– Вы… вы правду говорите?
– Совершеннейшую правду. Но почему все же ваш план не удался?
– Ну, мы не учли, что кто-то может попытаться нанести вам удар в спину. Мы думали, этот человек войдет вместе с посетителями через парадный вход, и не догадались, что он спрячется в Галерее еще утром – как, наверное, и сделал этот майор Скелли. Я не знаю наверняка, так ли все было, но можно предположить. Когда Луиджи увидел, что майор крадется к вам со шпагой в руке, у него, бедного, душа ушла в пятки, совсем как у меня. Он сыграл всего пару куплетов «Лондонского моста», потом, когда Дениз, как вы слышали, закричала, он пустился наутек, словно за ним черти гонятся.
Китти поежилась. Неожиданно, словно охваченная раздражением или злостью, она пнула ногой камин, воскликнув:
– Все я вру! Я сказала, что мы с Дениз не виноваты. Ерунда! И вы это знаете. Сложись все иначе, вы бы лежали сейчас мертвый рядом с готическим гротом. А я только и думала, как рассердится тетя Габриэль, когда узнает про поединок в Галерее, и ныла, и умоляла, чтобы меня поскорее оттуда увели. Все зря. Все напрасно.
– Ничего не напрасно, Китти.
– Сэр?
– Все было не напрасно, успокойтесь. Насколько я понимаю, эта песенка про Лондонский мост и вязальную спицу для вас была только предупреждением, ничем больше. Для меня же она невольно послужила разгадкой. Эта песенка про Лондонский мост и спицу…
– Вязальную спицу? Какую спицу? В песне, которую я знаю, про вязальную спицу ничего не говорится.
Джеффри осекся. Они уставились друг на друга, хотя в сгущающихся сумерках различимы были только их силуэты.
– Верно, – согласился он. – Верно. Я перепутал. Не думайте об этом. Чего мы стоим в темноте? Свечей! Давайте зажжем свечи.
Он отвернулся, стараясь не встречаться взглядом с ее широко раскрытыми глазами. На туалетном столике у стены рядом с окном, прямо под большой картиной, стояли две свечи в блестящих оловянных подсвечниках; между ними лежала трутница.
Джеффри ощупью добрался до туалетного столика. Кремень высек искру, затлел промасленный фитиль, и разбежались напуганные желтым пламенем свечей домовые.
Свет разлился по коричневым панелям, возвращая людям чувство реальности. Он осветил белую кожу Китти и ее зеленое платье, упал на костюм из темно-фиолетового бархата, который был на Джеффри накануне вечером, прошелся по серебряному шитью камзола. Джеффри отошел от столика, и на потолке появилась жуткая тень, которую отбрасывал молодой человек с белым париком на голове. Но свет не только озарил комнату и вернул людей к действительности; благодаря ему чуть-чуть изменилось настроение Джеффри и Китти.
За спиной Джеффри на стене над туалетным столиком висела картина в манере Рубенса: не скупясь на подробности, художник изобразил на ней Венеру в объятиях Марса. Китти слегка вспыхнула и, вероятно, должна была бы отвести глаза. Но она этого не сделала, а, прислонившись спиной к каминной полке, продолжала смотреть на картину через плечо Джеффри.
– Сэр, о сэр! Ну почему вы не хотите быть со мной откровенным?
– Разве? Почему вы решили?
– Что вы скрываете от меня?
– Нет, Китти. Я должен спросить, что вы скрываете от меня? Что это за тайна?
– Тайна?
– Устроив этот спектакль в Галерее, вы рисковали и моей, и своей жизнью. Все это, насколько я понимаю, вы затеяли для того, чтобы сообщить мне какие-то сведения, настолько важные, что из-за них майор Скелли готов был пойти на убийство. Ну, так что же это за тайна? Или эти сведения вовсе не такие важные?
– Нет, конечно же, они чрезвычайно важные! – Китти снова взглянула в лицо Джеффри. – Господь тому свидетель! Сэр, речь идет о миссис Крессвелл и Хэмните Тонише.
– Надеюсь, вы не станете рассказывать мне, что эти люди на самом деле не брат и сестра? Что они вообще не родственники? Что они в действительности – муж и жена, которые довольно давно состоят в браке? Еще что-нибудь?
– Еще?
– Ну, конечно. Любой человек, который взглянет на эту парочку повнимательнее, заметит, что между ними нет такого уж сходства. Миссис Крессвелл – маленькая, Хэмнит Тониш – очень высок. У нее светлые волосы. Его я не видел без парика, но длинный отливающий синевой подбородок наводит на мысль об очень темных волосах. То, что принимается за сходство, – это осанка, манера поведения, некоторая анемичность; черты же лица у них в сущности различны.
Девушка стояла не шевелясь.
Джеффри же подался вперед, и его тень изогнулась, пересекая уже весь потолок.
– Ну так как? Если вы подслушивали под дверью во время нашего с миссис Крессвелл разговора, то должны знать, что я уже обо всем догадался. Вы должны были слышать, что она пришла в ярость, когда я предположил, что она состоит в тайном браке, и намекнул, что мужем ее, возможно, является так называемый «брат».
– Это правда, госпожа была в ярости! – воскликнула Китти. – Я видела это в замочную скважину до того, как убежала. – Здесь лицо Китти залилось краской. – А что в этом такого? При том, какие ужасы творятся в этом доме, когда в отсутствие сэра Мортимера мистер Тониш приходит ночью к ней в спальню. И я благодарю судьбу, что смогла убежать оттуда и вернуться к тетушке. Но госпожа действительно замужем за мистером Тонишем. А пергамент с брачным контрактом она держит в ящике туалетного столика. Я сама видела. Если бы сэр Мортимер узнал, что она замужем…
– Боюсь, что ему это уже известно. Тут надо искать другое объяснение.
Китти отскочила от камина и кинулась прочь. Но далеко ей было не убежать. Она в ужасе обернулась и стояла, сцепив пальцы, на фоне золотисто-коричневого полога кровати.
– Сэр, что происходит? Чем я провинилась? Почему вы обращаетесь со мной, как с лгуньей? Почему не верите ни одному моему слову?
– Разве я сказал, что не верю вам? Просто вы кажетесь настолько неопытной. И совершенно не понимаете, что бывают тайны опасные. Если любовница сэра Мортимера оказывается женой другого человека, этого еще недостаточно, чтобы упрятать ее за решетку. Или даже помешать ей вредить Пег. Совершенно очевидно, что ради того, чтобы скрыть это, она не пошла бы на убийство. За злобной хитростью миссис Крессвелл скрывается нечто иное. Но что?
– Я не знаю. Прошу вас: верьте мне. Я не знаю этого!
– Как и полагается горничной, вы смотрите и слушаете. Попробуйте догадаться, в чем здесь дело. Подумайте!
– Ну… могут быть другие мужчины. Или были раньше. Госпожа питает слабость к молодым людям. Вы сами могли это заметить, когда она и на вас обратила внимание. Как-то вечером, помню…
– Да?
– Как-то вечером, – Китти облизнула губы, – между ними произошла очень серьезная ссора, и они с мистером Тонишем шептались у нее в комнате. «Ах вот как! – кричит мистер Тониш. – Так ты думаешь, тебе лучше было бы оставаться с ним? Думаешь, судьба твоя была бы более завидной с этой склянкой?»
– С кем?
Снова девушка отпрянула назад. Джеффри же сделал шаг по направлению к ней и вдруг замер, как будто получил удар в челюсть. Рука его сжала эфес шпаги. Затем тень его неподвижно застыла на потолке.
– Китти, вы уверены, что он именно это сказал? Этими самыми словами?
– Уверена.
– Что, как вы думаете, он имел в виду, говоря про «склянку»?
– Не знаю. Откуда мне знать? Я больше ничего не поняла. Может, это вообще ничего не значило.
– Или очень многое.
– Сэр, разрешите, я пойду. Отпустите меня домой к тете Габриэль.
– Молодые люди! – проговорил Джеффри, не слушая ее. – Молодые люди!.. – Взгляд его упал на столик у камина, после чего он снова обратился к Китти: – Так вы говорите, что брачный контракт миссис Крессвелл хранится в ящике туалетного столика? Есть в нем или где-нибудь среди ее вещей еще какие-нибудь документы? Все равно какие, скажем, тоже написанные на пергаменте?
– Есть еще один в том же ящике.
– Вы читали его?
– Нет, не читала. Если вы думаете, что добродетели вообще не существует, это не значит, что я какая-нибудь плутовка или у меня вообще нет гордости. Ящик не запирается. Госпожа очень неосторожна и ничего не боится. Кто угодно может открыть ящик и прочесть бумаги. О Господи, сжалься надо мной! Вот и вся благодарность, вся награда за то, что я попыталась помочь мисс Пег!
– Напротив. Вы заслужили самую высокую награду. По-моему, миссис Крессвелл чересчур осмелела. Если мы поведем себя по-умному, то схватим эту неуловимую дамочку и уже не отпустим.
– Благодаря тому, что я рассказала?
– Благодаря тому, что вы рассказали. Пергаменты хранятся в огромном сундуке над магазином гравюр. И в туалетном столике светской дамы, живущей за много миль оттуда, они тоже есть. Резонно предположить, что между этими пергаментами существует связь. И вместе они могут указать на мотив убийства, которое произошло вчера вечером на Лондонском мосту.
– На Лондонском мосту! – вскрикнула Китти.
И в этот момент оба они услышали стук в дверь.
Не будь они так увлечены разговором, Они и раньше бы кое-что услышали. Сначала кто-то тихонько поскреб в дверь. Затем раздалось тихое покашливание. Когда же и это не подействовало, кто-то постучал в дверь костяшками пальцев.
– Мистер Уинн! Мистер Уинн! Мистер Уинн!
– Да?
Джеффри узнал голос. Он принадлежал мистеру Септимусу Фролику, владельцу турецких бань, которого, судя по тону, раздирали противоречия: складывалось впечатление, что он пытается отвесить поклон, стоя на цыпочках.
– Ни за что на свете – клянусь вечным спасением! – я бы не осмелился побеспокоить джентльмена в тот момент, когда он вкушает удовольствие. Но таковы обстоятельства.
– Вы меня не побеспокоили. Откройте дверь.
– Открыть дверь?
– И я вовсе не «вкушаю удовольствия», как вы изволили деликатно выразиться. Разве я не говорил вам, что жду посетителя?
– Мистер Уинн, сэр, этого посетителя вы не ждали. Его послал главный магистрат с Боу-стрит. Он – представитель закона. Вот почему я ничего не мог сделать.
– Отойдите! – приказал еще один голос, тонкий и немолодой и к тому же такой хриплый, что Джеффри едва узнал его.
Дверь отворилась.
– Довольно! – бросил, обращаясь к хозяину, Джошуа Брогден. – Я сообщу его чести, как вы пытались задержать меня. Ступайте.
Мало кому доводилось видеть секретаря судьи Филдинга таким встрепанным и озабоченным. Сейчас же он был озабочен чрезвычайно. От его спокойствия и добродушия не осталось и следа. Даже от очков со слабыми стеклами и от строгого черного костюма исходило, казалось, напряжение, не свойственное Брогдену в другое время. Мистер Брогден вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Даже сейчас он старался не выказывать чувств, которые им владели.
– Бани! – проговорил он, одновременно изображая подслушивающего хозяина. – Номера! Джентльменам есть где отоспаться после попойки. Здесь же можно перевязать голову или отворить кровь после дуэли или стычки. В этих же номерах… Впрочем, об этом мы не станем говорить.
– Отчего же? – поинтересовался Джеффри. – Мистер Брогден, разрешите, я представлю вас мисс Китти Уилкис.
– К вашим услугам, сударыня, – проворчал Брогден, склоняя голову.
Он открыл дверь, выглянул в коридор и, видимо, удовлетворившись этим, закрыл дверь снова.
– Надеюсь, мистер Уинн, что ваш спокойный, даже довольный вид не отражает вашего истинного настроения.
– Почему же? У меня есть все основания для полного спокойствия.
– Вы так полагаете? Жаль. У вас крупные неприятности, мистер Уинн. Вы даже не догадываетесь, насколько крупные. – Неожиданно Брогден зажмурился и вдохнул воздух, как будто испытывая тиснение в груди. – Она сошла с ума! Просто свихнулась! Ее нужно запереть и не выпускать! До конца дней! Для ее же пользы! Я уверен, что его честь позаботится об этом.
– Кого запереть? О ком вы говорите?
– О ком я говорю? О вашей подружке – Пег Ролстон! Эта ненормальная бежала из Ньюгейтской тюрьмы.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Назад в Ньюгейт
– Безумная! – повторял Брогден. – Безумная! Безумная! Что теперь делать?
– Ради Бога, сэр… – смиренно промолвила Китти.
Брогден протопал к туалетному столику. Он схватил подсвечник и поднял его высоко над головой. Сначала он оглядел картины – все они, подобно Марсу с Венерой, были написаны в манере Рубенса, – затем, встав совсем рядом с Китти, которая была на несколько дюймов выше его ростом, пристально взглянул на нее.
– Скажите мне, девушка, называющая себя Китти Уилкис, – проговорил Брогден, – верно ли, что вы явились сюда лишь как очевидица и ни в каком другом качестве?
– О, совершенно верно!
– М-да, однажды меня уже провели; во второй раз это не удастся. Не надейтесь ввести меня в заблуждение вашей якобы скромностью и послушанием.
– О, ни в коем случае! А скажите, сэр, это трудно – убежать из Ньюгейта?
Вопрос был задан совершенно некстати.
– Скажите, барышня, известны ли вам правила содержания заключенных в Ньюгейтской тюрьме?
– О нет, я ничего об этом не знаю!
– Ну так вот: любой человек, который не содержится в камере или не носит кандалов, может выйти из тюрьмы, когда ему заблагорассудится, и никто не окликнет его и просто не заметит его среди посетителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35