Внизу все было как прежде: красивые растения, свежий воздух, плеск воды в далеком пруду, где резвились рыбки, и пение фонтанчика. Тульпис сидел на земле, потирая ушибленный зад, и изумленно таращился по сторонам.
— Магия! — прошептал карлик.
Конан спрыгнул вниз, взял сверток, и оба приятеля двинулись по дорожке, туда, где виднелись башенки дворца.
Бронвэг выбежала им навстречу.
Она заранее простирала руки, лицо ее сияло и казалось таким прекрасным, что сердце сжималось от странной боли: мнилось, любое дуновение ветерка, любая мелочь может лишь разрушить это совершенство. Хотелось, чтобы мгновение длилось вечно, — хотелось созерцать красоту до бесконечности…
— Я вернулся, Бронвэг, как и обещал, — торжественным тоном провзгласил Конан.
Он остановился в трех шагах от нее, расставив ноги и приняв горделивую позу. Карлик рядом с киммерийцем тоже застыл с важным видом.
Но на Бронвэг это все не произвело ни малейшего впечатления. Она не отрываясь смотрела на золотое яйцо.
Затем взяла его в руки и прижала к груди. — Что я могу сделать для вас? — спросила она спустя некоторое время.
Тульпис поклонился, а Конан просто сказал:
— Ты обещала одарить меня драгоценными камнями и золотом, если я выполню обещание, — так что принеси десяток-другой изумрудов покрупнее, и мы будем квиты.
Бронвэг повернулась и пошла к своему дворцу. Наряд из птичьих перьев волочился за нею по ступеням.
Тульпис гневно сказал Конану:
— Как ты мог разговаривать с нею подобным тоном — и о подобных низменных вещах? Какие изумруды? Какое золото? Такая красота не должна прикасаться к презренному металлу и к не менее презренным самоцветам. Она должна питаться ароматом божественных трав, она вкушает амброзию — и все ее мысли должны быть так же возвышенны. Ты не имел права загрязнять их своей алчностью. Удивляюсь тебе, киммериец! И ты еще говорил, — правда, ты был тогда исключительно пьян, — что намерен сделаться королем! Да какой из тебя король, если ты не умеешь разговаривать со знатными дамами!
— Я прекрасно умею разговаривать с дамами, будь они хоть знатными, хоть незнатными, — возразил Конан. — И все они оставались довольны.
Тульпис лишь покачал головой.
— Неотесанный варвар, и ничего более. Разговаривать с тобой — попусту терять время.
В этот момент рядом что-то прошуршало. Карлик наклонился и увидел маленькую изумрудную змейку с женским торсом и головкой. Змейка была совсем крошечная, длиной в руку. Ее личико, бледное, с раскосыми зелеными глазами, обрамляли золотые волосы, и такие же золотые полоски обвивали гибкое тело с зеленой чешуей.
— Нага! — воскликнул Тульпис.
— Карлик, — удивленно проговорила нага.
Она обвилась вокруг ноги Тульписа, поднялась повыше, и теперь ее личико раскачивалось на уровне глаз карлика. Крохотные торчащие грудки утыкались в бороду Тульписа.
Харчевник едва не потерял сознание, когда осознал последнее обстоятельство. Он закатил глаза и несколько раз громко лязгнул зубами.
— Насколько я помню, карлики всегда враждовали с нагами, — заговорил Конан.
Тульпис зашипел на него, и нага, повернувшись в сторону киммерийца, оскалила рот, полный острых зубов, и также испустила тихое шипение.
— Мы не враждуем, — кратко пояснил Тульпис.
Нага осторожно прикоснулась губами к щеке
Тульписа, а затем соскользнула обратно на землю и прошептала:
— Приходи, когда захочешь, — я буду ждать…
И исчезла в траве.
Бронвэг появилась почти сразу же после этого. Конан подозревал, что нага потому и скрылась — женщина-змейка почувствовала приближение хозяйки.
Наверняка Бронвэг не слишком радуется, видя, как ее придворные наги заводят романы с гостями мужского пола. Впрочем, теперь все переменится: отныне Бронвэг будет занята новым Фениксом, так что Тульписа ждут увлекательные дни в Проклятом саду.
Бронвэг несла плетеную корзину, в которой лежали, как фрукты, сверкающие самоцветы: изумруды, рубины, сапфиры и несколько кусков хрусталя. Было очевидно, что Бронвэг не понимает истинной стоимости камней в мире людей и оценивает их лишь с точки зрения красоты, потому что хрусталем, самым дешевым из всех, она явно гордилась.
— Смотрите, какой прозрачный, — сказала она, показывая на кусок камня. — А эти так и светятся. Мне нравятся.
— Надеюсь, мы тебя не слишком обедним, если заберем все это! — сказал Конан, быстро принимая корзину из рук хозяйки.
Она пожала плечами.
— Эти камни растут у меня в главном зале дворца, у внутреннего пруда, — пояснила она. — Там есть деревце, оно любит цвести… А плоды у него сами видите какие.
— Очень красиво, — произнес карлик с самым серьезным видом. — Потрясающая красота! Только это ведь и ценно, не так ли?
— Ты понимаешь толк в жизни и ее удовольствиях, — одобрительно улыбнулась Бронвэг.
Она, впрочем, все время оглядывалась на дворец и явно беспокоилась. Конан понял это сразу.
— Мы не будем тебя больше задерживать, прекраснейшая, — сказал он. — Желаю тебе счастья с новым Фениксом, Бронвэг.
Он поцеловал ее в лоб, и она поспешно убежала. Все ее помыслы действительно были заняты золотым яйцом. И, будь Тульпис женщиной, которой вернули возлюбленного, он поступил бы точно так же.
* * *
Приятели очутились на улице. Сад сразу утратил всю свою прелесть и вновь глядел из-за ограды жутким монстром, клубком агрессивных ветвей.
И хотя Аграпур был прекрасен, все же обоим, и Конану, и Тульпису, казалось, будто краски вокруг как-то потускнели: реальный мир был куда менее ярким и уж совершенно точно куда менее волшебным.
— Я влюблен, — произнес Тульпис, глядя вдаль. — Увиденное потрясло меня. Отныне я предаю проклятию самую идею наживы. Я поклоняюсь только красоте… Покажи-ка мне те чудесные камни, которыми наделила нас Бронвэг! Я хочу напитать мое зрение их красотой.
Конан бросил взгляд на корзинку, прикусил губу и протянул ее своему спутнику. Тот сунулся посмотреть — и тотчас шарахнулся в сторону.
— А где самоцветы? — завопил карлик.
В корзине лежала гора гнилых фруктов. Никаких драгоценных камней там не было.
— Вор! — заорал Тульпис на Конана и затопал ногами. Он в ярости подпрыгивал на месте. — Ты украл все самоцветы! Немедленно снимай куртку и показывай, где ты их спрятал! Я знаю — ты сделал это, пока я, погруженный в мечты о наге, перебирался через ограду. Ты — ловкий воришка, Конан, и я доберусь до тебя! Не думай, что, раз ты такой верзила, я не найду на тебя управы! Нет уж, мой господин, сидеть тебе в тюрьме за кражи и убийство!
— Кажется, ты только что откровенничал, что отныне предаешь проклятию любую наживу и все презренные думы об обогащении, — напомнил Конан. — И вот, стоило тебе увидеть, что рубины с изумрудами исчезли, как ты впадаешь в бешенство. Где логика, Тульпис? Где справедливость? Разве можно тебе верить? Пожалуй, стоит рассказать малютке наге об этом.
— Она и сама непостоянна, змея, — сказал Тульпис. И накинулся на Конана с кулаками: — Где ты их прячешь? Отвечай!
Конан вздохнул. Он только теперь понял, что драгоценных камней не существует, — во всяком случае, их не существует по эту сторону ограды. И вся надежда заработать в Аграпуре обернулась прахом… как это случалось с киммерийцем уже не раз.
— Я не брал наших камней, — сказал Конан. — Смотри.
Он вынул из корзины гнилое яблоко и бросил его через ограду. И едва негодный плод пересек невидимую линию, отделяющую Проклятый сад от улиц Аграпура, как в воздухе сверкнул самоцвет. А затем сгинул — навсегда.
Тульпис повесил голову.
— Теперь понятно, почему Бронвэг не выходит в город, — пробормотал он. — Неизвестно еще, какой она предстала бы нам, будь она здесь, а не там…
— Неизвестно, кстати, какими она видит нас с тобой, когда мы забираемся туда, — заметил Конан.
Карлик схватился за голову.
— Везде иллюзии! Идем, Конан, выпьем. Я угощаю. Все равно ты меня почти разорил… И вообще, в Аграпуре мне делать больше нечего.
— Я так не думаю, — остановил его Конан. — Сейчас большой спрос на комнаты, ведь многие остались на улице. Бери плату чуть пониже, чем остальные, и от клиентов у тебя отбоя не будет. К тому же ты обещал маленькой наге свидание. Может быть, она и была иллюзией, но очень уж красивой…
Карлик повздыхал немного, а затем, свесив голову, поплелся обратно — к харчевне.
* * *
Отчаявшись найти зеркало, Саламар налил в чашу воды, подождал, пока поверхность ее станет гладкой и наклонился, рассматривая свое лицо. Сперва ему показалось, что никаких перемен в его внешности не произошло, но затем он тихо ахнул: нет, одна перемена, и притом весьма существенная, случилась.
Все его лицо было покрыто мелкими кхитайскими письменами, в точности повторяющими надпись, сделанную на костяной палочке — магическом предмете, который служит для перемены участи смертного человека.
Саламар так и не изверг из себя свой артефакт. Он сам в него превратился.
Осознавая это обстоятельство, он изрядно напился, так что возвращение Конана с Тульписом прошло для гирканца незамеченным: Саламар попросту крепко спал.
Наутро Конан собирался покинуть Аграпур. Все дела здесь были закончены, а стража наверняка не простит киммерийцу дерзкого побега и будет искать способа отомстить. Следует провести время где-нибудь еще, пока здесь все уляжется.
А там, кто знает, быть может, Конан и вернется. Судьба переменчива, и Саламар — яркое тому доказательство.
Раздавленный случившимся, гирканец следил из угла за тем, как Конан собирается в дорогу. Карлик принес ему немного лепешек и солонины, налил во флягу сильно разбавленного вина.
— Ас этим мне что делать? — спросил Конана Тульпис и кивнул в сторону Саламара. — На что мне это расписное чудище?
— Не знаю, — Конан пожал плечами. — Поставь его в угол, пусть служит для украшения. Или для устрашения пьяных клиентов. Как начнет кто-нибудь буянить…
— Если он действительно превратился в магический предмет, — сказал карлик, — то держать его в доме попросту опасно.
— Я не предмет, — подал голос Саламар, — я ведь еще человек.
— Это требуется доказать, — возразил Тульпис.
— Что же мне делать? — завопил несчастный Саламар.
— Можешь пойти и утопиться, — проворчал карлик.
— Я возьму его с собой, — решил Конан.
— Подумай десять раз, киммериец, — предостерег его карлик. — Я бы на твоем месте десять раз подумал. Или одиннадцать.
— Да я уже подумал… Саламар в том виде, в каком он существует сейчас, представляет собой великолепное оружие, — произнес Конан с важным видом. — И я намерен использовать его.
— Как?
— Положим, живет какой-нибудь гнусный богатей, — начал Конан. — А мы к нему запускаем Саламара… и спустя месяц, самое большее, наш богатей идет ко дну. Ну как, здорово придумано?
— Здорово, — кисло улыбнулся Саламар. — А ты не боишься, Конан, что подобные неприятности начнутся у тебя?
— Во-первых, они у меня не прекращаются, — сказал Конан, — так что перемены в моей судьбе могут произойти только к лучшему. А во-вторых, Саламар, учти: я сам — одна большая сплошная неприятность.
OCR.: Cepiyc
WWW.CIMMERIA.RU

1 2 3 4 5 6 7 8