А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Значит, ты ищешь старушку, которая жила по соседству, когда ты был маленьким мальчиком, потому что она, вероятно, поможет отыскать твоего брата?
– Мне дали перо. Если оно еще у нее, вдруг мне удастся обменять его на брата? Попытка не пытка.
Дейзи задумчиво моргнула и поковыряла салат – слова Толстого Чарли ее явно не убедили.
– Ну а ты приехала на Сан Андреас в уверенности, что именно сюда сбежал Грэхем Хорикс после того, как убил Мэв Ливингстон. Но ты же здесь не как полицейская. Ты просто прилетела на свой страх и риск, в расчете на то, что он здесь. Но даже если ты его найдешь, ты ведь все равно ничего не сможешь сделать.
Дейзи смахнула с угла губ помидорное семечко, вид у нее стал явно смущенный.
– Да, я здесь не как полицейская, а как туристка.
– Но ты ведь только что бросила работу и прилетела сюда за ним! За это тебя могут выгнать с работы, или в тюрьму посадить, или еще что.
– Значит, мне на руку, что у Сан Андреаса ни с кем нет договоров об экстрадиции, верно? – сухо откликнулась она.
– О Господи, – пробормотал себе под нос Толстый Чарли.
Причиной этого «О Господи» стало то, что певица спустилась со сцены и с радиомикрофоном в руке стала обходить зал. В данный момент она спрашивала двух немецких туристов, откуда они родом.
– Но зачем ему приезжать сюда? – спросил Толстый Чарли.
– Конфиденциальность банковских счетов. Дешевая земля. Никаких договоров об экстрадиции. А может, он просто любит цитрусовые.
– Я два года до смерти его боялся, – признался Толстый Чарли. – Схожу-ка я еще за салатом из рыбы с зеленью. Тебе что-нибудь принести?
– Уже наелась, – ответила Дейзи. – Надо для десерта место оставить.
Толстый Чарли двинулся к фуршетному столу, избрав окольный путь, лишь бы не попасться на глаза певице. Певица была очень красивой, а блестки на ее красном платье отражали свет и перемигивались. Она была много лучше оркестра. Толстому Чарли очень бы хотелось, чтобы она вернулась на сцену (ему понравилось, как она исполнила «День и ночь» и особенно задушевную «Ложку сахара») и перестала разговаривать с обедающими. Или по крайней мере с теми, кто сидит в его части зала.
Он положил в тарелку еще всякой снеди, которая понравилась ему в первый раз. Из катания по острову на велосипеде, решил он, следует как минимум одно: развивается зверский аппетит.
Когда он вернулся к столу, возле Дейзи сидел Грэхем Хорикс с рыжеватой порослью на подбородке и улыбался от уха до уха.
– А, Толстый Чарли, – неприятно хохотнул Грэхем Хорикс. – Поразительно, верно? Приезжаю поговорить с вами с глазу на глаз, и кого нахожу в качестве бонуса? Восхитительную полицейскую. Прошу, садитесь и не пытайтесь устроить сцену.
Толстый Чарли застыл как восковая кукла.
– Садитесь, – повторил Грэхем Хорикс. – У меня в руке пистолет, а дуло прижато к животу мисс Дейзи.
Дейзи, в чьи глазах читалась мольба, кивнула, подтверждая его слова. Ее ладони были плотно прижаты к скатерти. Толстый Чарли сел.
– Пожалуйста, так, чтобы я мог видеть ваши руки. Прижмите их к столу, как она.
Толстый Чарли повиновался.
– Я всегда знал, что вы полицейский под прикрытием, Нанси, – объявил Грэхем Хорикс. – Провокатор, а? Устраиваетесь ко мне на работу, подставляете меня, обворовываете вчистую.
– Я никогда… – начал было Толстый Чарли, но, поймав взгляд Грэхема Хорикса, осекся.
– Вы считали, что умнее всех, – продолжал Грэхем Хорикс. – Думали, что я попадусь на удочку? Поэтому подослали мне тех двух, да? Ту парочку в доме? Вы думали, я поверю, что они действительно приехали в круиз? Еще не родился тот, кто меня облапошит. Кому еще вы рассказали? Кто еще знает?
– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, мистер Хорикс, – сказала Дейзи.
Певица заканчивала «Однажды»: голос у нее был богатый и блюзовый и вился вокруг слушателей как бархатный шарф.
Однажды
Ты по мне затоскуешь, мой милый,
Однажды
Тебе будет так одиноко.
Однажды
Ты затоскуешь по моим рукам,
По моим поцелуям…
Однажды…
– Вы сейчас заплатите по счету, – сказал Грэхем Хорикс, – а потом я провожу вас и вашу даму к машине. Затем мы поедем ко мне. Надо поговорить по душам. Малейшая глупость, и я пристрелю вас обоих. Capiche?
Толстый Чарли усек. А еще сообразил, кто сидел за рулем того черного «мерседеса» и что сегодня сам он был на волосок от смерти. Он начал понимать, насколько же сбрендил Грэхем Хорикс и как мало у них с Дейзи шансов выбраться из этой передряги живыми.
Певица закончила. По всему ресторану раздались аплодисменты. Толстый Чарли держал руки на столе. Он смотрел мимо Грэхема Хорикса на певицу и правым глазом, которого Грэхем Хорикс видеть не мог, ей подмигивал. Ей уже давно надоело, что с ней избегают встречаться взглядом, а потому подмигивание Толстого Чарли пришлось как нельзя кстати.
– Вполне очевидно, мистер Хорикс, – говорила тем временем Дейзи, – что я приехала сюда из-за вас, но Чарли просто…
Тут она умолкла, и на лице у нее возникла гримаска в точности такая, какую корчишь, когда дуло пистолета еще глубже утыкается тебе в живот.
– Слушайте меня, – сказал Грэхем Хорикс. – Ради собравшихся здесь ни в чем не повинных людей давайте вести себя как добрые друзья. Я сейчас уберу пистолет в карман, но целиться он все равно будет в вас. Мы встанем. Выйдем к моей машине. И я…
Он осекся. Завлекательно улыбаясь, к их столу приближалась женщина в красном с блестками платье с микрофоном в руке. И направлялась она прямо к Толстому Чарли, а в микрофон говорила:
– Как вас зовут, милый?
Микрофон она поднесла к лицу Толстого Чарли.
– Чарли Нанси, – ответил Толстый Чарли. Горло у него перехватило, голос дрогнул.
– Откуда вы, Чарли?
– Из Англии. И мои друзья тоже. Мы все из Англии.
Время остановилось. Так бывает, когда прыгаешь со скалы в океан. И выход только один. Сделав глубокий вдох, он произнес, что нужно:
– В настоящий момент я без работы, – начал он. – Но на самом деле я певец. Пою, понимаете ли. В точности как вы.
– Как я? И что же вы поете?
Толстый Чарли сглотнул.
– А что у вас есть?
– Как по-вашему, – обратилась она к паре за столом Толстого Чарли, – удастся уговорить его спеть для нас? – Она указала микрофоном на сцену.
– Э-э-э… Сомневаюсь. Нет. Абсо-ненно, исключается, – подал голос Грэхем Хорикс.
Дейзи, не отнимая рук от стола, пожала плечами.
Певица в красном платье повернулась к залу.
– Что скажем?
По остальным столам пробежал шорох вежливых хлопков и более пылкие аплодисменты официантов и барменов.
– Спой нам что-нибудь! – крикнул бармен.
Наклонившись к Толстому Чарли, певица прикрыла рукой микрофон:
– Пусть будет что-то, что ребята знают.
– «Под променадом на пляже» они знают? – спросил Толстый Чарли.
На это певица кивнула, объявила песню и протянула ему микрофон.
Оркестр заиграл, а певица повела Толстого Чарли на небольшую сцену, сердце у него в груди бешено билось.
Толстый Чарли запел, а зал стал слушать.
Он хотел лишь выиграть немного времени, но, поднявшись на сцену, почувствовал себя как дома. Никто ничем в него не бросал. И в голове – совсем не вата, а полно места для мыслей. Он отчетливо сознавал присутствие всех до единого людей в зале: и постояльцев отеля, и обслуги, и выпивох у барной стойки. Он видел все: как бармен отмеривает алкоголь в коктейль, как старушка в дальнем конце комнаты наливает в большую пластмассовую кружку кофе. Он по-прежнему был сердит и напуган, но весь свой страх и весь свой гнев вылил в песню, а потом превратил ее в рассказ о любви и лени. И пока пел, думал.
«Что сделат бы сейчас Паук? – думал Толстый Чарли. – Как поступил бы папа?»
– Под променадом… – пел он, – мы займемся любовью.
Певица в красном платье улыбалась и щелкала пальцами, а потом даже стала покачиваться в такт музыке. Наклонившись к микрофону у электрического пианино, она начала подпевать.
«Я и впрямь пою перед аудиторией! – удивился Толстый Чарли. – Ну надо же!»
Он не спускал глаз с Грэхема Хорикса.
Вступая с последним припевом, он поднял руки над головой и стал хлопать, и вскоре вместе с ним захлопал весь зал: обедающие и официанты, гости и повара, все, за исключением Грэхема Хорикса, чьи руки все так же прятались под скатертью, и Дейзи, чьи руки все так же вжимались в стол. Дейзи смотрела на него так, словно он не просто свихнулся, но еще и выбрал крайне неподходящее время для своей мании.
Аудитория хлопала, Толстый Чарли улыбался и пел и, пока пел, вдруг без тени сомнения понял, что все будет хорошо. Все для всех уладится: и для него с Пауком, и для Дейзи, и для Рози, где бы она ни была. Он знал, что сейчас сделает: совершит глупый и невероятный, идиотский поступок, но это сработает. И когда замерли последние ноты песни, произнес:
– За столом, где я обедал, сидит одна прекрасная девушка. Ее зовут Дейзи Дей. Она тоже из Англии. Помашешь присутствующим, Дейзи?
Дейзи поглядела на него с отвращением, но все-таки подняла руку от стола и помахала.
– Я кое-что хотел сказать Дейзи. Она не знает, что именно это будет. – «Если это не сработает, – прошептал внутренний голосок на задворках его сознания, – она умрет. Это-то ты понимаешь?» – Но будем надеяться, она скажет «да». Дейзи? Ты выйдешь за меня замуж?
Воцарилась мертвая тишина. Толстый Чарли во все глаза смотрел на Дейзи, усилием воли заставляя ее понять, заставляя подыграть ему.
Дейзи кивнула.
Обедающие зааплодировали. Вот это шоу! К столу слетелись певица, метрдотель и несколько официанток, подняли Дейзи на ноги и потащили на середину танцпола. Они подвели ее к Толстому Чарли, и, когда оркестр заиграл «Просто позвонил сказать, что я тебя люблю», он ее обнял.
– У вас есть кольцо?
Толстый Чарли опустил руку в карман.
– Вот, – сказал он Дейзи. – Это тебе.
Потом обнял и поцеловал. Если кто-то и будет убит, подумал он, то сейчас самое время. Быстро, слишком быстро поцелуй закончился, и все вокруг стали жать ему руку, хлопать по плечу и обнимать (один человек, заявивший, что приехал на Музыкальный фестиваль, даже всучил ему визитную карточку). И Дейзи оглушенно стояла с очень странным выражением на лице, сжимая подаренный им зеленый лимон. А когда он оглянулся на стол, за которым они сидели, Грэхема Хорикса там уже не было.
Глава тринадцатая,
которая кое для кого плохо кончается
Теперь птицы разошлись не на шутку: кричали, каркали и верещали в кронах деревьев. «Идет», – подумал Паук и про себя выругался. Он вымотался, сил больше нет. У него ничего не осталось. Ничего, кроме усталости, ничего, кроме изнеможения.
Он думал о том, каково это – лежать на земле и чувствовать, как тебя пожирают. С какой стороны ни посмотреть, паршивая смерть. Сомнительно, что он вообще сумеет отрастить себе не то что печень, а хотя бы язык, да и вообще тот, кто охотится за ним, ни первой, ни вторым не ограничится.
Паук принялся раскачивать столб. Сосчитав до трех, он что есть мочи дернул разом на себя обе руки, чтобы они натянули веревки и потащили бы за собой столб, потом еще раз сосчитал и попробовал снова.
С тем же успехом он мог бы пытаться перетащить через шоссе гору. Раз, два, три… рывок! Раз, два, три… рывок! Раз, два, три… рывок!
Интересно, скоро ли появится зверь?
Раз, два, три… рывок! Раз, два, три… рывок!
Где-то кто-то пел – Паук ясно слышал песню про любовь и лень. И слушая ее, вдруг улыбнулся и поймал себя на мысли, что жалеет, что у него больше нет языка: он показал бы его Тигру, когда тот наконец соизволит явиться. Эта мысль придала ему сил.
Раз, два, три… рывок!
И шест поддался и шевельнулся у него под руками.
Еще рывок, и он вышел из земли – так же легко, как выходил меч из камня.
Подтянув к себе веревки, он схватил его за конец. Шест был футов трех высотой. Один его конец был заострен – чтобы легче вбить в землю. Онемевшими пальцами Паук стащил с рук петли, которые теперь бесполезно повисли у него на запястьях. Он взвесил шест в правой руке. Подойдет. И вдруг понял, что за ним наблюдают. Наблюдают уже давно, как кошка за мышкиной норкой.
Зверь явился в тишине или почти полной тишине, подобрался, как тень облака. Паук успел разглядеть лишь нетерпеливо бьющий по бокам хвост. В противном случае его можно было принять за статую или за гору песка, которую причудливая игра теней превратила вдруг в чудовищную кошку, ведь шкура у него была цвета песка, а немигающие глаза – зелени моря посреди зимы. И у него была широкая, жестокая морда пантеры. На островах всех крупных кошек называют Тигр. А сейчас перед Пауком стояло воплощение всех крупных кошек, только крупнее, злее и опаснее.
Колени Паука все еще были спутаны, и он едва мог передвигаться. Кисти рук и ступни словно бы покалывало тысячью иголок. Он стал прыгать с ноги на ногу и попытался изобразить, будто делает это намеренно, будто это какой-то устрашающий танец, а не потому, что больно стоять.
Ему хотелось присесть и развязать веревку на коленях, но он не решался отвести глаз от зверя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов