Ведь речь идет, скорее, о сочинении, которое сам Булгаков называл «Недугом». И по времени все совпадает, поскольку именно в Никольском Булгаков вынужден был прибегнуть к морфию, заболев острой формой дифтерита (спасая ребенка, он отсасывал из его носоглотки образовавшуюся пленку, но сам при этом заразился), а в Вязьме его страдания стали почти невыносимыми. И ночная его работа была, видимо, связана с фиксацией наблюдений над самим собою. Поэтому-то он и страшился прочитать жене написанное.
И тем не менее можно предположить, что Булгаков работал в Вязьме (и возможно, в Никольском) не только над повестью о враче-морфинисте, но и над другими рассказами, и в их числе над «Зеленым змием». Это предположение тем более обоснованно, что Н. А. Земская, сестра писателя, однажды упомянула в своих воспоминаниях о том, что Булгаков еще в студенческие годы написал рассказ «Огненный змий». И еще: при внимательном чтении всех воспоминании Т. Н. Лаппа можно прийти к выводу, что она сама допускает вероятность работы Булгакова не только над «Зеленым змием», но и над другими рассказами, однако «только после отпуска» и после того, как Булгаков пристрастился к морфию (заметим, что в отпуске Булгаковы были в феврале—марте 1917 г.).
Переехав в феврале 1918 г. на родину, в Киев, Булгаков продолжал писательскую работу. Об этом есть упоминания и у Т. Н. Лаппа, и у Н. А. Земской. «Когда приехали из земства, — вспоминала Татьяна Николаевна, — в городе были немцы. Стали жить в доме Булгаковых на Андреевском спуске... Михаил все сидел, что-то писал. За частную практику он не сразу взялся...» Как бы продолжая эти воспоминания, Надежда Афанасьевна отмечает: «В Киев в 1918 году он приехал уже венерологом. И там продолжал работу по этой специальности — недолго. В 1919 году совершенно оставил медицину для литературы» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 87). Не менее важны и воспоминания об этом периоде близкого друга Булгакова — А. П. Гдешинского, писавшего Н. А. Земской в ноябре 1940 г.: «Что касается пребывания Миши в Никольском, под Сычевкой (Смоленской губ.), то действительно я получил от него письмо, но оно не сохранилось... Помню только следующее... Это село Никольское... представляло собой дикую глушь... Огромное распространение сифилиса. Помню, Миша рассказывал об усилиях по открытию венерических отделений в этих местах. Впрочем, об этой стороне его деятельности наилучше расскажет его большая работа, которую он зачитывал в Киеве (выделено нами. — В. Л.) ...Этот труд, как мне кажется, касался его деятельности в упомянутом Никольском и, как мне казалось, — не без влияния В. В. Вересаева (совершенно очевидно, речь идет о рассказах земского врача, и довольно объемных, а не о повести о наркомане. — В. Л.) ...Миша очень сетовал на кулацкую, черствую натуру туземных жителей... Помню — это уже в разговоре потом в Киеве — о высоком наслаждении умственным трудом в глубоком одиночестве ночей, вдали от жизни и людей... Еще помню упоминание о какой-то Аннушке — больничной сестре, кажется, которая очень тепло к нему относилась и скрашивала жизнь...» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 85—86).
Эти свидетельства со всей очевидностью указывают на то, что Булгаков, находясь в Киеве, систематически занимался литературой, опираясь на богатейший материал, который, очевидно, в значительной степени уже был собран и написан на Смоленщине; иначе как мог он зачитать в Киеве «большой труд» из туземной жизни, не подготовив его в Никольском и Вязьме? Не исключено также, что в Киеве Булгаков сотрудничал в некоторых газетах, занимаясь репортерской работой.
Булгаковские письма из Владикавказа содержат богатую информацию о его писательской работе на врачебную тему. Приведем некоторые фрагменты из этих писем. 1 февраля 1921 г.: «...работаю днями и ночами. Эх, если б было где печатать!.. Пишу роман, единственная за все это время продуманная вещь». 16 февраля: «У меня в № 13 (речь идет о доме на Андреевском спуске. — В. Л. ) в письменном столе две важных для меня рукописи: „Наброски земского врача" и „Недуг" (набросок) и целиком на машинке „Первый цвет". Все эти три вещи для меня очень важны... Сейчас я пишу большой роман по канве „Недуга"». Через некоторое время Н. А. Земской: «...в Киеве у меня остались кой-какие рукописи — „Первый цвет", „Зеленый змий", а в особенности важный для меня черновик „Недуг". Я просил маму в письме сохранить их...» Собравшись к отъезду за границу, Булгаков просит Н. А. Земскую (май 1921 г.): «В случае отсутствия известий от меня больше полугода... брось рукописи мои в печку». Среди них опять-таки «Зеленый змий», «Недуг» и все пьесы.
Из этих писем вырисовывается более или менее ясная картина с «Недугом» и «Первым цветом» (по названию, конечно, а не по содержанию), и совершенно непонятна ситуация с «Набросками земского врача» и «Зеленым змием» — самостоятельные ли это сочинения, или речь идет о двух названиях одной и той же вещи...
Многие рукописи Булгакова действительно угодили в печку, но не все. Переехав осенью 1921 г. в Москву, писатель продолжил работу над ранее начатыми сочинениями. В письме к матери от 17 ноября он сообщал: «По ночам урывками пишу „Записки земского врача". Может выйти солидная вещь. Обрабатываю „Недуг". Но времени, времени нет. Вот что больно для меня! »
Весьма важным представляется нам следующее дневниковое свидетельство писателя Ю. Л. Слезкина, первого литературного наставника Булгакова: «По приезде своем в Москву мы опять встретились с Булгаковым, хотя в последнее время во Владикавказе между нами пробежала черная кошка... Жил тогда Миша бедно, в темноватой, сырой комнате большого дома на Садовой... Читал свой роман о каком-то наркомане и повесть о докторе — что-то очень скучное и растянутое...» Небезынтересна и следующая его запись: «...во Владикавказе Булгаков поставил при моем содействии... „Братьев Турбиных"... Действие происходит в революционные дни 1905 года, в семье Турбиных — один из братьев был эфироманом...» (НИОР РГБ, ф. 801, к. 1, ед. хр. 2). Так что тема, связанная с психологией наркомана, в течение нескольких лет разрабатывалась Булгаковым.
И все же на этом обрывается информационная нить о работе Булгакова над сочинениями «медицинского» цикла. Несколько лет о них фактически не было упоминаний (вернее, пока такие сведения не найдены), и лишь в 1925 г. в печати стали появляться рассказы, подготовленные на основе имевшегося у писателя богатейшего «земского» материала. Из тех же «запасов» родился и «Морфий». Некоторые исследователи полагают, что повесть «Морфий» есть не что иное, как усеченный и обработанный «Недуг», но эти заключения могут быть существенно подправлены при возможном выявлении подлинных рукописей или иных первоисточников. Очевидно лишь одно — опубликованные «Записки юного врача» (так в окончательном варианте назвал в 1926 г. свой цикл рассказов Булгаков) и «Морфий» представляют собой лишь часть из того раннего рукописного наследия писателя, которое еще не обнаружено. И именно ту часть, которая могла появиться в свет в условиях нового времени.
* * *
К сожалению, не сохранилось никаких свидетельств, хотя бы частично освещающих ход подготовки рассказов земского врача к публикации. Но можно предположить, что писатель намеревался сначала напечатать рассказы в журнале, а затем выпустить их в свет отдельным изданием. Первой такой попыткой стала публикация рассказа «Стальное горло» в журнале «Красная панорама» (15 августа 1925 г.). И с первых слов рассказа: «Итак, я остался один» — стало очевидным, что это продолжение какой-то эпопеи... Вероятно, у автора была договоренность с редакцией на публикацию не одного, а нескольких рассказов или всей серии, но продолжения не последовало... Вернее, оно последовало, но уже в специальном, «профильном» журнале «Медицинский работник». Там в октябре 1925 г. был напечатан рассказ «Крещение поворотом», а затем в течение года были опубликованы все рассказы этого цикла, а также «профильный» для журнала рассказ «Я убил», относящийся к теме Гражданской войны.
Мы уже отмечали, что при публикации рассказы снабжались подзаголовками и подстрочными примечаниями, из которых ясно было видно, что все это — часть одной «солидной вещи». Но в самом последнем рассказе («Пропавший глаз»), во второй его части (окончании) подстрочного примечания: «Из книги „Записки юного врача"» — не было. Не исключено: уже в это время стало известно о том, что рассказы отдельным изданием не выйдут.
Оставшийся нереализованным замысел писателя почти через сорок лет решила осуществить Елена Сергеевна Булгакова (1893—1970), третья жена писателя, владевшая основным массивом его рукописного наследия. В 1963 г. под ее наблюдением вышла в свет книга «Записки юного врача», куда вошли почти все (но не все!) рассказы земского цикла (Библиотека «Огонек». №23).
Издавая книгу, Елена Сергеевна стремилась максимально следовать воле автора. Прежде всего, это выразилось в названии книги: «Записки юного врача. Рассказы», а также в расположении рассказов внутри книги не по времени их выхода в свет, а в соответствии с логикой развития событий: приезд доктора в село, первые операции и так далее, что было правильно. Но при этом Елена Сергеевна, вольно или невольно, допустила некоторые ошибки. Издавая книгу по сохранившимся в архиве писателя журналам «Красная панорама» и «Медицинский работник», она не знала, что в этом комплекте отсутствуют, два номера «Медицинского работника» (№26, 30) за 1926 г., где был напечатан рассказ «Звездная сыпь». В результате этот рассказ не вошел в книгу. Кроме того, при издании была допущена правка авторского текста.
Н. А. Земская, будучи филологом по образованию, высказала ряд серьезных замечаний по изданию. Прежде всего, она не была согласна с названием книги, так как располагала машинописным текстом всего сборника с названием «Рассказы юного врача», который был подарен ей Булгаковым в 20-е гг. Удивление вызвала у нее и неполнота издания (отсутствовал рассказ «Звездная сыпь»), не говоря уже о редакционных «поправках» авторского текста (Н. А. Земская назвала их «порчей текста»). В письме Е. С. Булгаковой она писала: «Вообще надо напечатать второе издание „Рассказов врача", вернув весь текст подлинника. На выпуски и переделки толкнуло в значительной мере изменение общего заглавия сборника: слово „Рассказы" заменено словом „Записки". Но ведь по жанру это не записки, а именно рассказы. Подгонять текст одного рассказа к другому не было надобности. Кроме того, название „Записки" невольно заставляет пытаться отождествить автора с героем рассказов — юным врачом, 23-летним выпускником, только что окончившим медицинский факультет. А это не так. В этих рассказах Булгаков не воспроизводит себя, а создает своего героя — юного врача, на которого смотрит как старший, как бы со стороны, ставя его в разные положения на основе пережитого самим опыта» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 81-82).
Конечно, совершенно справедливыми были замечания Н. А. Земской, касающиеся неполноты сборника, произвольного изменения названии рассказов (рассказ «Стальное горло» был назван «Серебряным горлом») и «порчи» авторского текста. Но что касается названия сборника, расположения рассказов в соответствии с внутренней хронологией событий и некоторых изменений текста, осуществленных Е. С. Булгаковой, а не редакцией, то тут ее мнение выглядит весьма спорным.
Стремление Н. А. Земской насколько возможно «отделить» автора рассказов от главного героя проистекало, видимо, из того, что за «Записками юного врача» неизбежно следовала повесть «Морфий», «автобиографичность» которой смущала родственников писателя. Если Надежда Афанасьевна воочию все видела и пережила этот кошмарный для Булгаковых период, то Елена Сергеевна ничего о морфинизме супруга не знала (во всяком случае, в ее архиве нет и намека на это) и не связывала главного героя «Записок» и главного героя «Морфия» воедино. К тому же совершенно булгаковское слово «Записки» не могло вызвать у Елены Сергеевны ни малейших сомнений в том, что это предложенное автором, а не редактором название несостоявшейся книги.
И еще об одном важном вопросе, который весьма актуален и по сей день. Е. С. Булгакова внесла изменения в текст рассказа «Полотенце с петухом», с которого начинается повествование. У Булгакова приезд молодого врача в сельскую больницу датирован сентябрем 1917 г. (16 сентября герой рассказа прибыл в Грачевку, а ровно через день он подъехал к Мурьинской больнице). Елена Сергеевна исправила 1917 г. на 1916-й, а поскольку у Булгакова еще было добавлено словечко «незабываемый», то его она просто изъяла.
Логика ее действий понятна: во-первых, Булгаков прибыл в село Никольское в сентябре 1916 г., и во-вторых, если не исправить год приезда, то по тексту повествования возникали логические несуразицы (это понимала Н. А. Земская, поэтому она так упорно выступала против слова «Записки»).
1 2 3 4
И тем не менее можно предположить, что Булгаков работал в Вязьме (и возможно, в Никольском) не только над повестью о враче-морфинисте, но и над другими рассказами, и в их числе над «Зеленым змием». Это предположение тем более обоснованно, что Н. А. Земская, сестра писателя, однажды упомянула в своих воспоминаниях о том, что Булгаков еще в студенческие годы написал рассказ «Огненный змий». И еще: при внимательном чтении всех воспоминании Т. Н. Лаппа можно прийти к выводу, что она сама допускает вероятность работы Булгакова не только над «Зеленым змием», но и над другими рассказами, однако «только после отпуска» и после того, как Булгаков пристрастился к морфию (заметим, что в отпуске Булгаковы были в феврале—марте 1917 г.).
Переехав в феврале 1918 г. на родину, в Киев, Булгаков продолжал писательскую работу. Об этом есть упоминания и у Т. Н. Лаппа, и у Н. А. Земской. «Когда приехали из земства, — вспоминала Татьяна Николаевна, — в городе были немцы. Стали жить в доме Булгаковых на Андреевском спуске... Михаил все сидел, что-то писал. За частную практику он не сразу взялся...» Как бы продолжая эти воспоминания, Надежда Афанасьевна отмечает: «В Киев в 1918 году он приехал уже венерологом. И там продолжал работу по этой специальности — недолго. В 1919 году совершенно оставил медицину для литературы» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 87). Не менее важны и воспоминания об этом периоде близкого друга Булгакова — А. П. Гдешинского, писавшего Н. А. Земской в ноябре 1940 г.: «Что касается пребывания Миши в Никольском, под Сычевкой (Смоленской губ.), то действительно я получил от него письмо, но оно не сохранилось... Помню только следующее... Это село Никольское... представляло собой дикую глушь... Огромное распространение сифилиса. Помню, Миша рассказывал об усилиях по открытию венерических отделений в этих местах. Впрочем, об этой стороне его деятельности наилучше расскажет его большая работа, которую он зачитывал в Киеве (выделено нами. — В. Л.) ...Этот труд, как мне кажется, касался его деятельности в упомянутом Никольском и, как мне казалось, — не без влияния В. В. Вересаева (совершенно очевидно, речь идет о рассказах земского врача, и довольно объемных, а не о повести о наркомане. — В. Л.) ...Миша очень сетовал на кулацкую, черствую натуру туземных жителей... Помню — это уже в разговоре потом в Киеве — о высоком наслаждении умственным трудом в глубоком одиночестве ночей, вдали от жизни и людей... Еще помню упоминание о какой-то Аннушке — больничной сестре, кажется, которая очень тепло к нему относилась и скрашивала жизнь...» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 85—86).
Эти свидетельства со всей очевидностью указывают на то, что Булгаков, находясь в Киеве, систематически занимался литературой, опираясь на богатейший материал, который, очевидно, в значительной степени уже был собран и написан на Смоленщине; иначе как мог он зачитать в Киеве «большой труд» из туземной жизни, не подготовив его в Никольском и Вязьме? Не исключено также, что в Киеве Булгаков сотрудничал в некоторых газетах, занимаясь репортерской работой.
Булгаковские письма из Владикавказа содержат богатую информацию о его писательской работе на врачебную тему. Приведем некоторые фрагменты из этих писем. 1 февраля 1921 г.: «...работаю днями и ночами. Эх, если б было где печатать!.. Пишу роман, единственная за все это время продуманная вещь». 16 февраля: «У меня в № 13 (речь идет о доме на Андреевском спуске. — В. Л. ) в письменном столе две важных для меня рукописи: „Наброски земского врача" и „Недуг" (набросок) и целиком на машинке „Первый цвет". Все эти три вещи для меня очень важны... Сейчас я пишу большой роман по канве „Недуга"». Через некоторое время Н. А. Земской: «...в Киеве у меня остались кой-какие рукописи — „Первый цвет", „Зеленый змий", а в особенности важный для меня черновик „Недуг". Я просил маму в письме сохранить их...» Собравшись к отъезду за границу, Булгаков просит Н. А. Земскую (май 1921 г.): «В случае отсутствия известий от меня больше полугода... брось рукописи мои в печку». Среди них опять-таки «Зеленый змий», «Недуг» и все пьесы.
Из этих писем вырисовывается более или менее ясная картина с «Недугом» и «Первым цветом» (по названию, конечно, а не по содержанию), и совершенно непонятна ситуация с «Набросками земского врача» и «Зеленым змием» — самостоятельные ли это сочинения, или речь идет о двух названиях одной и той же вещи...
Многие рукописи Булгакова действительно угодили в печку, но не все. Переехав осенью 1921 г. в Москву, писатель продолжил работу над ранее начатыми сочинениями. В письме к матери от 17 ноября он сообщал: «По ночам урывками пишу „Записки земского врача". Может выйти солидная вещь. Обрабатываю „Недуг". Но времени, времени нет. Вот что больно для меня! »
Весьма важным представляется нам следующее дневниковое свидетельство писателя Ю. Л. Слезкина, первого литературного наставника Булгакова: «По приезде своем в Москву мы опять встретились с Булгаковым, хотя в последнее время во Владикавказе между нами пробежала черная кошка... Жил тогда Миша бедно, в темноватой, сырой комнате большого дома на Садовой... Читал свой роман о каком-то наркомане и повесть о докторе — что-то очень скучное и растянутое...» Небезынтересна и следующая его запись: «...во Владикавказе Булгаков поставил при моем содействии... „Братьев Турбиных"... Действие происходит в революционные дни 1905 года, в семье Турбиных — один из братьев был эфироманом...» (НИОР РГБ, ф. 801, к. 1, ед. хр. 2). Так что тема, связанная с психологией наркомана, в течение нескольких лет разрабатывалась Булгаковым.
И все же на этом обрывается информационная нить о работе Булгакова над сочинениями «медицинского» цикла. Несколько лет о них фактически не было упоминаний (вернее, пока такие сведения не найдены), и лишь в 1925 г. в печати стали появляться рассказы, подготовленные на основе имевшегося у писателя богатейшего «земского» материала. Из тех же «запасов» родился и «Морфий». Некоторые исследователи полагают, что повесть «Морфий» есть не что иное, как усеченный и обработанный «Недуг», но эти заключения могут быть существенно подправлены при возможном выявлении подлинных рукописей или иных первоисточников. Очевидно лишь одно — опубликованные «Записки юного врача» (так в окончательном варианте назвал в 1926 г. свой цикл рассказов Булгаков) и «Морфий» представляют собой лишь часть из того раннего рукописного наследия писателя, которое еще не обнаружено. И именно ту часть, которая могла появиться в свет в условиях нового времени.
* * *
К сожалению, не сохранилось никаких свидетельств, хотя бы частично освещающих ход подготовки рассказов земского врача к публикации. Но можно предположить, что писатель намеревался сначала напечатать рассказы в журнале, а затем выпустить их в свет отдельным изданием. Первой такой попыткой стала публикация рассказа «Стальное горло» в журнале «Красная панорама» (15 августа 1925 г.). И с первых слов рассказа: «Итак, я остался один» — стало очевидным, что это продолжение какой-то эпопеи... Вероятно, у автора была договоренность с редакцией на публикацию не одного, а нескольких рассказов или всей серии, но продолжения не последовало... Вернее, оно последовало, но уже в специальном, «профильном» журнале «Медицинский работник». Там в октябре 1925 г. был напечатан рассказ «Крещение поворотом», а затем в течение года были опубликованы все рассказы этого цикла, а также «профильный» для журнала рассказ «Я убил», относящийся к теме Гражданской войны.
Мы уже отмечали, что при публикации рассказы снабжались подзаголовками и подстрочными примечаниями, из которых ясно было видно, что все это — часть одной «солидной вещи». Но в самом последнем рассказе («Пропавший глаз»), во второй его части (окончании) подстрочного примечания: «Из книги „Записки юного врача"» — не было. Не исключено: уже в это время стало известно о том, что рассказы отдельным изданием не выйдут.
Оставшийся нереализованным замысел писателя почти через сорок лет решила осуществить Елена Сергеевна Булгакова (1893—1970), третья жена писателя, владевшая основным массивом его рукописного наследия. В 1963 г. под ее наблюдением вышла в свет книга «Записки юного врача», куда вошли почти все (но не все!) рассказы земского цикла (Библиотека «Огонек». №23).
Издавая книгу, Елена Сергеевна стремилась максимально следовать воле автора. Прежде всего, это выразилось в названии книги: «Записки юного врача. Рассказы», а также в расположении рассказов внутри книги не по времени их выхода в свет, а в соответствии с логикой развития событий: приезд доктора в село, первые операции и так далее, что было правильно. Но при этом Елена Сергеевна, вольно или невольно, допустила некоторые ошибки. Издавая книгу по сохранившимся в архиве писателя журналам «Красная панорама» и «Медицинский работник», она не знала, что в этом комплекте отсутствуют, два номера «Медицинского работника» (№26, 30) за 1926 г., где был напечатан рассказ «Звездная сыпь». В результате этот рассказ не вошел в книгу. Кроме того, при издании была допущена правка авторского текста.
Н. А. Земская, будучи филологом по образованию, высказала ряд серьезных замечаний по изданию. Прежде всего, она не была согласна с названием книги, так как располагала машинописным текстом всего сборника с названием «Рассказы юного врача», который был подарен ей Булгаковым в 20-е гг. Удивление вызвала у нее и неполнота издания (отсутствовал рассказ «Звездная сыпь»), не говоря уже о редакционных «поправках» авторского текста (Н. А. Земская назвала их «порчей текста»). В письме Е. С. Булгаковой она писала: «Вообще надо напечатать второе издание „Рассказов врача", вернув весь текст подлинника. На выпуски и переделки толкнуло в значительной мере изменение общего заглавия сборника: слово „Рассказы" заменено словом „Записки". Но ведь по жанру это не записки, а именно рассказы. Подгонять текст одного рассказа к другому не было надобности. Кроме того, название „Записки" невольно заставляет пытаться отождествить автора с героем рассказов — юным врачом, 23-летним выпускником, только что окончившим медицинский факультет. А это не так. В этих рассказах Булгаков не воспроизводит себя, а создает своего героя — юного врача, на которого смотрит как старший, как бы со стороны, ставя его в разные положения на основе пережитого самим опыта» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 81-82).
Конечно, совершенно справедливыми были замечания Н. А. Земской, касающиеся неполноты сборника, произвольного изменения названии рассказов (рассказ «Стальное горло» был назван «Серебряным горлом») и «порчи» авторского текста. Но что касается названия сборника, расположения рассказов в соответствии с внутренней хронологией событий и некоторых изменений текста, осуществленных Е. С. Булгаковой, а не редакцией, то тут ее мнение выглядит весьма спорным.
Стремление Н. А. Земской насколько возможно «отделить» автора рассказов от главного героя проистекало, видимо, из того, что за «Записками юного врача» неизбежно следовала повесть «Морфий», «автобиографичность» которой смущала родственников писателя. Если Надежда Афанасьевна воочию все видела и пережила этот кошмарный для Булгаковых период, то Елена Сергеевна ничего о морфинизме супруга не знала (во всяком случае, в ее архиве нет и намека на это) и не связывала главного героя «Записок» и главного героя «Морфия» воедино. К тому же совершенно булгаковское слово «Записки» не могло вызвать у Елены Сергеевны ни малейших сомнений в том, что это предложенное автором, а не редактором название несостоявшейся книги.
И еще об одном важном вопросе, который весьма актуален и по сей день. Е. С. Булгакова внесла изменения в текст рассказа «Полотенце с петухом», с которого начинается повествование. У Булгакова приезд молодого врача в сельскую больницу датирован сентябрем 1917 г. (16 сентября герой рассказа прибыл в Грачевку, а ровно через день он подъехал к Мурьинской больнице). Елена Сергеевна исправила 1917 г. на 1916-й, а поскольку у Булгакова еще было добавлено словечко «незабываемый», то его она просто изъяла.
Логика ее действий понятна: во-первых, Булгаков прибыл в село Никольское в сентябре 1916 г., и во-вторых, если не исправить год приезда, то по тексту повествования возникали логические несуразицы (это понимала Н. А. Земская, поэтому она так упорно выступала против слова «Записки»).
1 2 3 4