Доченьку ловят. Как уберечься?
– Мы ее спрячем, – успокоил Алеша.
Павел Павлович перехватил его на первом этаже:
– Случай безнадежный, батенька вы мой, но делаем все возможное. Современная методика, прекрасный уход, наилучшие медикаменты. Ей здесь хорошо, поверьте. Как она вам показалась?
– По-моему, абсолютно здорова. Можно выписывать.
Без затей сунул доктору в кармашек халата стодолларовую купюру.
– Великая просьба к вам, Павел Павлович. Не сегодня-завтра к ней заедет дочь. Пожалуйста, позвоните вот по этому телефону. Получите сразу пятьсот баксов.
Доктор покраснел:
– Дорогой вы мой, да за милую душу… Ради одного дружеского расположения…
Из машины Алеша связался со Вдовкиным:
– Женя, что нового?
Разбуженный банковский гений был немногословен:
– Ничего.
– Что же, вообще никто не звонил?
– Нет, не звонил.
– Хорошо, сиди дома, никуда не уходи.
– Да мне и некуда идти.
Алеша смотался в офис, где его ждала неотложная встреча. Сизокрылый француз, мсье Дюбуа, бывший Гриня Толубеев, по кличке Рикошет, бывший валютчик, бывший лагерный порученец, кайфовал в кабинете, дымя толстой гаванской сигарой и с брезгливой гримасой листая подшивку газеты "Президент". Десять лет назад, освободившись, Гриня удачно женился на французской подданной, беспечной туристке Натали Дюбуа и отбыл в свободный мир, но ни на минуту не разрывал коммерческую пуповину с родиной. Много воды утекло с тех пор, ныне Рикошет ворочал крупными капиталами по всему франкоязычному региону. Банковские сделки, трастовые операции – солидный бизнесмен с солидным акционерным обеспечением. Кто бы узнал в слегка обрюзгшем, элегантно одетом господине с барской повадкой лагерного живодера, смутьяна и прощелыгу. Но Алеша узнал, и они братски обнялись посреди кабинета.
– Люди меняются, – улыбнулся Гриня, сверкнув безупречной вставной челюстью, – а ты все такой же, Леха. Почем нынче "салатик"?
– По две шайбы за пару, – ответил Алеша, вспомнив, что натуральные зубы вышиб Рикошету невзначай Федор Кузьмич при первом неудачном знакомстве, когда тот попытался затырить у новичков лисью шапку.
Минувшей осенью мсье Дюбуа спроворил из Парижа поставку пяти вагонов марочного итальянского вина для нужд нарождающейся российской аристократии, но это была, конечно, мелочевка, хотя операция дала чистую прибыль в пятьсот тысяч долларов. Сегодня им предстояло вчерне обсудить наиважнейший вариант создания постоянных инвестиционных фондов прикрытия, но с самого начала разговор как-то не заладился.
– Да что с тобой? – не выдержал Рикошет, заметя, как Алеша в очередной раз неожиданно дернулся то ли к двери, то ли к окну. – Может, я не вовремя приехал?
– Почему не вовремя? Ты что, Гриня? Откладывать-то уж куда? – горячо возразил Михайлов, деловито передвинул поближе разложенные на столе бумаги и в ту же секунду почувствовал, что действительно неспособен заниматься никакими делами. Круглая благообразная подлая рожа старого бандита неизвестно зачем маячила перед глазами. Алеша расслабленно откинулся на стуле, мечтательно произнес:
– Впрочем, ты прав, братишка. На хрена нам сдались все эти вонючие фонды? Расскажи лучше, как у тебя с Натали?
– Что Натали?
– Ну, все же француженка, капиталистка – мылом не воняет, нет? Как с ней справляешься-то?
Мсье Дюбуа задумался, попыхивая сигарой и вежливо улыбаясь. Поведение Креста было подозрительным, но это могло объясняться несколькими причинами.
К примеру, Алеша был с крупного бодуна, что было на него не похоже. Второе, где-то ему прищемили хвост, что тоже вряд ли. Судя по сведениям, которые удалось собрать Рикошету перед поездкой, Крест оставался в Москве одним из ключевых финансовых авторитетов.
Самым вероятным было то, что по каким-то своим соображениям Алеша разочаровался именно в нем, в мсье Дюбуа, и за его спиной вел переговоры с более выгодными партнерами. В любом случае выяснять истинную причину следовало с предельной осторожностью: это тебе не Америка, это – родина.
Мгновенно сбросив груз забот, мсье Дюбуа радостно оскалился:
– Натали, говоришь? Да ничего, контактная бабенка. С меня пылинки сдувает. Но насчет ихней сексуальности – большое преувеличение. Скажу ответственно: любая наша краснопресненская телка любой француженке сто очков форы даст в постели. С англичанами еще хуже: те забухают в цикле. Одна утеха на Западе – метиски. Это – да, кайф. Подцепишь такую ягодку возле метро, как следует отпаришь, отмоешь…
– Я не про это, – перебил Михайлов. – Дети у вас есть?
– Представь себе, двое. Два пацаненка. Дань традиции. Дети, семья, респектабельность – все способствует бизнесу.
– Ну и как оно там, в родильных домах? Какие условия против наших? Говорят, не сравнить?
Рикошет по-настоящему испугался, под мышками просквозило. Дело оборачивалось серьезнее, чем он сперва подумал. Пора было уносить ноги. И лучше всего уносить их прямо в Париж. Шутки у Креста известные, после них ему одному бывает смешно.
– Хорошие условия, – сказал он. – У них вообще медицина на высоте.
– В чем это выражается? – еще ненатуральнее оживился Алеша. – Что же, у них там лежаки какие-нибудь модернизированные? Или клизмы с анашой?
Мсье Дюбуа сорвался. Побледневший, отложив сигару на краешек пепельницы, тихо произнес:
– Не крути, Крест! Если есть претензии, объясни.
Я же все-таки не фраер.
– Ты не так понял, – огорчился Алеша. – Мне действительно интересно. Я слышал, лекарство изобрели, совсем без боли баба рожает. Впендюрят в вену пять кубиков, очнется, а перед ней младенец гугукает.
Рикошет обессиленно сник в кресле:
– Скажи честно, Леха. Тебе Герка Шмудель на меня капнул? Да он же, сука продажная, сам на сто лимонов облажался и фирму подставил. Я там в доле не был. Хочешь, позвони прямо сейчас. Я ничего не боюсь, я чистый.
Алеша поглядел в окно. Денек развернулся сияющий, пронзительный. Такая сушь внезапно установилась по Москве, хоть плачь.
– Видишь ли, Гриня, у меня кое-какие неприятности. Давай вечерком посидим? Ты как? Давай поужинаем вместе. "Шанхай" тебя устроит?
"Неужели отпускает!" С огромным облегчением Рикошет наспех покидал в портфель бумаги.
– Оставь, – сказал Алеша. – Документы оставь. Может, днем выгадаю часок, прогляжу.
Старый товарищ по зоне послушно вывалил портфель на стол. Из кабинета выбрался будто на цыпочках.
Алеша набрал номер Башлыкова.
– Не только Насти нету, но и Губин жопой накрылся, – сообщил без всяких предисловий. – На тебя одна надежда, Башлыков. Поможешь – навеки твой слуга.
Башлыков со вчерашнего дня был в тягостном раздумье.
– Что предлагаешь? – спросил он.
– Елизара надо утихомирить. Пока он в дупле копошится, у нас спина открыта.
– Но где же все-таки твой Губин? Залудить-то вроде не мог?
– Губин объявится. Действуй, Башлыков.
– Попомни, Алеша, за такую рыбку щедро платить придется.
– Не груби, Башлыков. Действуй.
Из офиса Алеша сорвался домой. Пролетел по Москве, как на крыльях. Город в середине дня опустел, и Алеша ощущал себя невесомым. На ходу, у светофоров, перечитал Настану записку, потом порвал на клочки и белым веером выпустил в окошко. Упали дурные слова под колеса. Зачем она это затеяла, думал он. С ребенком понятная блажь, но зачем убегать? Мир так сер без нее.
Вдовкин сидел на кухне в привычном окружении – бутылка, закуска, стакан. Постаревший, опухший. Загадочная фигура. Когда-то поставил на орла, а выпала решка. С тех пор подохнуть не может и жить не в настроении. Один раз ему улыбнулась судьба, сдала козырного туза – Таню Плахову, да и ту смело в мусоропровод небытия. Кореш по несчастью. Алеша зажег газ, поставил чайник.
– Думаю, Женя, еще немного покеросинишь – и жди кондратия.
– Никакого кондратия. Окочурюсь враз.
– Не надейся на это. Будешь лежать истуканом и мычать. Овощем будешь.
– А сейчас я, по-твоему, кто? – с тяжким вздохом Евгений Петрович потянулся к родной бутылке. – Что ж про Настю не спросишь?
– Звонила?
– Только что, перед тобой.
Алеша почувствовал, как жилы напряглись.
– Где она?
– Не сказала.
– А что сказала?
Вдовкин нацедил себе граммов пятьдесят.
– Женя, не испытывай судьбу!
– Я ей передал, что ты переживаешь. Даже злишься немного.
Вдовкин наконец решился, опрокинул в раскаленное нутро первую дневную дозу. Сожмурил глазки, прислушался, куда юркнула. Алеша успокоился, больше не спешил, спешить было некуда.
– Первая рюмка как первый поцелуй, – объяснил Вдовкин. – Каждый раз не знаешь, чем кончится. То ли оплеухой, то ли любовью… Ты страдаешь, Михайлов, это хорошо. Возможно, скоро у меня появится приятный собутыльник.
– Наливай, – сказал Алеша. Выпили вместе водочки. Вдовкин заметил:
– Вот ты меня ругаешь за пьянство, а ведь я не пьяница.
– Кто же ты?
– Я честный русский интеллигент, не принимающий мерзостей вашей жизни. Но у меня нет сил бороться с ними. В каком-то смысле я хуже, чем алкаш, Мое пьянство – это бегство от борьбы. Своего рода дезертирство.
– Плюс к тому, что ты честный русский интеллигент, ты еще обыкновенный грабитель. Но и это не все.
Вдобавок ты убийца. Зачем Пятакова убил? Чем ты лучше нас? Тем, что больше книжек прочитал?
Вдовкин поднялся и выключил пофыркивающий чайник. Немного он был озадачен поворотом разговора.
Сколько раз убеждался, что с Алешей лучше не связываться, даже в споре. В любую минуту, не задумываясь, он наносил удар ниже пояса, И тем не менее, чего греха таить, Вдовкин крепко к нему привязался. Таинственная Алешина сущность манила, притягивала его, как ребенка манит темный зев пещеры. Без Алеши он теперь дня не мог прожить, как без чарки. Это диковинное, отчасти унизительное состояние сам себе Вдовкин объяснял распадом личностных структур на фоне социальных потрясений и запоя.
– Я Пятакова не убивал, – возразил он. – У нас была дуэль.
– Ага, конечно. Затолкали с Губиным в глотку ампулу – вот и вся дуэль. Заодно Петуха кокнули. Интеллигент! С вашим братом особенно надо держать ухо востро. Чуть зазеваешься – и нож в брюхе. Твой дружок, Губин, – тоже интеллигент? По уши в крови. Два сапога – пара. Если хочешь знать, Женечка, когда ты тут у меня неизвестно на каком основании поселился, я ведь ни одной ночки спокойно не спал. Уж думаю, не от страха ли и Настя сбежала. Тогда ее осуждать нельзя.
Вдовкин молча разлил водку.
– Кстати, о Насте, – Алеша улыбался, но взгляд был бесноватый. – Раз уж у вас завязались секреты, передай ей кое-что, когда встретитесь.
– Мы не собираемся встречаться.
– Да ладно тебе. Собираетесь – не собираетесь, я не в обиде. Ты только передай.
– Что передать?
– Скажи так. Если после того, как позвонит, через час не явится домой, перережу себе вены.
– Черный юмор, Алеша!
– Я по мелочевке не играю. Это ведь ей захотелось потягаться, кто кого крепче достанет.
Вдовкин махом опрокинул рюмку, сунул в губы сигарету. Растерянно моргал. В общем-то он не сомневался, что Алеша сделает, что обещал. Он всегда держал слово.
– Глупость какая-то несусветная…
– Не скажи, интеллигент. Это ты за свою поганую, пьяную жизнюшку цепляешься, как за мамкину титьку, мне своя недорога. Игровая, давно на кону…
Алеша самодовольно представил, как подыхает, истекая кровью, и освобождается от всего земного. Вот он, выход, вот оно, счастье, с белыми окнами в сад.
Представил еще, как Настя жутко содрогнется.
– Что с тобой, Михайлов? С одной рюмки повело?
– Надоела мышиная возня. Скучновато мне с вами, Женек. Наливай, не дрожи!..
Глава 21
Операцию Башлыков подготовил наспех, но больше всего его настораживал щенячий азарт Фомкина. Салага рвался на "мокряк", как на праздник. Башлыкову это было неприятно. Дурь из Фомкина поперла не ко времени. Убивать бандитов ему доводилось и прежде, но сегодняшний случай был особенный. Будучи романтиком, Коля Фомкин не считал бандитов вполне за людей, глубоко презирал всю нынешнюю обнаглевшую, воровскую, вооруженную шушеру, державшую масть по Москве, как на именинах у Пронькина; но одно дело влепить веселую пульку между глаз прущему на тебя, озверевшему дебилу с "Калашниковым" в руках, и совсем иное – пойти и хладнокровно укокошить доверчивого старикана, будь он хоть грешен, как сам сатана.
Казалось, Фомкин не чувствовал разницы, и это было плохо. Опасная душевная разболтанность. Когда обсуждали детали, паясничал и ерзал, точно девственница на медосмотре. Башлыков не выдержал:
– Честно скажу, Коля, было бы кем тебя заменить, заменил бы. Но заменить некем.
– Да не волнуйтесь так! Замочу старичка за милую душу.
– Еще раз так скажешь, вообще погоню из отряда.
Фомкин посерьезнел:
– Григорий Донатович, клянусь, все понимаю!
– Что понимаешь?
– Какого зверя берем.
– Не зверя, Коля, человека. У него папка с мамкой были, как и у тебя.
У Фомкина от удивления глаза полезли на лоб, но он и тут не сплоховал:
– Если так, давайте его усыновлять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Мы ее спрячем, – успокоил Алеша.
Павел Павлович перехватил его на первом этаже:
– Случай безнадежный, батенька вы мой, но делаем все возможное. Современная методика, прекрасный уход, наилучшие медикаменты. Ей здесь хорошо, поверьте. Как она вам показалась?
– По-моему, абсолютно здорова. Можно выписывать.
Без затей сунул доктору в кармашек халата стодолларовую купюру.
– Великая просьба к вам, Павел Павлович. Не сегодня-завтра к ней заедет дочь. Пожалуйста, позвоните вот по этому телефону. Получите сразу пятьсот баксов.
Доктор покраснел:
– Дорогой вы мой, да за милую душу… Ради одного дружеского расположения…
Из машины Алеша связался со Вдовкиным:
– Женя, что нового?
Разбуженный банковский гений был немногословен:
– Ничего.
– Что же, вообще никто не звонил?
– Нет, не звонил.
– Хорошо, сиди дома, никуда не уходи.
– Да мне и некуда идти.
Алеша смотался в офис, где его ждала неотложная встреча. Сизокрылый француз, мсье Дюбуа, бывший Гриня Толубеев, по кличке Рикошет, бывший валютчик, бывший лагерный порученец, кайфовал в кабинете, дымя толстой гаванской сигарой и с брезгливой гримасой листая подшивку газеты "Президент". Десять лет назад, освободившись, Гриня удачно женился на французской подданной, беспечной туристке Натали Дюбуа и отбыл в свободный мир, но ни на минуту не разрывал коммерческую пуповину с родиной. Много воды утекло с тех пор, ныне Рикошет ворочал крупными капиталами по всему франкоязычному региону. Банковские сделки, трастовые операции – солидный бизнесмен с солидным акционерным обеспечением. Кто бы узнал в слегка обрюзгшем, элегантно одетом господине с барской повадкой лагерного живодера, смутьяна и прощелыгу. Но Алеша узнал, и они братски обнялись посреди кабинета.
– Люди меняются, – улыбнулся Гриня, сверкнув безупречной вставной челюстью, – а ты все такой же, Леха. Почем нынче "салатик"?
– По две шайбы за пару, – ответил Алеша, вспомнив, что натуральные зубы вышиб Рикошету невзначай Федор Кузьмич при первом неудачном знакомстве, когда тот попытался затырить у новичков лисью шапку.
Минувшей осенью мсье Дюбуа спроворил из Парижа поставку пяти вагонов марочного итальянского вина для нужд нарождающейся российской аристократии, но это была, конечно, мелочевка, хотя операция дала чистую прибыль в пятьсот тысяч долларов. Сегодня им предстояло вчерне обсудить наиважнейший вариант создания постоянных инвестиционных фондов прикрытия, но с самого начала разговор как-то не заладился.
– Да что с тобой? – не выдержал Рикошет, заметя, как Алеша в очередной раз неожиданно дернулся то ли к двери, то ли к окну. – Может, я не вовремя приехал?
– Почему не вовремя? Ты что, Гриня? Откладывать-то уж куда? – горячо возразил Михайлов, деловито передвинул поближе разложенные на столе бумаги и в ту же секунду почувствовал, что действительно неспособен заниматься никакими делами. Круглая благообразная подлая рожа старого бандита неизвестно зачем маячила перед глазами. Алеша расслабленно откинулся на стуле, мечтательно произнес:
– Впрочем, ты прав, братишка. На хрена нам сдались все эти вонючие фонды? Расскажи лучше, как у тебя с Натали?
– Что Натали?
– Ну, все же француженка, капиталистка – мылом не воняет, нет? Как с ней справляешься-то?
Мсье Дюбуа задумался, попыхивая сигарой и вежливо улыбаясь. Поведение Креста было подозрительным, но это могло объясняться несколькими причинами.
К примеру, Алеша был с крупного бодуна, что было на него не похоже. Второе, где-то ему прищемили хвост, что тоже вряд ли. Судя по сведениям, которые удалось собрать Рикошету перед поездкой, Крест оставался в Москве одним из ключевых финансовых авторитетов.
Самым вероятным было то, что по каким-то своим соображениям Алеша разочаровался именно в нем, в мсье Дюбуа, и за его спиной вел переговоры с более выгодными партнерами. В любом случае выяснять истинную причину следовало с предельной осторожностью: это тебе не Америка, это – родина.
Мгновенно сбросив груз забот, мсье Дюбуа радостно оскалился:
– Натали, говоришь? Да ничего, контактная бабенка. С меня пылинки сдувает. Но насчет ихней сексуальности – большое преувеличение. Скажу ответственно: любая наша краснопресненская телка любой француженке сто очков форы даст в постели. С англичанами еще хуже: те забухают в цикле. Одна утеха на Западе – метиски. Это – да, кайф. Подцепишь такую ягодку возле метро, как следует отпаришь, отмоешь…
– Я не про это, – перебил Михайлов. – Дети у вас есть?
– Представь себе, двое. Два пацаненка. Дань традиции. Дети, семья, респектабельность – все способствует бизнесу.
– Ну и как оно там, в родильных домах? Какие условия против наших? Говорят, не сравнить?
Рикошет по-настоящему испугался, под мышками просквозило. Дело оборачивалось серьезнее, чем он сперва подумал. Пора было уносить ноги. И лучше всего уносить их прямо в Париж. Шутки у Креста известные, после них ему одному бывает смешно.
– Хорошие условия, – сказал он. – У них вообще медицина на высоте.
– В чем это выражается? – еще ненатуральнее оживился Алеша. – Что же, у них там лежаки какие-нибудь модернизированные? Или клизмы с анашой?
Мсье Дюбуа сорвался. Побледневший, отложив сигару на краешек пепельницы, тихо произнес:
– Не крути, Крест! Если есть претензии, объясни.
Я же все-таки не фраер.
– Ты не так понял, – огорчился Алеша. – Мне действительно интересно. Я слышал, лекарство изобрели, совсем без боли баба рожает. Впендюрят в вену пять кубиков, очнется, а перед ней младенец гугукает.
Рикошет обессиленно сник в кресле:
– Скажи честно, Леха. Тебе Герка Шмудель на меня капнул? Да он же, сука продажная, сам на сто лимонов облажался и фирму подставил. Я там в доле не был. Хочешь, позвони прямо сейчас. Я ничего не боюсь, я чистый.
Алеша поглядел в окно. Денек развернулся сияющий, пронзительный. Такая сушь внезапно установилась по Москве, хоть плачь.
– Видишь ли, Гриня, у меня кое-какие неприятности. Давай вечерком посидим? Ты как? Давай поужинаем вместе. "Шанхай" тебя устроит?
"Неужели отпускает!" С огромным облегчением Рикошет наспех покидал в портфель бумаги.
– Оставь, – сказал Алеша. – Документы оставь. Может, днем выгадаю часок, прогляжу.
Старый товарищ по зоне послушно вывалил портфель на стол. Из кабинета выбрался будто на цыпочках.
Алеша набрал номер Башлыкова.
– Не только Насти нету, но и Губин жопой накрылся, – сообщил без всяких предисловий. – На тебя одна надежда, Башлыков. Поможешь – навеки твой слуга.
Башлыков со вчерашнего дня был в тягостном раздумье.
– Что предлагаешь? – спросил он.
– Елизара надо утихомирить. Пока он в дупле копошится, у нас спина открыта.
– Но где же все-таки твой Губин? Залудить-то вроде не мог?
– Губин объявится. Действуй, Башлыков.
– Попомни, Алеша, за такую рыбку щедро платить придется.
– Не груби, Башлыков. Действуй.
Из офиса Алеша сорвался домой. Пролетел по Москве, как на крыльях. Город в середине дня опустел, и Алеша ощущал себя невесомым. На ходу, у светофоров, перечитал Настану записку, потом порвал на клочки и белым веером выпустил в окошко. Упали дурные слова под колеса. Зачем она это затеяла, думал он. С ребенком понятная блажь, но зачем убегать? Мир так сер без нее.
Вдовкин сидел на кухне в привычном окружении – бутылка, закуска, стакан. Постаревший, опухший. Загадочная фигура. Когда-то поставил на орла, а выпала решка. С тех пор подохнуть не может и жить не в настроении. Один раз ему улыбнулась судьба, сдала козырного туза – Таню Плахову, да и ту смело в мусоропровод небытия. Кореш по несчастью. Алеша зажег газ, поставил чайник.
– Думаю, Женя, еще немного покеросинишь – и жди кондратия.
– Никакого кондратия. Окочурюсь враз.
– Не надейся на это. Будешь лежать истуканом и мычать. Овощем будешь.
– А сейчас я, по-твоему, кто? – с тяжким вздохом Евгений Петрович потянулся к родной бутылке. – Что ж про Настю не спросишь?
– Звонила?
– Только что, перед тобой.
Алеша почувствовал, как жилы напряглись.
– Где она?
– Не сказала.
– А что сказала?
Вдовкин нацедил себе граммов пятьдесят.
– Женя, не испытывай судьбу!
– Я ей передал, что ты переживаешь. Даже злишься немного.
Вдовкин наконец решился, опрокинул в раскаленное нутро первую дневную дозу. Сожмурил глазки, прислушался, куда юркнула. Алеша успокоился, больше не спешил, спешить было некуда.
– Первая рюмка как первый поцелуй, – объяснил Вдовкин. – Каждый раз не знаешь, чем кончится. То ли оплеухой, то ли любовью… Ты страдаешь, Михайлов, это хорошо. Возможно, скоро у меня появится приятный собутыльник.
– Наливай, – сказал Алеша. Выпили вместе водочки. Вдовкин заметил:
– Вот ты меня ругаешь за пьянство, а ведь я не пьяница.
– Кто же ты?
– Я честный русский интеллигент, не принимающий мерзостей вашей жизни. Но у меня нет сил бороться с ними. В каком-то смысле я хуже, чем алкаш, Мое пьянство – это бегство от борьбы. Своего рода дезертирство.
– Плюс к тому, что ты честный русский интеллигент, ты еще обыкновенный грабитель. Но и это не все.
Вдобавок ты убийца. Зачем Пятакова убил? Чем ты лучше нас? Тем, что больше книжек прочитал?
Вдовкин поднялся и выключил пофыркивающий чайник. Немного он был озадачен поворотом разговора.
Сколько раз убеждался, что с Алешей лучше не связываться, даже в споре. В любую минуту, не задумываясь, он наносил удар ниже пояса, И тем не менее, чего греха таить, Вдовкин крепко к нему привязался. Таинственная Алешина сущность манила, притягивала его, как ребенка манит темный зев пещеры. Без Алеши он теперь дня не мог прожить, как без чарки. Это диковинное, отчасти унизительное состояние сам себе Вдовкин объяснял распадом личностных структур на фоне социальных потрясений и запоя.
– Я Пятакова не убивал, – возразил он. – У нас была дуэль.
– Ага, конечно. Затолкали с Губиным в глотку ампулу – вот и вся дуэль. Заодно Петуха кокнули. Интеллигент! С вашим братом особенно надо держать ухо востро. Чуть зазеваешься – и нож в брюхе. Твой дружок, Губин, – тоже интеллигент? По уши в крови. Два сапога – пара. Если хочешь знать, Женечка, когда ты тут у меня неизвестно на каком основании поселился, я ведь ни одной ночки спокойно не спал. Уж думаю, не от страха ли и Настя сбежала. Тогда ее осуждать нельзя.
Вдовкин молча разлил водку.
– Кстати, о Насте, – Алеша улыбался, но взгляд был бесноватый. – Раз уж у вас завязались секреты, передай ей кое-что, когда встретитесь.
– Мы не собираемся встречаться.
– Да ладно тебе. Собираетесь – не собираетесь, я не в обиде. Ты только передай.
– Что передать?
– Скажи так. Если после того, как позвонит, через час не явится домой, перережу себе вены.
– Черный юмор, Алеша!
– Я по мелочевке не играю. Это ведь ей захотелось потягаться, кто кого крепче достанет.
Вдовкин махом опрокинул рюмку, сунул в губы сигарету. Растерянно моргал. В общем-то он не сомневался, что Алеша сделает, что обещал. Он всегда держал слово.
– Глупость какая-то несусветная…
– Не скажи, интеллигент. Это ты за свою поганую, пьяную жизнюшку цепляешься, как за мамкину титьку, мне своя недорога. Игровая, давно на кону…
Алеша самодовольно представил, как подыхает, истекая кровью, и освобождается от всего земного. Вот он, выход, вот оно, счастье, с белыми окнами в сад.
Представил еще, как Настя жутко содрогнется.
– Что с тобой, Михайлов? С одной рюмки повело?
– Надоела мышиная возня. Скучновато мне с вами, Женек. Наливай, не дрожи!..
Глава 21
Операцию Башлыков подготовил наспех, но больше всего его настораживал щенячий азарт Фомкина. Салага рвался на "мокряк", как на праздник. Башлыкову это было неприятно. Дурь из Фомкина поперла не ко времени. Убивать бандитов ему доводилось и прежде, но сегодняшний случай был особенный. Будучи романтиком, Коля Фомкин не считал бандитов вполне за людей, глубоко презирал всю нынешнюю обнаглевшую, воровскую, вооруженную шушеру, державшую масть по Москве, как на именинах у Пронькина; но одно дело влепить веселую пульку между глаз прущему на тебя, озверевшему дебилу с "Калашниковым" в руках, и совсем иное – пойти и хладнокровно укокошить доверчивого старикана, будь он хоть грешен, как сам сатана.
Казалось, Фомкин не чувствовал разницы, и это было плохо. Опасная душевная разболтанность. Когда обсуждали детали, паясничал и ерзал, точно девственница на медосмотре. Башлыков не выдержал:
– Честно скажу, Коля, было бы кем тебя заменить, заменил бы. Но заменить некем.
– Да не волнуйтесь так! Замочу старичка за милую душу.
– Еще раз так скажешь, вообще погоню из отряда.
Фомкин посерьезнел:
– Григорий Донатович, клянусь, все понимаю!
– Что понимаешь?
– Какого зверя берем.
– Не зверя, Коля, человека. У него папка с мамкой были, как и у тебя.
У Фомкина от удивления глаза полезли на лоб, но он и тут не сплоховал:
– Если так, давайте его усыновлять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52