Серьёзность моего положения заключалась ещё и в том, что писать мне совсем не хотелось: ртутный столбик в термометре намертво застрял у цифры «тридцать три», а серьёзная журналистика пока не позволяла заработать на домашний кондиционер воздуха. Вот почему я обрадовался, когда жена вернулась из похода по магазинам и сообщила абсолютно несерьёзную новость:
– А сегодня на Бутырском валу машина пропала…
– Угнали, что ли? – поинтересовался я.
– Да не угнали – пропала. Ехала себе по Ново-Лесной, а у поворота на Бутырку исчезла, как растаяла.
– Какой марки машина? – почему-то спросил я.
– Какая разница! – возмутилась жена. – Я серьёзно, а ты паясничаешь. Пойди посмотри сам, сейчас там как раз милиция колдует…
Это был хороший предлог для того, чтобы не работать. Я закрыл пишущую машинку и не спеша пошёл к месту происшествия, внутренне убеждённый в том, что жена наверняка чего-нибудь напутала. А собственно, как же иначе? Растаявшая в воздухе машина – это мистика. А милиция мистикой не занимается. Её стихия – реальные действия, подробно описанные в Уголовном кодексе.
На углу Ново-Лесной улицы и Бутырского вала толпились любознательные. Движение было перекрыто. Я протолкался вперёд и увидел двух милиционеров, один из которых неторопливо сворачивал жёлтую ленту рулетки, а второй что-то сосредоточенно писал в блокноте. Ещё двое в штатском стояли около белой «Волги» и переговаривались вполголоса. Я прислушался и поймал обрывки фраз:
– …а может, не было машины?
– Свидетели не врут… след торможения…
– …позвонить в институт… Опять эта мистика…
Я был неправ: милиция иногда занималась и «мистикой», судя по невольно подслушанному слову. Расспросив соседей, я выяснил, что час назад здесь действительно исчез автомобиль марки «Москвич-407» с номерным знаком «ЮАИ 42–88», цвет голубой. Исчез он как раз в том самом месте, где кончался чётко отпечатанный на асфальте след протекторов: видимо, водитель почему-то резко затормозил, хотя до поворота на Бутырку оставалось ещё метров десять – пятнадцать.
Свидетели происшествия, возбуждённые общим вниманием, охотно делились впечатлениями. Свидетелей было четверо: старушка с авоськой, небритый мужчина в синей майке, хорошенькая девица лет двадцати и мой сосед по лестничной площадке студент-физик Ганя. Последнее, впрочем, меня не удивило: Ганя обладал феноменальной способностью попадать в самые фантастические ситуации. Нормальный человек, вроде меня, страдал бы от этой невольной «способности», а Ганька искренне получал удовольствие, суетился, что-то придумывал – словом, вёл себя, как классическая рыба в классической воде.
«Моя милиция» села в «Волгу» и уехала. Потерявший зрелище любознательный народ постепенно и неохотно расходился. Ганя заметил меня и радостно заорал:
– Видали?
– Не видал, – сознался я. – А что?
Он подбежал ко мне, а хорошенькая девица-свидетельница почему-то последовала за ним и встала поодаль, выжидающе глядя на нас.
– Это Люда, – небрежно сказал Ганя и, сочтя объяснение исчерпывающим, затараторил: – Мы с ней шли ко мне, остановились хлебнуть квасу, а бочка заперта, тётка ушла куда-то, интересно, на что начальство смотрит, а «Москвич» прёт за сотню, я ещё издалека заметил, думал, псих какой-то, и вдруг – на тормоза изо всех сил, я обернулся, а он исчез!
Всякий поток нуждается в плотине. Я поймал паузу в Ганином выступлении и влез:
– Сразу?
– В том-то и дело, что нет. Постепенно. Быстро, конечно, но всё-таки не сразу. Как будто в стену вошёл.
– И ты стоял и смотрел? – не поверил я.
– Я-то? – обиделся Ганя. – Я сразу туда бросился.
– И тоже исчез?
– Как видите, нет, – тяжело вздохнул Ганя: ему явно хотелось исчезнуть вслед за машиной.
– Что же там было?
– Ничего не было. Улица как улица. Я на том месте полчаса топтался, пока милиция не приехала.
– А кто её вызвал?
– Тип в майке. Людка бабусю в чувство приводила: старушка чуть в обморок не свалилась – не по ней зрелище, а мужик в автомат побежал звонить.
– В милиции сразу поверили?
– Он говорил: сразу. Только, по-моему, соврал.
– Почему ты так думаешь?
– Он минут десять звонил – это в милицию-то, по «ноль-два»! А потом они приехали, а он сбежать хотел, да я не позволил.
Я вспомнил могучую фигуру «типа в майке» и спросил с сомнением:
– Силой задержал?
– Силой убеждения, – засмеялся Ганя. – Он сам милиции до смерти боится: ясное дело – алкаш.
Слово «алкаш» на цветистом Ганином языке означало «алкоголик». Общаясь с Ганей довольно давно, я уже не нуждался в переводчике. Однако меня интересовало сейчас поведение милиции, явно не привыкшей к такому способу исчезновения автомобилей. На месте дежурного по отделению я бы не поверил «алкашу» даже за эти десять минут. В самом деле, звонит вам некий шутник и сообщает, что в городе только что растаял «Москвич». Вот так просто и растаял, растворился, пропал на глазах. Да я бы его и слушать не стал, трубку бросил. А «алкаш», видимо, обладал гениальным даром убеждения, если в милиции сразу приняли на веру его фантастическое сообщение. Или…
Впрочем, «или» требовало проверки.
– Тебя допрашивали? – спросил я Ганю.
– Расспрашивали, – поправил он и добавил: – У меня сложилось впечатление, что они совсем не интересуются этим делом. Спрашивали, какой марки машина и кто за рулём был. Только один полюбопытствовал, не заметил ли я, сколько времени исчезала машина.
– А ты?
– Заметил: три секунды.
– Откуда такая точность?
– Я считал, когда она таяла. Успел до двух досчитать да ещё секунду накинул, потому что не сразу начал.
Я никогда не уставал поражаться Ганиной необычности. Ну скажите: разве придёт вам в голову засекать время, если у вас на глазах пропадает автомобиль? Да никому не придёт, нелогично это, а вот Ганька засёк, пожалуй сам не ясно представляя, зачем он это делает.
– И как же на это отреагировал Пинкертон?
– Как? – Ганя наморщил лоб, вспоминая, потом присвистнул удивлённо: – Он сказал: «Вдвое меньше». Значит…
– Подожди, – перебил я его.
Сзади стоял «тип в майке» и с интересом прислушивался к разговору.
– Что-нибудь хотите? – вежливо поинтересовался я.
Он отрицательно мотнул головой, двинулся прочь, смешно косолапя – этакий «Бывалый» из фильмов про пса Барбоса, – скрылся за пустой квасной бочкой и, по-моему, затаился там.
– Пошли отсюда, – сказал я. – Дома поговорим.
К себе я не заходил, прошёл прямо к соседям. Ганя отправился на кухню варить кофе, а Люда села напротив меня в кресло и уставилась в окно неподвижными нарисованными глазами.
– А что вы видели? – Я завязывал светский разговор.
– Я видела почти то же, что и Ганя, – отчеканила Люда, помолчала и вдруг, превратившись из мраморной Галатеи в любопытную девушку, спросила: – Вы поняли, что это значит: «вдвое меньше»?
– Это значит, – разъяснил я, – что машина, исчезнувшая в прошлый раз, «таяла» не три секунды, а шесть.
Я знал, что говорил. В милиции не удивились на первый взгляд идиотскому телефонному сообщению. Значит, удивление было раньше. Когда? Вчера, три дня назад, в прошлом месяце. Короче, когда на исчезновение автомобиля понадобилось шесть секунд. Стало быть, в Москве пропадают машины. Пропадают бесследно и загадочно, вопреки всяким законам логики. Да при чём здесь логика: этот феномен даже физика не объяснит. А стало быть, действует не вор-одиночка и не шайка преступников (там-то всё реально, понятно и, в конце концов, наказуемо!), а некая «сверхъестественная» сила, которую милиции не поймать. В последнем я был твёрдо убеждён: попробуй излови невидимку – не уэллсовского (во плоти и крови), а вообще несуществующего… Тут я поискал определение этому несуществующему, не нашёл и спросил девушку Люду:
– Вас тоже расспрашивали о происшествии?
Она усмехнулась презрительно:
– Нет, конечно. У меня же на лице написано: дура дурой. Ну что такая расскажет, если все и так в один голос твердят: исчезла, растаяла, растворилась…
– А вы?
– Я кивала, пока Ганька разорялся, поддакивала.
– Значит, могли что-то добавить?
– Могла.
– И не добавили?
– Зачем? Меня не спрашивали, а я не навязываюсь…
Тут уж я возмутился. Мало того, что она увидела нечто, не замеченное даже вездесущим Ганей, она предпочла промолчать, а тем самым, быть может, притормозить следствие. В моей голове уже мелькали обличительные фразы о гражданском долге, о честности и правдивости, о высокой сознательности, наконец, но высказать их я не успел. Она чуть наклонилась ко мне, спросила негромко:
– Вас как зовут? Ганя не счёл нужным познакомить нас…
– Володя, – ответил я.
– Так вот, Володя, я – физик, как и ваш приятель. Но, в отличие от него, я не люблю делать поспешных выводов даже из того, что я видела или щупала. Тем более, не очень-то я уверена в том, что видела…
Я несколько опешил: всё сказанное ею казалось разумным во-первых, расчётливым во-вторых, логичным в-третьих и уж никак не соответствовало кукольной внешности девицы. Про таких длинноволосых волооких «хиппи» любят говорить, как о пропащих, безнадёжных и никчемушных людишках. Девушка Люда несомненно отличалась от подобного стандартного образа молодой особы. И, честно говоря, неплохо зная Ганю, я не очень представлял себе, что его привлекает в девушке: современная внешность или холодный ум, которого порой так не хватало ему самому.
– Что же вы видели? – уважительно поинтересовался я. – Поделитесь всеведением…
– Какое там всеведение, – отмахнулась она. – Простая наблюдательность. Водитель не зря затормозил. Стекло в машине было спущено, и я заметила его лицо: оно выражало даже не удивление – ужас. Значит, он видел нечто, не видимое нам.
Это уже было «что-то». Как бы загадочно ни выглядело таинственное исчезновение для нас, зрителей, для пропавшего автомобилиста всё было реально. Ну, я не отрицаю, конечно, возможности галлюцинаций, каких-то видений, «внезапно разверстой бездны», но ведь видел он эту бездну, видел и испугался, если девушка Люда не сочиняет.
– Я не вру, – сказала девушка Люда и засмеялась, наслаждаясь моим изумлением. – Не бойтесь, не бойтесь, я не телепат. Просто вашей мимике сам Марсель Марсо может позавидовать: всё понятно. Жене вашей, должно быть, хорошо…
У моей жены на этот счёт имелось другое мнение, поэтому я быстро вернул разговор в наезженную колею:
– Два вопроса, Люда: почему вы не уверены в том, что видели, и почему всё-таки ничего не сказали следователю?
– Не сказала как раз потому, что не уверена. А не уверена… – тут она помялась, – он ехал быстро, могло и померещиться, и потом меня этот тип отвлёк…
– Какой тип?
– Ну свидетель… Мордатый, в майке…
– Как отвлёк?
– Он у аптеки стоял, довольно далеко от перекрёстка – метров сорок, пожалуй. А когда водитель тормозить начал – он с визгом тормозил, у Савёловского слышно было! – этот тип побежал к перекрёстку. И успел добежать до того, как машина исчезла. Ничего себе скорость?
Я прикинул: сорок метров за три секунды… Мировой рекорд на сотке при такой скорости будет равен где-нибудь секундам восьми. И впрямь фантастика!
– Это раз, – продолжала Люда. – Но есть и два! Когда «Москвич» начал таять, тип в майке почему-то хлопнул в ладоши.
– Может, от удивления?
– Может, от удивления, – холодно согласилась Люда. – Я ведь не обсуждаю его действия, а лишь объясняю, что меня отвлекло. Хотя это и странно, не правда ли?
Что правда, то правда: действия «типа в майке» наводили на размышления. Но размышления я решил оставить на потом. Антиобщественный поступок Люды следовало достойно исправить.
– Будем звонить в милицию. Иногда даже домыслы что-то подсказывают следствию.
– Пожалуй, вы правы, – согласилась Люда, но тут же добавила: – Только не думайте, что вы меня убедили.
– Я не думаю. Просто в вас проснулась гражданская совесть.
– Ах, при чём здесь совесть, – поморщилась Люда: в отличие от Гани она явно не любила красивых фраз. – Я вот о чём подумала: если поведение «типа» как-то связано с исчезновением машины, то следует подробно восстановить картину первого случая.
У Люды, как говорится, «котелок варил». Не было ли тогда среди свидетелей первой пропажи (или они сами его заметили) такого же «типа в майке»? Ну не обязательно такого же, может быть, другого – в рубашке, к примеру. Но чтобы он так же странно реагировал на происшествие. В конце концов, должна же как-то объясняться эта фантастика, научно объясняться, без скидок на происки высших сил. Вот и следователь сказал что-то про институт, в который надо позвонить, я сам слышал. Значит, милиция тоже ищет научное объяснение…
Я протянул руку к телефону, и в этот момент он зазвонил сам.
– Снимите трубку! – заорал из кухни Ганя. – У меня кофе на плиту убежал.
– Вот безрукий! – в который раз посетовал я и снял трубку.
– Володя? – поинтересовались на том конце провода. Голос был мягкий и вкрадчивый, и я не узнал его, не вспомнил, спросил раздражённо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9