Затем бросил свой пистолет одному из воинов. У Эсмонда оружия и не было. Команда ушла к саням.
— Помните, — сказал Конвей, — вы никогда не слыхали ни о каком Конне — и о его сыне тоже.
Остальные кивнули. Потом они повернулись и пошли в город, и каменные ворота за ними захлопнулись.
Старик ждал их, с ним стояло человек пятнадцать стражи.
— Я — Кра, — представился патриарх. Он вежливо подождал, пока Роэн и Эсмонд назовут свои имена, и тогда пригласил: — Проходите.
Их окружила стража. Земляне, наполовину гости, наполовину пленники, вошли в город.
Узкие и кривые улочки вились то вверх, то вниз по неровной, в выбоинах, земле. В одних местах они были полностью скованы льдом и открыты свистящему ветру, в других — завалены сугробами. Теперь Конвею стало видно, что дома выстроены из камня, на него веками намерзала холодная ледяная броня, за исключением дверей и окон, которые сохраняли расчищенными.
Горожане вывалили посмотреть на пришельцев.
Толпа была до странности молчалива. Мужчины, женщины и дети, старые и молодые, все рослые и красивые, как горные деревья, с черными зрачками и светлыми волосами. Мужчины одеты в шкуры, женщины в юбках из грубой шерстяной материи. Конвей заметил, что женщины и дети стоят от мужчин отдельно.
Все молчали и ждали. Было что-то неспокойное в этой тишине. Затем в отдалении какая-то старуха испустила громкий жалобный крик, другая подхватила его, за ней третья — пока мрачные стоны не зазвучали эхом в каждой извилистой улочке, как будто сам город рыдал от боли.
Мужчины начали сбиваться в кучу. Сначала понемногу — то один подходил, то второй, как первые камешки, предвещающие лавину. У Конвея заколотилось сердце, он почувствовал горечь во рту.
Эсмонд крикнул старику:
— Скажи им, что не надо нас бояться! Скажи им, что мы друзья!
Кра посмотрел на него и улыбнулся. Взгляд его перешел на Конвея, и он опять улыбнулся.
— Я им скажу, — обещал он.
— Помни, — свирепо предупредил Конвей. — Помни о большом корабле и его пушках.
— Я помню, — кивнул Кра.
Он заговорил с народом, громко выкрикивая слова, мужчины неохотно разошлись и поставили рукоятки копий на землю. Женщины неумолчно продолжали выть.
Конвей мысленно выругал своего отца за то, что тот не упомянул ни о чем таком в своих записях.
Совершенно неожиданно из выгнутого горбом переулка показался мальчик-пастух, гоня перед собой шумное, топочущее стадо. Странные, поросшие белым мехом животные теснились на узком пространстве, пронзительно крича и наполняя воздух резким и одновременно приятным запахом. Этот-то острый запах и оказался спусковым крючком, заставившим мозг Конвея включить скрытую кнопку, и он вдруг понял, что уже видел эти улицы прежде, знал эти звуки и запахи, слышал эту резкую, отрывистую речь. Золотое кружение звезд над головой пронзило его чем-то мучительно знакомым.
Конвей снова погрузился в зыбкую полосу между явью и сном. На сей раз это было гораздо хуже, чем всегда. Ему захотелось упасть и вцепиться во что-нибудь, пока его сознание снова не прояснится, но он упорно продолжал шагать за стариком, делая вид, что ничего на Искаре его не пугает.
Но он боялся — безумно боялся из-за того, что сны вдруг начали становиться реальностью.
Капли пота струились по его лицу — и замерзали. Он до боли вжал ногти себе в ладони, вспоминая всю свою жизнь от самых ранних лет вплоть до того времени, когда отец снова и снова рассказывал об Искаре, охваченный всепоглощающей мыслью о тех сокровищах, которые он там нашел и затем потерял. Потом, когда сын стал старше и начал кое-что понимать, отец так много уже не говорил об Искаре. Но семя было брошено. Годы формирования, как их называют психологи: то, что человек помнил и снова забыл, вернется когда-нибудь, чтобы преследовать его позже.
Проходя через этот странный город, Конвей чувствовал себя преследуемым. А старый Кра исподволь наблюдал за ним и улыбался, и улыбка не сходила с его лица.
Женщины кричали и выли, как волчицы на темное небо.
Глава 4. «ПОДИ СПРОСИ У НЕЕ…»
Конвею показалось, что миновали столетия, пока они шли по городу. Наконец Кра остановился перед каким-то дверным проемом и отодвинул занавеску из шкур, которая его прикрывала.
— Входите, — сказал он, и земляне прошли по одному. Стража осталась снаружи, за исключением пяти мужчин, которые последовали за стариком.
— Мои сыновья, — объяснил Кра.
Это были покрытые шрамами воины с мускулистыми руками, гораздо старше Конвея. По отношению к Кра они держались почтительно.
Нижний этаж дома служил складом. Замороженные мясные туши и связки похожих на мох засушенных растений громоздились возле одной стены. Возле другой был устроен небольшой загон и стояла колода для рубки мяса. Очевидно, дерево на Искаре было редкостью, потому что загон был каменный, а во всех проемах вместо дверей висели тяжелые занавески.
Кра поднял занавеску, скрывающую вход на лестницу, затем открыл нечто вроде люка, предназначенного охранять от сквозняка и холода, идущего с нижнего этажа. По земным меркам в верхней комнате должен был стоять жуткий холод, но неимоверно толстые стены служили отличной изоляцией и защитой от ветра, а в круглом камине почти без всякого дыма горел мох, поддерживая небольшой огонь. Конвей тут же сильно вспотел — возможно, из-за своего нервного состояния.
У камина сидела девушка, управляясь с вертелом и горшком. Очевидно, она только что вбежала с улицы, потому что в ее серебристых волосах еще не растаял снег, а сандалии были мокрые.
Она не подняла головы, когда вошли мужчины, как будто подобные визиты были для нее делом обыкновенным. Все же Конвей поймал брошенный исподлобья взгляд. В мягком комнатном свете землянину удалось разглядеть точки ее сузившихся зрачков и ясную голубую радужку; несмотря на показное смирение, глаза ее горели возмущением — и были полны одухотворенности. Конвей улыбнулся.
Она выдержала взгляд землянина смело, со странной напряженностью, словно бы проникая в скрытые глубины его существа — к самому сердцу, к душе, к сокровенным мыслям, и все это жадно, в один момент. Затем заговорил старик, и ее полностью поглотили заботы о приготовлении пищи.
— Сядьте, — предложил Кра, и земляне уселись на вороха мехов, набросанные поверх подушек из мха.
Пятеро высоченных сыновей тоже сели, но Кра остался стоять.
— Значит, вы ничего про Конну не знаете, — сказал он, и сын Конны успокаивающе ответил:
— Нет.
— Как же тогда вы попали на Искар?
Конвей передернул плечами:
— А как Конна сюда попал? Люди с Земли летают везде.
Бессознательно он перенимал высокопарную манеру Кра говорить. Он склонился вперед, улыбаясь:
— Мои слова были резкими, когда я стоял за вашими воротами. Пусть будут они забыты, ибо это только слова гнева. Забудь и этого Конну. Он к нам не имеет никакого отношения.
— А-а, — мягко произнес старик. — «Забыть». Это слово, которого я не знаю. Гнев — да, и месть тоже. Но не «забыть».
Повернувшись к Роэну и Эсмонду, он заговорил с ними, вежливо отвечая, когда те объясняли свои желания. Но полный задумчивости взгляд его холодно-голубых глаз ни на секунду не сходил с лица Конвея. Нервы землянина были напряжены до предела, беспокойство его росло и росло.
Он готов был поклясться, что Кра понял, кто он такой и зачем прибыл на Искар.
Разум подсказывал ему, что это странно. Много лет прошло с тех пор, как Кра видел его отца, да и внешне они несхожи. Казалось невероятным, чтобы он сохранил какие-то манеры отца. И все же он ни в чем не мог быть уверен, и неопределенность терзала его. Тяжело было выносить горький взгляд старика.
Пятеро сыновей сидели молча и неподвижно. Конвей был убежден, что они понимают весь разговор, а после вспомнил слова старика о том, что они жили с Конной как братья. Сыновья сидели и терпеливо ждали; складывалось впечатление, будто ожидание их длится уже так долго, что чуть больше они прождут или чуть меньше — не имеет для них значения.
Время от времени девушка украдкой посматривала на Конвея. Несмотря на беспокойство, землянина мучило любопытство: какое такое дьявольское смятение таится за ее взглядом. Лицо девушки в странных отсветах пламени очага казалось Конвею просто очаровательным.
— Торговля, — изрек наконец Кра. — Дружба. Наука. Все это хорошие слова. Давайте-ка теперь поедим, а потом отдохнем, и я обдумаю эти хорошие слова, которые прежде слышал от Конны.
— Послушайте, — несколько раздраженно произнес Конвей, — я не знаю, что этот Конна здесь натворил, но я не вижу причин порицать нас, будто мы его сыновья.
— Мы правду говорим, — мягко сказал Эсмонд и посмотрел на Конвея. Нервы Конвея уже не выдерживали, а тут еще эта дурацкая обходительность Эсмонда, и он в конце концов не сдержался:
— Да в чем же преступление этого Конны?
Старик обратил на него неспешный тяжелый взгляд.
— Не спрашивай меня, — сказал он, — спроси у той, что ждет у озера Ушедших Навеки.
Последние слова старика будто хлыстом стегнули по нервам Конвея. Он испугался, что выдал себя, но если он и вздрогнул, никто этого, кажется, не заметил. Лица Эсмонда и Роэна были откровенно непонимающими.
— Озеро Ушедших Навеки, — повторил Эсмонд. — Что это такое?
— Пусть будет конец разговору, — сказал Кра.
Он отвернулся и заговорил с девушкой на своем языке, и Конвей уловил имя — Сьель. Она послушно поднялась и стала подавать мужчинам еду — на тарелках, выточенных из камня. Покончив с этим, она опять села возле огня и принялась есть оставшееся после мужчин — стройная послушная тень, чьи глаза были покорны не больше, чем глаза молодой пантеры. Конвей украдкой ей улыбнулся, и наградой ему было легкое движение алых девичьих губ.
Когда с едой было покончено, Кра поднялся и повел землян по каменному проходу. В конце его они увидели два проема, занавешенных шкурами, а за ними оказались маленькие комнатки без окон, где лежали мох и меха, — некое подобие спален.
Тихонько вошла Сьель, чтобы зажечь светильники на подставках из камня, и Конвею показалось, что она уделила особое внимание тому светильнику кубической формы, который он выбрал для себя.
— Спите, — сказал Кра и оставил их.
Сьель удалилась по узкой лестнице в конце коридора.
С минуту земляне стояли, глядя друг на друга, затем Конвей угрюмо сказал:
— Не задавайте мне никаких вопросов, ответов я все равно не знаю.
Он повернулся и ушел в свою комнату, закрыв дверной проем занавеской. В отвратительном настроении Конвей сел на меха и зажег сигарету, прислушиваясь к тихому голосу Роэна, сердито объясняющему Эсмонду, что Рэнд, по его мнению, ведет себя весьма странно. Эсмонд примирительно ответил, что такая ситуация любого выведет из себя. Вскоре Конвей услышал, как они оба легли. Он погасил лампу.
Довольно долго Конвей сидел, не в силах унять нервное напряжение. Он думал о Кра, об ущелье, лежащем так близко, в пределах его досягаемости, думал об отце, ненавидя его за ту недобрую память, которую тот оставил после себя на Искаре, отчего теперь его сыну приходится тяжко.
Да поможет ему небо, если старый Кра еще ничего не понял!
Он подождал некоторое время, пока все не затихло. Потом, крайне осторожно, поднял занавеску и вышел в коридор.
Конвею удалось заглянуть в большую, главную комнату. Четверо мускулистых сыновей Кра спали на шкурах возле горячих углей. Пятый сидел скрестив ноги; на коленях у него лежало копье. Он не спал.
Конвей выглянул на заднюю лестницу. Он был абсолютно уверен, что она ведет на женскую половину дома и если он туда сунется, шаги его разбудят весь дом. Он пожал плечами и вернулся в свою каморку.
Хмуро уставившись в темноту, Конвей лежал на шкурах и пытался думать. Он не рассчитывал на то, что искарианцы ненавидят землян. В сотый раз он подивился, что же такое натворил отец, если женщины воют, как на похоронах, при одном лишь упоминании его имени. Спроси у нее, у той, которая ждет у озера Ушедших Навеки…
Все это неважно. Главное, что их тщательно стерегут и город для землянина слишком велик, чтобы выбраться из него живым, даже если ему удастся сбежать от Кра.
Неожиданно он почувствовал, что за дверью, в коридоре, кто-то стоит.
Стараясь не шуметь, Конвей прокрался к своему комбинезону, вытащил пистолет, вернулся на свое ложе и приготовился ждать.
Занавеска чуть шевельнулась, потом заколебалась сильнее. Конвей лежал неподвижно и дышал, точно спящий. Слабый свет просочился в щелку между занавеской и дверным косяком, щелка сделалась шире, и Конвей уже ясно мог различить стоящую на пороге фигуру.
Сьель, маленькая серая мышка, в своей грубошерстной юбке, с распущенными по плечам волосами, сверкающими под лунным лучом. Сьель, мышка с распахнутыми настежь глазами.
Отчасти из любопытства, желая знать, что она будет делать, отчасти из страха, что шепот может привлечь внимание кого-нибудь из другой комнаты, Конвей лежал тихо, притворяясь спящим.
1 2 3 4 5 6