А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


А дальше – мрак,
А дальше – многоточье...

***

Жизнь прошла,
Как пуля нарезная,
Слепо и бездумно...
Лишь стрелок
Знал, куда он ее посылает;
В собственный, нацелившись, висок.

***
Дочери Маше.
Все мы – артисты, Маша,
Мы – на сцене
У времени, надежды, у судьбы,
И не понять твоей подружке Лене,
Что мы с тобой играть осуждены.
А жизнь нас ломает ежечастно,
А время сокращает право жить,
А зрители глазеют безучастно
И не желают за билет платить.
Но вот антракт. Или запой? Не знаю.
Опять меня влечет наверх, в буфет.
Я там коньяк в фужеры разливаю
И жду тебя, купив кило конфет.
А ты на сцене около софитов
Уныло смотришь в опустевший зал.
То у суфлерской сядешь так разбито,
Как будто Сатана тебя проклял.
Потом – ко мне. В буфет, как на причастье.
Конфету в рот... Но вот второй звонок.
И вновь на сцену, к счастью и несчастью,
И роль твердить, как школьники урок,
И вялые слова цедить в пространство,
И жестами натуру подменять.
А публика уныла и бесстрастна,
И невозможно публику понять.
Сегодня ты – Офелия, а завтра
Какая-то военная вдова,
Джульетта вечером... А утром ты мерзавка,
И бросилась на мать «качать права».
Весь мир – бардак. Но сцена нашей жизни
Совсем другой расклад в душе творит,
Там постоянно мы на чьей-то тризне,
И правит там неправый фаворит.
Но все ж... Сыграть хоть раз
На лютой сцене,
Сыграть хоть раз неистово,
Сквозь стон!...
Потом уйдем туда,
Где пляшут тени,
Могилы где
И карканье ворон.

***

Ты прости, ты прости, пожалуйста,
Не хотел я тебя покинуть.
Ты же знаешь – добро безжалостно,
Если жалость, как жало, вынуть.
Ты еще на меня надеешься,
И иконой стоит портрет.
Ты на праздник с утра оденешься,
А меня и в помине нет.
Ты прости, ты прости, пожалуйста,
И икону сожги в печи,
Ты же знаешь – любовь безжалостна,
Если встретишь ее в ночи.
Ты же знаешь – не знает жалости,
Враз нахлынувшая любовь.
На любовь, я прошу, не жалуйся,
Не расходуй прекрасных слов.
Ты прости, ты прости, пожалуйста,
И портрет мой сожги в печи.
А любви не проси: безжалостно
Умирает любовь в ночи.

***

Не разлюбила, просто поняла,
Что жить со мной – терпеть сплошные срывы.
И, чтобы быть умеренно счастливой,
Тихонько пострадала и ушла.
Не разлюбила, просто поняла… ….
Не разлюбила, просто поняла,
Что возраст беспощаден, жизнь уходит.
Пусть он один, как мальчик, колобродит,
Хлеб с маслом нужен, а слова – зола.
Не разлюбила, просто поняла.
Не разлюбила, просто поняла,
Что детям нужен папа, а поэты
Растерянно шатаются по свету
И нет от них ни зла и ни добра.
Не разлюбила, просто поняла.

***

Еще один дождливый день убит,
За байками и чаем похоронен.
Развал костра ослабленно дымит,
А вечер отвратительно спокоен.
Горит свеча, шуршит о полог дождь,
Ревет ручей, раскормленный дождями,
И, как вдова, опять нисходит ночь,
И черт-те что мерещится ночами.
Шальной ручей под иглами дождя,
Костер в дыму, маршрутов наших карта...
И нету сил домучиться до дня,
И все дрожит и рушится куда-то.
Деревья оголтело свистопляс
Ведут, махая мокрыми ветвями,
И тень любви уже в который раз
Ужасно проявляется ночами.
То – контур, то – зрачок, то – целый глаз,
Гримаса губ, с щербинкой легкой зубы,
В который – Боже мой! – в который раз
Неясное мне что-то шепчут губы.
Я этих слов никак не разберу.
Прислушаюсь – дождя унылый шелест,
Гудит ручей, как бубен на ветру,
И мокрыми ветвями машут ели.
1962г.
***

Отгорает костер...
Все поленья давно прогорели
Лишь одно еще тлеет
И искорки мечет во тьму.
Отгорает костер...
Круг золы незаметно светлеет,
Превращается в саван
Прощальной одеждой ему.
По полену последнему
Прыгают желтые змеи,
Скачут синие искры,
Пушистый настил шевеля.
А потом и они
Подменяются пеплом
И слышно,
Как копается ветер
В беспомощном прахе огня.
1962 г.
***

Спасибо, что не пишешь.
Как подарок
Безмолвное признанье в нелюбви.
Скорей бы отгорел и тот огарок,
Что чувства в заключенье берегли.
Слезами воск стечет,
Фитиль устало дрогнет,
Огонь сорвется с кончика его...
Тюрьма еще не так людей хоронит,
Я часть отдал, хотела же – всего.
Спасибо, что не пишешь.
Разлюбила?
Давно, конечно, надо разлюбить.
Все это было, многократно было,
И ты меня не сможешь удивить.
Слезами воск стечет,
Фитиль устало дрогнет,
Огонь сорвется с кончика его...
Судьба еще не так людей хоронит,
Я часть отдал, хотела же – всего.
И все-таки спасибо, Что не пишешь,
Не продолжаешь тягостный обман.
Как хорошо, что ты меня не слышишь,
Что все ушло в болотистый туман.

***

Вновь в дорогу
Рок меня мой гонит.
Надоел и сам себе, и всем.
Унесут растерянные кони
Панцырь мой,
Мой меч,
Кинжал и шлем.
Без доспехов,
Со стихом и скрипкой
В мир пойду
Под рубищем шута,
С навсегда прикленной улыбкой
На обрывке старого холста.

***

Последней сигаретой не накуришься,
Как не напьешься последним глотком,
На прощанье не нацелуешься
Пароходным разъят гудком.
Пароходным ли? Паровозным ли?
ТУ взлетает – дрожит бетон.
Закричит ямщик: «Эй, залетные!»
Задрожит, как конь, мой вагон.
Не накуришься, не налюбишься,
Что потеряно – не найдешь.
Может где-нибудь окочуришься,
Только прошлого не вернешь.

***

Не верьте, Магдалина, во Христа,
Ему четыре шага до креста.
Я тоже был распят, но не совсем,
Не до конца, а только лишь на год,
А жизнь с тех пор пошла наоборот:
Я стал амебой – только пью и ем.
Лишь по ночам приходят мысли о любви,
Лишь по ночам нещадно давит стыд.
Пью анальгин, и совесть не болит,
И не пылают Храмы на крови.
Я не похож на вещего Христа,
До точки я дошел, не до креста.
Быть может не хватает Магдалины,
Чтоб опять взвалить на спину крест,
И никого похожего на окрест,
Лишь пьяница бренчит на магдалине.
Поверьте, Магдалина, во Христа,
Ему четыре шага до креста.

***

Я к животным неравнодушен,
В каждом сам себя нахожу:
Как котенок, я непослушен,
И, как пес, за кусок служу.
Как сайгак, я гоним по полю,
И, как заяц, насторожен,
Заключен, как орел, в неволю,
И, как лошадь, порабощен.
Взбрыкнусь было лихим мустангом,
Но не терпит судьба коня,
И возложит заботы разом,
Как на буйвола, на меня.
Как осел, я тащу упорно
Непосильных обрядов груз,
Сердце мышки испугом полно,
А в глазах, как у волка, грусть.
На запрет, на флажки, напрасно
Я пытаюсь прорвать свой бег,
И от этих нагрузок страшных
Я страдаю, как человек.
Но когда я увижу даму,
То готов кем угодно быть,
И за самкой драной самой
И бежать, и лететь, и плыть.
От удачи, павлин безмозглый,
Начинаю обалдевать,
И святые слова, как розы,
Под копыта ее ронять.
Как глухарь, я не слышу шорох
И не вижу стволов ружья...
Остается лишь перьев ворох
От возлюбленного соловья.
Ей на веер, на опахало,
Или стол подмести крылом,
Слишком часто в любви бывало
Так со мной и любым орлом.
На запрет, на флажки, напрасно
Я пытаюсь прорвать свой бег,
И стреляет в меня бесстрастно
Не животное – человек.

***
Ю. Никулину.
Слон за решеткой
Олень за решеткой,
Пьяница палкой тычет в орла,
Пахнет в проходах блевотой и водкой,
Где-то кукушка в часах умерла.
Ласковый запах навоза и сена
Не перебьет запах многих блевот.
Зрители – звери, а площадь – арена,
В этом зверинце все наоборот.
Лев, словно Брежнев, нахмуривший брови,
Вьется пантера, как юный гимнаст...
Кровью пропахли кабины неволи,
Множество боли, смешение каст.
Шаркают люди в буфете ногами,
Сдачу не дал продавец-обормот.
В ад пропускают не только с грехами,
В этом зверинце все наоборот.
Лама печально ресницы воздела,
Горб вяло тащит губастый верблюд.
И в отраженье мартышек умело
Люди веселые смрачно плюют.
Сунут им бритву – лихая потеха,
Кровью прольется зверинца кошмар!
Все подходяще для хищного смеха,
Все продается за денег навар.
Есть одиночки, есть общие клетки,
Фауну тут на любой вкус и цвет.
В клетки отдельной
Животные-детки,
К ним на просмотр отдельный билет.
Рядом они:
И тигренок, и мишка,
Маленький волк рядом с маленьким львом;
Смотрит на нас удрученно мартышка,
Зебра прикинулась старым ослом.
В клетке под надписью «Очень опасен!»
Прутья двойные и бронестекло.
Взглянем туда:
Видно в зеркале ясно
Наше, почти обезьянье, чело.
Вон на табличке, конкретно, читайте:
«В клетке сидит самый яростный зверь!»
Ночью жену вы теперь не ласкайте,
Зверя рождать не прилично теперь.
Лучше пройдите в террариум, к гадам,
Где легкой струйкой змея истекла,
Где дышит кобра запасливым ядом,
Где крокодил смотрит из-за стекла.
Злобы они ни к кому не питают,
Яд для защиты природа дала,
Переползают и в кустиках тают,
Не разделяя добра или зла.
Выйдем ж на площадь,
И в смраде буфетов,
В чавканье слов и в блевотине фраз
Кинем себя, как пустую монету,
В хлев человеческих проклятых масс
Кинем себя среди всех одиночек,
Желтых домов и совминовских дач,
Русских дорог опостылевших кочек,
По деревням, где старушечий плач.
Боль растоптать у слона под ногами?
Горесть воздеть на сухатого рог?
Даже сбежать к непонятливой маме
Нам никогда не позволит наш рок.
В зыбе ресниц обездоленной лани,
В тихом движении этих ресниц
Кто-то, возможно, потянет для длани,
Но не удержит упавшего ниц.
Падать дано нам дано по привычке:
Раб на коленях надежнее стоит...
Слышишь, кудахчут две «райские» птички –
Пьяные девки, забывшие стыд.
Видишь, за бронью, где прутья стальные,
Зеркало все обнажает до тла,
Видишь глаза? Свои очи шальные.
Видишь прищур перед выстрелом зла?
Вспомни свой дом. Твои пьяные дочки
Вместе блевали вповалку, как скот.
Так вырастают в России цветочки,
Скоро до ягодок дело дойдет.
Выстрелом сам же себя убиваешь,
В каждом живом – отражение нас,
Сам от себя от флажков убегаешь,
Чтобы успеть на свой выстрел как раз.
Вечный зверинец. Ирония жизни...
Рот до отказа открыл бегемот.
«Слава народу и слава отчизне!» –
Пьяный ишак между прутьев орет.

1 2
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов