В конце концов, он ведь всего лишь исполнил просьбу…
Друиды переглянулись. Март покраснел и сделал шаг назад.
– Я первым в эту могилу не полезу, – покачал он головой.
– Сначала спущусь я, а потом – вы за мной, – быстро сказал Травник и принялся вынимать из походного мешка моток веревки с крюком на конце. Отмотав кусок подлиннее, он как заправский рыболов опустил веревку в глубину усыпальницы, поводил там, словно по дну, что-то нащупывая, после чего вытянул крюк и резко опустил веревку вниз. Из отверстия явственно послышался звонкий стук железа о железо.
– Неглубоко, – констатировал Травник. – Самое большое – с тебя будет, – и он указал на Эгле. После чего легко перекинул ноги через края усыпальницы и мягко и пружинисто спрыгнул вниз.
– А если там кол? – Марта от этой мысли даже всего передернуло.
– Спускайтесь, – послышалось снизу. – Тут даже светло.
Эгле решительно оттеснила явно робеющего при виде открытой гробницы Марта и грациозно спрыгнула. Збышек пробормотал себе что-то обиженно под нос и, кряхтя, полез вслед за ней.
Пока друиды спускались в свой очередной подземный ход, над раскрытой книгой пронеслось легкое, неслышное дуновение. После чего от страниц воскурился легкий дымок – это медленно тлели буквы. Через несколько минут текст исчез, и на страницах фолианта остались только два больших темных пятна.
ГЛАВА 5
ПРАВИЛА СОЦВЕТИЙ
Два существа стояли в заснеженном лесу друг против друга. Один из них был человеком, высоким крепким мужчиной, несмотря на долгие годы, что стояли за его плечами тенью великих испытаний души и трудных лишений тела. Другой был духом, бесплотной тенью, уже почти не сохранившей память о человеческом естестве, но свыкшейся с воздухом и огнем, что скрыт от глаз человеческих, и которым пронизано небо над каждым из нас. Один из них не был собой в привычном смысле слова, а другому предстояло обрести себя вновь. И странно, что один страстно желал этого, а другой в глубине своей обнаженной перед всеми ветрами и течениями души страшился этого и не был в уверенности от того, справедливо ли решение, к которому давно уже пришел его наставник.
– Понимаешь, Камерон…
Рагнар смотрел на своего учителя, человека, которого он почитал превыше всех на свете, и отражался в его глазах высоким столбиком тумана, что по какой-то непостижимой прихоти природы или иных сил не желал ни подняться в небо, ни опуститься наземь, чтобы впитаться в снег и остаться в нем навсегда. А навсегда – это для снега значит – до будущей весны.
«Так вот что меня ждет», – думал Камерон, силясь разглядеть в клубах тумана черты лица, очертания фигуры, хоть что-то, имеющее облик прежнего Рагнара, того, кого он знал и любил как сына, которого ему не дала превратная судьба.
– Понимаешь, Рагнар…
Камерон смотрел куда-то вдаль, в какие-то, как казалось Рагнару, одному ему видимые небесные глубины. Рагнар так давно уже не видел своего наставника, и ему показалось, что с тех пор друид глубоко и уже как-то совсем безнадежно состарился. И от того, как глубоко ввалились его глаза, как высохла кожа на руках, какие борозды пролегли по щекам под влиянием то ли всесильного времени, то ли иссушающего действия магии, Рагнар на миг глубоко и всерьез усомнился в том, что они сейчас должны были совершить.
– В жизни бывает немало примеров тому, как рушатся привычные рамки и устоявшиеся представления. Правила Цветов гласят: все цвета равны, и слабые, легкие цвета порой могут оказаться на неожиданной высоте в столкновении с более сильными и тяжелыми. Но Правила Соцветий утверждают, что некогда были старые, первозданные цвета, и это говорит о том, что есть Цвета более древние, а есть – более молодые.
– Ты рассказывал мне об этом, Камерон, – ответил дух и склонил невидимую голову. – Помнится, я еще выспрашивал у тебя, что это за Цвета, а ты ответил, что этого не знает никто. А я еще по глупости подумал, что ты утаиваешь от меня нечто, что еще было рано или вовсе не положено знать ученику моего ранга.
– Да, разумеется, – согласился друид. – И еще я помню, как однажды ты спросил меня, почему нельзя смешивать древний цвет с более молодым. Сейчас, пожалуй, я уже смогу дать тебе ответ.
Старый друид поднял к небу невеселый взгляд, улыбнулся какой-то из самых маленьких невидимых звезд и простер руки к тому месту, где сейчас обретался несчастный дух.
– Видишь ли, мой мальчик! Все дело в том, что Учитель никогда не должен переживать своих учеников. Иначе разрушится связь времен. Об этом нам говорят потаенные магические Правила Соцветий, если хорошенько вдуматься в свод этих странных и неясных древних постулатов. Я – это более старый цвет, ты – молодой. Ты ведь видишь, как твое тело уже начало медленный, но неуклонный пусть к старению.
Дух промолчал, но старик саркастически улыбнулся.
– Мы попытались сделать то, что разрешают делать Правила Цветов – заменить цвета один на другой. Но Правила Цветов – это всегда путь к Правилам Соцветий, и истинные мудрецы вечно проходят один и тот же, но в то же время и – вечно разный путь от одного свода Правил к другому. И всякий раз, мой друг, всякий раз они обретают новую мудрость и приобщаются к неслыханным доселе откровениям. Цвета можно заменять, поэтому мы и сумели удержаться на шаткой грани бытия и небытия после того, что сотворили друг с другом. Но возможно заменять лишь Цвета одного порядка, одного возраста, одного мира. В противном случае случится непредсказуемое, а я всегда сторонился тайн и странностей и своих учеников стремился воспитать так, чтобы они стремились отыскать разгадки своих тайн непременно и, прежде всего – в Простом.
– Ты еще находишь в себе силы шутить, Учитель, – прошелестел дух, но Камерон горько покачал головой в ответ.
– Мы думали, что обманули всех своих врагов, и в особенности – самых злейших. На самом же деле все это время, боюсь, мы обманывались сами. Потому пришло время исправить нашу ошибку, и пусть хотя бы в этом мы будем мудрее.
Старик протянул руку, и торчащий из снега по соседству с ними высокий пень вспыхнул ярким и ослепительным огнем. Дух непроизвольно отодвинулся, так неожиданно силен был жар, исходящий от магического огня.
– Ты даже не спрашиваешь меня, хочу ли я этого, – проговорил дух, не отрывая внутреннего взгляда от чистого гудящего пламени.
– Мы уже обговорили с тобой все в нашу прошлую встречу, – отрезал старик. – Думаю, у тебя было время это обдумать.
Друид снял с плеча дорожную котомку и принялся ее расшнуровывать.
– Обдумать – да, – молвил Рагнар. – Но обдумать – не значит согласиться.
– Можешь не соглашаться, – сердито ответил Камерон. – Достаточно уже и того, что я все решил за нас с тобой. Ты, надеюсь, еще не забыл, что я – твой Наставник?
– Знаменитый Пилигрим Камерон – наставник духов? – усмехнулся Рагнар. – Ты не думаешь, что все маги всех мыслимых цветов и оттенков будут долго смеяться над этим, коли узнают?!
– Не узнают, – неуверенно ответил Камерон и тут же притворно сдвинул брови. – В этой ситуации ты еще находишь силы шутить, Ученик?
В руках его между тем очутилась плоская жестяная коробка, извлеченная из дорожного мешка. Каким-то сверхъестественным чутьем старый друид понял, как напрягся сейчас дух, и засмеялся тоном доброго, все понимающего дедушки – всеобщего любимца в семье.
– Думаю, ты знаешь, что это.
– Краски, – последовал ответ.
– Разумеется, друг мой, – кивнул Камерон и тревожно взглянул на туманное облачко – как воспринял дух его последнее слово. Но что можно разглядеть в тумане? Один только дым…
Старый друид раскрыл коробку и окинул взглядом ее содержимое.
– Все на месте, – пробормотал он. – Остается подобрать Цвет. Что скажешь, ученик?
– Думаю, этот Цвет – белый, – прошелестел дух, и старик удивленно поднял брови.
– Почему ты так считаешь?
– Я не считаю, – ответил Рагнар. – Я это знаю. В твоей коробке, Учитель, только белые краски… И больше никаких.
– Откуда ты знаешь? – пораженно воззрился на него Камерон.
– Я просто вижу, – мягко сказал дух.
– А как тебе это удается?
– Ты это поймешь сам, когда свершишь то, что задумал.
Несколько мгновений Камерон стоял, озадаченно перебирая краски. Затем сокрушенно покачал головой.
– Ишь, ты… Видать в твоем состоянии тоже найдется немало интересного для ума. Что ж, посмотрим!
И он вынул из коробки маленький сухой кружок, который вспыхнул в его руке ослепительным золотом. Из облачка тумана, которое стало все сильнее вытягиваться вниз, к снегу, послышалось удивленное восклицание.
– Этого не может быть! Учитель, я видел… я знаю, что они все там были белые. Все три!
– Конечно! – усмехнулся явно довольный старик, даже языком прищелкнул. – Но на свету один из них всегда меняет свой цвет, потому что это – Цвет разъединения. Золото – цвет разлуки, мой друг. И оно поможет нам в огне.
Старый друид переложил в ладонь два оставшихся белоснежных кружочка, отбросил в сторону уже ненужную коробку для красок и быстро подошел к огню. Он не стал говорить ни заветных слов, ни произносить магических формул и заклинаний, а просто бросил в огонь золотой кругляш. Пламя вмиг окрасилось всеми цветами радуги, бесчисленными оттенками, немыслимыми соцветиями, после чего огонь прояснился и приобрел цвет белого полупрозрачного серебра. Камерон взглянул на оставшиеся кружочки, выбрал тот, что был крупнее, и бросил его прямо в туманное облако. Краска утонула в нем, как в киселе, и старый друид одобрительно усмехнулся.
– Ну, друг мой, помнишь, как говаривал я в подобные минуты?
– Не надо слов, от них – одни заботы! – твердо сказал дух, и Камерон кивнул.
– Тогда пойдем, – прошептал старый друид Камерон Пилигрим. – Я иду к тебе, сын мой!
И он протянул к серебряному костру руку ладонью вверх и первым шагнул в огонь.
– Я тоже иду к тебе, отец! – последовал ответ, и Камерон в последние мгновения своего земного существования впервые услышал это слово и почувствовал, как в его ладонь легла крепкая, сильная рука. Облако тумана тихо опустилось в огонь, пламя костра взметнулось ввысь и тревожно загудело, хотя в эту лесную чащу сейчас не смог бы пробраться ни один, даже самый шальной ветерок.
Через несколько минут на снегу осталось только большое подтаявшее пятно от костра, темневшее прошлогодней хвоей и старыми шишками. Рядом, на снегу ничком лежал человек в изодранном и местами прожженном насквозь походном плаще друидов. Он был без движения и без чувств. Лицо его, походившее на былое обличье Камерона, изменилось: оно помолодело, черты стали правильнее и ровнее, исчезло несколько особенно глубоких морщин на лбу и щеках. Огонь исправил шрамы времени, оставив незаживающие ожоги в душе.
Наконец человек застонал и перевернулся на спину. Руки его раскинулись, и пальцы судорожно заскребли по земле. Они захватили горсть снега и несколько раз сжали его. Руке стало холодно, и человек с трудом пошевелился и открыл глаза. Перед ним было небо, окаймленное верхушками высоких елей. Он попытался приподнять голову и улыбнуться небу, но это потребовало от него таких неимоверных усилий, что он вновь без сил откинулся на снег. Но слабая, еле заметная улыбка так и осталась на быстро розовеющих губах Рагнара, а из пальцев его уже капал часто и весело тающий снег.
В это самое время Кашлюнчик произносил последнее слово заклинания, которое пока так никто и не оценил. Трансформация уже началась, и он с удивлением чувствовал, как на нем медленно нарастает образ совсем другого человека. Ощущение было и жуткое, и притягательное одновременно, и зорз с тревогой прислушивался к собственному телу, не подаст ли оно сигнала предупреждения, после которого лучше остановиться и, быть может, немедленно все вернуть обратно.
Переправившись с большими предосторожностями на другой берег реки, Кашлюнчик долго вслушивался в музыку недалекого уже барабана. В отличие от других своих напарников по служению Безумцу-некроманту, как он про себя иногда в сердцах называл Птицелова, он умел читать Звуки и Ритм. Кашлюнчик сразу понял, что к дому Коростеля он сейчас не пойдет, почти физически ощущая, как там бушует магия Птицелова, натыкаясь на какую-то магическую стену совсем иного рода. А затем стена вдруг исчезла, и магия Сигурда, до этого упорно ломившаяся в запертую дверь, все-таки ворвалась туда, но встретила там лишь пустоту и тут же принялась неудержимо разливаться внутри нее. Так вода, не имея формы, всегда стремится растечься повсюду, где только можно, одновременно теряя при этом и былую силу, и недавний напор и мало-помалу превращаясь из некогда мощного и ревущего потока в плоскую и мелкую лужицу, удел которой – одна только неподвижность, неизбежно приводящая к тине и смерти.
Кашлюнчик уже неоднократно похвалил себя за свою предусмотрительность. Он всегда умел выжидать, и от того, кто сейчас выйдет победителем, зависело многое в его судьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Друиды переглянулись. Март покраснел и сделал шаг назад.
– Я первым в эту могилу не полезу, – покачал он головой.
– Сначала спущусь я, а потом – вы за мной, – быстро сказал Травник и принялся вынимать из походного мешка моток веревки с крюком на конце. Отмотав кусок подлиннее, он как заправский рыболов опустил веревку в глубину усыпальницы, поводил там, словно по дну, что-то нащупывая, после чего вытянул крюк и резко опустил веревку вниз. Из отверстия явственно послышался звонкий стук железа о железо.
– Неглубоко, – констатировал Травник. – Самое большое – с тебя будет, – и он указал на Эгле. После чего легко перекинул ноги через края усыпальницы и мягко и пружинисто спрыгнул вниз.
– А если там кол? – Марта от этой мысли даже всего передернуло.
– Спускайтесь, – послышалось снизу. – Тут даже светло.
Эгле решительно оттеснила явно робеющего при виде открытой гробницы Марта и грациозно спрыгнула. Збышек пробормотал себе что-то обиженно под нос и, кряхтя, полез вслед за ней.
Пока друиды спускались в свой очередной подземный ход, над раскрытой книгой пронеслось легкое, неслышное дуновение. После чего от страниц воскурился легкий дымок – это медленно тлели буквы. Через несколько минут текст исчез, и на страницах фолианта остались только два больших темных пятна.
ГЛАВА 5
ПРАВИЛА СОЦВЕТИЙ
Два существа стояли в заснеженном лесу друг против друга. Один из них был человеком, высоким крепким мужчиной, несмотря на долгие годы, что стояли за его плечами тенью великих испытаний души и трудных лишений тела. Другой был духом, бесплотной тенью, уже почти не сохранившей память о человеческом естестве, но свыкшейся с воздухом и огнем, что скрыт от глаз человеческих, и которым пронизано небо над каждым из нас. Один из них не был собой в привычном смысле слова, а другому предстояло обрести себя вновь. И странно, что один страстно желал этого, а другой в глубине своей обнаженной перед всеми ветрами и течениями души страшился этого и не был в уверенности от того, справедливо ли решение, к которому давно уже пришел его наставник.
– Понимаешь, Камерон…
Рагнар смотрел на своего учителя, человека, которого он почитал превыше всех на свете, и отражался в его глазах высоким столбиком тумана, что по какой-то непостижимой прихоти природы или иных сил не желал ни подняться в небо, ни опуститься наземь, чтобы впитаться в снег и остаться в нем навсегда. А навсегда – это для снега значит – до будущей весны.
«Так вот что меня ждет», – думал Камерон, силясь разглядеть в клубах тумана черты лица, очертания фигуры, хоть что-то, имеющее облик прежнего Рагнара, того, кого он знал и любил как сына, которого ему не дала превратная судьба.
– Понимаешь, Рагнар…
Камерон смотрел куда-то вдаль, в какие-то, как казалось Рагнару, одному ему видимые небесные глубины. Рагнар так давно уже не видел своего наставника, и ему показалось, что с тех пор друид глубоко и уже как-то совсем безнадежно состарился. И от того, как глубоко ввалились его глаза, как высохла кожа на руках, какие борозды пролегли по щекам под влиянием то ли всесильного времени, то ли иссушающего действия магии, Рагнар на миг глубоко и всерьез усомнился в том, что они сейчас должны были совершить.
– В жизни бывает немало примеров тому, как рушатся привычные рамки и устоявшиеся представления. Правила Цветов гласят: все цвета равны, и слабые, легкие цвета порой могут оказаться на неожиданной высоте в столкновении с более сильными и тяжелыми. Но Правила Соцветий утверждают, что некогда были старые, первозданные цвета, и это говорит о том, что есть Цвета более древние, а есть – более молодые.
– Ты рассказывал мне об этом, Камерон, – ответил дух и склонил невидимую голову. – Помнится, я еще выспрашивал у тебя, что это за Цвета, а ты ответил, что этого не знает никто. А я еще по глупости подумал, что ты утаиваешь от меня нечто, что еще было рано или вовсе не положено знать ученику моего ранга.
– Да, разумеется, – согласился друид. – И еще я помню, как однажды ты спросил меня, почему нельзя смешивать древний цвет с более молодым. Сейчас, пожалуй, я уже смогу дать тебе ответ.
Старый друид поднял к небу невеселый взгляд, улыбнулся какой-то из самых маленьких невидимых звезд и простер руки к тому месту, где сейчас обретался несчастный дух.
– Видишь ли, мой мальчик! Все дело в том, что Учитель никогда не должен переживать своих учеников. Иначе разрушится связь времен. Об этом нам говорят потаенные магические Правила Соцветий, если хорошенько вдуматься в свод этих странных и неясных древних постулатов. Я – это более старый цвет, ты – молодой. Ты ведь видишь, как твое тело уже начало медленный, но неуклонный пусть к старению.
Дух промолчал, но старик саркастически улыбнулся.
– Мы попытались сделать то, что разрешают делать Правила Цветов – заменить цвета один на другой. Но Правила Цветов – это всегда путь к Правилам Соцветий, и истинные мудрецы вечно проходят один и тот же, но в то же время и – вечно разный путь от одного свода Правил к другому. И всякий раз, мой друг, всякий раз они обретают новую мудрость и приобщаются к неслыханным доселе откровениям. Цвета можно заменять, поэтому мы и сумели удержаться на шаткой грани бытия и небытия после того, что сотворили друг с другом. Но возможно заменять лишь Цвета одного порядка, одного возраста, одного мира. В противном случае случится непредсказуемое, а я всегда сторонился тайн и странностей и своих учеников стремился воспитать так, чтобы они стремились отыскать разгадки своих тайн непременно и, прежде всего – в Простом.
– Ты еще находишь в себе силы шутить, Учитель, – прошелестел дух, но Камерон горько покачал головой в ответ.
– Мы думали, что обманули всех своих врагов, и в особенности – самых злейших. На самом же деле все это время, боюсь, мы обманывались сами. Потому пришло время исправить нашу ошибку, и пусть хотя бы в этом мы будем мудрее.
Старик протянул руку, и торчащий из снега по соседству с ними высокий пень вспыхнул ярким и ослепительным огнем. Дух непроизвольно отодвинулся, так неожиданно силен был жар, исходящий от магического огня.
– Ты даже не спрашиваешь меня, хочу ли я этого, – проговорил дух, не отрывая внутреннего взгляда от чистого гудящего пламени.
– Мы уже обговорили с тобой все в нашу прошлую встречу, – отрезал старик. – Думаю, у тебя было время это обдумать.
Друид снял с плеча дорожную котомку и принялся ее расшнуровывать.
– Обдумать – да, – молвил Рагнар. – Но обдумать – не значит согласиться.
– Можешь не соглашаться, – сердито ответил Камерон. – Достаточно уже и того, что я все решил за нас с тобой. Ты, надеюсь, еще не забыл, что я – твой Наставник?
– Знаменитый Пилигрим Камерон – наставник духов? – усмехнулся Рагнар. – Ты не думаешь, что все маги всех мыслимых цветов и оттенков будут долго смеяться над этим, коли узнают?!
– Не узнают, – неуверенно ответил Камерон и тут же притворно сдвинул брови. – В этой ситуации ты еще находишь силы шутить, Ученик?
В руках его между тем очутилась плоская жестяная коробка, извлеченная из дорожного мешка. Каким-то сверхъестественным чутьем старый друид понял, как напрягся сейчас дух, и засмеялся тоном доброго, все понимающего дедушки – всеобщего любимца в семье.
– Думаю, ты знаешь, что это.
– Краски, – последовал ответ.
– Разумеется, друг мой, – кивнул Камерон и тревожно взглянул на туманное облачко – как воспринял дух его последнее слово. Но что можно разглядеть в тумане? Один только дым…
Старый друид раскрыл коробку и окинул взглядом ее содержимое.
– Все на месте, – пробормотал он. – Остается подобрать Цвет. Что скажешь, ученик?
– Думаю, этот Цвет – белый, – прошелестел дух, и старик удивленно поднял брови.
– Почему ты так считаешь?
– Я не считаю, – ответил Рагнар. – Я это знаю. В твоей коробке, Учитель, только белые краски… И больше никаких.
– Откуда ты знаешь? – пораженно воззрился на него Камерон.
– Я просто вижу, – мягко сказал дух.
– А как тебе это удается?
– Ты это поймешь сам, когда свершишь то, что задумал.
Несколько мгновений Камерон стоял, озадаченно перебирая краски. Затем сокрушенно покачал головой.
– Ишь, ты… Видать в твоем состоянии тоже найдется немало интересного для ума. Что ж, посмотрим!
И он вынул из коробки маленький сухой кружок, который вспыхнул в его руке ослепительным золотом. Из облачка тумана, которое стало все сильнее вытягиваться вниз, к снегу, послышалось удивленное восклицание.
– Этого не может быть! Учитель, я видел… я знаю, что они все там были белые. Все три!
– Конечно! – усмехнулся явно довольный старик, даже языком прищелкнул. – Но на свету один из них всегда меняет свой цвет, потому что это – Цвет разъединения. Золото – цвет разлуки, мой друг. И оно поможет нам в огне.
Старый друид переложил в ладонь два оставшихся белоснежных кружочка, отбросил в сторону уже ненужную коробку для красок и быстро подошел к огню. Он не стал говорить ни заветных слов, ни произносить магических формул и заклинаний, а просто бросил в огонь золотой кругляш. Пламя вмиг окрасилось всеми цветами радуги, бесчисленными оттенками, немыслимыми соцветиями, после чего огонь прояснился и приобрел цвет белого полупрозрачного серебра. Камерон взглянул на оставшиеся кружочки, выбрал тот, что был крупнее, и бросил его прямо в туманное облако. Краска утонула в нем, как в киселе, и старый друид одобрительно усмехнулся.
– Ну, друг мой, помнишь, как говаривал я в подобные минуты?
– Не надо слов, от них – одни заботы! – твердо сказал дух, и Камерон кивнул.
– Тогда пойдем, – прошептал старый друид Камерон Пилигрим. – Я иду к тебе, сын мой!
И он протянул к серебряному костру руку ладонью вверх и первым шагнул в огонь.
– Я тоже иду к тебе, отец! – последовал ответ, и Камерон в последние мгновения своего земного существования впервые услышал это слово и почувствовал, как в его ладонь легла крепкая, сильная рука. Облако тумана тихо опустилось в огонь, пламя костра взметнулось ввысь и тревожно загудело, хотя в эту лесную чащу сейчас не смог бы пробраться ни один, даже самый шальной ветерок.
Через несколько минут на снегу осталось только большое подтаявшее пятно от костра, темневшее прошлогодней хвоей и старыми шишками. Рядом, на снегу ничком лежал человек в изодранном и местами прожженном насквозь походном плаще друидов. Он был без движения и без чувств. Лицо его, походившее на былое обличье Камерона, изменилось: оно помолодело, черты стали правильнее и ровнее, исчезло несколько особенно глубоких морщин на лбу и щеках. Огонь исправил шрамы времени, оставив незаживающие ожоги в душе.
Наконец человек застонал и перевернулся на спину. Руки его раскинулись, и пальцы судорожно заскребли по земле. Они захватили горсть снега и несколько раз сжали его. Руке стало холодно, и человек с трудом пошевелился и открыл глаза. Перед ним было небо, окаймленное верхушками высоких елей. Он попытался приподнять голову и улыбнуться небу, но это потребовало от него таких неимоверных усилий, что он вновь без сил откинулся на снег. Но слабая, еле заметная улыбка так и осталась на быстро розовеющих губах Рагнара, а из пальцев его уже капал часто и весело тающий снег.
В это самое время Кашлюнчик произносил последнее слово заклинания, которое пока так никто и не оценил. Трансформация уже началась, и он с удивлением чувствовал, как на нем медленно нарастает образ совсем другого человека. Ощущение было и жуткое, и притягательное одновременно, и зорз с тревогой прислушивался к собственному телу, не подаст ли оно сигнала предупреждения, после которого лучше остановиться и, быть может, немедленно все вернуть обратно.
Переправившись с большими предосторожностями на другой берег реки, Кашлюнчик долго вслушивался в музыку недалекого уже барабана. В отличие от других своих напарников по служению Безумцу-некроманту, как он про себя иногда в сердцах называл Птицелова, он умел читать Звуки и Ритм. Кашлюнчик сразу понял, что к дому Коростеля он сейчас не пойдет, почти физически ощущая, как там бушует магия Птицелова, натыкаясь на какую-то магическую стену совсем иного рода. А затем стена вдруг исчезла, и магия Сигурда, до этого упорно ломившаяся в запертую дверь, все-таки ворвалась туда, но встретила там лишь пустоту и тут же принялась неудержимо разливаться внутри нее. Так вода, не имея формы, всегда стремится растечься повсюду, где только можно, одновременно теряя при этом и былую силу, и недавний напор и мало-помалу превращаясь из некогда мощного и ревущего потока в плоскую и мелкую лужицу, удел которой – одна только неподвижность, неизбежно приводящая к тине и смерти.
Кашлюнчик уже неоднократно похвалил себя за свою предусмотрительность. Он всегда умел выжидать, и от того, кто сейчас выйдет победителем, зависело многое в его судьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56