— Чудесно! — пробормотал Алек.
— Но они едва ли так думают, — сказал Дирак. — В конце сорокового года каждый из тех, кто избран Лосом, искусственно сдерживает свое биологическое развитие. Лос не становится ни коконом, ни бабочкой. После десятимесячной летаргии он пробуждается снова гусеницей, принося себя в жертву обществу. У него нет своей личной цели, надежды на счастье. Они воплощают не только печаль, но и полную безнадежность. Единственный смысл их существования — обслуживать низшую фазу своего общества.
— Может быть, их жизнь и безнадежна, и печальна, но я им завидую, — тихо сказал человек.
Дирак не сразу ответил, но его пустые линзы как-то особенно пристально нацелились на человека.
— Сомневаюсь в твоей искренности, Алек, — сказал наконец он. — Казимир не будет зря утверждать, что не встречал такого жизнелюбивого человека, как ты.
— Это не имеет значения.
— Как это не имеет? Да ты ведь не откажешься от самой малой малости, Алек. Даже от матраца, даже от цыпленка.
— Вот именно поэтому! — воскликнул человек. — Должен тебе сказать, что я всегда сомневался в смысле тех высших цивилизаций, которые не могут дать ни мучеников, ни героев.
— Это же глупо, — сказал Дирак. — Ты вправду меня удивляешь.
— Может быть, и глупо, — пожал плечами человек. — Но я так это понимаю.
— Даже Лос так не думает, хотя он является своего рода мучеником ради общества.
— Это Лос номер один?
— Да.
— А кто его выбирает?
— Ты, конечно, понимаешь, что все происходит отнюдь не путем парламентских выборов. Это власть, к которой никто не стремится, которая не приносит никаких благ, одни тяготы. Совет сам намечает будущего Лоса, отбирая его из самых способных в отдельных отраслях науки. Каждый Лос, достигший стопятидесятилетнего возраста, автоматически исключается из Совета, независимо от его заслуг перед обществом и вскоре, лишенный цели и смысла своего существования, умирает…
— Несколько жестоко, — сказал Алек. — Но так и должно быть.
Он немного подумал и добавил:
— Я хочу видеть Лоса.
— Ты увидишь его утром, — сказал Дирак. — Но я прошу тебя, будь осторожен и внимателен.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Может быть, с этого следовало начать, — сказал Дирак. — Дело в том, что Лос отказался пропустить меня к вездеходу. Я хотел установить связь с Казимиром, но из осторожности не сказал ему об этом. И все-таки он меня не пустил. Мне кажется, они считают нас своими пленниками.
— Ты полагаешь?
— Возможно, они опасаются нас, поэтому хотят изолировать от нашей базы. Они считают, что мы попали сюда с ракеты и не знают, что вокруг Вар кружит наш звездолет. Я, со своей стороны, ничего им не сказал.
Алек взглянул на него с любопытством.
— Честное слово, я не знал, Дирак, что ты способен лукавить.
— Я способен на все, когда речь идет о вашей безопасности, — ответил робот. — И поэтому считаю: с ним надо держаться очень осторожно и рассеять все его сомнения.
Алек молчал.
— Я думаю, что мы поймем друг друга, — сказал он. — С печальным человеком всегда можно договориться. Главное, чтобы он не был бесчувственным.
Он внутренне сжался, сказав последнее слово, но Дирак не подал вида, что воспринял слова человека как обидный намек. И чтобы переменить тему, человек быстро взглянул на часы.
— Ровно через сорок пять секунд мне принесут пищу, — сказал он. — Эти гусеницы чертовски точны…
— У меня такое же впечатление, — бесстрастно ответил Дирак.
Он тоже посмотрел на часы. Теперь они оба молчали. Алек вдыхал соленый ветер океана, который усиливался к вечеру. Солнце скрылось, утонул в мягких сумерках лес, казавшийся сейчас еще более пустынным. Алек вздохнул.
— Очень хочется увидеть серну, — сказал он тихо. — Или хотя бы обыкновенную козочку…
Дирак не ответил и посмотрел в дальний конец веранды. Там появилась зеленая гусеница, которая медленно ползла, толкая перед собой столик на колесах.
7
Дверь отворилась перед ними, и они вошли в огромный зал с потолком сводчатым и синим, как небо. Никакой мебели в зале они не заметили, и все же он производил торжественное и праздничное впечатление. В глубине его, опершись на тонкую металлическую рамку, их ждал Лос. Человек с любопытством уставился на него. Седое мохнатое лицо старейшины казалось добрым и кротким, но взгляд был живой, сосредоточенный и проницательный.
— Я приготовил для вас сюрприз, — сказал Лос и показал на предмет, стоявший у стены. — Это у вас называется стулом?
Дирак переводил очень быстро, почти синхронно. Человек посмотрел туда и улыбнулся. Теперь он тоже заметил этот предмет. Это ни в коем случае не было стулом, но могло сойти за стул. Алек подошел и осторожно сел. Лос смотрел на него все тем же внимательным, немигающим взглядом.
— У меня есть к вам несколько вопросов, Алек, — сказал он. — А потом я в вашем распоряжении.
— Прошу вас…
— Дирак сказал мне, что у земных людей умственная и эмоциональная деятельность протекает одновременно. Вы считаете такой образ жизни более совершенным?
— Мне трудно вам ответить, — сказал Алек. — Я слишком поверхностно знаю ваш мир. Но он представляется мне организованным вполне разумно.
— Все-таки не могли бы вы высказать какие-то принципиальные суждения по этому вопросу?
— Я мог бы сказать, что индивид, который совмещает в себе две природы, является полноценным, если не для общества, то по крайней мере сам по себе.
— Как это понимать? («Будь внимателен, Алек», — добавил Дирак от себя.)
Алек все осмысливал быстро, но так и не догадался, от чего предостерегал его робот.
— Очень просто, — ответил он, взвешивая слова. — Одна плюс одна получается две.
— Такой способ мышления кажется мне несколько механическим, — сказал Лос. — Углерод плюс кислород — и получится, насколько мне известно, яд…
— Признаюсь, что я привел не слишком удачный пример, — сказал Алек. — Но положительным является уже тот факт, что двойственная природа человека способствует более интенсивному душевному горению.
— Да, естественно, — кивнул Лос. — Но следует ли считать большую интенсивность духовной жизни решительным преимуществом? Не является ли более важным внутренняя гармония и цельность душевного мира?
— Я хочу сказать, одновременное сосуществование в человеке эмоционального и рационального начал обогащает его, — ответил Алек. — Индивид, которому свойственно только одно из этих начал, по существу, полуиндивид.
— Да, в этом мне хотелось бы разобраться! — сказал задумчиво Лос. — Итак, вы считаете, что на Вар живут полусущества? («Будь очень внимателен», — прибавил от себя Дирак.)
Лишь теперь Алек понял, куда клонит собеседник.
— Нет, нет, прошу вас, я совсем не хотел этого сказать! — возразил он. — Я вполне допускаю, что ваше общественное устройство более совершенно, чем наше. Но скажите, Лос, разве вы не сожалеете, что вам недоступен мир красоты, счастья и чувств — мир бабочек?
— Я понимаю ваш вопрос, — сказал Лос. — Но ведь в конце концов почти каждый житель Вар обретает свое счастье. И притом не в смешанном, а в чистом виде, счастье, какое вы себе даже представить не можете…
Алек задумался, как дальше направить разговор.
— Вероятно, вы правы, — заколебался он.
— Подумайте, Алек, — подхватил с живостью Лос. — Разве последовательное деление на два начала не более целесообразно? Каждое из них существует в чистом виде, они не мешают взаимно одно другому и могут проявляться в полную силу…
— Это не так просто, — сдержанно ответил Алек. — Мы стремимся, чтобы чувства наши облагораживали ум, а ум сообщал чувствам глубину и проникновенность.
— Ответ не по существу, — сказал Лос. — Подобная взаимосвязь существует и у нас, только последовательно, поэтапно. Иначе эмоциональная жизнь бабочек была бы совершенно примитивной.
— Я не спорю с вами, Лос, о преимуществах вашего и нашего миров. Поскольку они оба созданы природой, они естественны. Но они не могут быть абсолютно совершенными. В каждом из них надо искать совершенство по законам его собственного развития.
— Это правильно, — сказал Лос (а Дирак присовокупил: «Тебе, пожалуй, удалось вывернуться».).
Лос помолчал и затем мягко добавил:
— Мне кажется, Алек, что перед вашим обществом стоят более серьезные трудности. Эти два начала очень сильны, очень обособленны и всегда в разладе. Какое-нибудь из них неизбежно берет верх и вытесняет другое. А обрести гармонию представляется мне крайне сложной задачей.
— Правильно, — подтвердил Алек. — Но как бы могли мы развиваться, если бы не было этих двух противоречивых факторов, которые и стимулируют процесс развития?
— Но если они взаимно отталкиваются?
— Даже если так… Все же это толчок к соревнованию и прогрессу. Но теперь фактически положение у нас иное.
— Вы хотите сказать, что разум смирился?
— Наоборот, мне кажется, он всегда более неуступчив и настойчиво стремится взять перевес. Именно несколько его серьезных побед в истории нашего развития показали ему, что эти победы, достигнутые в одиночку, не приносят полного удовлетворения.
Лос надолго задумался.
— Ваша эмоциональная природа в моем представлении дерзкая, живучая и сильная, — сказал он наконец. — И мне кажется, что вашему разуму очень тяжело ей противиться.
— А почему вы так думаете? — спросил с любопытством Алек.
— Насколько я понимаю, вы относитесь к хищным животный?
— То есть?
— Вы ведь до сих пор едите мясо животных, — сказал Лос. — У нас только хищники в доисторические времена питались мясом.
— Ну это неважно, — нахмурился Алек. — И не может иметь никакого значения для человечества, прошедшего такой долгий путь исторического развития.
— Весьма произвольное суждение, — сказал Лос с горечью. — Даже самый длинный путь развития закодирован в наследственности. Иначе чем вы объясните ваши войны, ваши революции, истребление друг друга на протяжении целых веков. Кровавой истории вашего развития не могла не способствовать ваша пища, которую вы употребляете; она сообщает кровавые тона вашим эмоциям… И как же может жить с ними в мире чистый и беспристрастный разум?..
Алек заметил с удивлением, что эти слова его раздражают. Неужели человек-гусеница в чем-то прав? Или просто-напросто он хотел вырвать у него какое-нибудь неосторожное признание?
— Мне трудно найти убедительные доводы, Лос, — сказал он. — Но, к сожалению, факты говорят об обратном. Проблемой последних эпох является не технический прогресс, а увядание чувств. И надо сказать, вопреки всем вашим предположениям, наше общество намного гуманнее вашего. Мы не истребили жизни на своей планете. У нас живут на свободе тысячи диких и прирученных животных…
— Чтобы иметь возможность их убивать? — спросил Лос. — Чтобы не забыть о древнем прекрасном ремесле, об охоте?
— Не совсем так. Мы действительно убиваем некоторых. Но у нас есть огромные заповедники.
— Но гусениц и бабочек все же истребляете.
— Простите, Лос, но у нас они не относятся к разумным существам. Они просто насекомые. И мы не истребили всех гусениц, хотя они наносят серьезный вред нашим лесам. Мы их сохраняем ради красивых бабочек, которым радуются наши дети.
— Жаль, что вы не захватили ни одного экземпляра, — задумчиво проговорил Лос. — Это бы представило огромный интерес для наших ученых.
— В следующий раз не упустим…
— Рассчитываете установить с нами постоянные контакты? («Будь внимателен, Алек», — настойчиво предупредил Дирак.)
— Цель наших путешествий единственная — знание, — осторожно ответил Алек. — Но если вы будете в нас нуждаться, мы никогда не откажем в помощи.
— Спасибо, — сухо ответил Лос. — Это все, что я хочу знать. Теперь я к вашим услугам.
Алек пристально посмотрел на него.
— Прежде всего у меня есть к вам просьба, Лос, — сказал он. — Позвольте нам выйти на связь с нашим воздушным кораблем.
В глазах Лоса что-то промелькнуло.
— Зачем вам связь? — спросил он. — Разве на корабле есть люди?
— Вы меня не поняли. Речь идет не о ракете, на которой мы опустились. А о фотонном звездолете, облетающем Вар. У нас нарушились ежедневные обязательные сеансы связи. Наши товарищи очень тревожатся за нас.
Лос устремил на него свой проницательный взгляд.
— У вас правда есть такой звездолет?
— Вы меня удивляете, Лос… Если не верите мне, спросите ваших ученых. На ракете можно в лучшем случае долететь от одной планеты до другой.
— А не хотите ли вы на самом деле установить связь с вашей Землей?
— А разве это не одно и то же?
— Для нас не одно и то же.
— Я не понимаю… Вы боитесь нас?
— Возможно, у нас есть на то причины, — ответил Лос. — И весьма серьезные.
— Интересно узнать, какие? — сказал Алек.
Лос медленно покачал мохнатой седой головой.
— Вы неискренни, Алек, — сказал он огорченно. — Вы же не можете не знать. Во-первых, вы убили бабочку. Уже тысячи лет ни одна бабочка не умирала насильственной смертью. Должен сказать, это событие просто потрясло нас.
1 2 3 4 5 6 7