— Вас не обманешь. Вы почувствовали, что я пытаюсь что-то утаить? Да?
Родриго молчал. Он боялся, что какое-нибудь неосторожное слово сломает уже протянувшийся между ними хрупкий мостик, заставит собеседника спрятаться в скорлупу недоверия.
— Ко мне сегодня уже приставали, — продолжал Хид, — расскажи да расскажи! Я им наплел что-то про амнезию: мол, головой ударился, дальше — туман, в себя пришел только здесь, в изоляторе. А сам думал: если решусь рассказать — то только вам, может быть… И вовсе не затем, чтобы загладить свою вину. Просто вы — это вы, а они — это они. Узнав, что случилось, вы не будете, как они, ржать, похлопывать меня по плечу и говорить что-нибудь вроде: «Ну, старина, ты и оплошал! Такой шанс упустил!» Я, наверное, не очень внятно объясняю?
Родриго напрягся. «Вот момент», — подумал он.
— Пока не очень. Но я, кажется, начинаю догадываться. У тебя… у тебя было видение?
Хид, до этого разглядывавший свои колени, резко повернул голову и встретился с ним взглядом.
— Так вы… Так вы, командир, тоже?.. Понятно. — Он снова отвел глаза, словно чего-то стыдился. — Но я… Я думаю, что вы видели что-то другое, потому что… А, черт! Чего я тяну? Слушайте. Помните ту поляну, на которой меня оставили? Большая такая? В общем, уселся я в центре, чтобы видно было, если какая гадость из леса полезет. Снял шлем, расстегнулся до пояса. Сами понимаете, когда так печет, никаких сил нет инструкцию соблюдать.
«Что это он так разоткровенничался? — подумал Родриго. — Кстати, я ни разу не видел, чтобы Хид нарушил инструкцию. Значит, не ошибся: у меня на глазах он — один человек, стоит отойти — другой. Неужели действительно выслуживался?»
— Так вот, — продолжал Хид, — сижу я себе на самом солнцепеке и вижу: выходит кто-то из леса и направляется прямиком в мою сторону. Я, конечно, сразу за пульсатор. Пригляделся — и подумал, что схожу с ума. Знаете, кто это был? Голая женщина! Ну, без единого лоскутка! — Он проглотил слюну. — Тут я и думаю: одно из двух — или тебе, Рик, голову солнцем напекло, или это какая-то местная русалка или нимфа… Не разбираюсь я. Идет, бедрами покачивает, молодая такая, лет восемнадцать, а фигурка у ней! В жизни такой не встречал, хотя баб у меня, надо сказать, хватало, отводил на Земле душу! В общем, стою я, открыв рот, глазам своим поверить не могу. А она все идет, спокойно так, запросто, будто всю жизнь только нагишом и разгуливала. Голову высоко держит, волосы у нее длинные, до пояса, грудки небольшие, аккуратные — загляденье. Ну, как раз такая, каких я люблю, командир! И, что самое удивительное, меня совсем не замечает. Словно нет здесь никого, кроме нее! Так и прошла в пяти шагах, даже голову не повернула. Меня как будто жаром обдало. Забыл я, что не может ее здесь быть, никак не может! Глазам своим поверил — ведь вот она, живая, аппетитная, только руку протяни! Ну и… помутилось у меня в голове. Как же так, думаю, девочка в самом соку, красивая, как картинка, а вот дойдет сейчас до края поляны, скроется в лесу — и привет. Никогда ее больше не увижу. И до того мне это несправедливым показалось! Ведь забыл уже, когда женщину в руках держал. В общем, решил не упускать. Пошел следом. Девушка, — говорю, — постойте, не проходите мимо такого бравого парня, может, найдется, о чем потолковать? Бесполезно. А я все не отступаю. Затянул известную песню: не хотите ли, мол, скрасить одиночество мужественного десантника? Понимаю ведь, что вздор несу, что не на Земле я, а ничего с собой поделать не могу. Уговариваю, уговариваю, только реакции по-прежнему никакой. Вот тогда я и распалился по-настоящему. Вы же мужчина, командир, сами понимаете. Короче, положил я пульсатор и уже не пошел — побежал за ней. Тут только она и обернулась. Увидела меня, вскрикнула — и понеслась прочь. Но ведь как! Будто не удирает, а сама хочет, чтобы ее поймали. Красиво так бежит, словно в замедленной съемке. Я, само собой, догнал ее в два счета, схватил за руку и повалил на траву. Упала она на спину, сжалась в комочек, грудь руками закрыла, а в глазах слезы… Меня сразу как по сердцу полоснуло. Ну-ну, думаю, бери ее, герой-десантник. Какая великая победа — справиться с беззащитной, перепуганной девчонкой! Муторно мне стало, и собрался я уже отпустить ее с миром. Но не отпустил…
Хид сгорбился еще больше, шея утонула в могучих плечах.
— Понимаете, командир, эти слезы… Она и так была красива, но теперь сделалась еще привлекательнее. Есть женщины, которые от слез хорошеют, вы знаете… Видимо, это на меня подействовало. Я всегда мечтал быть с такой, как она, а попадались постоянно разнузданные, размалеванные девицы. Если бы она кричала, умоляла меня не трогать ее… Черт его знает, у меня сердце не каменное. Но она молчала и только закрывалась руками. В общем… Можете, командир, считать меня распоследней свиньей, только я нагнулся, схватил ее за плечи, притянул к себе… Тут это и началось.
Перед глазами у меня запрыгали какие-то серые хлопья, девчонка пропала, да и вообще все пропало, оказался я словно в тумане. Стал шарить вокруг себя руками и наткнулся на стену, упругую такую, как силовое поле средней напряженности. Куда ни повернусь — всюду эта стена. И чувствую — сжимается она, медленно так, но через несколько минут сдавит меня насмерть. Вот когда я пожалел, что нет с собой пульсатора. А жить-то хочется! Стал я биться о стену, наносить удары по всем правилам, как учили. А силы перед концом удесятерились — пожалуй, носорога, и того свалил бы. Ну а стене хоть бы что. Сжимается и сжимается. Я уже перестал трепыхаться — руку повернуть некуда. Стою и жду, когда кости затрещат. Вдруг стена исчезла, а меня кто-то начал в узел завязывать. Словно я из резины сделан. Не знаю, как вам это объяснить…
— Не надо, — сказал Родриго. — Представляю.
— Да? — Хид вскинул на него глаза и тут же снова отвел взгляд. — Впрочем, конечно. Ну а потом начали меня наизнанку выворачивать — медленно так, постепенно. Тут я сознание потерял, а когда в себя пришел, то понял, что бегу по лесу, и так мне страшно, как никогда в жизни не было. А ведь сроду к робкому десятку себя не относил. Затем провалы в памяти начались. Вынырну из такого провала — и оказывается, что сквозь колючки продираюсь. Снова провал… Теперь уже по какому-то склону качусь. После третьего — стою, обхватив руками дерево, и трясусь, как собачонка. А дальше вообще ничего не помню. Что же касается браслета… Может, действительно снял и выкинул. В таком состоянии, сами понимаете, можно и в лоб себе выстрелить.
Наступило молчание. Хид медленно спустил ноги с кровати и оказался лицом к лицу с Родриго.
— Вот я все вам и рассказал, командир. Не ожидали? Был тихонький, дисциплинированный Ричард Хид, а тут… Об этом думаете? И еще, наверное, дурак, мол, ты, никто тебя за язык не тянул, сказал бы, что башкой треснулся, вот и все. Угадал? Так вот, надоело мне притворяться паинькой. Ради чего корчил из себя идеального десантника? Ради командирских нашивок? Пропади они пропадом! Жить хочу, а не прикидываться невинной овечкой!
— Да, Рик! — Родриго покачал головой. — С одной стороны, лучше бы ты молчал. За одно только оставление оружия…
— Да знаю я! — Хид был возбужден. — Все равно вы не станете докладывать шефу. А если и доложите… Плевать мне теперь на все! — Он помолчал. — Думал, расскажу — душу очищу… А только наоборот, еще пакостнее стало. Ну, скажите что-нибудь. Назовите меня дерьмом, никудышным десантником. Что? Молчите? — В глазах Хида неожиданно вспыхнула злоба. Он резко поднялся и нервно заходил по изолятору. — Молчите, командир? Неспроста молчите! Ну, дерьмо я, дерьмо, согласен. А вы? Вы бы сами не побежали за ней? Нет? — Хид остановился, плюхнулся на кровать и раздельно, по слогам, проговорил: — Не ве-рю. Все мы одинаковые. Ангелов в десант не берут. И у вас, командир, я тоже крылышек не замечал. Подвернись такой лакомый кусочек, припустились бы за ним, да еще как припустились! Что? Неправда?
«Кретин, — подумал Родриго. — Вообразил, что весь мир сейчас показывает на него пальцем: вот какой он гад! Закомплексовал, заметался, захотел оправдаться: не я один, все мерзавцы, все. Но все-таки совесть есть, грызет».
— Успокойся, Рик. Ты же сам не веришь в то, что говоришь. Если тебя так уж заел комплекс вины, обратись к Гораку, пусть проведет пару гипносеансов. Мне нужны психически здоровые люди. А о том, любой бы поступил, как ты, или нет, поразмысли сам. Кстати, Эрикссону я и в самом деле докладывать не буду. Но если ты по окончании экспедиции принесешь мне рапорт об увольнении — отговаривать не стану. Вот так. Решать тебе.
— Благородно, — сказал Хид. — Бла-го-род-но. Я, в общем-то, иного от вас и не ожидал. А насчет того, чтобы поразмыслить… Размышлял уже. И знаете, что я вам скажу? Испытывает нас какая-то зараза, что в лесу прячется. Уж очень ей узнать захотелось — побежим или не побежим?
«Ух ты! — подумал Родриго. — А ведь так оно, похоже, и есть! Значит… Значит, и меня можно соблазнить чем-то таким, чтобы я, забыв, ради чего здесь нахожусь, начал совершать дикие поступки? И не только меня! Кем угодно можно управлять, дергая особые невидимые веревочки! Но почему же меня сегодня не подвергли искушению, только заморочили голову всякими чудесами? Или все еще впереди?»
Он посмотрел на Хида.
— Сам придумал?
— А для этого большого ума и не требуется. Откуда здесь женщине взяться? Ведь не привиделась она, держал я ее, этими самыми руками держал. Живая, теплая… Кожа нежная… — Его лицо внезапно перекосилось. — Сделали ее, командир, сделали! Слепили из атомов или, там, из кварков, не знаю.
— Кто слепил?
— Я не ученый, пусть они разбираются. А девушку эту нам подсунули: реакцию проверить. Да что вы на меня так смотрите? Все мы одинаковые, говорю вам! Никто бы на моем месте не устоял! Ни вы, ни Дзиро, ни Йорн. Даже сопляк Ренато побежал бы!
Родриго давно уже испытывал к Хиду легкую неприязнь, но сейчас, когда он с такой откровенностью выворачивал себя перед ним, хотелось просто встать и уйти.
И Родриго встал.
— Ну что ж, Рик, — сказал он, — тебе надо было перед кем-то выговориться, что ты и сделал. За информацию благодарю. А насчет остального… Знаешь, я сегодня тоже видел кое-что. Но мне в отличие от тебя не пришлось делать выбор. Так что спорить с тобой, читать мораль, приводить статьи устава я не буду. Возможно, эта планета еще каждого из нас заставит задуматься над тем, кто он есть.
— Заставит, — мрачно произнес Хид. — Еще как заставит. Знаете что? Нам не следовало прилетать сюда. Мы… Мы не готовы… к этому.
«Черт! — подумал Родриго. — А Рик-то совсем не глуп! Просто ему сейчас труднее всех, отсюда и эта угрюмость, озлобленность. Ведь пока ни с кем другим не случилось чего-то подобного, все они, по сравнению с ним, чистенькие! А я?.. Уверен ли я, что, когда придет мой черед, поведу себя мужественно и благородно?»
Ему не хотелось продолжать разговор.
— Поправляйся, Рик, — сказал он и вышел из изолятора.
Глава 12. Паршивая овца
— Добаи, вы не сдали зачет!
Упитанный Йожеф, кряхтя, поднялся с пола и с ненавистью посмотрел на сана, только что уложившего его на лопатки.
— Придется вам потренироваться самостоятельно, — продолжал Родриго. — Через четыре дня — повторный зачет.
Йожеф вздохнул и бросил красноречивый взгляд на Ренато: этот, мол, тоже не сдал!
«Опять! — подумал Родриго. — И когда только в оправдание своих промахов перестанут кивать на беднягу Ренато! Нашли козла отпущения! Хотя, надо признать, парень больше всех подходит для этой роли. Что тут поделаешь? Сам виноват: сунулся в десант, не имея ни малейшего представления о том, что это такое. А здесь уважают только профессионалов. Не сумел им стать — значит, грош тебе цена».
— Не коситесь на Джентари, — сказал Родриго. — С ним я буду заниматься отдельно. И вообще, какие могут быть сравнения? Вы в десанте три года, а у него это первый полет. Он, между прочим, еще заткнет вас за пояс!
Неизбежный в таких случаях гогот на этот раз был умеренным: слишком уж измотали всех зачетные поединки.
Проводя работу в группах, командиры вынуждены были обращаться к подчиненным официально: Эрикссон, которого просто корчило от любого проявления панибратства, мог в любой момент заявиться на занятие и остаться до конца. Приходилось как бы тренироваться перед приходом шефа. Родриго, конечно, не мог не признать безусловную правоту Эрикссона: дисциплина есть дисциплина. Устав не предусматривал ни прозвищ, ни бесцеремонного «ты». Он много чего не предусматривал.
— Полчаса отдыха, — сказал Родриго. — Затем — теоретическая подготовка.
Несмотря на то что «теорией» полагалось заниматься лишь дважды в неделю, десантники ее просто не переносили. Родриго хорошо понимал ребят. Необходимо, конечно, изредка освежать в памяти некоторые вещи, но убивать на постоянное повторение одного и того же столько времени… Гораздо рациональнее было бы отдать его физподготовке, тактическим занятиям или изучению систем оружия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34