Для того чтобы быть воспринятым кем-то другим, пульсация всего бесплотного в нас (чистая идея, образ, чувство) должна быть переведена на язык структурированного движения материального тела, особым образом построенной пластики. Но не будем пытаться ответить на вопрос о том, как именно осуществляется эта мистическая трансмутация идеального в материальное: по-видимому, здесь тайна, разгадывать которую (если она вообще поддается окончательной разгадке) человеку суждено еще не одно столетие. Попробуем подойти к ней, как к какому-то "черному ящику", который имеет свой "вход", свой "выход", и ограничимся ими, а тем, что вершится внутри его, пусть занимаются другие, кто чувствует в себе большие силы.
Говорят, что жесткой и однозначной связи между "входом" и "выходом", которые составляют предмет нашего анализа, не существует. Собственно, нет даже ясности в том, что именно нужно считать здесь "входом", а что – "выходом". Ведь если первым понятием обозначить (лишенное материальности) нечто, рожденное в сознании одного, противопоставлением ему станет то, что способно воздействовать на органы чувств кого-то другого. В то же время для любого, кто воспринимает знаковый посыл, "входом" становится именно восприятие, "выходом" же – воссоздаваемый образ, который снова освобождается от всех признаков физического и становится трансцендентным всему материальному миру. Впрочем, не будем гнаться за безупречностью определений, ибо интуитивно ясно, о чем именно идет речь.
Существенным здесь является то, что подлинное содержание идеального образа не изоморфно тому, что, собственно, и способно воздействовать на органы наших чувств, проще говоря, не имеет ничего общего со структурой вещественной оболочки знака. Это очень важное обстоятельство, ибо из него со всей обязательностью закона следует, что индивидуальные особенности строения этой оболочки никоим образом не позволяют судить о скрываемом ими значении; тело знака и его смысл представляют собой принципиально несводимые друг к другу стихии.
Вообще говоря, значение и смысл – это не совсем одно и то же. В литературе, посвященной знаку и его значению, выделяется несколько разных, но вместе с тем взаимодополняющих концепций последнего, например, предметная, смысловая, бихевиористская (поведенческая). Существо первой заключается в том, что значением предстают предметы (явления, процессы) окружающего нас мира, которые знак призван обозначать. Весьма рациональный и интуитивно ясный, этот взгляд на вещи тем не менее обладает большим недостатком, ибо далеко не все, что имеет свое обозначение, является предметом. Например, мы не можем указать пальцем на такие абстрактные начала, как уже затронутые здесь совесть, любовь, нравственность. Предметы подобного рода, несмотря на то, что в их реальности может сомневаться лишь извращенное сознание, тем не менее не существуют в природе. Не имеют своего предмета и такие измлада известные сущности, как Кощей бессмертный и огнедышащий дракон, однако мы довольно живо представляем себе и того и другого и даже можем очень многое поведать о каждом из них. Вместе с тем и Кощей, и дракон – это тоже знаки. Парадокс же в том, что очень часто именно подобные им, не способным указать ни на один из реально существующих в природе предметов, знаки обладают куда более богатым значением, нежели поддающиеся непосредственному указанию. Ведь здесь мы обнаруживаем некую сумму весьма развитых представлений, пробуждающих не только чувство и воображение человека, но и абстрактную мысль, затрагивающую весьма широкий спектр знаний. Обе эти позиции нисколько не опровергают, но взаимно дополняют и проясняют друг друга; и часто соотношение понятий "знак", "значение", "смысл" выражается в виде равностороннего треугольника, в котором каждая вершина занимается одним из них. Этот треугольник и в самом деле позволяет отрешиться от чисто линейной зависимости между обозначением и обозначающим и представить их отношение друг к другу более полно и правильно. В бихевиористской же теории значение – это некоторая совокупность операций, проведение которых возможно с обозначаемым предметом. Например, смерть того же Кощея немедленно вызывает из восходящей к детству памяти алгоритм, требующий разбить некое хрустальное яйцо и сломать таящуюся там иглу. Точно таким же алгоритмом предстает любая имеющая свой знак математическая операция – сложить, умножить, разделить…
Но мы говорим о соотношении материальных одежд знака и того, что выражается одновременно всеми этими (и, не исключено, еще какими-то другими, неформализованными интуитивными) представлениями, поэтому понятия смысла и значения употребляются здесь не как строгие научные термины, но в качестве обычных литературных оборотов, иными словами как синонимы.
Казалось бы, повседневная практика человеческого общения только подтверждает сказанное об отсутствии жесткой обусловленности осязаемых форм знака его значением. Действительно, можно часами изливать целые потоки самых пламенных филиппик, но так и не донести до слушателя всей полноты содержания какой-то не очень сложной идеи, а можно и "просто так", каким-то таинственным наитием, внечувственным общением душ мгновенно понять то, что, наверное, вообще невыразимо ни словом, ни жестом. Но вдумаемся: если нет и тени соответствия одного другому, то спрашивается, зачем вообще нужен материальный посредник общения, осязаемая оболочка знака? Если она все-таки существует и существует как строго закономерное, а не какое-то случайное образование, то говорить об отсутствии всякой детерминированности метафизического физическим и физического метафизическим категорически недопустимо. В мире всеобщей обусловленности явлений ничто не может появиться "просто так" из причинно-следственного "ниоткуда".
Словом, вещественная плоть знака не может быть совсем уж независимой от его значения, так что пусть и не открытая нам, но все же какая-то связь между ними обязана иметь место.
3.2. Ритуал
Впрочем, строго говоря, нам неизвестна даже полная структура материальной оболочки знака. Так, например, всякий знает, что любое слово может означать собой нечто прямо противоположное его формальному, закрепленному в академических словарях и справочниках, смыслу, если сопровождается какой-то особой интонацией, жестом… и полная структура того, что в действительности воспринимается нами в процессе информационного общения, включает не только обертона звучащей речи, не только ее мелодику, ритм, тональность, тембр, но и многое-многое другое (включая и самый ее контекст), что зачастую вообще не осознается нами. А следовательно, знаком, в строгом смысле этого понятия, является не только взятое само по себе слово, но и все то, что в каждом данном случае его сопровождает. Не случайно отношение древних к письменной речи было совсем иным, чем у нас, сотворивших из книги некий род культа; и первые Академии не всегда и не во всем доверяли ей, ибо знали: никакое письмо не в состоянии передать весь смысловой микрокосм живого звучащего слова. Вернее сказать, живого общения людей, ибо собственно слово, взятое в привычном для нас понимании, составляет лишь неуловимо малую его часть. (Впрочем, и сегодня никакой, даже самый "продвинутый", учебник не в состоянии заменить собой хорошего лекционного курса.)
Но мы говорим о самом начале нашей истории. При этом необходимо подчеркнуть, что обращение к истокам знаковой коммуникации важно для нас не столько в хронологическом плане, сколько потому, что все возникающее там, на рубеже, который отделяет человека от животного, и сегодня формирует ее фундамент. Ведь в конечном счете самые тонкие движения человеческой психики опираются на целую пирамиду каких-то иерархически организованных физических, химических, физиологических и так далее процессов. Убрать любой из уровней этой уходящей в самую глубь строения живого вещества пирамиды означает собой необратимо разрушить все, что опирается на него. Но ведь и основные закономерности когда-то формировавшегося механизма информационного обмена точно так же образуют собой один из срединных ярусов этой иерархической конструкции. И (точно так же, как все элементарные – физические, биохимические и так далее – процессы, не останавливаясь ни на мгновение, протекают на протяжении всей нашей жизни, в каждом из нас), на протяжении всей нашей жизни, не останавливаясь ни на единое мгновение, функционируют и эти механизмы информационного знакового обмена. Знаковая коммуникация людей, то есть облачение неуловимых движений таинственной субстанции человеческой души в какие-то, поддающиеся регистрации, материализованные формы, совершается не только там, где общаются двое, но и "внутри" каждого из нас. Если угодно, тайна знакового общения – это тайна преобразования идеального в материальное и обратно. А вот этот процесс сопровождает нас всю нашу жизнь, все двадцать четыре часа в сутки. Больше того, если видеть в нашей сознательной жизни что-то принципиально отличное от чисто биологического потока, то обнаружится, что он не просто "сопровождает", но во многом и формирует ее.
Между тем это только сейчас, по истечении нескольких тысячелетий развития науки, искусства, творчества, знаковые системы, с помощью которых мы общаемся друг с другом, становятся настолько развитыми и многообразными, что даже простое перечисление всех возможных их форм и разновидностей могло бы составить собой предмет довольно фундаментального исследования. В исходной же точке становления человеческого общения единственным знакообразующим началом могло быть только одно – структурированное движение собственного тела предчеловека. И здесь до чрезвычайности важно понять основное: всего тела, а не каких-то отдельных его органов или функциональных систем. Больше того, следует считаться с тем, что даже простой жест захватывает собой все – вплоть до субклеточных – уровни общей архитектуры нашего организма. В этом нет ничего удивительного и тем более невозможного. Ведь жизнедеятельность целостного существа – это вовсе не монотонная однообразная пульсация образующих его тканей; в каждый данный момент их результирующее движение точно так же должно быть производным от сиюминутно преследуемой цели.
А это значит, что в составе разных целевых процессов функция, исполняемая каждым структурным элементом, обязана меняться, подчиняясь общему вектору усилий, развиваемых субъектом деятельности. Есть основания полагать, что и режим активации слагающих все эти ткани элементов, вплоть до субклеточного уровня, в свою очередь, подчинен единому алгоритму интегрального движения. Другими словами, направленности внутриклеточных процессов отнюдь не безразлична та цель, которую в настоящий момент преследует организм; точно так же, как и любой другой, более высокий, уровень строения живого тела, субнуклеарный в конечном счете производен именно от нее.
Так, например, выводя на бумаге что-нибудь вроде "на дворе трава, на траве дрова", мы незаметно для самих себя от слова к слову и даже от буквы к букве перестраиваем не только всю мышечную динамику, управляющую движением пера: эта динамика складывается из микроусилий на низлежащем слое живой ткани, а значит и их формула, в свою очередь, меняется от слова к слову, от буквы к букве, но и они – не последняя ступень единой исполнительской и энергетической пирамиды, которая выстраивается этим текстом. Словом, отличия в начертании разных слов обязаны прослеживаться даже на внутриклеточном, если не сказать на молекулярном уровне.
Таким образом, каждое отдельное телодвижение, каждый жест, артикуляция – это, используя избитый, но вместе с тем хорошо знакомый всем образ, лишь органолептически фиксируемая верхушка какого-то огромного айсберга, действительная масса которого скрывается глубоко под поверхностью видимого. Внешняя форма ни одного из знаковых движений, производимых человеком, не тождественна другому, но все же еще большие различия содержатся в том, что сокрыто от взгляда и недоступно прямому наблюдению. Поэтому полная структура даже самого простого и непритязательного знака в сущности и по сию пору недоступна нам. Уже хотя бы потому, что в ходе повседневного общения с себе подобными мы подвергаем анализу только лежащее на поверхности; все, что лежит под кожным покровом, и уж тем более под оболочкой клеточных мембран, – вообще не существует для нас. Во всяком случае для подавляющего большинства из нас.
Все это дает основание говорить о том, что в исходной точке становления знаковых систем людского общения подлинная связь между значением и внешней формой материального его носителя была куда более жесткой, чем это обычно представляется нам.
Но облачение идеального образа в какое-то структурированное движение плоти – это ведь только одна сторона любого информационного обмена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26