– Почему, милый? Я тебя больше не возбуждаю?
– Я же говорил, у меня невеста дома.
Не смутилась, не обиделась.
– Ну и что? Я не помешаю. Я же в сторонке буду, а когда понадоблюсь…
Предательство – вот оно. Бессмысленное, жутковатое.
Лишь бы утянуться куда-нибудь, лишь бы достичь чего-то, ей самой неведомого. Может быть, большой кучи денег. А может быть, благодати. Ей все едино. К счастью, подоспел Жакин со свертком жратвы на дорогу. Увидел Ирину, цыкнул на нее, отогнал. Та послушалась, смиренно потупясь, с трагической миной побрела к дальней скамейке. Она при Жакине теперь делалась как бы немного загипнотизированная.
Учитель напутствовал так:
– Собачья любовь, Егор, вернее женской. Гирей тосковать будет.
– Я вернусь. Чего мне там особенно делать. Заберу Аню и вернусь.
Жакин усомнился:
– Могут и не выпустить. Но помни, мне жить тоже недолго осталось. Лет десять, не больше. А здесь все твое.
…Остаток дня Егор провел спокойно. Вернулся в отель, сходил в парикмахерскую. Оттуда вышел помолодевшим опять на свои двадцать лет. Поднялся в номер и вздремнул часика три. Потом спустился в ресторан и поужинал. В небольшом зале с роскошной хрустальной люстрой, с пианино в углу, за которым тихонько что-то медлительное бренчал длинноволосый тапер, чинно, бесшумно двигались официанты в длиннополых пиджаках сюртучного покроя. На каждом столе, застеленном старинной парчовой скатертью, – ваза с цветами и свеча в золотом подсвечнике. Все пристойно, богато, с аристократической претензией, как в английском клубе. Публики немного, и тоже в основном солидные люди со своими спутницами или небольшие компании. Громких голосов не слышно. Дамы в вечерних нарядах, в камнях, в бриллиантах. Может, и проститутки, но не отличишь от герцогинь. Егор поймал на себе два-три цепких, изучающих женских взгляда, в которых сверкнул незамысловатый интерес.
Он заказал жаркое, какие-то закуски, немного водки.
Официант, средних лет мужчина с умным, чуть утомленным лицом, почтительно предложил бутылочку "Мутона"
1952 года, которое якобы смягчит остроту жаркого. Егор не знал, что это такое, но согласился. Через двадцать минут официант подкатил столик-жаровню, где под чугунным противнем тускло-ало тлели крупные угли, присыпанные пеплом. Девушка-помощница в строгом бежевом костюме принесла глиняный горшок с тушеной картошкой с грибами. С противня в глубокую фарфоровую тарелку официант переложил огромное количество ароматного мяса, помощница сняла крышку с горшка и подковырнула маленьким ножичком коричневую пленку, проверяя крепость картофельного жара. На столе появились вазочка со сметаной и несколько мелких судков со специями. Егор следил за этим священнодействием, едва ли не открыв рот.
Официант откупорил бутылку черного вина с поблекшей от старости этикеткой и подал ему пробку. Егор не ударил в грязь лицом, со значительным выражением понюхал, кивнул.
– Приятного аппетита, – пожелал официант и, элегантно пятясь, удалился.
Тут на Егорку напал такой жор, будто года два перед тем постился. Набил брюхо так, что пришлось незаметно расстегнуть кожаный ремень с медной (с намеком) бляхой. Наверное, окажись рядом учитель, он простил бы Егору неумеренность в еде, хотя постоянно внушал, что голодный желудок для мужчины – залог сердечной отваги и ясного ума. Никогда в жизни Егор не ел такого вкусного, горячего мяса и не запивал таким восхитительным, сладким, густым вином. Не будь он на людях, остатки грибной подливы из горшочка выскоблил бы кусочками хлеба – по старой домашней привычке.
Под водку, на десерт официант подал туесок с черной икрой, маринованную зелень, крестьянское масло на лопухе и свежий, белый, крупнопористый хлеб.
Егор осоловел. Спросил у официанта:
– Повар у вас, наверное, грузин?
– Никак нет, – охотно ответил официант. – Обыкновенный российский мужичок. Конечно, при регалиях.
Никто пока не жаловался. Переманили из "Славянского базара".
– Как зовут его?
– Ибрагим-оглы. Между своих кличем его Славиком.
Он не обижается. Позвать?
– Не надо, – Егор ничего не понял. – Передайте, что он гений.
Расплатившись и отвалив щедрые чаевые, он вышел на улицу. Вечер стоял теплый, но немного сырой. С неба падал редкий, мокрый снег, просверкивая в электрических лучах алмазными искрами. Поодаль, на другой стороне улицы, возле черного БМВ прохаживался с сигаретой утренний налетчик Гена. Голова не покрыта, волосы слиплись на лбу в живописный рог. Егор приблизился.
– Давно ждешь?
– С полчаса… Как она тебе, годится?
Егор обошел машину, заглянул в салон, пахнущий почему-то хвоей. Приборы светились, из динамика текла тихая музыка.
– Нормально… Можно бы поскромнее.
– В наших силах поменять.
– Ладно, сойдет. Сколько?
– Пятнашка с прицепом. С моим процентом.
Сели в салон. Гена передал документы: права, техпаспорт и доверенность. Егор отсчитал 160 сотенных.
– Сдача в рублях, ничего? – Гена застенчиво улыбался. От утреннего забияки не осталось и следа. Обычный работяга-парень, притомившийся к ночи.
– Сдачу отработаешь, не мелочись, – сказал Егор. – Гарантия есть, что она не в компьютере?
– Полная. Тачка наша, Данику принадлежала. Его в том месяце замочили. Перешла жене. Все чин по чину. Ей бабки нужны, чтобы на Канары смотаться. Страдает из-за Даника.
– Тогда все, спасибо. Оставь телефон, понадобишься, позвоню.
Гена мялся.
– Ну? – спросил Егор. – Чего еще у тебя? Давай скорее, спать хочу.
– Кудрин Санл имеет желание повидаться.
– Зачем?
– Территория-то его. Он ее держит, ну и ответственность на нем. Просто потолковать. Без понта.
– Передай, я готов. Но срочной необходимости нету.
– Хорошо… Если поинтересуется, кто за тобой стоит… Что сказать?
– Скажи, как есть. Дескать, на гастролях.
– Понял. – Гена вздохнул с явным облегчением, закурил. – Насчет твоего предложения. Оно в силе?
– Сказал же, позвоню.
– Что касается обычного набора; стволы, обеспечение – нет проблем.
– Отлично.
– Опять же в смысле досуга: кислота, девочки – все есть. Товар первоклассный, с гарантией. Саня просил, чтобы на сторону не обращался. Так не принято.
– Не забывайся, – приструнил Егор. – Думай, о чем говоришь.
– Извини. – Гена – само смирение, но глаза диковато сверкнули, еле успел опустить. – Так я пойду?
– Спасибо за тачку.
Егор сделал круг по Москве, спустился к Парку культуры и по двум проспектам – Ленинскому и Вернадского – вернулся на набережную. Его опыт вождения был невелик: перевозки товара по окрестностям Федулинска – на "жигулях", а позже на "фольксвагене", но он оценил мягкую податливость мощной машины.
Припарковался на платной стоянке отеля, охраняемой боевиками с автоматами в пятнистой маскировочной униформе. У того, кто дал талон, поинтересовался:
– Как у вас тут, не шалят?
– Что вы, как можно, – удивился пехотинец.
– Для меня машина дороже сестры, – авторитетно пояснил Егор.
– Это мы понимаем. Ничего, устережем. Отдыхайте спокойно.
В номере проверил сейф, потом открыл холодильник, долго изучал содержимое. После некоторых колебаний наложил на тарелку ветчины и немного маслин, прихватил пару банок английского пива. Уселся перед телевизором, дожидаясь, когда веки начнут смыкаться.
Раньше ложиться не имело смысла: мысли полезут в голову, а он не хотел ни о чем думать.
С телевизором за те два года, что он его не смотрел, произошла какая-то важная перемена. Ни по одной программе, сколько ни щелкал, не услышал внятной русской речи. То есть отдельные слова прорывались, но не несущие смыслового содержания. В американских боевиках, которые крутили по двум программам, и в мыльных операх (по трем) – это еще было понятно, но когда наткнулся на новости – обнаружил то же самое: развязная девица с огромным декольте и накрашенная, как "Барби", бойко строчила по-английски с добавлением в особо эмоциональных местах отечественного сленга. Воспитанный в ранней юности уже на американской культуре, Егор из радостного щебетания дикторши кое-как уяснил, что в Москве за последние сутки произошло два новых взрыва в метро, прорвало канализацию на Манеже с выбросом на поверхность пяти мощных гейзеров (гейзеры показали, это впечатляло), а также на улице Сеченова обнаружили в мусорном баке несколько расчлененных детских трупиков, отчего у милиции возникло подозрение, что в городе снова объявился серийный маньяк по кличке "Чемберлен", которого, по данным того же МВД, казнили в прошлом году. Расчлененку демонстрировали, заводя камеру с разных направлений и со смаком укрупняя ракурс. Как раз на этом месте Егора, застывшего не донеся банку с пивом до рта, вывел из легкого шока стук в дверь. Егор крикнул: "Открыто!" – и в номере появился утренний коридорный в смокинге, пожилой и благообразный.
В гостиную не вошел, топтался на пороге.
– Объясните, пожалуйста, – попросил Егор, ткнув пальцем в экран, где в стоп-кадре застыла изуродованная детская головка. – Что это?
– Это телевизор, – сказал коридорный, – Если желаете, заменим на более крупный экран.
– Я не про то. Почему они все говорят по-английски?
Коридорный, в свою очередь, озадачился и сделал два шага вперед. Внезапно его печальное лицо прояснилось.
– Понимаю. Не всем гостям нравится. Администрация уже позаботилась об этом. Ведутся переговоры с немецкой фирмой "Телефункен". О подключении ихнего канала.
– А если я хочу послушать чего-нибудь по-русски?
– Шутите? Зачем вам это? Ничего хорошего все равно не скажут. Матерщина одна.
– И то верно. – Егор вырубил экран. – Вам-то что нужно?
Коридорный встрепенулся, на губах возникла добрая улыбка, как у старого моржа.
– Наш отель располагает большим набором услуг для развлечения гостей. Особенно если кто желает остренького… В мои обязанности входит ознакомить, так сказать… В прейскурант, сами изволите понимать, некоторые услуги не вписаны.
– Из-за налогов?
Коридорный склонился в легком поклоне.
– Имеет место и это, зачем скрывать… Так что ежели есть желание…
– Перечислите, пожалуйста.
Вместо перечисления служитель неожиданно хлопнул в ладоши, и в полуоткрытую дверь впорхнули две совсем юных девчушки в коротеньких черно-белых гимназических платьицах, за ними прибежал мальчуган лет десяти, рыжий, шустрый и голубоглазый. Вся троица под внезапно загудевшую откуда-то сверху музыку исполнила быстрый зажигательный танец и застыла посреди ковра в позе раскоряченных лягушек. Шесть наивных детских глаз уставились на Егора с непонятной, трогательной мольбой.
Он судорожно допил пиво. Спросил:
– Это что?
– Наша фирменная ночная услуга, – отрекомендовал коридорный вдруг задорно зазвучавшим голосом, – Трио бандуристов. Разумеется, на любителя… Ежели, допустим, легкая бессонница, усыпят кого угодно.
– Кыш! – Егор махнул рукой, отгоняя наваждение.
Детишек будто ветром сдуло.
– В принципе, – не смутившись продолжал коридорный. – Дамский товар держим на любой вкус, самый взыскательный. Любой комплекции, а также национальной принадлежности. Цены ниже средних. За барышом не гонимся. Нам главное, удовлетворить гостя.
– У меня невеста, – сказал Егор. – Мне женщины ни к чему.
– И это поправимо, – коридорный уже передвинулся в центр гостиной, глубокомысленно хмурился, превратившись из обыкновенного изворотливого гостиничного клерка в серьезного, философски настроенного человека, готового угодить не только делом, но и советом. – На цокольном этаже прекрасное казино, с приличными ставками. Отбор гостей только положительный.
Никакого уличного сброда, за этим строго следим…
Имеется сауна, бильярдные, клуб холостяков, а также морозильник.
– Морозильник?
Служитель неожиданно хихикнул в кулачок, стушевался и движением бровей вернул на лицо выражение глубокой, доброжелательной озабоченности.
– Не уверен, что вам это подойдет.
– И все же… Что такое "морозильник"?
– Там опять дамы… Немного садизма, немного хорошей музыки и вина. Все пристойно, без перебора. Летальных исходов не зарегистрировано. Во всяком случае, в этом месяце.
– Скажите, пожалуйста, уважаемый, вы где работали до отеля?
Вопрос оказался для коридорного неприятным, он гордо вскинул голову.
– У вас, извиняюсь, какие-то претензии?
– Чистое любопытство. У вас речь характерная, нравоучительная.
– Да, представьте себе, служил директором одной из московских школ. И не стыжусь этого.
– Чего же тут стыдиться, – удивился Егор. – Я сам давно ли мечтал быть студентом… Что ж, спасибо за информацию, но мне сегодня ничего не надо. Лягу спать.
– То есть никаких распоряжений?
– Совершенно никаких.
Бывший директор, похоже, растерялся, с минуту еще маячил в гостиной, качая головой и бессмысленно разводя руками, и лишь затем, пожелав спокойной ночи, удалился.
Глава 3
– Пока не повидаю Анюту, ничего делать не буду, – упрямо сказал он Мышкину, который сидел перед ним, развалившись в кресле, как на нарах, скрестив ноги, бодрый, улыбающийся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60