– Некоторые издаются впервые, а некоторые – переиздания. Как только удастся их получить, я отложу книги для вас.
– О Боже, спасибо, но и это замечательно, – с чувством сказала Хильда. – Я возьму все, разумеется. Заверните их, пожалуйста. Я даже не знаю, с какого начну.
Хильда подписала счет и вышла из магазина. Она спускалась по главной улице, все еще светясь от удовольствия.
Она услышала, как на одном из карликовых деревьев, высаженных в дубовых бочках по сторонам улицы, свистнул зяблик, и просвистела что-то ему в ответ. Тяжелая сумка в ее руке казалась полной сокровищ – она скоро будет рассматривать их, взвешивать и перекладывать. Хильда пересекла улицу, миновала редакцию «Хэмпстедской газеты» и поднялась по ступенькам французского ресторанчика.
Здесь, однако, ежемесячный ритуал посещения тоже пошел наперекосяк. За стойкой, где размещались телефон и книга заказов, не было метрдотеля. Хильда взглянула внутрь помещения. В главном зале были заняты всего два столика.
За столиком для двоих сидела пара – мужчина и женщина, а в центре комнаты – группа из четырех человек. Мужчина и женщина были явно пьяны. Еще одна фальшивая нота.
Три официанта в темно-голубых фраках и черных галстуках бабочкой сгрудились вокруг служебного столика в глубине помещения. Хильда ждала, чтобы появился метрдотель. Один из официантов поглядел на нее, потом кашлянул в кулак.
Хильда поставила сумку с покупками на пол у стойки и демонстративно кинула взгляд на книгу заказов. Там было записано ее имя, хотя и не совсем верно: Диплесси. Она громко и отчетливо сказала: «Эй!» Один из официантов взял меню и направился к ней через зал.
– А где сегодня Франсуа? – спросила Хильда.
– Он болеет, – сказал юноша.
– Я дю Плесси, вы меня не правильно записали в книгу заказов. Не проведете ли вы меня к моему обычному столику?
Юноша в голубом фраке непонимающе поглядел на Хильду.
– Снаружи. На углу террасы. На балконе, если говорить точно. Но вы почему-то называете его террасой. Там я обычно сижу.
– Пожалуйста, сюда, мадам, – сказал юноша, которого решительный тон Хильды привел в чувство. Хильда подхватила сумку и пошла за юношей через зал на балкон, где под полосатым тентом стояли четыре столика.
– Мой – последний, – сказала Хильда, когда он остановился у среднего. Усевшись за столик лицом к улице, она сказала:
– Я хотела бы выпить. Бренди «Манхэттен», пожалуйста.
– Со льдом?
– Льда не надо. В одном из этих бокалов, на ложке, знаете ли, – она пальцами очертила форму бокала.
Мальчик умчался. Хильда поставила на колени сумку и вынула книги. Она с удовольствием гладила обложки, разглядывала знакомые имена авторов, титульные листы, аннотации, переплет. Наконец она сделала выбор: «Герой в белом» Кэрри Энгельбарт Хоскинс. А Дж. Р. Минор можно будет приберечь на закуску.
Хильда нежно раскрыла выбранную книгу. Официант поставил перед ней бокал. С острым удовольствием Хильда взглянула на очертания Мэйн-стрит за перилами террасы и, не в силах больше ждать, прочла первое предложение:
«Эдвард Вотерхауз родился, чтобы быть полезным».
Вот оно!
«Остальные часто твердили ему об этом, и даже он сам признавал этот факт, говоря о себе: я чувствую себя счастливым, когда кому-нибудь помогаю. У другого человека подобное заявление прозвучало бы фальшиво, однако Эдвард Вотерхауз был исключительно правдив и за сорок четыре года его жизни близкие ни разу не услышали от него ни единого лживого слова».
Хильда пригубила бренди и продолжала читать дальше:
«Сорок четыре – да, столько лет было Эдварду, и годы оказались к нему благосклонны, добавив лишь морщин в уголках глаз да немного благородной седины на висках».
Наверное, таким и был Рен Ван Хорн, когда ему было столько же, подумала Хильда. Я сама не могла бы описать его лучше.
«У этого возраста много положительных сторон и лишь один недостаток. Доктор Вотерхауз подошел к тому пределу, когда мужчина может завести семью – если он вообще женится».
Видимо, этой самой Хоскинс еще не исполнилось сорока, подумала Хильда. Она «в легком раздражении», как сказала бы писательница, подняла голову от страницы и вновь взглянула на Мэйн-стрит. Напротив, за столиком у магазина деликатесов, сидела молодая женщина и что-то писала в блокноте, а рядом помещалась парочка бородачей в голубых джинсах. Из магазина вышел известный актер, и зеваки уставились на него. Рядом была витрина антикварной лавочки – самая маленькая витрина на всей Мэйн-стрит. Показалось ли Хильде, или там, за стеклом, мелькнул человек, о котором она как раз думала?
Возбуждение, охватившее ее, стало почти чрезмерным.
Хильда наклонилась вперед и не спускала глаз с витрины.
За выведенными на стекле буквами виднелся владелец магазина – лысый и толстенький. Доктор Вотерхауз испарился из головы Хильды, и она пробормотала:
– Ну пошевелись же, пожалуйста, – испугав официанта, который подошел принять у нее заказ. Официант и владелец магазина пошевелились одновременно, и она увидела, что седовласый мужчина за витринным стеклом действительно был Реном Ван Хорном. Стоя там и сопровождая свой разговор жестами, доктор выглядел еще моложе, чем час назад в своем кабинете.
– Хотите, чтобы я постоял около вас? – раздался неуверенный голос официанта откуда-то позади нее. Хильда взглянула на него, словно прося о помощи, и увидела, как еще один красногрудый зяблик безжизненно соскользнул с ветки карликового дерева и упал на асфальт.
6
И вы знаете, что пришло время для зеркала – не знаю, почему оно пришло, но все же – время пришло.
Доктор Ван Хорн отменил два назначенных на вторую половину дня визита и теперь задумчиво стоял в тесной комнате антикварного магазинчика.
– Это должно быть нечто особенное, – говорил он владельцу, который не знал его, но благодаря возрасту, манере держаться и роскошному белому полотняному костюму отнес его к категории хэмпстедских денежных мешков. – Совсем особенное, если вы понимаете, что я имею в виду, – Он улыбнулся, однако это не развеяло впечатления исходившей от него силы. – Я-то узнаю его, как только увижу, но это означает, что и оно, в свою очередь, узнает меня.
– Ну, – неуверенно сказал мистер Бандль, не зная, как отвечать на такое странное заявление, – есть несколько новых вещей…
– Да, конечно. Я уже искал такое. Я был в Редхилле два дня назад и заехал в Кинг Джордж, где есть несколько очень интересных антикварных магазинов, но ни в одном… Мне ничего не подошло. – Он пренебрежительно махнул рукой. – Ничего не подошло. То, что мне нужно, нам надо бы обсудить конкретно. Я расчистил пространство на стене у себя дома – к тому времени я даже не знал для чего – просто знал, что нужно снять кое-какие картины. Потом понял, что мне нужно: зеркало. Обязательно высокое и овальное.
Оно не должно быть новым. Новое никуда не годится.
Доктор Ван Хорн требовательно посмотрел на мистера Бандля.
– А сегодня я сидел в своем кабинете, и вдруг мне ни с того ни с сего пришло в голову, что у вас есть именно то зеркало, которое мне нужно. Разве это не удивительно?
– Ну конечно, это удивительно как раз потому, что сегодня мне доставили кое-какую мебель, которую я на прошлой неделе приобрел на аукционе, – сказал мистер Бандль, – и там как раз зеркало, такое, как вы описываете.
– Я знал это.
– Хм. Да. Очень необычно. Не пройдете ли вы за мной?
Доктор Ван Хорн кивнул и последовал за мистером Бандлем на склад в глубине магазина. Здесь была свалена неотполированная, неухоженная мебель: секретеры и бюро, письменные столы с обитыми кожей столешницами и обеденные столы красного дерева.
– Ну, я еще не оценил эти вещи, но думаю, что мы придем к некоторому… – Он вопросительно склонил голову набок и поглядел на доктора.
– О да. Разумеется, – Доктор перестал рыскать по заваленной мебелью комнате и уставился наверх, где виднелся кусок овального высокого зеркала в изысканной резной раме. – Вот оно. Я когда-то владел им.
– Вы владели им? Оно с того аукциона, о котором я говорил. Зеркало французское и датируется примерно тысяча семьсот девяностым годом, но, может, его сделали еще раньше. Мне кажется, большую часть этих вещей ввозили Грины. Теперь-то от них почти ничего не осталось.
– Я владел им, – сказал покупатель.
– Да, сэр, понимаю.
Когда они подошли поближе, чтобы взглянуть в помутневшую поверхность, в ней мелькнула какая-то тень. Мистер Бандль широко раскрыл глаза и наклонился, чтобы рассмотреть ее получше. Но она исчезла.
– Ага, вот. Оно меня узнало.
– Почистить нужно как следует, – пробормотал мистер Бандль.
Пэтси бедром толкнула дверь и занесла поднос в комнату, где лежал Лес в приятном окружении журналов, газет и тарелок с фруктами, отчетов фирмы и сложенного номера «Уолл-стрит джорнал». Он взглянул на нее – лицо у него было исхудавшим и небритым.
– Что это?
– Твой завтрак. Подсушенные тосты, брынза, апельсиновый сок.
– И это ты называешь завтраком? Брынзу?
Пэтси поставила поднос на прикроватный столик.
– Твоему желудку нужно что-нибудь помягче.
– О да, я знаю.., но… Боже, как насчет яичницы или чего-то в этом роде?
– Съешь это, и посмотрим, как ты себя будешь чувствовать. Через полчаса я должна встретиться с доктором Лаутербахом. Если, когда я вернусь, с твоим желудком будет все в порядке, я сделаю тебе яичницу.
– Я чувствую слабость.
– Ты и выглядишь неважно, – сказала Пэтси. Она села в кресло и оперлась локтями о колени, внимательно разглядывая Леса. – Если честно, ты выглядишь ужасно.
– Ты и сама выглядишь не лучше, – автоматически отозвался Лес, но в этом была и доля правды. Пэтси выглядела усталой – безнадежно усталой, как сказал бы более чувствительный, чем Лес, человек.
– С чего бы мне хорошо выглядеть? Я и чувствую себя очень плохо. И это никакой не грипп, Лес. Может, я должна сказать тебе, что думаю по этому поводу?
– Но ведь я болен, – возразил Лес. – Полгорода подцепило этот грипп.
– Я не имею в виду грипп. Я имею в виду наш брак.
Лес вырвал листок из блокнота, который валялся рядом с ним в постели, и медленно начал рвать его на мелкие кусочки.
– Вот и пример того, что я имею в виду. Ты даже не хочешь посмотреть на меня.
Лес отбросил клочки в сторону и устало поглядел на Пэтси.
– Дело в том, что мы словно вообще не женаты.
– Нет?
– У меня муж, который не разговаривает со мной, не хочет ничего делать вместе и вспоминает, что у него есть жена, лишь когда он болен настолько, что обделывается в штаны. По-моему, это не слишком напоминает нормальный брак.
– Я не согласен с тобой.
– По-твоему, это выглядит не так? Разве мы вместе делим все жизненные трудности? Мы ближе всего друг другу; когда ты прикидываешь, куда бы меня стукнуть. Тебе это нравится больше, чем заниматься любовью. Сам знаешь, что это правда. Ты охотнее бьешь меня, чем ласкаешь.
– О Боже, ты все валишь на меня. И хорошенькое же время ты выбрала – когда я настолько слаб, что не могу выбраться из постели.
Пэтси против своей воли начала раздражаться.
– Что толку обвинять тебя. Ты же все равно не поймешь.
Я не понимаю, зачем нам продолжать жить вместе!
– Ты не любишь меня? – спросил Лес.
– Я не знаю. С твоей стороны я особой любви не чувствую.
– Черт тебя побери, я же болен! – заорал Лес.
Пэтси поглядела на часы.
– О да, я знаю, ты идешь к этому Лаутербаху. Пойди, расскажи ему, какой я никуда не годный, а он тебе скажет, что ты должна меня оставить. Он тебя и за руки подержит, пока будет уговаривать.
– Я должна идти, – сказала Пэтси и встала.
– Напомни этому парню, откуда приходят деньги, – сказал Лес, приподнимаясь на локте и сбрасывая на поднос всю деловую переписку, – увидишь, как он быстро решит, что я все-таки на что-то годен.
– До свидания, – сказала Пэтси и пошла к двери.
– До свидания? Какого свидания? Ты просто уходишь, и все? – мрачно улыбаясь, спросил Лес.
– Не знаю, – почти закричала Пэтси, – но, по крайней мере, если я уйду, я не буду видеть, как ты угрожаешь оружием полицейским!
Лес тоже собирался повысить голос, но сдержался.
– Ты знаешь, почему это случилось.
– Да уж лучше, чем ты, – Пэтси закрыла двери и быстро спустилась по лестнице. Лес еще что-то выкрикивал, но она не обращала на него внимания. Пятнадцать минут спустя она медленно ехала по Мэйн-стрит в поисках места для парковки.
***
Вообще-то, Пэтси видела доктора Карла Лаутербаха только раз. Он консультировал в той же клинике, где была приемная Рена Ван Хорна. Когда Пэтси пришла сюда в первый раз, она долго ходила поблизости, не решаясь зайти, – сколько всего из своей обыденной жизни она сможет рассказать врачу? И насколько это поможет ей?
Пэтси словно увидела со стороны, как врач, точно часовщик, копается в ее мозгу.
Наконец она все же зашла в здание и взглянула на табличку на широкой дубовой двери. Она все еще имела в запасе пятнадцать минут. Так что она устроилась в приемной, и медсестра за конторкой улыбнулась ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– О Боже, спасибо, но и это замечательно, – с чувством сказала Хильда. – Я возьму все, разумеется. Заверните их, пожалуйста. Я даже не знаю, с какого начну.
Хильда подписала счет и вышла из магазина. Она спускалась по главной улице, все еще светясь от удовольствия.
Она услышала, как на одном из карликовых деревьев, высаженных в дубовых бочках по сторонам улицы, свистнул зяблик, и просвистела что-то ему в ответ. Тяжелая сумка в ее руке казалась полной сокровищ – она скоро будет рассматривать их, взвешивать и перекладывать. Хильда пересекла улицу, миновала редакцию «Хэмпстедской газеты» и поднялась по ступенькам французского ресторанчика.
Здесь, однако, ежемесячный ритуал посещения тоже пошел наперекосяк. За стойкой, где размещались телефон и книга заказов, не было метрдотеля. Хильда взглянула внутрь помещения. В главном зале были заняты всего два столика.
За столиком для двоих сидела пара – мужчина и женщина, а в центре комнаты – группа из четырех человек. Мужчина и женщина были явно пьяны. Еще одна фальшивая нота.
Три официанта в темно-голубых фраках и черных галстуках бабочкой сгрудились вокруг служебного столика в глубине помещения. Хильда ждала, чтобы появился метрдотель. Один из официантов поглядел на нее, потом кашлянул в кулак.
Хильда поставила сумку с покупками на пол у стойки и демонстративно кинула взгляд на книгу заказов. Там было записано ее имя, хотя и не совсем верно: Диплесси. Она громко и отчетливо сказала: «Эй!» Один из официантов взял меню и направился к ней через зал.
– А где сегодня Франсуа? – спросила Хильда.
– Он болеет, – сказал юноша.
– Я дю Плесси, вы меня не правильно записали в книгу заказов. Не проведете ли вы меня к моему обычному столику?
Юноша в голубом фраке непонимающе поглядел на Хильду.
– Снаружи. На углу террасы. На балконе, если говорить точно. Но вы почему-то называете его террасой. Там я обычно сижу.
– Пожалуйста, сюда, мадам, – сказал юноша, которого решительный тон Хильды привел в чувство. Хильда подхватила сумку и пошла за юношей через зал на балкон, где под полосатым тентом стояли четыре столика.
– Мой – последний, – сказала Хильда, когда он остановился у среднего. Усевшись за столик лицом к улице, она сказала:
– Я хотела бы выпить. Бренди «Манхэттен», пожалуйста.
– Со льдом?
– Льда не надо. В одном из этих бокалов, на ложке, знаете ли, – она пальцами очертила форму бокала.
Мальчик умчался. Хильда поставила на колени сумку и вынула книги. Она с удовольствием гладила обложки, разглядывала знакомые имена авторов, титульные листы, аннотации, переплет. Наконец она сделала выбор: «Герой в белом» Кэрри Энгельбарт Хоскинс. А Дж. Р. Минор можно будет приберечь на закуску.
Хильда нежно раскрыла выбранную книгу. Официант поставил перед ней бокал. С острым удовольствием Хильда взглянула на очертания Мэйн-стрит за перилами террасы и, не в силах больше ждать, прочла первое предложение:
«Эдвард Вотерхауз родился, чтобы быть полезным».
Вот оно!
«Остальные часто твердили ему об этом, и даже он сам признавал этот факт, говоря о себе: я чувствую себя счастливым, когда кому-нибудь помогаю. У другого человека подобное заявление прозвучало бы фальшиво, однако Эдвард Вотерхауз был исключительно правдив и за сорок четыре года его жизни близкие ни разу не услышали от него ни единого лживого слова».
Хильда пригубила бренди и продолжала читать дальше:
«Сорок четыре – да, столько лет было Эдварду, и годы оказались к нему благосклонны, добавив лишь морщин в уголках глаз да немного благородной седины на висках».
Наверное, таким и был Рен Ван Хорн, когда ему было столько же, подумала Хильда. Я сама не могла бы описать его лучше.
«У этого возраста много положительных сторон и лишь один недостаток. Доктор Вотерхауз подошел к тому пределу, когда мужчина может завести семью – если он вообще женится».
Видимо, этой самой Хоскинс еще не исполнилось сорока, подумала Хильда. Она «в легком раздражении», как сказала бы писательница, подняла голову от страницы и вновь взглянула на Мэйн-стрит. Напротив, за столиком у магазина деликатесов, сидела молодая женщина и что-то писала в блокноте, а рядом помещалась парочка бородачей в голубых джинсах. Из магазина вышел известный актер, и зеваки уставились на него. Рядом была витрина антикварной лавочки – самая маленькая витрина на всей Мэйн-стрит. Показалось ли Хильде, или там, за стеклом, мелькнул человек, о котором она как раз думала?
Возбуждение, охватившее ее, стало почти чрезмерным.
Хильда наклонилась вперед и не спускала глаз с витрины.
За выведенными на стекле буквами виднелся владелец магазина – лысый и толстенький. Доктор Вотерхауз испарился из головы Хильды, и она пробормотала:
– Ну пошевелись же, пожалуйста, – испугав официанта, который подошел принять у нее заказ. Официант и владелец магазина пошевелились одновременно, и она увидела, что седовласый мужчина за витринным стеклом действительно был Реном Ван Хорном. Стоя там и сопровождая свой разговор жестами, доктор выглядел еще моложе, чем час назад в своем кабинете.
– Хотите, чтобы я постоял около вас? – раздался неуверенный голос официанта откуда-то позади нее. Хильда взглянула на него, словно прося о помощи, и увидела, как еще один красногрудый зяблик безжизненно соскользнул с ветки карликового дерева и упал на асфальт.
6
И вы знаете, что пришло время для зеркала – не знаю, почему оно пришло, но все же – время пришло.
Доктор Ван Хорн отменил два назначенных на вторую половину дня визита и теперь задумчиво стоял в тесной комнате антикварного магазинчика.
– Это должно быть нечто особенное, – говорил он владельцу, который не знал его, но благодаря возрасту, манере держаться и роскошному белому полотняному костюму отнес его к категории хэмпстедских денежных мешков. – Совсем особенное, если вы понимаете, что я имею в виду, – Он улыбнулся, однако это не развеяло впечатления исходившей от него силы. – Я-то узнаю его, как только увижу, но это означает, что и оно, в свою очередь, узнает меня.
– Ну, – неуверенно сказал мистер Бандль, не зная, как отвечать на такое странное заявление, – есть несколько новых вещей…
– Да, конечно. Я уже искал такое. Я был в Редхилле два дня назад и заехал в Кинг Джордж, где есть несколько очень интересных антикварных магазинов, но ни в одном… Мне ничего не подошло. – Он пренебрежительно махнул рукой. – Ничего не подошло. То, что мне нужно, нам надо бы обсудить конкретно. Я расчистил пространство на стене у себя дома – к тому времени я даже не знал для чего – просто знал, что нужно снять кое-какие картины. Потом понял, что мне нужно: зеркало. Обязательно высокое и овальное.
Оно не должно быть новым. Новое никуда не годится.
Доктор Ван Хорн требовательно посмотрел на мистера Бандля.
– А сегодня я сидел в своем кабинете, и вдруг мне ни с того ни с сего пришло в голову, что у вас есть именно то зеркало, которое мне нужно. Разве это не удивительно?
– Ну конечно, это удивительно как раз потому, что сегодня мне доставили кое-какую мебель, которую я на прошлой неделе приобрел на аукционе, – сказал мистер Бандль, – и там как раз зеркало, такое, как вы описываете.
– Я знал это.
– Хм. Да. Очень необычно. Не пройдете ли вы за мной?
Доктор Ван Хорн кивнул и последовал за мистером Бандлем на склад в глубине магазина. Здесь была свалена неотполированная, неухоженная мебель: секретеры и бюро, письменные столы с обитыми кожей столешницами и обеденные столы красного дерева.
– Ну, я еще не оценил эти вещи, но думаю, что мы придем к некоторому… – Он вопросительно склонил голову набок и поглядел на доктора.
– О да. Разумеется, – Доктор перестал рыскать по заваленной мебелью комнате и уставился наверх, где виднелся кусок овального высокого зеркала в изысканной резной раме. – Вот оно. Я когда-то владел им.
– Вы владели им? Оно с того аукциона, о котором я говорил. Зеркало французское и датируется примерно тысяча семьсот девяностым годом, но, может, его сделали еще раньше. Мне кажется, большую часть этих вещей ввозили Грины. Теперь-то от них почти ничего не осталось.
– Я владел им, – сказал покупатель.
– Да, сэр, понимаю.
Когда они подошли поближе, чтобы взглянуть в помутневшую поверхность, в ней мелькнула какая-то тень. Мистер Бандль широко раскрыл глаза и наклонился, чтобы рассмотреть ее получше. Но она исчезла.
– Ага, вот. Оно меня узнало.
– Почистить нужно как следует, – пробормотал мистер Бандль.
Пэтси бедром толкнула дверь и занесла поднос в комнату, где лежал Лес в приятном окружении журналов, газет и тарелок с фруктами, отчетов фирмы и сложенного номера «Уолл-стрит джорнал». Он взглянул на нее – лицо у него было исхудавшим и небритым.
– Что это?
– Твой завтрак. Подсушенные тосты, брынза, апельсиновый сок.
– И это ты называешь завтраком? Брынзу?
Пэтси поставила поднос на прикроватный столик.
– Твоему желудку нужно что-нибудь помягче.
– О да, я знаю.., но… Боже, как насчет яичницы или чего-то в этом роде?
– Съешь это, и посмотрим, как ты себя будешь чувствовать. Через полчаса я должна встретиться с доктором Лаутербахом. Если, когда я вернусь, с твоим желудком будет все в порядке, я сделаю тебе яичницу.
– Я чувствую слабость.
– Ты и выглядишь неважно, – сказала Пэтси. Она села в кресло и оперлась локтями о колени, внимательно разглядывая Леса. – Если честно, ты выглядишь ужасно.
– Ты и сама выглядишь не лучше, – автоматически отозвался Лес, но в этом была и доля правды. Пэтси выглядела усталой – безнадежно усталой, как сказал бы более чувствительный, чем Лес, человек.
– С чего бы мне хорошо выглядеть? Я и чувствую себя очень плохо. И это никакой не грипп, Лес. Может, я должна сказать тебе, что думаю по этому поводу?
– Но ведь я болен, – возразил Лес. – Полгорода подцепило этот грипп.
– Я не имею в виду грипп. Я имею в виду наш брак.
Лес вырвал листок из блокнота, который валялся рядом с ним в постели, и медленно начал рвать его на мелкие кусочки.
– Вот и пример того, что я имею в виду. Ты даже не хочешь посмотреть на меня.
Лес отбросил клочки в сторону и устало поглядел на Пэтси.
– Дело в том, что мы словно вообще не женаты.
– Нет?
– У меня муж, который не разговаривает со мной, не хочет ничего делать вместе и вспоминает, что у него есть жена, лишь когда он болен настолько, что обделывается в штаны. По-моему, это не слишком напоминает нормальный брак.
– Я не согласен с тобой.
– По-твоему, это выглядит не так? Разве мы вместе делим все жизненные трудности? Мы ближе всего друг другу; когда ты прикидываешь, куда бы меня стукнуть. Тебе это нравится больше, чем заниматься любовью. Сам знаешь, что это правда. Ты охотнее бьешь меня, чем ласкаешь.
– О Боже, ты все валишь на меня. И хорошенькое же время ты выбрала – когда я настолько слаб, что не могу выбраться из постели.
Пэтси против своей воли начала раздражаться.
– Что толку обвинять тебя. Ты же все равно не поймешь.
Я не понимаю, зачем нам продолжать жить вместе!
– Ты не любишь меня? – спросил Лес.
– Я не знаю. С твоей стороны я особой любви не чувствую.
– Черт тебя побери, я же болен! – заорал Лес.
Пэтси поглядела на часы.
– О да, я знаю, ты идешь к этому Лаутербаху. Пойди, расскажи ему, какой я никуда не годный, а он тебе скажет, что ты должна меня оставить. Он тебя и за руки подержит, пока будет уговаривать.
– Я должна идти, – сказала Пэтси и встала.
– Напомни этому парню, откуда приходят деньги, – сказал Лес, приподнимаясь на локте и сбрасывая на поднос всю деловую переписку, – увидишь, как он быстро решит, что я все-таки на что-то годен.
– До свидания, – сказала Пэтси и пошла к двери.
– До свидания? Какого свидания? Ты просто уходишь, и все? – мрачно улыбаясь, спросил Лес.
– Не знаю, – почти закричала Пэтси, – но, по крайней мере, если я уйду, я не буду видеть, как ты угрожаешь оружием полицейским!
Лес тоже собирался повысить голос, но сдержался.
– Ты знаешь, почему это случилось.
– Да уж лучше, чем ты, – Пэтси закрыла двери и быстро спустилась по лестнице. Лес еще что-то выкрикивал, но она не обращала на него внимания. Пятнадцать минут спустя она медленно ехала по Мэйн-стрит в поисках места для парковки.
***
Вообще-то, Пэтси видела доктора Карла Лаутербаха только раз. Он консультировал в той же клинике, где была приемная Рена Ван Хорна. Когда Пэтси пришла сюда в первый раз, она долго ходила поблизости, не решаясь зайти, – сколько всего из своей обыденной жизни она сможет рассказать врачу? И насколько это поможет ей?
Пэтси словно увидела со стороны, как врач, точно часовщик, копается в ее мозгу.
Наконец она все же зашла в здание и взглянула на табличку на широкой дубовой двери. Она все еще имела в запасе пятнадцать минут. Так что она устроилась в приемной, и медсестра за конторкой улыбнулась ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56