованы прерии с пасущимися буйволами и с индейцами, которые на них охотились. Прислонившись к стойке, мы заказали пару кружек пива.
– И это никоим образом не связано с делом Пфарра. Так?
– Меня наняла страховая компания, чтобы я расследовал обстоятельства пожара, – ответил я.
– Ну хорошо, – сказал он. – Я хочу тебе кое-что сказать, а потом можешь послать меня к черту. Так вот: брось это дело, иначе нарвешься на крупные неприятности.
– Бруно, отправляйся к чертям, мне обещаны серьезные деньги.
– Когда попадешь в концлагерь, вспомнишь, как я тебя предупреждал.
– Обещаю. Теперь давай выкладывай.
– Ни один должник не дает столько обещаний судебному приставу, сколько ты. – Он только вздохнул. – Значит, так. Этот Пауль Пфарр был птицей высокого полета. Закончив учебу в 1930 году, эта «мартовская фиалка» тут же вступает в СА, и в 1934 году он уже помощник судьи в берлинском полицейском суде. Среди прочего он занимается делами о коррупции среди полицейских. В том же году он уже в СС, а в 1935 году переходит в Гестапо, где контролирует работу различных ассоциаций, профессиональных объединений и, конечно. Немецкого трудового фронта. В этом же году, но несколько позже его переводят в министерство внутренних дел, где он подчиняется непосредственно Гиммлеру. И тут он возглавляет отдел, расследующий коррупцию среди слуг рейха.
– Странно, что они эту самую коррупцию здесь заметили.
– У Гиммлера, очевидно, самое смутное о ней представление. Тем не менее Паулю Пфарру вменяется в обязанность пристальное наблюдение за Немецким трудовым фронтом, где коррупция просто процветает.
– Значит, получается, что он – ставленник Гиммлера?
– Получается, так. И бывший босс Пауля Пфарра готов пойти на все, чтобы обнаружить убийц. Пару дней назад рейхскриминальдиректор создал специальную группу по расследованию обстоятельств смерти Пауля Пфарра. Компания подобралась что надо – Горман, Шильд, Йост и Диц. Если они узнают, что ты путаешься у них под ногами, Берни, от тебя останется только мокрое место.
– У них есть какие-нибудь зацепки?
– Я слышал только, что они ищут какую-то девушку. Похоже, она была любовницей Пфарра. Но никто не знает ее имени, а также куда она исчезла.
– Знаешь, что я тебе скажу? Исчезать теперь стало модно. Все этим занимаются.
– Да, я слышал об этом. Надеюсь, ты не гоняешься за модой?
– Я? Да я, похоже, единственный человек в этом городе, у которого нет униформы. Так что модником меня никак не назовешь.
* * *
Вернувшись на Александрплац, я зашел к слесарю и попросил его сделать мне копию ключей от кабинета Ешоннека по тем слепкам, которые я получил. Я часто обращался к нему с такими просьбами, и он ни разу не задавал мне никаких вопросов. После этого я забрал белье из прачечной и поднялся к себе.
Не успел я подойти к двери своей конторы, как увидел у себя перед глазами удостоверение сотрудника Зипо, а под его расстегнутым серым фланелевым пиджаком пистолет системы «Вальтер».
– Наверное, вы и есть тот самый детектив. Мы ждем вас, чтобы кое-что обсудить.
У него были волосы горчичного цвета, свисавшие клоками, словно шерсть у овцы, а нос напоминал по форме пробку от бутылки шампанского. Его усы были шире, чем поля у сомбреро. Его спутник был типичным представителем арийской расы, каких изображают на прусских предвыборных афишах – с квадратным подбородком и выступающими скулами. Оба они смотрели на меня ледяными глазами и время от времени фыркали, словно я только и делал, что портил воздух или отпускал грязные шуточки.
– Если бы я знал, что вы здесь, я бы лучше остался в кино.
Стриженный, который показал мне удостоверение, тупо уставился на меня.
– Вас ждет криминальинспектор Диц, – сказал он.
Тот, которого он назвал Дицем и который, как я понял, был здесь старшим, сидел на краю моего стола и недовольно качал ногой.
– Вы простите, но у меня нет с собой книги для автографов, – сказал я и подошел к окну, где стояла фрау Протце. Она всхлипнула и, вытащив из рукава платочек, высморкалась. Не отнимая платок от носа, она обратилась ко мне:
– Вы меня извините, господин Гюнтер, но они ворвались сюда и все вверх дном перевернули. Я сказала им, что не знаю, где вы и когда вернетесь, и тогда они совсем распоясались. Никогда бы не подумала, что полицейские могут так неприлично себя вести.
– Это не полицейские, – сказал я. – Это свиньи в костюмах. Но вам лучше отправиться домой. Приходите завтра.
Она снова всхлипнула.
– Спасибо, господин Гюнтер, – ответила она. – Но я не думаю, что вернусь сюда. Боюсь, у меня слишком слабые нервы для таких сцен. Мне очень жаль.
– Все в порядке. Я вышлю вам жалованье по почте.
Она кивнула и пулей выскочила из кабинета. Стриженный громко заржал и пинком ноги захлопнул за ней дверь. Я открыл окно.
– Уж очень воняет, – сказал я. – Слушайте, а чем вы занимаетесь, когда не стращаете пожилых вдов и не шарите по чужим шкафам в поисках мелочи?
Диц соскочил со стола и подошел к окну.
– Я уже наслышан о тебе, Гюнтер, – сказал он, глядя вниз на мостовую. – Ты когда-то служил в полиции и знаешь правила и уставы, согласно которым я могу сделать с тобой все, что захочу. Могу, например, усесться на твою мерзкую рожу и просидеть на ней целый день, даже не объясняя, зачем это делаю. Но я не хочу с этого начинать. Надеюсь, мы с тобой договоримся по-другому. Если ты, конечно, перестанешь валять дурака и расскажешь мне все, что тебе известно о Пауле Пфарре. Ты расскажешь, и мы немедленно уйдем отсюда.
– Я знаю, что Пауль Пфарр был осторожен и никогда не курил в постели, – сказал я. – Послушайте, если бы вы не ворвались сюда, как ураган, я бы смог найти документ – письмо Немецкой компании по страхованию жизни, которая пригласила меня расследовать обстоятельства пожара до предъявления иска.
– Мы нашли это письмо, – сказал Диц. – А также вот это.
Он вытащил из кармана своего пиджака мой пистолет и небрежно навел его на меня.
– Но у меня есть разрешение на оружие.
– Ну, разумеется, оно у тебя есть. – И, понюхав дуло, он обратился к своему спутнику: – Ты знаешь, Мартинс, мне кажется, что этот пистолет чистили, и, что особенно важно, совсем недавно.
– Я вообще чистюля. Если не верите, посмотрите на мои ноги.
– "Вальтер-ППК" калибра 9 мм. – Мартинс закурил. – Как раз из такого оружия были убиты бедняга Пфарр и его жена.
– Я слышал совсем другое.
Я подошел к бару с напитками и очень удивился, увидев, что бутылка виски на своем месте в целости и сохранности.
– Ну, разумеется, – заявил Диц. – Мы забыли, что у тебя еще остались дружки в Алексе.
Я налил себе. Правда, немного переборщил – мне не удалось выпить все одним глотком.
– А я думал, что они уже давно вышвырнули на улицу всех реакционеров. – Это был Мартинс.
Я проглотил остатки виски.
– Я бы предложил вам, ребятки, выпить, но боюсь, что после этого мне придется выбросить стаканы. – С этими словами я убрал бутылку с виски в бар.
Мартинс отшвырнул сигарету и, сжав кулаки, шагнул ко мне.
– Эта сволочь еще и издевается над нами, – прорычал он.
Диц продолжал стоять, прислонившись к окну, но потом повернулся ко мне с ненавидящим лицом:
– Ты мне начинаешь надоедать, ослиная рожа.
– Я вас что-то не понимаю. Вы же видели письмо страховой компании. Если вы думаете, что оно подложное, можете проверить.
– Мы это уже сделали.
– Тогда чего же вы от меня хотите?
Диц подошел ко мне и смерил презрительным взглядом. Затем он взял мою последнюю бутылку хорошего шотландского виски, подержал немного и швырнул в стену за моим столом. Грохот был такой, как будто ящик с посудой покатился по лестнице, а в воздухе сильно запахло алкоголем. Диц одернул пиджак.
– Мы просто хотели предупредить тебя, Гюнтер, что ты должен сообщать нам обо всем, что ты делаешь. Если тебе удастся что-нибудь разузнать, пусть даже самую малость, советую тебе тут же сообщить об этом нам. А если я узнаю, что ты от нас что-нибудь скрываешь, то отправлю тебя в концлагерь. Вмиг, ты и глазом моргнуть не успеешь. – Он наклонился ко мне, от него сильно пахло потом. – Понял, ослиная рожа?
– Не выдвигай так далеко свою челюсть, Диц. А то у меня руки чешутся задвинуть ее обратно.
Он улыбнулся.
– Хотел бы я посмотреть, как ты это сделаешь. Правда, хотел бы. – Он повернулся к своему спутнику: – Пойдем отсюда. Пока я не врезал ему по яйцам.
* * *
Не успел я привести в порядок кабинет, как зазвонил телефон. Это был Мюллер из «Берлинер моргенпост», который хотел сказать мне, что он очень извиняется, но, кроме той информации, которую обычно помещают в некрологе, он не нашел ничего другого о Германе Сиксе.
– Ты что, разыгрываешь меня, Эдди? Побойся Бога, ведь этот парень – миллионер. Ему принадлежит половина Рура, и стоит ему засунуть палец в зад, как оттуда забьет фонтан нефти. Кто-то же должен хоть иногда подглядывать за ним в замочную скважину!
– У нас совсем недавно работала женщина-репортер, которая собирала информацию обо всех этих рурских магнатах: Круппе, Феглере, Вольфе, Тиссене. Но когда правительство решило покончить с безработицей, она лишилась службы. Я попробую разыскать ее адрес.
– Спасибо, Эдди. Ты что-нибудь узнал о Пфаррах?
– Фрау Пфарр действительно ездила лечиться на воды. Наухайм, Висбаден, Бад Хомбург. Называй любой курорт и не ошибешься – она всюду побывала. Даже тиснула статейку в журнале «Фрау» о лечении водами. Кроме того, она хорошо разбиралась в знахарстве. Но других подробностей мне узнать не удалось.
– Спасибо и на этом, Эдди. В следующий раз не стану тебя беспокоить – сам займусь светской хроникой.
– Значит, мои сведения не тянут на сотню марок?
– Они не тянут и на пятьдесят. Лучше найди мне эту женщину-репортера, а там посмотрим.
Закончив разговор, я закрыл свой кабинет и отправился к слесарю, чтобы забрать готовые ключи и баночку с пластилином. Понимаю, это звучит несколько театрально, но я не вру – я ношу с собой эту баночку уже несколько лет и много раз она меня выручала. Лучшего способа, чтобы открыть любую дверь, – кроме, конечно, прямой кражи ключа – на свете не придумано. Раньше кое-кто пользовался особым устройством из легированной стали, которое отпирало любой замок, но у меня такого никогда не было. Впрочем, замки теперь стали столь совершенными, что их невозможно открыть отмычкой, это только в фильмах «UFA» воры пользуются такими маленькими волшебными штуковинами, для которых вообще препятствий нет. Однако в реальной жизни воры чаще всего просто-напросто перепиливают язычок замка или вырезают кусок двери вместе с замком.
Это соображение вернуло меня к размышлениям более актуальным, связанным с поиском того виртуоза, который ухитрился проникнуть в сейф Пфарра. Если, конечно, это сделал взломщик, а не кто-нибудь другой. А это означало, что мне следовало разыскать одну маленькую птичку, давно уже не прилетавшую на урок пения.
* * *
Уверенности в том, что мне удастся найти Ноймана в его убогом жилище на Адмиралштрассе в районе Коттбусских ворот у меня не было, но все-таки я решил попытаться. Дома здесь были обшарпанные, ободранные, словно старая афиша на стене мюзик-холла, а под номером сорок три по Адмиралштрассе стояла такая развалюха, что я подумал, что крысы здесь, наверное, бегают с затычками в ушах, а тараканы от вечной сырости страдают хроническим бронхитом. Комната Ноймана была в подвале, в тыльной части здания, сырая, грязная и вонючая. Ноймана в ней не было.
Консьержка оказалась шлюхой, такой затасканной и потрепанной, что и смотреть на нее было противно. В глаза бросился парик – искусственные волосы так же схожи с натуральными, как гусиный шаг солдат на парадах на Вильгельмштрассе с нормальной человеческой походкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41