Улыбка покинула плоское лицо Арига, едва его беглый взгляд упал на хамора. Ариг поджал губы. Впервые он напомнил Горгиду Дизабула.
– Ты стал неразборчив в друзьях.
– Да ну? – отозвался Виридовикс. – Возможно, ты прав. Я выбираю в друзья сыновей каганов.
Он пристально посмотрел на аршаума. Темная кожа и толстый слой жира не позволили ему увидеть, покраснел ли Ариг. Спустя мгновение аршаум вернулся со свободной лошадью и приблизился к Батбайяну. Ариг знал немного хаморский язык по наездам в Присту.
– Лошадь – тебе нужно? – спросил он Батбайяна.
Батбайян сжался, видя, как аршаум подходит к нему. Услышав родной язык, он вздрогнул от неожиданности. Затем кивнул с достоинством, которое сделало бы честь и старику.
– Благодарю. – Он снял с пояса кинжал с красивой чеканкой на бронзовых ножнах, изображавшей барса в прыжке, и протянул Аригу. – Дар за дар.
Улыбка вернулась на лицо Арига. Он принял нож и хлопнул Батбайяна по плечу.
Аршаумы, наблюдавшие за этой сценой, одобрительно загомонили. Немногие из них поняли Арига, когда тот предложил Батбайяну коня, но ответный жест хамора не требовал дополнительных объяснений.
– «Косматый» поступает как мужчина! – услышал Горгид слова одного из кочевников.
Его приятель ответил:
– Почему бы и нет? Он побывал в боях. Его шрам не из красивых.
– Скилицез, Горгид, отведите их к моему отцу, – сказал Ариг. – Пусть расскажут нам все!
Сын кагана повернул коня и направился к серому конскому бунчуку.
Виридовикс поклонился Аргуну, сидя в седле. Каган оказался более хрупким стариком, чем ожидал кельт. Казалось, владыка аршаумов с трудом держится на лошади. Возможно, Аргун болен, подумал кельт.
Аргун отдавал приказания негромко, спокойным, почти мягким тоном, но аршаумы повиновались ему беспрекословно. Вождь аршаумов совсем не был похож на Таргитая, однако соплеменники чтили его ничуть не меньше.
Каган смотрел на Батбайяна настороженно, а на Виридовикса – с живейшим любопытством. Затем что-то проговорил.
– Раньше он не верил Аригу, когда тот рассказывал о тебе, – перевел Горгид. – Но теперь видит: сын сказал правду.
Виридовикс хмыкнул и произнес по-латыни:
– Я тоже никогда не видел такого количества узкоглазых и плосконосых физиономий. Но мне кажется, незачем сообщать об этом кагану. Если можешь, рассыпься перед ним в любезностях от моего имени.
Горгид постарался как умел. Аргун проговорил:
– Мне бы хотелось узнать, как вы оба здесь очутились.
Фраза, составленная как просьба, прозвучала приказом. Горгид перевел ее на видессианский – для Виридовикса, а Скилицез – на хаморский, для Батбайяна.
– Кажется, пора! – Виридовикс приступил к рассказу о том, что случилось с ним после того, как Варатеш выкрал его из лагеря посольства.
Имя бандита вызвало гневное рычание у аршаумов. Многие кланы, кочевавшие недалеко от Шаума, сталкивались с этим головорезом. Они не забыли набеги Варатеша в прошлую зиму, и им запала в память его зверская жестокость.
Вскоре галл начал говорить слишком быстро. Горгид переводил с трудом. Ариг помогал греку, когда тот запинался.
Еще один всадник пробился сквозь толпу, окружавшую Виридовикса и Батбайяна. Виридовикс невольно подумал: вот расфуфыренный щеголь! Он носил меха и кожаную одежду, как будто это были шелк и золотая парча. Даже во время снежной бури он старательно расчесывал хвост своего коня, а в его гриву вплетал красные ленты.
– Отец, я… – начал было Дизабул, но Аргун перебил его:
– Подожди, мальчик. Эти чужеземцы доставили мне важные новости.
Красивое лицо юноши потемнело от гнева, когда он посмотрел на Виридовикса. Особенно потому, что за спиной кельта сиял Ариг. Но когда Дизабул увидел Батбайяна…
– Неужто мне цена меньше, чем какому-то косматому?! – зло заговорил он. Аргун жестом велел сыну молчать.
– Продолжай, Красная Грива, – сказал каган кельту.

* * *
– Недурно, недурно!.. – весело засмеялся Аргун, когда Виридовикс поведал о фокусе с коровами, которыми запугивал бандитов Варатеша.
Теперь Виридовикс и Батбайян говорили поочередно, описывая события, послужившие началом войны против бандитов и их союзников. Каган задал несколько вопросов о самой битве. Слушая описание катастрофы, изложенное во всех деталях, грек думал: слишком уж все это напоминает разгром при Марагхе. Чары Авшара, какой бы сильной ни была магия колдунов, сражающихся на стороне его врагов, не теряются в горячке боя. Воины Авшара могли сражаться со своими противниками на равных, но магия князяколдуна в любом случае обеспечивала им победу.
Кочевник рассказал и о том, что произошло после победы Варатеша. Аршаумы впервые в жизни поняли, что напрасно гордились выдержкой и суровостью. Они поневоле утратили свою знаменитую невозмутимость, когда Батбайян заговорил о бесконечных раскаленных щипцах. Хамор рассказывал ровным голосом, словно повествуя о каком-то незнакомце.
Виридовикс добавил к картине несколько штрихов, описав жестокую игру победителей с надеждами униженных врагов и то, как Таргитай умер на месте, когда ему открылась страшная правда.
Горгид слушал с ужасом, но без удивления. Он мгновенно поставил диагноз отцу Батбайяна: апоплексический удар. Как будто это имело сейчас какое-то значение.
После всего, что только что прозвучало, история об уничтожении всего клана прозвучала почти как счастливая развязка. Слишком много страданий. Но Виридовикс снова вспомнил о Сейрем, и его едва затянувшиеся душевные раны открылись. Боль потекла, как кровь.
– Итак, – заключил Батбайян, – Варатеш, чтоб его с ног до головы .!# $(+( духи, захватил Пардрайю. Авшар с ним. Во всяком случае, так мне казалось, пока я находился в плену. По сравнению с ним, – Батбайян бесстрашно взглянул в лицо Аргуна, – даже вы, аршаумы, для меня – посланцы добрых духов. Мы пришли просить о помощи. Захотите вы помогать нам или нет – решайте. – Хамор оглядел стоявших вокруг воинов и добавил сухо: – Вы и без того шли на восток, и я вам для этого не нужен.
Аргун задумчиво теребил бородку.
– Это тот самый Авшар из Йезда, о котором ты говорил? – спросил каган Горгида.
– Да, – ответил грек. Его товарищи кивнули.
Каган сказал:
– В любом случае я не собирался оставлять от Йезда слишком много. Твой колдун станет еще одной юртой, которую мы повалим! – Аргун скрестил на груди руки. Он казался сильным, уверенным в себе вождем, которому незнакомо поражение. Аршаумы радостно завопили. Они тоже не сомневались: единственным исходом их битвы с хаморами и прочими недочеловеками может быть только победа! Видессиане, которые знали страшные чары Авшара не понаслышке, были настроены куда менее оптимистично. Однако большого смысла расхолаживать аршаумов они не видели.
– Это все равно что объяснять глухому, что такое гармония, – пробормотал Гуделин. – Рано или поздно они убедятся на своей шкуре.
– Рано или поздно, – мрачно согласился Горгид. Он не раз уже предостерегал Аргуна о страшной силе, с которой тот может столкнуться. Теперь врач все лучше и лучше понимал Кассандру.
Зимний день короток. Метель не унималась. Все это заставило армию остановиться.
– Ты не будешь против, если я предложу тебе заночевать в моей палатке? – спросил Горгид Виридовикса. – Видишь ли, мне надо бы убедиться, что ты здоров… Мне просто не верится, что ты еще жив! Знаешь, я хочу тебя осмотреть.
Любопытство, как ничто другое, помогло греку преодолеть усталость.
– Представь себе, цел и невредим, и все благодаря тебе, – отозвался кельт и легонько толкнул грека под локоть. – А ты, значит, хочешь меня осмотреть? Ну-ну.
Если бы подобную шутку отмочил кто-нибудь другой, грек, пожалуй, испугался бы. Но сейчас она почему-то доставила ему удовольствие:
– Ты себе льстишь, верзила.
– Да что ты говоришь? – усмехнулся галл, помогая устанавливать палатку. – А эта палатка получше, чем та, что была у нас. Нет уж, давайка вобьем колышки получше.
Горгид довольно ловко обращался с огнивом и трутом. Вскоре он развел небольшой костер из кизяка. После ужина он все-таки взял кельта за запястье. Пульс бился ровно и сильно. Когда огонь согрел воздух, грек попросил друга снять полушубок и тунику и прослушал легкие. И снова – ничего: грек так и не услышал влажного хлюпанья, характерного для воспаления легких. Наконец он ощупал руки и ноги кельта, его уши, нос, желая убедиться в отсутствии признаков обморожения.
– Ты отвратительно здоров.
– Исключительно по твоей вине. Так что нечего меня пилить, ты, коновал.
– Насмешник. Однако, не будь ты таким здоровенным жеребцом, ты бы отбросил копыта задолго до того, как я смог до тебя добраться.
И снова гордость и радостное изумление осветили лицо грека. Он наконец-то добился того, что пытался сделать так долго и безрезультатно!
Виридовикс поспешно оделся. В палатке было отнюдь не жарко. Хлебнул кумыса. После нескольких месяцев степной жизни он уже едва ощущал кислый привкус. Кумыс, если к нему привыкнуть, оказался довольно приятным напитком.
– Ну вот, – сказал Виридовикс, – мы рассказали тебе все, что с нами случилось. Теперь поведай-ка старому бродяге, как вы тут справлялись без меня.
Грек послушно начал рассказывать. Они разговаривали почти всю ночь под неумолчное завывание ветра. Слушая, Виридовикс думал о том, что эти -%a*.+l*. месяцев прошли для Горгида не без пользы. В голосе врача то и дело проскальзывала горечь, но появилась теперь и уверенность в себе. Маленький грек будто осознал значимость своих профессиональных познаний. Со дня смерти Квинта Глабрио галл еще не видел его таким… а может быть, кстати, и никогда не видел.
– Помнишь наш старый спор? – Горгид вдруг сменил тему разговора. – Тот, что был у нас с тобой два года назад, вскоре после того как мы очутились в Видессе?
– Какой? – спросил Виридовикс, ухмыляясь и зевая во весь рот. – У нас их было много, всех не упомнишь…
– Возможно. Нет, я имею в виду наш разговор о войне. Ты говорил, что в ней немало радости и удовольствия…
Задумчивая улыбка исчезла с лица Виридовикса.
– А, вот ты о чем!.. – произнес он тяжело и шумно выдохнул через густые усы. – Боюсь, ты был тогда прав. Война – жестокая и грязная вещь, а слава – пустое слово. Разложившийся труп никогда не узнает, кто победил в битве.
Горгид уставился на кельта, онемев, как будто на плечах его собеседника вдруг выросла вторая голова. И эти слова он слышит от неистового рубаки, от варвара, который наслаждался битвой, как вином и любовью?
– Ну и дела… Странно, что ты говоришь об этом… – начал было врач и вдруг остановился. Впервые он посмотрел на своего друга так внимательно. До этого его интересовало только физическое здоровье галла. Теперь же он взглянул на него по-настоящему и увидел глубокое душевное страдание, притаившееся в глазах, в резких морщинах в углах рта. – У хаморов ты пережил что-то более страшное, чем поражение в бою! – вырвалось у грека. – Кого ты потерял?
– Ты, как всегда, всех видишь насквозь. – Виридовикс вздохнул. – Девушка, сестра Батбайяна. Она умерла. К сожалению, недостаточно быстро. – Он помолчал немного и добавил еле слышно: – И часть моего сердца умерла вместе с ней. Какой же смысл во всем остальном? Я потерял все, когда увидел ее, бедную пташку, убитой. Нет смысла. Нет. Я так легко проливал кровь… Два года назад я был не прав и теперь могу признать это. Прав тогда был ты.
Застывшее лицо Квинта Глабрио снова встало перед глазами Горгида. Память об этом не переставала жечь его. Он хорошо понимал Виридовикса.
Некоторое время они сидели молча. Любые слова показались бы сейчас ненужными и фальшивыми.
Потом грек проговорил:
– Ирония.
– Какая ирония?
– Я вспомнил об этом споре, собираясь признать, что прав был тогда ты.
– Не валяй дурака. – Виридовикс был ошеломлен не меньше, чем Горгид. – Ты не хотел даже носить на поясе меча – и вдруг полюбил солдатскую науку? Эй! Скажи еще, что скоро начнешь отрезать у врагов головы и прибивать их к воротам, как это делают кельты!
– Ну, до такого пока не дошло. Но… – Горгид хлопнул по гладию, которого Виридовикс не заметил. – Я ношу на поясе меч и начинаю понимать, для чего он мне нужен. Возможно, я даже начинаю догадываться, что такое твоя «слава». Но, ты знаешь, я думаю, ты ошибался, когда говорил, будто громкое одобрение других помогает защищаться, когда враги наседают. – Неугомонный грек снова пустился в дискуссии.
Галл отрицательно затряс головой. Изменив мнение, он придерживался его с ревностью новообращенного:
– Слава манит дурака, слава манит и честного человека. Что в ней пользы?
Горгид был готов спорить до бесконечности. Усталость была забыта ради любимого развлечения.
– Верно. Но память о честном гражданине будет жить в веках, в то время как «слава» негодяя замарана позором. Четыреста лет назад Геродот написал об одном негодяе, который жил в Дельфах. Он украл из храма чашу ( вырезал на ней свое имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76