А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Хороший тост, хотя и общеизвестный! Главное – короткий: не вся водка в кружке высохла! А я уж, грешным делом подумал, что придется холодный плов есть, – набивая рот, сказал Сергей.
– Ну, братцы, такого плова я не ел лет несколько, поддержал его Зубков. – А где сам повар?
– Он с этими двумя симпатичными иранками прогуляться пошел, – ехидно ответил Юрка, кивнув в сторону небольшой рощицы тальника, зеленевшей в верховьях долины. – Не скоро, наверное, придет. Черный ведь обещал после ужина Фатиму отдать Суворову на поругание, так вот этот шустрик и смылся участок застолбить.
– Да ты что? – поперхнувшись, воскликнул я. – Ну, хохма! Похоже, Бабек джекпота сорвал! Будет теперь в Захедане на моей королевской постели с Фатимой валяться, а потом в мраморной ванной обмываться! Ну, Бабек! И что, сразу с двумя пошел? Ну, у меня камень с души упал! Я все думал, что с этими бабами делать, а Бабек, оказывается, знает!
Услышав мои слова, Лейла больно ткнула кулачком мне в бок. Федя налил всем коньячного спирта, но я, сославшись на головную боль, отказался. Ребята удивились, но уговаривать не стали. Житник сказал что-то Наташе на ухо по поводу моего отказа и предложил тост за прекрасных амазонок. Они выпили, и мы опять принялись за плов.
Когда на блюдах с пловом образовались обширные проплешины, на достархане опять появился армянский коньяк, я взмолился и Лейла разрешила мне выпить, показав большим и указательным пальчиком дозволяемое количество – пять миллиметров. Но я налил себе вдвое больше: плов выпивку любит.
В момент моей расправы с аппетитной косточкой, из надвинувшейся уже темноты вышел Бабек. Справа к нему прижималась Фатима, слева – ее Фарида.
– Евгений, идем сторона, разговор есть, – негромко протянул Бабек. Я нетвердо встал на затекшие ноги и подошел к ним. Отведя меня в сторону, он сбивчиво заговорил:
– Евгений, я Фатима и Фарида жениться хочу... Они хороший женщина. Фатима тебе злой был, но теперь она очень хороший, симпатичный стал. Ты ее не бойся теперь, я сказал, что ты – мой лучший друг. Она всегда хороший был, просто у нее никогда не был хороший настоящий мужчина. Все женщина хороший, длинный любит, у меня есть... Она меня любит теперь и никто болше ее не нужный. Пусть никто их не трогает – мой жена теперь они...
– Как, сразу две? – проговорил я невпопад, не зная, как и реагировать. Одно дело в кусты двоих вести, другое – под венец. Неожиданно меня разобрал мелкий смех и я, не в силах устоять, опустился на землю.
– Почему смеешься? Шариат мне разрешает. Я три жена могу иметь!
– Я рад, дорогой! Искренне рад! Бери, наслаждайся. Послушай, – сказал я, сотрясаясь от хохота, – если Лейла – жена мне, то ты теперь мне тесть! Я тебя теперь по русским обычаям отцом называть должен! Ну, папаня, удивил! Давай, поцелуемся! По-родственному! И пошли, выпьем за это.
– Братцы! У меня тесть объявился! – вернувшись к костру, закричал я товарищам. – Только сейчас посватался! Давайте выпьем за Бабека, за короткого Бабека с длинным...
И снова был прерван резким ударом в спину. Я хотел было вспылить, но замолк, решив, что за эту экзекуцию я непременно выторгую у Лейлы компенсацию в виде пятидесяти граммов. И подмигнул Феде. Тот налил всем понемногу и предложил тост за Бабека и его невест.
– Я всех на свадьба приглашаю! – сказал Бабек, когда мы выпили. – Через месяц играть будем.
– В Хушоне будешь жениться? – усмехнувшись, спросил его Сергей.
– Канешна! Теперь я там хозяин буду! Все приезжайте, “Волга” за вам посылаю. Лучший музыкант будет!
* * *
Ночь была теплой и безветренной. Чернота неба растворилась в ярком блеске бесчисленных звезд. Время от времени, невероятная их близость заставляла меня в изумлении вскидывать голову.
Когда плов кончился, компания распалась. Первыми ее покинули Юрка с Наташей. Они решили пройтись по долине.
– Пойдем прогуляемся, да и за тропой присмотрим... – сказал он Сергею с иронией. Себя он явно считал победителем, а Кивелиди – проигравшим третьим и не мог скрыть надменной улыбки супермена.
Бабек подождал, пока новоявленные жены уберут и вымоют посуду, а потом обвесился одеялами и увел их в дальнюю палатку. Сергей с Зубковым и Суворовым налили в чайник спирта, взяли спальные мешки (Зубков принес в рюкзаке два пуховых спальника) и пошли говорить в ближнюю палатку. Им хотелось посидеть перед костром – это было видно. Однако от глаз Лейлы распространялось такое желание остаться со мной наедине, что, наверное, и близ живущие полевые мыши подались в гости к родственникам. Один Федя не прочувствовал момента – он беззвучно спал над закопанным золотом.
Мы долго сидели с Лейлой, обнявшись и глядя на затухающий костер. Когда из палатки раздавался мощный, с присвистом, храп Зубкова, она таинственно взглянула мне в глаза. Мы встали, я скатал спальный мешок, сунул подмышку и, взяв девушку за руку, пошел верх по склону, к звездам. За небольшой скальной грядой нам открылась небольшая полянка, поросшая густой травой.
Лишь только брошенный спальный мешок услужливо развернулся на траве, Лейла набросилась на меня, и на целую вечность мы окунулись в море непередаваемого словами блаженства...
– Ты... ты много раз был счастлив? – спросила Лейла, когда утомленное блаженство снизошло с нас и улеглось отдохнуть под скалами.
– Да. Но лишь несколько раз я был полностью, до конца счастлив. Почти как сейчас...
– А когда в первый раз?
– Это... это было очень давно. Мне было десять лет. В Душанбе стояла страшная жара, и мы с матерью лежали рядом на прохладном полу и ели, кажется, виноград. Косточки мама складывала мне на живот... Потом, когда у меня появилась первая семья... И еще было несколько мигов счастья. В Приморье, например. Совсем крохотных, но каких-то особенных... Мне не стоило бы, наверное, рассказывать о них...
– Рассказывай, рассказывай! Что было в Приморье?
– Мы мчались по дикой тайге... Я сидел в кабине “Газ-66”-го и был совершенно счастлив... Впереди, на просторном, далеко вынесенном вперед буфере возлежала Инесса... Иногда, грациозно повернув головку, она, на какое-то очень протяженное, очень плотное мгновение врастала в меня искрящимися глазами. Дорога сжатой синусоидой шла то вверх, то вниз, и сердце мое замирало раз за разом. В восторге, страхе, изумлении...
– Мне это неприятно! – отстранившись, бросила в сторону Лейла. – Какой ты гадкий!
– Я так и знал! Но пойми, я бы не рассказывал ничего, если бы не принадлежал тебе всецело. Меня нет. Есть только ты, вобравшая меня полностью. Я не могу тебе лгать. Ты должна все обо мне знать... Я хочу чтобы... чтобы любили, жили, говорили со мной! А не с моим отражением в чем-то... В глазах, весенней луже, витринном стекле... Мне интересно – возможно ли это? Или надо врать, чтобы любимые не отстранялись? Тогда все это игра, а я не игрок...
– Я не отстранялась! Ну, понимаешь, я должна была это сделать... Не хочу быть картой в твоей засаленной колоде. И ты должен знать, что я не карта! И ты... ты все время смотришь на эту Наташу...
– А я люблю смотреть на людей. А Наташа... Я смотрю на нее и вижу, как много слов ей не сказали...
– И говоришь!
– Да, говорю! Потому, что терпеть не могу видеть в женских глазах тоску о несбывшемся...
– А мне тоже нравятся некоторые мужчины! – мстительно бросила Лейла. И, вспомнив о Резвоне, вмиг осеклась, съежилась в подрагивающий комочек.
– Ну, вот! Совсем, как воробей на морозе... Давай я тебя согрею...
Лейла положила головку мне на грудь. Я обнял ее и стал убаюкивать. Через минуту она подняла головку и внимательно посмотрела мне в глаза.
– Я знаю, ты любишь меня. И что дороже меня у тебя никого нет. И не было...
– Даже в прошлых жизнях?
– Да...
Лейла звонко рассмеялась и, внимательно посмотрев мне в глаза, спросила:
– Ты, что, в самом деле, веришь в реинкарнацию? Ты, безбожник и материалист?
– Да нет, не верю... Но, чтобы жить с этим, не обязательно верить... Это... это – пушкинское “над вымыслом слезами обольюсь”, Винни-Пух и Дед Мороз... А “материалист”, это ты откуда взяла? Я не помню, чтобы я или кто-нибудь произносил это слово?
– Это Фредди Крюгер так тебя называет...
– А Крюгера откуда знаешь? Не поверю, чтобы в Иране “Кошмар на улице Вязов” показывали...
– А у нас, в Захедане, на парадной лестнице под кучей хлама тарелка...
– Ну, ну... Сами, значит, западными ценностями наслаждались, а мне подсовывали телевизионные руководства по сбору фиников и домашнему производству гипса...
– А порнофильма ты не хотел? – проговорила Лейла с чертиками в глазах и, жеманно вздернув подбородок, плавным движением, без сомнения, заимствованным из эротических лент, сдернула с себя укрывавший ее платок.
– Я тебя обожаю! – воскликнул я и начал страстно целовать ее матовые в лунном свете груди.
Блаженство, дремавшее под дайкой андезитов, открыло глаза и внимательно взглянуло на нас. Оценив поцелуи, усмехнулось и накрыло все вокруг своими трепетными крыльями...
И вот, мы, вновь взявшись за руки, сидим на спальном мешке и смотрим на звезды. Все кажется таким естественным: мы, Млечный путь, стекающий с небосвода, Бабек с гаремом в палатке, мягкий шелест реки, уверенный в себе Житник со ждущей Наташей. Все кажется необходимым и все пропитано зарождающейся торжественностью, а может быть, наоборот, торжественностью умершей, но навсегда оставившей на всем свой вечный отпечаток...
Лишь надвинувшийся предутренний холод заставил нас вернуться на землю. Обнявшись, мы пошли вниз, к палаткам. Большую Медведицу уже приходилось искать в развернувшемся за ночные часы небе. Я отвел Лейлу в палатку, постелил ей в глубине рядом Наташей, лежавшей с открытыми глазами.
Некоторое время я сидел рядом с Лейлой, положив руку на плечо. Проникшись ее теплом, она обхватила руку ладошками, нежно погладила, потом, приподнялась, потерлась щекой об мою щеку.
Через минуту, поцеловав ее уже спавшую, я устроился рядышком на расстеленной телогрейке. Сон уже владел мною, когда от ручья послышался беспокойный топот ишаков.
“Наверное, запутались в веревках”, – подумал я. И, стараясь не шуметь, поднялся на ноги, переступил через посапывающих товарищей и вышел из палатки.
Небо уже бледнело, со стороны Кумарха наступало утро. “О, Господи, когда же ты дашь мне выспаться!” – пробормотал я и, позевывая, пошел к ишакам. Подойдя половину пути, почувствовал между лопаток дуло ружья и сразу же услышал сдавленный шепот Юрки: “Тихо, Чернов, не глупи. Лучше бы ты спал. Иди”.
Направляя в сторону ишаков, Житник ткнул меня стволом в спину. Один из ишаков (Пашка) был отвязан и навьючен четырьмя мешочками с золотом. Юрка ловко связал мне руки куском геофизической проволоки, затем впихнул мне в рот носовой платок. И мы пошли – впереди Пашка, за ним – я, сзади – Житник.
– У меня даже не картечь, пули в обоих стволах, – сказал он равнодушным голосом, когда я повернул к нему голову. – Иди, быстрее, не зли.
Мне не хотелось сопротивляться. Может быть, из-за того, что счастье прошедшего вечера еще согревало сердце, не хотело уходить, не хотело освобождать место для иных чувств.
Местность Юрка знал лучше меня – до того, как попасть в мою партию он несколько лет работал здесь на сурьмяных месторождениях Пиндар и Тагрич. Каждый день, после документации канав или маршрутов, он до поздней ночи гонялся за сурками и по каждой тропке мог пройти с закрытыми глазами. Кстати сказать, мы и встретились впервые где-то здесь – я, только что назначенный на высокую должность техника-геолога с окладом в 105 руб., шел пешком из Анзоба в Тагричский поисковый лагерь и на подходе к нему, уже ночью, нагнал невысокого, грузного парня в штормовке. Взглянув колючими глазами, он не удостоил меня и словом. И ушел, заложив руки за спину, с рюкзаком, доверху набитым застреленными сурками. Это был Юрка Житник. Зимой из сурочьих шкур он шил шапки. Его недружелюбный тогдашний взгляд я помню до сих пор.
Когда мы взобрались на Пиндарскую седловину, было уже светло.
– Погоди, Чернов... – услышал я у себя за спиной хриплый голос. – Я долго с собой боролся, но ничего не получается. Хочу убить тебя, да и полезно для меня это будет – обуза ты... Иди туда, к штольне. И не говори ничего. Ты уже все сказал...
Он отвел меня к водоразделу, поставил спиной к невысокой скале. Далеко внизу, на востоке, в долине Тагобикуля белели маленькие прямоугольнички наших палаток. В одной из них безмятежно спала Лейла...
Пули ударили в грудь и голову, и некоторое время было очень больно...
* * *
Сквозь сон Лейла услышала отдаленные выстрелы и все поняла. Разбуженные ею ребята бросились к яме с золотом. В ней, скрючившись, спал Федя. Его растолкали. Кое-как очувствовавшись, он поведал, что ночью его разбудил Житник и предложил выпить. Федя, конечно, согласился, выпил и немедленно отрубился.
– Вот сука! – в сердцах выругался Сергей. – Автоматы я с собой в палатку взял, и патроны от его ружей, что он отдал. Припрятал, гад!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов