Путь мой был труден и уныл. Когда я подошла к калитке в ограде, я с удивлением обнаружила, что лодка исчезла, и это заставило меня задуматься над необычайной выдержкой Флоры. Эту ночь она по молчаливому и, я бы сказала, счастливому соглашению, если бы это не звучало так фальшиво, провела с миссис Гроуз. Вернувшись, я не видела ни ту, ни другую, зато, как бы в возмещение, правда весьма сомнительное, я достаточно нагляделась на Майлса. Я нагляделась на него – не подберу другого слова – больше, чем когда-либо. Ни один вечер из проведенных мною в усадьбе Блай не носил такого зловещего характера, как тот вечер; но несмотря на это – несмотря на всю бездну ужаса, разверзшуюся у меня под ногами, – в этом завершающемся настоящем была необычайная сладкая печаль. Когда я пришла домой, я даже не спросила, где мальчик: я пошла прямо к себе в комнату переодеться и сразу с одного взгляда увидела наглядное подтверждение тому, что у меня с Флорой все порвано. Все ее вещи были унесены из комнаты. Позже, когда я сидела у камина в классной и наша служанка мне подала чай, я не позволила себе спросить о втором моем воспитаннике. Он добился своего, получил свободу – пусть пользуется ею до конца! И он воспользовался ею, и проявилось это, по крайней мере, частично в том, что около восьми часов он вошел ко мне в классную и молча сел рядом. После того как поднос с чаем унесли, я погасила свечи и придвинула кресло поближе к огню: я ощущала смертельный холод, и мне казалось, что я уже никогда больше не согреюсь. Так что, когда Майлс появился, я сидела у огня, погруженная в свои мысли. На мгновение он остановился в дверях, как бы разглядывая меня, потом, словно для того, чтобы разделить эти мысли со мною, подошел и опустился в кресло по другую сторону камина. Мы сидели с ним в полном молчании, но я чувствовала, что ему хочется быть со мною.
XXI
Еще до того, как забрезжил новый день, я открыла глаза и увидела миссис Гроуз, которая подошла к моей кровати с дурными вестями. Флору так заметно лихорадило, что похоже, она заболевает: ночь она провела очень неспокойно, ее мучили какие-то страхи, и страшилась она чего-то, что было связано не с прежней гувернанткой, а вот с этой, теперешней. Она не против возможного появления мисс Джессел, а явно и ожесточенно не желает больше видеть меня. Разумеется, я тотчас же вскочила с кровати и стала обо всем расспрашивать, тем более что моя подруга, как видно, уже приготовилась вступить со мною в бой. Это я почувствовала, как только спросила ее, кому она больше верит: девочке или мне.
– Значит, она продолжает отрицать, что она видела, уверяет вас, что никогда ничего не видела?
Моя гостья пришла в сильное замешательство:
– Ах, мисс, не такое это дело, чтобы я стала наводить ее на такие мысли, и, признаться, не считаю это нужным. Она от этого прямо на глазах у меня постарела.
– О, я это и сама вижу. Она возмущается – подумать, такая благородная девочка, а ее смеют подозревать в лживости, оскорбляют ее. Выдумали – «мисс Джессел!» – и чтобы она… Разыгрывает из себя этакую благопристойность, негодница! Уверяю вас, впечатление, которое она на меня произвела вчера, это что-то странное, совершенно невероятное, ни на что не похожее! И я раз навсегда решила: конечно, разговоров с ней больше быть не может.
Как ни чудовищно и непонятно было все это для миссис Гроуз, она сразу притихла и тут же согласилась со мной с такой готовностью, которая явно показывала, что за этим что-то кроется.
– Я, по правде сказать, думаю, мисс, что она этого и сама не хочет. Уж так высокомерно она это говорит!
– Вот в этом высокомерии, – заключила я, – в нем-то все и дело.
О да, глядя на лицо моей гостьи, я представляла себе ее вид и многое другое.
– Она то и дело спрашивает, как я думаю, не придете ли вы.
– Понимаю, понимаю, я же ведь сама очень много сделала, чтобы в ней это прорвалось. А обронила она после вчерашнего хоть слово о мисс Джессел, кроме того, что она ведать не ведает ни о каких таких ужасах?
– Ни единого, мисс. И вы сами знаете, – добавила она, – я ведь еще у озера поняла из ее слов, что, по крайней мере, тогда там никого не было.
– Вот как! И конечно, вы и сейчас этому верите?
– Я не спорю с ней. А что еще я могу сделать?
– Ровно ничего! Вам приходится иметь дело с такой умницей! Они – я хочу сказать, эти двое, их друзья, – сделали их обоих такими умниками, каких свет не создавал; на этом-то они так ловко и играют! У Флоры теперь есть на что жаловаться, и она это доведет до конца.
– Да, мисс, но до какого конца?
– Ну, пожалуется на меня дядюшке. Изобразит меня такой гадиной…
По выражению лица миссис Гроуз я живо представила себе все это, и у меня сердце екнуло – она смотрела на меня так, как будто видела их обоих.
– А ведь он о вас такого хорошего мнения!
– Все-таки странно, если подумать, – усмехнулась я – что он прибег к такому способу показать мне это. Но все равно. Конечно, Флоре только и нужно отделаться от меня.
Моя подруга честно подтвердила:
– Не видеть вас больше никогда в жизни.
– Так вы затем и пришли ко мне, чтобы поторопить меня с отъездом? – спросила я. Но прежде чем она успела ответить, я остановила ее. – Мне вот что пришло в голову, и, по-моему, так будет лучше. Я считала, что мне надо уехать, и в воскресенье я уже почти на это решилась. Но это не то. Уехать должны вы. И взять с собой Флору.
Моя подруга задумалась.
– Но куда же мы…
– Прочь отсюда. Прочь от них. И самое главное сейчас – прочь от меня. Прямо к ее дядюшке.
– Только чтобы пожаловаться на вас?…
– Нет, не только. А для того еще, чтобы оставить меня с моим лекарством.
Она все еще колебалась.
– А какое же у вас лекарство?
– Прежде всего ваша преданность. И еще – Майлс.
Она уставилась на меня.
– Вы думаете, он?…
– Воспользуется случаем отречься от меня? Да, я и это допускаю. Но все-таки я хочу рискнуть, я хочу попробовать. Уезжайте с его сестрой как можно скорее и оставьте меня с ним одну.
Я сама удивлялась, сколько у меня еще сохранилось мужества, и поэтому несколько растерялась, когда она, несмотря на явное подтверждение этого, все еще продолжала колебаться.
– И вот что еще, – продолжала я, – конечно, до ее отъезда они ни в коем случае не должны видеться, ни на минуту.
И тут мне пришло в голову, что, может быть, несмотря на то, что Флору с той минуты, как она вернулась с озера, держат взаперти, мы с этим уже опоздали.
– Вы не думаете, что они уже виделись? – тревожно спросила я.
Она вспыхнула.
– Ах, мисс, уж не такая я безмозглая дура! Если я раза два-три и вынуждена была оставить ее, то всякий раз с кем-нибудь из служанок, а сейчас, хоть она и одна, я ее заперла на ключ. А все-таки… все-таки! Слишком многого надо было опасаться.
– Что все-таки?
– Ну, вы так уверены в маленьком джентльмене?
– Ни в ком я не уверена, кроме вас. Но со вчерашнего вечера у меня появилась надежда. Мне кажется, он хочет вызвать меня на откровенность… Я так этому верю – бедный мой, гадкий, прелестный, несчастный мальчик! Он хочет высказаться. Вчера вечером мы сидели с ним у камина молча два часа, и мне все казалось, он вот-вот заговорит.
Миссис Гроуз, не отрываясь, смотрела в окно на хмурый занимающийся день.
– Ну и что же, заговорил он?
– Нет, я все ждала и ждала и, признаться, не дождалась. Так и не прервав молчания, даже не обмолвившись о сестре, об ее отсутствии, он поцеловал меня, и мы разошлись спать. Но все равно, – продолжала я, – если она увидится с дядей, я не могу допустить, чтобы дядя увиделся с ее братом, так как дела приняли сейчас такой оборот, что мальчику надо дать еще немного времени.
Как раз этому больше всего и противилась моя подруга. И мне было не совсем понятно почему.
– Сколько это, по-вашему, «еще немного времени»?
– Ну, день-два – чтобы все это открылось. Тогда он будет на моей стороне – вы же понимаете, как это важно. Если это не выйдет, я только прогадаю, а вы как-никак поможете мне тем, что, приехав в город, сделаете все, что только найдете возможным.
Так я втолковывала ей все это, но она все еще была в каком-то непонятном для меня замешательстве, и я пришла ей на выручку.
– Но, может быть, вам вовсе не хочется ехать, – заключила я.
И тут я все поняла по ее лицу: оно вдруг прояснилось, и она протянула мне руку в знак согласия.
– Я поеду, поеду! Поеду нынче же утром.
Мне хотелось быть вполне справедливой.
– Если вы считаете, что лучше помедлить, я обещаю вам, что она меня не увидит.
– Нет, нет, ведь все дело в этом самом месте. Ей надо отсюда уехать. -
С минуту она смотрела на меня угрюмым взглядом, потом договорила до конца: – Вы правильно рассудили, мисс. Я и сама ведь…
– Да?
– Не могу тут оставаться.
При этом она так посмотрела на меня, что в голову мне вдруг пришла новая мысль:
– Вы хотите сказать, что после вчерашнего вы видели?…
Она медленно, с достоинством покачала головой.
– Я слышала!…
– Слышали?
– Слышала всякие ужасы от этого ребенка! Вот! – вздохнула она с трагическим облегчением. – Честное слово, мисс, она говорит такое…
Но при этом воспоминании силы изменили ей: вдруг зарыдав, она опустилась на мою софу и, как мне уже приходилось видеть раньше, дала полную волю своему горю.
Я тоже дала себе волю, но по-своему:
– Ох, слава богу!
Тут она вскочила на ноги и, вытирая глаза, простонала:
– Слава богу?…
– Но ведь это меня оправдывает!
– Верно, мисс, оправдывает!
Это было сказано так выразительно, что, казалось, больше и желать было нечего, но я все еще колебалась.
– Что-нибудь ужасное?
Я видела, что моя подруга не находит слов.
– Чудовищное.
– И про меня?
– Про вас, мисс, если уж вы хотите знать. И для юной леди просто что-то невероятное. Не знаю, где только она могла набраться таких…
– Таких слов, какими она обзывает меня? Я-то знаю где! – сказала я, засмеявшись; смех мой был достаточно красноречив. И, сказать по правде, он только еще больше заставил призадуматься мою подругу.
– Так вот, может, и мне следовало бы знать – ведь я кое-что вроде этого уже и раньше от нее слышала! И все-таки я не могу этого вынести! – промолвила бедная женщина и тут же, бросив взгляд на мои часики, лежащие на туалетном столе, заторопилась:
– Ну, мне пора идти.
Но я задержала ее.
– О, если вы это не можете выносить…
– Как же я могу с ней оставаться, хотите вы сказать? Так только ради того, чтоб увезти ее отсюда. Прочь от всего этого, подальше от них… – продолжала она.
– Она может измениться, избавиться от этого? – Я уже чуть ли не с радостью обняла ее. – Значит, несмотря на вчерашнее, вы верите…
– В такие вещи? – По выражению ее лица, когда она назвала это одним простым словом, я поняла, что больше расспрашивать нечего, и все стало ясно как никогда, после того как она ответила: – Верю.
Да, это была радость, нас двое, мы с ней плечом к плечу: если я могу быть и дальше в этом уверена, мне уже было не страшно, что бы ни случилось в будущем. Перед лицом бедствия у меня есть поддержка, та самая, которая была мне опорой, когда я так нуждалась в доверии, и если моя подруга поручится за мою честность, я готова поручиться за все остальное. Уже прощаясь с ней, я немножко замялась в смущении:
– Да, вот еще что вам надо иметь в виду: я только сейчас вспомнила – мое письмо с этим тревожным сообщением придет раньше, чем вы приедете в город.
И я еще яснее увидела, как она пыталась увернуться от всего этого и как устала прятаться.
– Ваше письмо туда не дойдет. Оно так и не было отправлено.
– Что же с ним случилось?
– Бог его знает! Мистер Майлс…
– Вы думаете, он взял его? – изумилась я.
Она замялась было, но переборола себя.
– Да, вчера, когда мы вернулись с мисс Флорой, я заметила, что вашего письма нет там, куда вы его положили. Попозже вечером я улучила минутку и спросила Люка, и он сказал, что не видел и не трогал никакого письма.
Мы обменялись по поводу этого своими размышлениями и догадками, и миссис Гроуз первая чуть ли не с торжеством подвела итог:
– Вот видите!
– Да, вижу, если Майлс взял письмо, он, конечно, прочел его и уничтожил.
– А больше вы ничего не видите?
Я молча смотрела на нее с грустной улыбкой.
– Мне кажется, с тех пор как у вас открылись глаза, вы видите больше, чем я.
Это и подтвердилось, когда она, чуть-чуть покраснев, сказала:
– Теперь я понимаю, что он проделывал в школе. – И со своей простодушной прямотой, с каким-то чуть ли не смешным разочарованием она кивнула. – Он воровал!
Я задумалась над этим, стараясь быть как можно более беспристрастной.
– Что ж, вполне возможно.
Ее как будто изумило, что я отнеслась к этому так спокойно.
– Воровал письма!
Она не могла знать, чем объясняется мое спокойствие, правду сказать, скорее внешнее, и я отговорилась, как смогла.
– Надо думать, что у него для этого были какие-то более осмысленные
цели: ведь в письме, которое я положила вчера на стол, нет ничего, на чем бы он мог сыграть – там только просьба о свидании, – и ему, по-видимому, уже стыдно, что он зашел так далеко ради такого пустяка, – вот вчера вечером у него это и было на душе, – ему хотелось сознаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
XXI
Еще до того, как забрезжил новый день, я открыла глаза и увидела миссис Гроуз, которая подошла к моей кровати с дурными вестями. Флору так заметно лихорадило, что похоже, она заболевает: ночь она провела очень неспокойно, ее мучили какие-то страхи, и страшилась она чего-то, что было связано не с прежней гувернанткой, а вот с этой, теперешней. Она не против возможного появления мисс Джессел, а явно и ожесточенно не желает больше видеть меня. Разумеется, я тотчас же вскочила с кровати и стала обо всем расспрашивать, тем более что моя подруга, как видно, уже приготовилась вступить со мною в бой. Это я почувствовала, как только спросила ее, кому она больше верит: девочке или мне.
– Значит, она продолжает отрицать, что она видела, уверяет вас, что никогда ничего не видела?
Моя гостья пришла в сильное замешательство:
– Ах, мисс, не такое это дело, чтобы я стала наводить ее на такие мысли, и, признаться, не считаю это нужным. Она от этого прямо на глазах у меня постарела.
– О, я это и сама вижу. Она возмущается – подумать, такая благородная девочка, а ее смеют подозревать в лживости, оскорбляют ее. Выдумали – «мисс Джессел!» – и чтобы она… Разыгрывает из себя этакую благопристойность, негодница! Уверяю вас, впечатление, которое она на меня произвела вчера, это что-то странное, совершенно невероятное, ни на что не похожее! И я раз навсегда решила: конечно, разговоров с ней больше быть не может.
Как ни чудовищно и непонятно было все это для миссис Гроуз, она сразу притихла и тут же согласилась со мной с такой готовностью, которая явно показывала, что за этим что-то кроется.
– Я, по правде сказать, думаю, мисс, что она этого и сама не хочет. Уж так высокомерно она это говорит!
– Вот в этом высокомерии, – заключила я, – в нем-то все и дело.
О да, глядя на лицо моей гостьи, я представляла себе ее вид и многое другое.
– Она то и дело спрашивает, как я думаю, не придете ли вы.
– Понимаю, понимаю, я же ведь сама очень много сделала, чтобы в ней это прорвалось. А обронила она после вчерашнего хоть слово о мисс Джессел, кроме того, что она ведать не ведает ни о каких таких ужасах?
– Ни единого, мисс. И вы сами знаете, – добавила она, – я ведь еще у озера поняла из ее слов, что, по крайней мере, тогда там никого не было.
– Вот как! И конечно, вы и сейчас этому верите?
– Я не спорю с ней. А что еще я могу сделать?
– Ровно ничего! Вам приходится иметь дело с такой умницей! Они – я хочу сказать, эти двое, их друзья, – сделали их обоих такими умниками, каких свет не создавал; на этом-то они так ловко и играют! У Флоры теперь есть на что жаловаться, и она это доведет до конца.
– Да, мисс, но до какого конца?
– Ну, пожалуется на меня дядюшке. Изобразит меня такой гадиной…
По выражению лица миссис Гроуз я живо представила себе все это, и у меня сердце екнуло – она смотрела на меня так, как будто видела их обоих.
– А ведь он о вас такого хорошего мнения!
– Все-таки странно, если подумать, – усмехнулась я – что он прибег к такому способу показать мне это. Но все равно. Конечно, Флоре только и нужно отделаться от меня.
Моя подруга честно подтвердила:
– Не видеть вас больше никогда в жизни.
– Так вы затем и пришли ко мне, чтобы поторопить меня с отъездом? – спросила я. Но прежде чем она успела ответить, я остановила ее. – Мне вот что пришло в голову, и, по-моему, так будет лучше. Я считала, что мне надо уехать, и в воскресенье я уже почти на это решилась. Но это не то. Уехать должны вы. И взять с собой Флору.
Моя подруга задумалась.
– Но куда же мы…
– Прочь отсюда. Прочь от них. И самое главное сейчас – прочь от меня. Прямо к ее дядюшке.
– Только чтобы пожаловаться на вас?…
– Нет, не только. А для того еще, чтобы оставить меня с моим лекарством.
Она все еще колебалась.
– А какое же у вас лекарство?
– Прежде всего ваша преданность. И еще – Майлс.
Она уставилась на меня.
– Вы думаете, он?…
– Воспользуется случаем отречься от меня? Да, я и это допускаю. Но все-таки я хочу рискнуть, я хочу попробовать. Уезжайте с его сестрой как можно скорее и оставьте меня с ним одну.
Я сама удивлялась, сколько у меня еще сохранилось мужества, и поэтому несколько растерялась, когда она, несмотря на явное подтверждение этого, все еще продолжала колебаться.
– И вот что еще, – продолжала я, – конечно, до ее отъезда они ни в коем случае не должны видеться, ни на минуту.
И тут мне пришло в голову, что, может быть, несмотря на то, что Флору с той минуты, как она вернулась с озера, держат взаперти, мы с этим уже опоздали.
– Вы не думаете, что они уже виделись? – тревожно спросила я.
Она вспыхнула.
– Ах, мисс, уж не такая я безмозглая дура! Если я раза два-три и вынуждена была оставить ее, то всякий раз с кем-нибудь из служанок, а сейчас, хоть она и одна, я ее заперла на ключ. А все-таки… все-таки! Слишком многого надо было опасаться.
– Что все-таки?
– Ну, вы так уверены в маленьком джентльмене?
– Ни в ком я не уверена, кроме вас. Но со вчерашнего вечера у меня появилась надежда. Мне кажется, он хочет вызвать меня на откровенность… Я так этому верю – бедный мой, гадкий, прелестный, несчастный мальчик! Он хочет высказаться. Вчера вечером мы сидели с ним у камина молча два часа, и мне все казалось, он вот-вот заговорит.
Миссис Гроуз, не отрываясь, смотрела в окно на хмурый занимающийся день.
– Ну и что же, заговорил он?
– Нет, я все ждала и ждала и, признаться, не дождалась. Так и не прервав молчания, даже не обмолвившись о сестре, об ее отсутствии, он поцеловал меня, и мы разошлись спать. Но все равно, – продолжала я, – если она увидится с дядей, я не могу допустить, чтобы дядя увиделся с ее братом, так как дела приняли сейчас такой оборот, что мальчику надо дать еще немного времени.
Как раз этому больше всего и противилась моя подруга. И мне было не совсем понятно почему.
– Сколько это, по-вашему, «еще немного времени»?
– Ну, день-два – чтобы все это открылось. Тогда он будет на моей стороне – вы же понимаете, как это важно. Если это не выйдет, я только прогадаю, а вы как-никак поможете мне тем, что, приехав в город, сделаете все, что только найдете возможным.
Так я втолковывала ей все это, но она все еще была в каком-то непонятном для меня замешательстве, и я пришла ей на выручку.
– Но, может быть, вам вовсе не хочется ехать, – заключила я.
И тут я все поняла по ее лицу: оно вдруг прояснилось, и она протянула мне руку в знак согласия.
– Я поеду, поеду! Поеду нынче же утром.
Мне хотелось быть вполне справедливой.
– Если вы считаете, что лучше помедлить, я обещаю вам, что она меня не увидит.
– Нет, нет, ведь все дело в этом самом месте. Ей надо отсюда уехать. -
С минуту она смотрела на меня угрюмым взглядом, потом договорила до конца: – Вы правильно рассудили, мисс. Я и сама ведь…
– Да?
– Не могу тут оставаться.
При этом она так посмотрела на меня, что в голову мне вдруг пришла новая мысль:
– Вы хотите сказать, что после вчерашнего вы видели?…
Она медленно, с достоинством покачала головой.
– Я слышала!…
– Слышали?
– Слышала всякие ужасы от этого ребенка! Вот! – вздохнула она с трагическим облегчением. – Честное слово, мисс, она говорит такое…
Но при этом воспоминании силы изменили ей: вдруг зарыдав, она опустилась на мою софу и, как мне уже приходилось видеть раньше, дала полную волю своему горю.
Я тоже дала себе волю, но по-своему:
– Ох, слава богу!
Тут она вскочила на ноги и, вытирая глаза, простонала:
– Слава богу?…
– Но ведь это меня оправдывает!
– Верно, мисс, оправдывает!
Это было сказано так выразительно, что, казалось, больше и желать было нечего, но я все еще колебалась.
– Что-нибудь ужасное?
Я видела, что моя подруга не находит слов.
– Чудовищное.
– И про меня?
– Про вас, мисс, если уж вы хотите знать. И для юной леди просто что-то невероятное. Не знаю, где только она могла набраться таких…
– Таких слов, какими она обзывает меня? Я-то знаю где! – сказала я, засмеявшись; смех мой был достаточно красноречив. И, сказать по правде, он только еще больше заставил призадуматься мою подругу.
– Так вот, может, и мне следовало бы знать – ведь я кое-что вроде этого уже и раньше от нее слышала! И все-таки я не могу этого вынести! – промолвила бедная женщина и тут же, бросив взгляд на мои часики, лежащие на туалетном столе, заторопилась:
– Ну, мне пора идти.
Но я задержала ее.
– О, если вы это не можете выносить…
– Как же я могу с ней оставаться, хотите вы сказать? Так только ради того, чтоб увезти ее отсюда. Прочь от всего этого, подальше от них… – продолжала она.
– Она может измениться, избавиться от этого? – Я уже чуть ли не с радостью обняла ее. – Значит, несмотря на вчерашнее, вы верите…
– В такие вещи? – По выражению ее лица, когда она назвала это одним простым словом, я поняла, что больше расспрашивать нечего, и все стало ясно как никогда, после того как она ответила: – Верю.
Да, это была радость, нас двое, мы с ней плечом к плечу: если я могу быть и дальше в этом уверена, мне уже было не страшно, что бы ни случилось в будущем. Перед лицом бедствия у меня есть поддержка, та самая, которая была мне опорой, когда я так нуждалась в доверии, и если моя подруга поручится за мою честность, я готова поручиться за все остальное. Уже прощаясь с ней, я немножко замялась в смущении:
– Да, вот еще что вам надо иметь в виду: я только сейчас вспомнила – мое письмо с этим тревожным сообщением придет раньше, чем вы приедете в город.
И я еще яснее увидела, как она пыталась увернуться от всего этого и как устала прятаться.
– Ваше письмо туда не дойдет. Оно так и не было отправлено.
– Что же с ним случилось?
– Бог его знает! Мистер Майлс…
– Вы думаете, он взял его? – изумилась я.
Она замялась было, но переборола себя.
– Да, вчера, когда мы вернулись с мисс Флорой, я заметила, что вашего письма нет там, куда вы его положили. Попозже вечером я улучила минутку и спросила Люка, и он сказал, что не видел и не трогал никакого письма.
Мы обменялись по поводу этого своими размышлениями и догадками, и миссис Гроуз первая чуть ли не с торжеством подвела итог:
– Вот видите!
– Да, вижу, если Майлс взял письмо, он, конечно, прочел его и уничтожил.
– А больше вы ничего не видите?
Я молча смотрела на нее с грустной улыбкой.
– Мне кажется, с тех пор как у вас открылись глаза, вы видите больше, чем я.
Это и подтвердилось, когда она, чуть-чуть покраснев, сказала:
– Теперь я понимаю, что он проделывал в школе. – И со своей простодушной прямотой, с каким-то чуть ли не смешным разочарованием она кивнула. – Он воровал!
Я задумалась над этим, стараясь быть как можно более беспристрастной.
– Что ж, вполне возможно.
Ее как будто изумило, что я отнеслась к этому так спокойно.
– Воровал письма!
Она не могла знать, чем объясняется мое спокойствие, правду сказать, скорее внешнее, и я отговорилась, как смогла.
– Надо думать, что у него для этого были какие-то более осмысленные
цели: ведь в письме, которое я положила вчера на стол, нет ничего, на чем бы он мог сыграть – там только просьба о свидании, – и ему, по-видимому, уже стыдно, что он зашел так далеко ради такого пустяка, – вот вчера вечером у него это и было на душе, – ему хотелось сознаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19