Мы и не заметили, как помирились… Больше я не мог припомнить врагов. Какие и были, так я с ними сам справлялся.
— Нет у меня врагов, — сказал я.
— Будут — только скажи мне…
— Ладно, — пообещал я. От такого приятеля глупо отказываться. Врежет — с копыт долой… А кто знает, сегодня нет врагов, а завтра появятся.
Мы повернули обратно. Гарик докурил сигарету и бросил под ноги. Я на всякий случай затоптал. Неподалеку от нашего дома — столб с дощечкой: «Берегите лес от пожара!» А пониже еще одна надпись в стихах: «Не поднимай на лес руку, он послужит тебе, сыну и внуку». Хорошая надпись, проникновенная. И без восклицательного знака. Надписи с восклицательными знаками я не люблю. Не надписи, а сердитые окрики.
С пригорка я показал Гарику остров.
— Ночью на этом острове…
— Русалки пляшут твист при луне? — засмеялся Гарик.
У меня пропало желание рассказывать. Гарик, заметив, что я нахмурился, сказал:
— Налажу рыболовные снасти — всех здешних чертей переловлю.
— Ты стихи сочиняешь? — спросил я.
— Хотел Алене почитать…
— Шпарь мне, — сказал я.
Глава восьмая
С вечера я приготовил удочки. Две нашел на чердаке, три вырезал в лесу. Отец помог сделать снасть. Когда-то он любил рыбачить. Я очень хотел, чтобы отец со мной отправился, но он вот уже второй день чертил схему какого-то станка.
Я хотел встать пораньше, но из этого ничего не вышло. Проспал. Будильника у нас не было. Зато на стене висели старинные часы в буром деревянном футляре. На нем был домик для кукушки, чтобы она выскакивала, когда часы бьют. Но часы не бьют, и кукушка давно умерла. Ее и не видно в домике. Уже много-много лет часы показывали один и тот же час. Пятнадцать минут четвертого. Мы с отцом хотели починить их, но Аленка отговорила. «Эти часы, — сказала она, — память о наших предках. Пусть они молча стоят в углу, и не надо их тревожить».
На рыбалку мы отправились с Аленкой. Ей очень хотелось поймать большую рыбу. Она о ней только и говорила. Все уши прожужжала. Солнце взошло, в лесу насвистывали птицы. Стрекозы летали над самой водой. Среди зеленых блинов белели лилии. Где-то у острова, набегая на берег, негромко всплескивала вода. Осока шевелилась, скрипела. Кто-то возился в ней, шлепал то ли хвостом, то ли плавником. Я никогда не был утром на озере. Эта прозрачная тишина, воздух, пахнущий смолистой хвоей, спокойное, нежаркое солнце и журчащая за бортом вода вызвали у меня чувство беспричинной радости. Я подумал, как хорошо, что есть такое озеро, лес, наш старый дом. И как жалко, что раньше я ничего этого не видел. Мне даже как-то обидно стало. И еще я подумал, что, вернувшись в город, обо всем этом расскажу ребятам. Я стал искать слова, которыми передам эту утреннюю красоту лесного озера, и не нашел таких слов. Наверное, об этом не расскажешь, это нужно увидеть. Все это было незнакомым для меня и новым. Я вдруг вспомнил, что в книжках всегда пропускал описание природы. Дурак я дурак, оказывается, самое интересное не читал.
Я перегнулся через борт и увидел под водой дремучий зеленый лес в уменьшенном виде. Холмы, низины и пологие горы прятались под водой. Встречались и желтые проплешины озерных пустынь. Водоросли, напоминающие елочные лапы, шевелились, как ветки деревьев на ветру. Меж ними проносились быстрые тени. Приглядевшись, я увидел рыб. Маленьких и больших. Маленькие стайками сновали в просвете озерных зарослей. Большие держались или в одиночку, или по три-четыре штуки. Они быстро уходили в тень, которую оставляла наша лодка.
— Я видела рыбину, — услышал я голос Аленки. — Большую-большую… Она стояла на месте, а потом — как торпеда…
Аленка сидела посередине лодки, подняв вверх весла. Она не отрываясь смотрела на островок из водорослей и кувшинок. Судя по всему, большая рыбина ушла туда.
— Ты бы ее веслом, — сказал я.
— У нее спина темная, а на боку пятна…
— Щука, — сказал я.
— Красивая…
Я взглянул на холм, где стояла голубая палатка. От росы она потемнела. Из палатки вышел Гарик. Он был в белых трусах и красной майке. Даже издали видно, что лицо у него заспанное, волосы торчком. Он потянулся, зевнул и стал приседать, выбрасывая руки в стороны: нас он не видел.
— Крикнуть? — спросил я Аленку.
— Рыбу распугаешь, — сказала она.
Аленка перешла на корму, я сел на весла. Хватит природой любоваться. Наши удочки свисали с лодки, касаясь концами воды. Греб я плохо. Весла почему-то криво опускались в воду, и брызги летели на Аленку.
— Ты нарочно? — спросила она.
— Оставалась бы на берегу, — сказал я ехидно. — Вместе бы зарядку делали…
Аленка промолчала.
Мы выбрали место неподалеку от плавучих водорослей и опустили камень, упрятанный в хозяйственную сетку, к которой была привязана длинная веревка. Этот якорь придумал отец. Я уже предвкушал, как первый заброшу снасть, и тут выяснилось, что Аленка забыла на берегу консервную банку с червями. Меня такое зло разобрало, что готов был Аленку с лодки спустить. Или веслом огреть.
— Плыви, разиня этакая, за червями, — сказал я.
— У меня есть печенье, — сказала Аленка, засовывая руку в карман. — Попробуем на печенье?
— Поменьше бы глаза на Гарика таращила, — сказал я. Вытащил сетку с камнем, и мы поплыли к берегу.
Снова брызги летели на Аленку, но она молчала. У палатки дымился костер. Лариса Ивановна жарила на алюминиевой сковородке яичницу. Вячеслава Семеновича и Гарика не видно. Захватив банку, мы вернулись на прежнее место. Это место я облюбовал. Здесь вчера вечером рыбак из деревни ловил рыбу.
Время шло, а мы все еще копошились. Никак не могли наживку нацепить на крючок. Аленка держала червя далеко от себя и, наморщив нос, надевала на крючок. Червяк извивался, не хотел надеваться. Кое-как я нанизал своего червя и первым взмахнул удочкой. Аленка вскрикнула: крючок с червяком запутался в ее волосах.
— Забери эту гадость! — крикнула она. Пришлось через всю лодку шагать к ней и вытаскивать из волос червя с крючком. Крючок вытащил, а полчервя так и осталось в Аленкиных волосах.
— Ты все-таки старайся в воду попадать, — сказала Аленка. — Боюсь, что в моей голове ты не поймаешь ни одной рыбки… А раз уж пришел сюда, надень, пожалуйста, мне червяка.
Я надел ей червя и уселся на свое место. Взмахнула удочкой Аленка — я зажмурился. И не напрасно. Возле уха тоненько свистнуло, затем больно царапнуло по щеке. Когда я открыл глаза, Аленка как ни в чем не бывало сидела на корме и глядела на поплавок.
— Не клюет? — спросил я.
— Раздымывает…
— Она будет долго думать, — сказал я, доставая из-за уха Аленкиного червяка. — Кстати, запомни: в моем ухе рыба тоже не водится.
С горем пополам мы забросили удочки. У меня поплавок был красный, а Аленкин — зеленый. Они неподалеку дружно покачивались на легкой ряби. У меня уже ногу защипало — отсидел, а поплавки все так же покачивались. Солнце припекало. Я стащил безрукавку, Аленка сняла платье и осталась в купальнике. Раз рыба не берет, будем загорать.
— Сережа, а что, если мы чертеж спрячем? Говорил, будем птдыхать на всю катушку, а сам из-за стола не вылезает.
— Хорошо, что по ночам не работает, — скачал я.
— Электричества нет, вот и не работает.
— Я звал на озеро. Не поехал.
Мы с Аленкой очень хотели, чтобы отец как следует отдохнул. У него повышенное кровяное давление, и врачи говорили, что ему нужен полный отдых. Мы с Аленкой знаем, что он сюда из-за нас поехал. Хотел сделать нам приятное. Вместе мы редко отдыхали. А тут на все лето!
— Сережа, — спросила Аленка, — где мой поплавок?
Аленкиного поплавка не было. На воде плавал лишь мой, красный.
— Тащи! — шепотом сказал я.
Аленка дернула удочкой, но из воды никто не показался, зато ореховое удилище согнулось в дугу.
— Кто-то дергает!
Я вскочил и бросился к ней на помощь. Но Аленка не отдала удочку.
— Я сама, — сказала она.
Из поды показался сначала поплавок, потом большая и удивленная рыбья голова. Я никогда не думал, что такая большая рыбина может пойматься на маленький крючок. Рыбина, зевая вытянутым трубочкой ртом, спокойно шла Аленке в руки.
— Поймала! — ликовала Аленка. — Я говорила, что поймаю большую рыбину…
Насчет «поймала» она поспешила. Рыбина подошла к лодке, с интересом посмотрела на нас черным с золотистой каймой глазом, затем лениво отвернула в сторону и ушла в глубину, помахав нам синеватыми плавниками. Леска в Аленкиных руках натянулась и тоненько тренькнула, как балалаечная струна. Вместо рыбы у нее остался поплавок с собравшейся пружиной леской.
Аленка чуть не плакала. Она смотрела на воду, как будто оттуда снова могла появиться эта большая рыбина и вежливо попроситься в лодку.
— Ушла… — сказала Аленка.
— Теперь не догонишь, — посочувствовал я.
— Почему она ушла? Сережа?
— Безобразница, — сказал я.
Пока я привязывал к Аленкиной удочке новый крючок и грузило, мой поплавок ушел в воду. Я взмахнул удилищем, на крючке червя не было. Кто-то слопал его.
Вдруг мы почувствовали сильный удар в лодку. У меня удочка чуть из рук не выпала.
— Это рыбина? — спросила Аленка, Глаза у нее были большие и испуганные.
Если это действительно рыбина, то она размером с нашу лодку. Вряд ли такие экземпляры водятся в озере. И потом с какой стати рыбина будет ударять в лодку? Слепая она, что ли?
Я перегнулся через борт и посмотрел в воду. Дна не видно. Здесь глубина приличная.
— Дергает! — сказала Аленка. Бросив удочку, она руками выбирала леску. Раздался крик, и Аленка отшвырнула спасть в сторону.
— Сережа, — сказала она дрожащим голосом, — поплыли к нашему берегу…
— Орешь как оглашенная…
— У меня клюнула… лягушка.
Я подобрал Аленкину удочку. На крючке никого не было.
— Приснилось?
— Глаза выпученные… А рот раскрыт… Я хочу на берег…
Тут я заметил, что нашу лодку относит к берегу. Сорвалась с якоря!
Я стал выбирать веревку. Она свободно шла из глубины. В сетке не было камня… Я почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Камень сам собой никак не мог исчезнуть из сетки. Она без дырок. Его кто-то вытащил. Кто? Таинственная рыба величиной с лодку?
— На меня кто-то смотрит! — прошептала Аленка. Глаза ее стали еще больше. Не отрываясь, она смотрела за борт. Я тоже посмотрел туда, но ничего не увидел. Легкая рябь подернула зеленоватую воду.
— Оно смотрело на меня… — сказала Аленка.
— Оно?
— Одни глаза и волосы… А потом все исчезло.
Я снова посмотрел на воду. Когда перестало рябить, я увидел свое искаженное отражение. Все понятно, Аленка с перепугу себя приняла за водяного… Когда я сказал ей об этом, она рассердилась.
— Там кто-то был, — сказала она. — Я видела… Уж себя-то я отличу от…
— От кого?
— Там кто-то был… — упрямо повторила она.
Рыбачить расхотелось. Я сел на весла и стал грести к берегу. Мы даже не смотали удочки, поплавки волочились следом за лодкой. У меня тоже было такое ощущение, словно кто-то плывет рядом с лодкой. Если бы так ярко не светило солнце, если бы сейчас была ночь… можно было бы здорово испугаться. В озере кто-то живет. Наверное, огромная рыбина, которой двести лет… А кто же тогда вытащил камень из сетки? У рыбины нет рук. Одни плавники.
— Ты веришь в водяных? — спросил я сестру.
— Глупости, — ответила она.
— Я в русалок верю, — сказал я.
— Я могла и ошибиться…
— А камень кто вытащил?
— Ну чего ты пристал ко мне?
Аленкп отвернулась и стала смотреть на остров. Я тоже перестал ломать голову над этой загадкой, которую задало нам озеро.
Дед с береги увидел нас и, не раздумывая, бросился в воду. Отчаянно работая лапами и помогая хвостом, он плыл навстречу. У самой лодки он замолотил по воде лапами, стараясь вскарабкаться. Но без нашей помощи у него ничего не вышло. Пришлось его за шиворот втащить в лодку. В благодарность Дед обдал нас фонтанами воды.
Мы вспомнили про удочки. Когда я стал сворачивать свою, почувствовал рывок. На крючке сидел приличный окунь. Пока мы плыли к берегу, он на ходу поймался. На Аленкин крючок никто не сел. Аленка взяла весла. Она гребла лучше меня. По крайней мере, брызги не летели в мою сторону. Дед сидел на носу лодки и смотрел на берег. Шерсть на спине потемнела и еще больше завилась в колечки. На моего окуня, который прыгал на дне лодки, Дед не обратил никакого внимания.
На берегу ждал отец. Он был в синих спортивных шароварах и светлой куртке на «молнии». Наш отец еще молодой. Высокий, широкоплечий, с загорелым лицом. Когда он учился в институте, занимался спортом. Баскетболистом был. У него и сейчас дома и коробке лежит значок перворазрядника. Раньше отец выглядел еще моложе. Он постарел после…
Об этом тяжело говорить. Об этом тяжело вспоминать. Но это никогда не забывается. Три года назад нашу маму вдруг положили в больницу. Она ни на что не жаловалась, просто стала задумчивой и рассеянной. И очень похудела. У нее пропал аппетит. Когда она, доставая с полки книжку, упала и потеряла сознание, отец вызнал «скорую помощь» и сам на руках отнес ее вниз, где ждала машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Нет у меня врагов, — сказал я.
— Будут — только скажи мне…
— Ладно, — пообещал я. От такого приятеля глупо отказываться. Врежет — с копыт долой… А кто знает, сегодня нет врагов, а завтра появятся.
Мы повернули обратно. Гарик докурил сигарету и бросил под ноги. Я на всякий случай затоптал. Неподалеку от нашего дома — столб с дощечкой: «Берегите лес от пожара!» А пониже еще одна надпись в стихах: «Не поднимай на лес руку, он послужит тебе, сыну и внуку». Хорошая надпись, проникновенная. И без восклицательного знака. Надписи с восклицательными знаками я не люблю. Не надписи, а сердитые окрики.
С пригорка я показал Гарику остров.
— Ночью на этом острове…
— Русалки пляшут твист при луне? — засмеялся Гарик.
У меня пропало желание рассказывать. Гарик, заметив, что я нахмурился, сказал:
— Налажу рыболовные снасти — всех здешних чертей переловлю.
— Ты стихи сочиняешь? — спросил я.
— Хотел Алене почитать…
— Шпарь мне, — сказал я.
Глава восьмая
С вечера я приготовил удочки. Две нашел на чердаке, три вырезал в лесу. Отец помог сделать снасть. Когда-то он любил рыбачить. Я очень хотел, чтобы отец со мной отправился, но он вот уже второй день чертил схему какого-то станка.
Я хотел встать пораньше, но из этого ничего не вышло. Проспал. Будильника у нас не было. Зато на стене висели старинные часы в буром деревянном футляре. На нем был домик для кукушки, чтобы она выскакивала, когда часы бьют. Но часы не бьют, и кукушка давно умерла. Ее и не видно в домике. Уже много-много лет часы показывали один и тот же час. Пятнадцать минут четвертого. Мы с отцом хотели починить их, но Аленка отговорила. «Эти часы, — сказала она, — память о наших предках. Пусть они молча стоят в углу, и не надо их тревожить».
На рыбалку мы отправились с Аленкой. Ей очень хотелось поймать большую рыбу. Она о ней только и говорила. Все уши прожужжала. Солнце взошло, в лесу насвистывали птицы. Стрекозы летали над самой водой. Среди зеленых блинов белели лилии. Где-то у острова, набегая на берег, негромко всплескивала вода. Осока шевелилась, скрипела. Кто-то возился в ней, шлепал то ли хвостом, то ли плавником. Я никогда не был утром на озере. Эта прозрачная тишина, воздух, пахнущий смолистой хвоей, спокойное, нежаркое солнце и журчащая за бортом вода вызвали у меня чувство беспричинной радости. Я подумал, как хорошо, что есть такое озеро, лес, наш старый дом. И как жалко, что раньше я ничего этого не видел. Мне даже как-то обидно стало. И еще я подумал, что, вернувшись в город, обо всем этом расскажу ребятам. Я стал искать слова, которыми передам эту утреннюю красоту лесного озера, и не нашел таких слов. Наверное, об этом не расскажешь, это нужно увидеть. Все это было незнакомым для меня и новым. Я вдруг вспомнил, что в книжках всегда пропускал описание природы. Дурак я дурак, оказывается, самое интересное не читал.
Я перегнулся через борт и увидел под водой дремучий зеленый лес в уменьшенном виде. Холмы, низины и пологие горы прятались под водой. Встречались и желтые проплешины озерных пустынь. Водоросли, напоминающие елочные лапы, шевелились, как ветки деревьев на ветру. Меж ними проносились быстрые тени. Приглядевшись, я увидел рыб. Маленьких и больших. Маленькие стайками сновали в просвете озерных зарослей. Большие держались или в одиночку, или по три-четыре штуки. Они быстро уходили в тень, которую оставляла наша лодка.
— Я видела рыбину, — услышал я голос Аленки. — Большую-большую… Она стояла на месте, а потом — как торпеда…
Аленка сидела посередине лодки, подняв вверх весла. Она не отрываясь смотрела на островок из водорослей и кувшинок. Судя по всему, большая рыбина ушла туда.
— Ты бы ее веслом, — сказал я.
— У нее спина темная, а на боку пятна…
— Щука, — сказал я.
— Красивая…
Я взглянул на холм, где стояла голубая палатка. От росы она потемнела. Из палатки вышел Гарик. Он был в белых трусах и красной майке. Даже издали видно, что лицо у него заспанное, волосы торчком. Он потянулся, зевнул и стал приседать, выбрасывая руки в стороны: нас он не видел.
— Крикнуть? — спросил я Аленку.
— Рыбу распугаешь, — сказала она.
Аленка перешла на корму, я сел на весла. Хватит природой любоваться. Наши удочки свисали с лодки, касаясь концами воды. Греб я плохо. Весла почему-то криво опускались в воду, и брызги летели на Аленку.
— Ты нарочно? — спросила она.
— Оставалась бы на берегу, — сказал я ехидно. — Вместе бы зарядку делали…
Аленка промолчала.
Мы выбрали место неподалеку от плавучих водорослей и опустили камень, упрятанный в хозяйственную сетку, к которой была привязана длинная веревка. Этот якорь придумал отец. Я уже предвкушал, как первый заброшу снасть, и тут выяснилось, что Аленка забыла на берегу консервную банку с червями. Меня такое зло разобрало, что готов был Аленку с лодки спустить. Или веслом огреть.
— Плыви, разиня этакая, за червями, — сказал я.
— У меня есть печенье, — сказала Аленка, засовывая руку в карман. — Попробуем на печенье?
— Поменьше бы глаза на Гарика таращила, — сказал я. Вытащил сетку с камнем, и мы поплыли к берегу.
Снова брызги летели на Аленку, но она молчала. У палатки дымился костер. Лариса Ивановна жарила на алюминиевой сковородке яичницу. Вячеслава Семеновича и Гарика не видно. Захватив банку, мы вернулись на прежнее место. Это место я облюбовал. Здесь вчера вечером рыбак из деревни ловил рыбу.
Время шло, а мы все еще копошились. Никак не могли наживку нацепить на крючок. Аленка держала червя далеко от себя и, наморщив нос, надевала на крючок. Червяк извивался, не хотел надеваться. Кое-как я нанизал своего червя и первым взмахнул удочкой. Аленка вскрикнула: крючок с червяком запутался в ее волосах.
— Забери эту гадость! — крикнула она. Пришлось через всю лодку шагать к ней и вытаскивать из волос червя с крючком. Крючок вытащил, а полчервя так и осталось в Аленкиных волосах.
— Ты все-таки старайся в воду попадать, — сказала Аленка. — Боюсь, что в моей голове ты не поймаешь ни одной рыбки… А раз уж пришел сюда, надень, пожалуйста, мне червяка.
Я надел ей червя и уселся на свое место. Взмахнула удочкой Аленка — я зажмурился. И не напрасно. Возле уха тоненько свистнуло, затем больно царапнуло по щеке. Когда я открыл глаза, Аленка как ни в чем не бывало сидела на корме и глядела на поплавок.
— Не клюет? — спросил я.
— Раздымывает…
— Она будет долго думать, — сказал я, доставая из-за уха Аленкиного червяка. — Кстати, запомни: в моем ухе рыба тоже не водится.
С горем пополам мы забросили удочки. У меня поплавок был красный, а Аленкин — зеленый. Они неподалеку дружно покачивались на легкой ряби. У меня уже ногу защипало — отсидел, а поплавки все так же покачивались. Солнце припекало. Я стащил безрукавку, Аленка сняла платье и осталась в купальнике. Раз рыба не берет, будем загорать.
— Сережа, а что, если мы чертеж спрячем? Говорил, будем птдыхать на всю катушку, а сам из-за стола не вылезает.
— Хорошо, что по ночам не работает, — скачал я.
— Электричества нет, вот и не работает.
— Я звал на озеро. Не поехал.
Мы с Аленкой очень хотели, чтобы отец как следует отдохнул. У него повышенное кровяное давление, и врачи говорили, что ему нужен полный отдых. Мы с Аленкой знаем, что он сюда из-за нас поехал. Хотел сделать нам приятное. Вместе мы редко отдыхали. А тут на все лето!
— Сережа, — спросила Аленка, — где мой поплавок?
Аленкиного поплавка не было. На воде плавал лишь мой, красный.
— Тащи! — шепотом сказал я.
Аленка дернула удочкой, но из воды никто не показался, зато ореховое удилище согнулось в дугу.
— Кто-то дергает!
Я вскочил и бросился к ней на помощь. Но Аленка не отдала удочку.
— Я сама, — сказала она.
Из поды показался сначала поплавок, потом большая и удивленная рыбья голова. Я никогда не думал, что такая большая рыбина может пойматься на маленький крючок. Рыбина, зевая вытянутым трубочкой ртом, спокойно шла Аленке в руки.
— Поймала! — ликовала Аленка. — Я говорила, что поймаю большую рыбину…
Насчет «поймала» она поспешила. Рыбина подошла к лодке, с интересом посмотрела на нас черным с золотистой каймой глазом, затем лениво отвернула в сторону и ушла в глубину, помахав нам синеватыми плавниками. Леска в Аленкиных руках натянулась и тоненько тренькнула, как балалаечная струна. Вместо рыбы у нее остался поплавок с собравшейся пружиной леской.
Аленка чуть не плакала. Она смотрела на воду, как будто оттуда снова могла появиться эта большая рыбина и вежливо попроситься в лодку.
— Ушла… — сказала Аленка.
— Теперь не догонишь, — посочувствовал я.
— Почему она ушла? Сережа?
— Безобразница, — сказал я.
Пока я привязывал к Аленкиной удочке новый крючок и грузило, мой поплавок ушел в воду. Я взмахнул удилищем, на крючке червя не было. Кто-то слопал его.
Вдруг мы почувствовали сильный удар в лодку. У меня удочка чуть из рук не выпала.
— Это рыбина? — спросила Аленка, Глаза у нее были большие и испуганные.
Если это действительно рыбина, то она размером с нашу лодку. Вряд ли такие экземпляры водятся в озере. И потом с какой стати рыбина будет ударять в лодку? Слепая она, что ли?
Я перегнулся через борт и посмотрел в воду. Дна не видно. Здесь глубина приличная.
— Дергает! — сказала Аленка. Бросив удочку, она руками выбирала леску. Раздался крик, и Аленка отшвырнула спасть в сторону.
— Сережа, — сказала она дрожащим голосом, — поплыли к нашему берегу…
— Орешь как оглашенная…
— У меня клюнула… лягушка.
Я подобрал Аленкину удочку. На крючке никого не было.
— Приснилось?
— Глаза выпученные… А рот раскрыт… Я хочу на берег…
Тут я заметил, что нашу лодку относит к берегу. Сорвалась с якоря!
Я стал выбирать веревку. Она свободно шла из глубины. В сетке не было камня… Я почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Камень сам собой никак не мог исчезнуть из сетки. Она без дырок. Его кто-то вытащил. Кто? Таинственная рыба величиной с лодку?
— На меня кто-то смотрит! — прошептала Аленка. Глаза ее стали еще больше. Не отрываясь, она смотрела за борт. Я тоже посмотрел туда, но ничего не увидел. Легкая рябь подернула зеленоватую воду.
— Оно смотрело на меня… — сказала Аленка.
— Оно?
— Одни глаза и волосы… А потом все исчезло.
Я снова посмотрел на воду. Когда перестало рябить, я увидел свое искаженное отражение. Все понятно, Аленка с перепугу себя приняла за водяного… Когда я сказал ей об этом, она рассердилась.
— Там кто-то был, — сказала она. — Я видела… Уж себя-то я отличу от…
— От кого?
— Там кто-то был… — упрямо повторила она.
Рыбачить расхотелось. Я сел на весла и стал грести к берегу. Мы даже не смотали удочки, поплавки волочились следом за лодкой. У меня тоже было такое ощущение, словно кто-то плывет рядом с лодкой. Если бы так ярко не светило солнце, если бы сейчас была ночь… можно было бы здорово испугаться. В озере кто-то живет. Наверное, огромная рыбина, которой двести лет… А кто же тогда вытащил камень из сетки? У рыбины нет рук. Одни плавники.
— Ты веришь в водяных? — спросил я сестру.
— Глупости, — ответила она.
— Я в русалок верю, — сказал я.
— Я могла и ошибиться…
— А камень кто вытащил?
— Ну чего ты пристал ко мне?
Аленкп отвернулась и стала смотреть на остров. Я тоже перестал ломать голову над этой загадкой, которую задало нам озеро.
Дед с береги увидел нас и, не раздумывая, бросился в воду. Отчаянно работая лапами и помогая хвостом, он плыл навстречу. У самой лодки он замолотил по воде лапами, стараясь вскарабкаться. Но без нашей помощи у него ничего не вышло. Пришлось его за шиворот втащить в лодку. В благодарность Дед обдал нас фонтанами воды.
Мы вспомнили про удочки. Когда я стал сворачивать свою, почувствовал рывок. На крючке сидел приличный окунь. Пока мы плыли к берегу, он на ходу поймался. На Аленкин крючок никто не сел. Аленка взяла весла. Она гребла лучше меня. По крайней мере, брызги не летели в мою сторону. Дед сидел на носу лодки и смотрел на берег. Шерсть на спине потемнела и еще больше завилась в колечки. На моего окуня, который прыгал на дне лодки, Дед не обратил никакого внимания.
На берегу ждал отец. Он был в синих спортивных шароварах и светлой куртке на «молнии». Наш отец еще молодой. Высокий, широкоплечий, с загорелым лицом. Когда он учился в институте, занимался спортом. Баскетболистом был. У него и сейчас дома и коробке лежит значок перворазрядника. Раньше отец выглядел еще моложе. Он постарел после…
Об этом тяжело говорить. Об этом тяжело вспоминать. Но это никогда не забывается. Три года назад нашу маму вдруг положили в больницу. Она ни на что не жаловалась, просто стала задумчивой и рассеянной. И очень похудела. У нее пропал аппетит. Когда она, доставая с полки книжку, упала и потеряла сознание, отец вызнал «скорую помощь» и сам на руках отнес ее вниз, где ждала машина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28