Номер всегда можно скрыть.
Но факт остается фактом – в барби увидели опасность для общества. Они могут убить кого угодно и тут же раствориться в своей общине, затеряться в нем песчинкой на морском берегу. И мы окажемся бессильны наказать виновного. Потому что закон не предусматривает, как поступать в таких случаях.
– И чем все закончилось?
– Дело помечено как закрытое, но не было ни ареста, ни приговора, ни обвиняемого. Заключили сделку, согласно которой стандартисты могут практиковать свою религию до тех пор, пока они не cмешиваются с остальными гражданами. И они обязаны оставаться в Энитауне. Я права? – она взглянула на барби.
– Да. Мы соблюдаем это соглашение.
– Не сомневаюсь. Большинство людей даже не подозревает, что вы здесь обитаете. Но теперь другой случай. Одна из барби убивает другую, да еще перед телекамерой… – Бах смолкла и задумалась. – Мне пришло в голову… минуточку. Погодите… – Собственные выводы ей не понравились. – Я вот о чем подумала. Убийство произошло на станции подземки. Это единственное место в Энитауне, которое сканируется муниципальной системой безопасности. А пятьдесят лет – долгий срок между убийствами, даже в таком маленьком… сколько, ты говорил, здесь живет людей, Джорге?
– Около семи тысяч. И я, кажется, знаю их всех.
Вейл провел весь день, сортируя барби. Судя по измерениям, сделанным на основе видеозаписи, рост убийцы находился у верхней границы допустимого предела.
– Так что? – обратилась Бах к барби. – Есть ли что-либо такое, что мне следует знать?
Женщина прикусила губу. Она явно не могла решиться.
– Ну же! Вы ведь сказали, что собираетесь мне помочь.
– Хорошо. За последний месяц было еще три убийства. Вы бы и о последнем ничего не узнали, не случись оно в том месте, куда допускаются посторонние. А на платформе в тот момент находились торговые агенты поставщиков. Они-то и сообщили в полицию. Мы ничего не сумели сделать…
– Но почему вы хотели скрыть преступление?
– Разве это не очевидно? Мы живем, постоянно помня о преследовании. И мы не хотим считаться угрозой для других. Мы хотим выглядеть миролюбивыми – а это действительно так – и предпочитаем решать проблемы нашей общины внутри самой общины. С помощью божественного согласия.
Бах знала, что ничего не добьется, двигаясь в этом направлении. И решила вернуть разговор к предыдущим убийствам.
– Расскажите мне все, что знаете. Кто был убит, и есть ли у вас предположения о мотиве? Или же мне следует поговорить с кем-то еще? – Тут ей пришла в голову неприятная мысль, и Бах удивилась, почему не задала этот вопрос раньше: – Вы ведь та самая личность, с кем я вчера разговаривала? Погодите, я перефразирую. Вы то самое тело… то есть это тело передо мной…
– Мы поняли вопрос, – ответила барби. – Да, вы правы. Мы… Я та самая, с кем вы говорили. – Она буквально выдавила из себя личное местоимение, внутренне негодуя. – Мы были… Я была выбрана как компонент для общения с вами, поскольку на уравнивании было решено, что это дело необходимо уладить. Это тело было… я была избрана для общения с вами в качестве наказания.
– Вы можете не произносить «я», если это трудно.
– О, спасибо!
– В наказание за что?
– За… склонность к индивидуализму. На уравнивании мы говорили слишком лично – в пользу сотрудничества с вами. Политическая необходимость. Многие желали продолжать придерживаться наших священных принципов, невзирая на любые последствия. Мы разделились, и это породило в нашем организме плохие ощущения, болезнь. Это тело высказалось и было наказано – назначением… индивидуальным… для общения с вами.
Женщина отводила глаза. Ее лицо пылало от стыда.
– Этому телу было поручено назвать вам свой серийный номер. И когда вы придете сюда снова, вам нужно будет вызвать номер 23900.
Бах записала номер.
– Хорошо. Что вы можете сказать о возможном мотиве? Считаете ли вы, что все убийства были совершены одним и тем же… компонентом?
– Мы не знаем. Мы еще менее способны выделить индивидуума из группы, чем вы. Но мы очень напуганы. Нам страшно.
– Есть ли у вас основания полагать, что жертвы были… можно ли так выразиться, известны убийце? Или же они были выбраны случайно?
Бах надеялась, что это не так. Преступников, убивающих бессистемно, поймать труднее всего; не имея мотива, тяжело связать убийцу с жертвой и выделить кого-то одного, просеивая тысячи подозреваемых. В случае с барби проблема становилась гораздо сложнее. В квадрате. Даже в кубе.
– Мы этого не знаем.
Бах вздохнула:
– Я хочу встретиться со свидетелями преступления.
Вскоре к ней привели тринадцать барби. Бах намеревалась тщательно допросить их и проверить, совпадают ли их рассказы и не изменились ли они за прошедшее время.
Она усадила барби, стала вызывать по очереди и почти немедленно наткнулась на каменную стену. У нее ушло несколько минут на то, чтобы увидеть проблему – несколько наполненных отчаянием минут, потраченных на попытку установить, кто из барби разговаривал с офицером полиции первой, кто оказался второй, и так далее.
– Погодите. Слушайте внимательно. Присутствовало ли это тело физически в момент преступления? И видели ли эти глаза, что произошло?
Бабри нахмурилась:
– Нет. Но разве это имеет значение?
– Для меня имеет, детка. Эй, двадцать три тысячи! Вызванная барби просунула голову в приоткрытую дверь.
– Мне нужны те, кто там действительно был. А не тринадцать барби, выбранных наугад.
– Но эта история известна всем.
Бах потратила еще пять минут, объясняя, в чем разница, потом прождала еще час, пока 23900 отыскивала настоящих свидетелей.
И она вновь уперлась в каменную стену. Все тринадцать дали абсолютно идентичные показания. Бах знала, что такое невозможно. Свидетели описывают увиденное по-разному. Он выставляют себя героями, выдумывают события, происходившие до или после случившегося, меняют последовательность эпизодов и толкуют их на свой лад. Но только не барби. Бах билась целый час, пытаясь вытрясти из одной барби показания. Тщетно. Она наткнулась на «договор» – барби обсудили ситуацию, создали некую версию событий, а затем объявили ее истиной. Вполне возможно, что этот рассказ в какой-то степени соответствовал действительности, но толку от него не оказалось никакого. Бах требовались противоречия, чтобы вцепиться в них, но таковых не оказалось.
И, что хуже всего, она не сомневалась: никто ей не лжет. Если бы она допросила тринадцать выхваченных наугад барби, то услышала бы те же самые ответы. И каждая из барби считала бы, что оказалась на месте убийства, потому что кто-то из общины был там и рассказал остальным. Что произошло с одной, произошло со всеми.
Выбор вариантов действий таял на глазах. Бах отпустила свидетельниц, вызвала 23900 и предложила сесть. Потом заговорила, загибая пальцы:
– Первое. У вас есть личные вещи погибшей?
– У нас нет частной собственности. Бах кивнула.
– Второе. Вы можете отвести меня в ее комнату?
– Мы все спим в любой комнате, которая вечером оказывается свободной. У нас нет…
– Понятно. Третье. Ее друзья или коллеги… – Бах потерла лоб. – Так, про это забудем. Четвертое. Какая у нее была работа? И где она работала?
– Все работы здесь взаимозаменяемые. Мы делаем то, что требуется в настоящий момент.
– Понятно! – взорвалась Бах. Она встала и принялась расхаживать. – Ну что, черт побери, мне делать в такой ситуации? Мне попросту не с чем работать, ни единой зацепочки. Невозможно понять, почему ее убили, невозможно установить убийцу, невозможно… Проклятие! Так что же мне делать?
– Мы и не ждем от вас каких-либо действий, – негромко проговорила барби. – Мы не просили вас приезжать. И нам очень хочется, чтобы вы поскорее уехали.
Охваченная злостью, Бах застыла на месте. Потом поймала взгляд Вейла и дернула головой в сторону двери.
– Пошли отсюда.
Вейл молча вышел следом за Анной-Луизой и торопливо зашагал, догоняя ее.
Они дошли до станции, и Бах остановилась возле поджидающей их капсулы. Лейтенант тяжело опустилась на скамью, подперла руками подбородок и принялась наблюдать за барби, по-муравьиному суетящимися на погрузочной платформе.
– Есть идеи?
Вейл покачал головой, уселся рядом, снял форменную шапочку и вытер вспотевший лоб.
– Они поддерживают здесь слишком высокую температуру, – сказал он.
Бах кивнула, не прислушиваясь к его словам. Она наблюдала за группой барби, от которой отделились двое, направляясь в их сторону. Обе смеялись, словно над какой-то шуткой, и смотрели прямо на Анну-Луизу. Внезапно одна сунула руку под блузу и выхватила длинный сверкающий стальной нож. Одним плавным движением она вонзила его в живот соседки и рванула лезвие вверх – с такой силой, что та даже слегка приподнялась. Та, которую ударили ножом, первую секунду удивленно смотрела вниз, наблюдая с открытым ртом, как нож потрошит ее, словно рыбу. Потом ее глаза распахнулись, она с ужасом уставилась на убийцу и медленно опустилась на колени, вцепившись в рукоятку ножа. Хлынувшая кровь уже пропитала ее белую униформу.
– Остановите ее! – крикнула Бах. Стряхнув охвативший ее в первый момент паралич, она помчалась по платформе. Происходящее очень напоминало запись предыдущего убийства.
Она находилась метрах в сорока от убийцы. Та убегала неторопливой трусцой. Бах пробежала мимо раненой барби – та сейчас лежала на боку, почти с нежностью держась за рукоятку ножа и свернувшись калачиком вокруг источника боли. Анна-Луиза ткнула кнопку тревоги на коммуникаторе, оглянулась, увидела Вейла, стоящего на коленях возле истекающей кровью барби, снова посмотрела вперед… и увидела мельтешение бегущих фигур. За кем она гналась? За кем?
Она схватила одну из барби – ту, которая вроде бы находилась в том же месте и бежала туда же, что и убийца. Лейтенант развернула барби и сильно ударила ее по шее ребром ладони. Барби упала, а Бах в этом время пыталась уследить за остальными. Они двигались в обоих направлениях – кто-то убегал, а кто-то спешил на грузовую платформу к месту убийства. Глазам Анны-Луизы предстало безумное зрелище, полное криков, воплей и мельтешения.
Бах опустилась на колени подле неподвижной фигуры и защелкнула наручники.
Потом подняла взгляд и увидела море лиц. Одинаковых.
***
Комиссар приглушил свет и вместе с Бах и Вейлом повернулся к большому экрану в дальнем конце комнаты. У экрана стояла эксперт департамента полиции с указкой в руке. Включили запись.
– Вот они, – сказала женщина, наведя на двух барби кончик длинной указки. Сейчас это были лишь фигурки на периферии толпы, двигающиеся в сторону камеры. – Это жертва, а подозреваемая справа от нее.
Еще раз просмотрели сцену убийства. Бах поморщилась, заметив, как поздно она среагировала. В ее пользу говорило лишь то, что Вейл отреагировал чуточку медленнее.
– Лейтенант Бах начинает перемещаться в эту сторону. Подозреваемая убегает, пытаясь скрыться в толпе. Если вы заметили, то она наблюдает за лейтенантом через плечо. Вот этот момент. Смотрите. – Эксперт остановила кадр. – Лейтенант утратила визуальный контакт. Подозреваемая срывает пластиковые перчатки, которые надела, чтобы не испачкать руки кровью. Бросает, перемещается наискосок в сторону. Лейтенант оборачивается и, как мы теперь видим, начинает преследовать уже другую.
Бах с каким-то извращенным восхищением наблюдала, как ее фигурка на экране проводит захват барби (но, увы, не той), а настоящая убийца стоит всего лишь в метре от нее справа. Запись снова пустили с нормальной скоростью, и Бах, не моргая, вглядывалась в убийцу, пока у нее от напряжения не заслезились глаза. Уж теперь она ее не упустит.
– Поразительно смелая особа. Она еще целых двадцать минут не уходила с места преступления.
Бах увидела, как она сама на экране помогает медикам перенести раненую барби в капсулу. Убийца при этом стояла возле локтя Анны-Луизы, почти касаясь ее.
Руки Бах покрылись гусиной кожей. Она вспомнила тошнотворное чувство страха, охватившее ее, когда она опустилась на колени возле раненой женщины. «Убийцей может оказаться любая из них. Например, та, что стоит у меня за спиной…»
Тогда она достала оружие, встала спиной к стене и не сходила с места, пока через несколько минут не прибыло подкрепление.
Комиссар подал знак. Включили свет.
– Докладывайте, что у вас есть, – велел он.
Бах взглянула на Вейла, раскрыла свой блокнот и стала читать:
– Сержант Вейл смог установить контакт с пострадавшей незадолго до прибытия медиков. Он спросил ее, известно ли ей что-либо, способное помочь идентификации нападавшей. Пострадавшая ответила отрицательно, добавив лишь, что это была «гнев». Пояснить не смогла. Далее цитирую из рапорта, написанного сержантом Вейлом немедленно после этого разговора: «Больно, мне так больно. Я умираю… умираю». Я сказал ей, что помощь уже в пути. Она ответила: «Я умираю». Далее пострадавшая потеряла сознание, и я попросил рубашку у кого-нибудь из наблюдавших за нами, чтобы остановить кровь.
1 2 3 4 5 6
Но факт остается фактом – в барби увидели опасность для общества. Они могут убить кого угодно и тут же раствориться в своей общине, затеряться в нем песчинкой на морском берегу. И мы окажемся бессильны наказать виновного. Потому что закон не предусматривает, как поступать в таких случаях.
– И чем все закончилось?
– Дело помечено как закрытое, но не было ни ареста, ни приговора, ни обвиняемого. Заключили сделку, согласно которой стандартисты могут практиковать свою религию до тех пор, пока они не cмешиваются с остальными гражданами. И они обязаны оставаться в Энитауне. Я права? – она взглянула на барби.
– Да. Мы соблюдаем это соглашение.
– Не сомневаюсь. Большинство людей даже не подозревает, что вы здесь обитаете. Но теперь другой случай. Одна из барби убивает другую, да еще перед телекамерой… – Бах смолкла и задумалась. – Мне пришло в голову… минуточку. Погодите… – Собственные выводы ей не понравились. – Я вот о чем подумала. Убийство произошло на станции подземки. Это единственное место в Энитауне, которое сканируется муниципальной системой безопасности. А пятьдесят лет – долгий срок между убийствами, даже в таком маленьком… сколько, ты говорил, здесь живет людей, Джорге?
– Около семи тысяч. И я, кажется, знаю их всех.
Вейл провел весь день, сортируя барби. Судя по измерениям, сделанным на основе видеозаписи, рост убийцы находился у верхней границы допустимого предела.
– Так что? – обратилась Бах к барби. – Есть ли что-либо такое, что мне следует знать?
Женщина прикусила губу. Она явно не могла решиться.
– Ну же! Вы ведь сказали, что собираетесь мне помочь.
– Хорошо. За последний месяц было еще три убийства. Вы бы и о последнем ничего не узнали, не случись оно в том месте, куда допускаются посторонние. А на платформе в тот момент находились торговые агенты поставщиков. Они-то и сообщили в полицию. Мы ничего не сумели сделать…
– Но почему вы хотели скрыть преступление?
– Разве это не очевидно? Мы живем, постоянно помня о преследовании. И мы не хотим считаться угрозой для других. Мы хотим выглядеть миролюбивыми – а это действительно так – и предпочитаем решать проблемы нашей общины внутри самой общины. С помощью божественного согласия.
Бах знала, что ничего не добьется, двигаясь в этом направлении. И решила вернуть разговор к предыдущим убийствам.
– Расскажите мне все, что знаете. Кто был убит, и есть ли у вас предположения о мотиве? Или же мне следует поговорить с кем-то еще? – Тут ей пришла в голову неприятная мысль, и Бах удивилась, почему не задала этот вопрос раньше: – Вы ведь та самая личность, с кем я вчера разговаривала? Погодите, я перефразирую. Вы то самое тело… то есть это тело передо мной…
– Мы поняли вопрос, – ответила барби. – Да, вы правы. Мы… Я та самая, с кем вы говорили. – Она буквально выдавила из себя личное местоимение, внутренне негодуя. – Мы были… Я была выбрана как компонент для общения с вами, поскольку на уравнивании было решено, что это дело необходимо уладить. Это тело было… я была избрана для общения с вами в качестве наказания.
– Вы можете не произносить «я», если это трудно.
– О, спасибо!
– В наказание за что?
– За… склонность к индивидуализму. На уравнивании мы говорили слишком лично – в пользу сотрудничества с вами. Политическая необходимость. Многие желали продолжать придерживаться наших священных принципов, невзирая на любые последствия. Мы разделились, и это породило в нашем организме плохие ощущения, болезнь. Это тело высказалось и было наказано – назначением… индивидуальным… для общения с вами.
Женщина отводила глаза. Ее лицо пылало от стыда.
– Этому телу было поручено назвать вам свой серийный номер. И когда вы придете сюда снова, вам нужно будет вызвать номер 23900.
Бах записала номер.
– Хорошо. Что вы можете сказать о возможном мотиве? Считаете ли вы, что все убийства были совершены одним и тем же… компонентом?
– Мы не знаем. Мы еще менее способны выделить индивидуума из группы, чем вы. Но мы очень напуганы. Нам страшно.
– Есть ли у вас основания полагать, что жертвы были… можно ли так выразиться, известны убийце? Или же они были выбраны случайно?
Бах надеялась, что это не так. Преступников, убивающих бессистемно, поймать труднее всего; не имея мотива, тяжело связать убийцу с жертвой и выделить кого-то одного, просеивая тысячи подозреваемых. В случае с барби проблема становилась гораздо сложнее. В квадрате. Даже в кубе.
– Мы этого не знаем.
Бах вздохнула:
– Я хочу встретиться со свидетелями преступления.
Вскоре к ней привели тринадцать барби. Бах намеревалась тщательно допросить их и проверить, совпадают ли их рассказы и не изменились ли они за прошедшее время.
Она усадила барби, стала вызывать по очереди и почти немедленно наткнулась на каменную стену. У нее ушло несколько минут на то, чтобы увидеть проблему – несколько наполненных отчаянием минут, потраченных на попытку установить, кто из барби разговаривал с офицером полиции первой, кто оказался второй, и так далее.
– Погодите. Слушайте внимательно. Присутствовало ли это тело физически в момент преступления? И видели ли эти глаза, что произошло?
Бабри нахмурилась:
– Нет. Но разве это имеет значение?
– Для меня имеет, детка. Эй, двадцать три тысячи! Вызванная барби просунула голову в приоткрытую дверь.
– Мне нужны те, кто там действительно был. А не тринадцать барби, выбранных наугад.
– Но эта история известна всем.
Бах потратила еще пять минут, объясняя, в чем разница, потом прождала еще час, пока 23900 отыскивала настоящих свидетелей.
И она вновь уперлась в каменную стену. Все тринадцать дали абсолютно идентичные показания. Бах знала, что такое невозможно. Свидетели описывают увиденное по-разному. Он выставляют себя героями, выдумывают события, происходившие до или после случившегося, меняют последовательность эпизодов и толкуют их на свой лад. Но только не барби. Бах билась целый час, пытаясь вытрясти из одной барби показания. Тщетно. Она наткнулась на «договор» – барби обсудили ситуацию, создали некую версию событий, а затем объявили ее истиной. Вполне возможно, что этот рассказ в какой-то степени соответствовал действительности, но толку от него не оказалось никакого. Бах требовались противоречия, чтобы вцепиться в них, но таковых не оказалось.
И, что хуже всего, она не сомневалась: никто ей не лжет. Если бы она допросила тринадцать выхваченных наугад барби, то услышала бы те же самые ответы. И каждая из барби считала бы, что оказалась на месте убийства, потому что кто-то из общины был там и рассказал остальным. Что произошло с одной, произошло со всеми.
Выбор вариантов действий таял на глазах. Бах отпустила свидетельниц, вызвала 23900 и предложила сесть. Потом заговорила, загибая пальцы:
– Первое. У вас есть личные вещи погибшей?
– У нас нет частной собственности. Бах кивнула.
– Второе. Вы можете отвести меня в ее комнату?
– Мы все спим в любой комнате, которая вечером оказывается свободной. У нас нет…
– Понятно. Третье. Ее друзья или коллеги… – Бах потерла лоб. – Так, про это забудем. Четвертое. Какая у нее была работа? И где она работала?
– Все работы здесь взаимозаменяемые. Мы делаем то, что требуется в настоящий момент.
– Понятно! – взорвалась Бах. Она встала и принялась расхаживать. – Ну что, черт побери, мне делать в такой ситуации? Мне попросту не с чем работать, ни единой зацепочки. Невозможно понять, почему ее убили, невозможно установить убийцу, невозможно… Проклятие! Так что же мне делать?
– Мы и не ждем от вас каких-либо действий, – негромко проговорила барби. – Мы не просили вас приезжать. И нам очень хочется, чтобы вы поскорее уехали.
Охваченная злостью, Бах застыла на месте. Потом поймала взгляд Вейла и дернула головой в сторону двери.
– Пошли отсюда.
Вейл молча вышел следом за Анной-Луизой и торопливо зашагал, догоняя ее.
Они дошли до станции, и Бах остановилась возле поджидающей их капсулы. Лейтенант тяжело опустилась на скамью, подперла руками подбородок и принялась наблюдать за барби, по-муравьиному суетящимися на погрузочной платформе.
– Есть идеи?
Вейл покачал головой, уселся рядом, снял форменную шапочку и вытер вспотевший лоб.
– Они поддерживают здесь слишком высокую температуру, – сказал он.
Бах кивнула, не прислушиваясь к его словам. Она наблюдала за группой барби, от которой отделились двое, направляясь в их сторону. Обе смеялись, словно над какой-то шуткой, и смотрели прямо на Анну-Луизу. Внезапно одна сунула руку под блузу и выхватила длинный сверкающий стальной нож. Одним плавным движением она вонзила его в живот соседки и рванула лезвие вверх – с такой силой, что та даже слегка приподнялась. Та, которую ударили ножом, первую секунду удивленно смотрела вниз, наблюдая с открытым ртом, как нож потрошит ее, словно рыбу. Потом ее глаза распахнулись, она с ужасом уставилась на убийцу и медленно опустилась на колени, вцепившись в рукоятку ножа. Хлынувшая кровь уже пропитала ее белую униформу.
– Остановите ее! – крикнула Бах. Стряхнув охвативший ее в первый момент паралич, она помчалась по платформе. Происходящее очень напоминало запись предыдущего убийства.
Она находилась метрах в сорока от убийцы. Та убегала неторопливой трусцой. Бах пробежала мимо раненой барби – та сейчас лежала на боку, почти с нежностью держась за рукоятку ножа и свернувшись калачиком вокруг источника боли. Анна-Луиза ткнула кнопку тревоги на коммуникаторе, оглянулась, увидела Вейла, стоящего на коленях возле истекающей кровью барби, снова посмотрела вперед… и увидела мельтешение бегущих фигур. За кем она гналась? За кем?
Она схватила одну из барби – ту, которая вроде бы находилась в том же месте и бежала туда же, что и убийца. Лейтенант развернула барби и сильно ударила ее по шее ребром ладони. Барби упала, а Бах в этом время пыталась уследить за остальными. Они двигались в обоих направлениях – кто-то убегал, а кто-то спешил на грузовую платформу к месту убийства. Глазам Анны-Луизы предстало безумное зрелище, полное криков, воплей и мельтешения.
Бах опустилась на колени подле неподвижной фигуры и защелкнула наручники.
Потом подняла взгляд и увидела море лиц. Одинаковых.
***
Комиссар приглушил свет и вместе с Бах и Вейлом повернулся к большому экрану в дальнем конце комнаты. У экрана стояла эксперт департамента полиции с указкой в руке. Включили запись.
– Вот они, – сказала женщина, наведя на двух барби кончик длинной указки. Сейчас это были лишь фигурки на периферии толпы, двигающиеся в сторону камеры. – Это жертва, а подозреваемая справа от нее.
Еще раз просмотрели сцену убийства. Бах поморщилась, заметив, как поздно она среагировала. В ее пользу говорило лишь то, что Вейл отреагировал чуточку медленнее.
– Лейтенант Бах начинает перемещаться в эту сторону. Подозреваемая убегает, пытаясь скрыться в толпе. Если вы заметили, то она наблюдает за лейтенантом через плечо. Вот этот момент. Смотрите. – Эксперт остановила кадр. – Лейтенант утратила визуальный контакт. Подозреваемая срывает пластиковые перчатки, которые надела, чтобы не испачкать руки кровью. Бросает, перемещается наискосок в сторону. Лейтенант оборачивается и, как мы теперь видим, начинает преследовать уже другую.
Бах с каким-то извращенным восхищением наблюдала, как ее фигурка на экране проводит захват барби (но, увы, не той), а настоящая убийца стоит всего лишь в метре от нее справа. Запись снова пустили с нормальной скоростью, и Бах, не моргая, вглядывалась в убийцу, пока у нее от напряжения не заслезились глаза. Уж теперь она ее не упустит.
– Поразительно смелая особа. Она еще целых двадцать минут не уходила с места преступления.
Бах увидела, как она сама на экране помогает медикам перенести раненую барби в капсулу. Убийца при этом стояла возле локтя Анны-Луизы, почти касаясь ее.
Руки Бах покрылись гусиной кожей. Она вспомнила тошнотворное чувство страха, охватившее ее, когда она опустилась на колени возле раненой женщины. «Убийцей может оказаться любая из них. Например, та, что стоит у меня за спиной…»
Тогда она достала оружие, встала спиной к стене и не сходила с места, пока через несколько минут не прибыло подкрепление.
Комиссар подал знак. Включили свет.
– Докладывайте, что у вас есть, – велел он.
Бах взглянула на Вейла, раскрыла свой блокнот и стала читать:
– Сержант Вейл смог установить контакт с пострадавшей незадолго до прибытия медиков. Он спросил ее, известно ли ей что-либо, способное помочь идентификации нападавшей. Пострадавшая ответила отрицательно, добавив лишь, что это была «гнев». Пояснить не смогла. Далее цитирую из рапорта, написанного сержантом Вейлом немедленно после этого разговора: «Больно, мне так больно. Я умираю… умираю». Я сказал ей, что помощь уже в пути. Она ответила: «Я умираю». Далее пострадавшая потеряла сознание, и я попросил рубашку у кого-нибудь из наблюдавших за нами, чтобы остановить кровь.
1 2 3 4 5 6