А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Имя ему было Ариовист. Личность до крайности живописная – прежде Северин видывал только галлов, но они немногим отличались внешне от германцев, разве что волосом темнее да бороды бреют по старинной традиции, привившейся за времена римского владычества.
Сомнений не было: Ариовист и его повелительница принадлежат к племени «старых» кельтов, наподобие бойгов или свессинов, тех, что населяли Европу задолго до появления италийских легионов и сохранившихся ныне только в самых глухих уголках – горах Гельвеции или Богемии, в непроходимых лесах и болотах за Бистулой, возле морского побережья Балтии. Немногим удалось пережить Великое Нашествие из Скандзы.
Выглядел Ариовист грозно – при иссиня-черных волосах и коричневой коже глаза у него были ярко-голубые и холодные, выражавшие только настороженность и недоверие. На лбу и щеках вытутаированные тонкие узоры, на предплечьях и тыльной стороне ладоней татуировки цветные – красные и зеленые. В ушах тяжелые золотые серьги, длиннющие усы заплетены в косички. Одежда самая простая – штаны из кожи, рубаха да обычная меховая безрукавка. Изогнутый кинжал на тонком поясе. Ходит Ариовист босиком.
По мнению Северина, именно так должен был выглядеть великий кельтский вождь Верцингиторикс, с которым упорно воевал Юлий Цезарь пятьсот лет назад. И впрямь варвар из варваров – с облагороженным римской цивилизацией Хловисом никакого сравнения!
– Я ждал вас, Вальхтеов предупредила, – кивнул Ариовист, выслушав Ремигия. – Спрашивай, жрец.
Чересчур многого епископ от Ариовиста не ожидал и был прав: оберегавших госпожу соплеменников интересовали только их прямые обязанности – несмотря на долгие годы, проведенные в Хеороте, даны остались для вальхов чужаками с иными обычаями и богами. Кроме того, Ариовист не мог избавиться от чувства вины перед конунгин: не уберег ее сыновей и позволил Гренделю поранить Вальхтеов.
Детей искали? Конечно искали – и до сих пор ищем! Жизнь на это положим. Да только одна беда: духи говорят, что их нет в числе живых. Оно их убило, никаких сомнений. Оно способно только убивать. – Ты видел Гренделя своими глазами и бился с ним, – сказал Ремигий. Ариовист недовольно поморщился – совсем негоже называть чудовище по имени пусть даже и светлым днем. – Расскажи.
Косноязычием кельты никогда не страдали – любой из вальхов отличный рассказчик, однако сейчас Ариовист с трудом подбирал слова. Ничего нового он не сообщил, но преподобный выделил некоторые дополнения к привычному образу кровожадного тролля: Ариовист обмолвился, будто в Гренделе есть… Да, звучит странно, но в нем замечались человеческие черты. И кровь у него теплая.
– Кровь? – выпрямился Ремигий. – Выходит, вы Гре… кхм… его ранили? Можно ранить, значит можно убить?!
Ариовист помолчал, вздохнул, сходил в шатер и принес продолговатый предмет, завернутый в старую тряпицу. Отбросил ткань, явив короткий клинок, напоминавший римский гладий. Лезвие обломилось в верхней трети, металл пошел трещинами.
Северин вытянул шею, стараясь рассмотреть оружие подробнее, и сразу отметил странное травление возле гарды: неизвестный гравировщик сплел воедино изображения священных животных: оленя, лошади и ворона – знаки Церунноса, Эпоны и Луг-га, древних кельтских богов. Вкруг шла надпись округлыми письменами вальхов, прочно забытыми еще в эпоху Клавдия – смысл этих символов ныне утрачен.
– Оружие посвящено Незримым, – тотчас понял Ремигий. – Судя по ковке и рисунку, меч очень старый, ему не одно столетие…
– Прадедов, – отрезал Ариовист. – Только этим клинком и получилось тролля поразить. В ногу, справа. Другим оружием никак – стрелы отскакивают, мечи по шкуре скользят. И пускай меч ковали не люди, а другие, все одно сломался.
– Кто – другие? – не удержался Северин и немедля опустил глаза, перехватив недружелюбный взгляд вальха.
– Не твоего ума дело, сопляк, – бросил Ариовист. – Иноплеменникам этого знать незачем.
– Кровь, значит, теплая? – поспешил вернуться к исходной теме Ремигий. – Такая же, как у человека?
– Да, – кивнул вальх. – Немного темнее, чем у людей, но все равно теплая и красная.
– Я слыхал, будто у ледяных великанов, хримтурсов, кровь синяя, – встрял Хрокмунд. – У троллей черная.
– Прекрасно, – буркнул епископ. – Спасибо тебе, Ариовист, ты очень помог. Прошу об одном: в ближайшие дни с Вальхтеов и Оленьего зала глаз не сводить, на ночную стражу вставайте по четверо, а не по двое.
– Ты чего-то ждешь? – негромко спросил вальх.
– Жду. Падения проклятия Хеорота. Разгадка этой тайны совсем рядом, след четкий и ясный… Северин, Хрокмунд – в седла! Поедем к восходу, в сторону болот!

* * *
– Дядя, надо вернуться! – взмолился Северин. – Солнце к горизонту идет, да и скверно здесь-Так скверно – сил нет!
Хрокмунд-дан не повторил слова епископского племянника только из гордости, пускай и готов был немедленно развернуть коня и без остановки скакать прочь, до самого Хеорота.
– Возвращаемся, – согласился Ремигий. – И впрямь, места очень нехорошие, аж сердце щемить начало. Глядите, опять ползающие огни…
Лошадка епископа всхрапнула и едва не понесла, чудом удалось сдержать. Только когда унылые туманные холмы исчезли в дымке далеко позади, животные успокоились и перестали вздрагивать.
…Несмотря на тихое сопротивление Хрокмунда, преподобный настоял на обследовании кромки болот, находившихся в дюжине римских миль от Оленьего зала, в глубине полуострова Даннмёрк, за каменистыми вересковыми лугами и хвойными рощицами.
Деревень в этой стороне не было, люди предпочитали селиться вдоль морского побережья, на берегах речек или севернее, на возвышенностях вокруг Сканнерборга. Здесь, в широких ложбинах между низкими безлесными холмами, простерлись топи, питаемые многочисленными ручьями, стекавшими с пологих гряд.
Места удивительно мрачные, ни одного яркого живого пятнышка – все оттенки серого, бурые и зеленоватые пятна разделяющих трясины островков. Черные омуты, безжизненно-желтые заросли прошлогоднего тростника и высохшей осоки, полоски ноздреватого снега, еще не растопленного весенним солнцем. Словом, тоска.
Запахи тоже не радовали – смердит гнилью и затхлой водой, слабый ветерок доносит сомнительный аромат прелой травы. Под копытами лошадок хлюпает, где-то в отдалении зловеще перекликаются невидимые с берега болота выпи: голос у этой птицы на редкость замогильный…
– Хель, – сказал Хрокмунд, едва всадники поднялись на гребень холма и перед ними простерлась безотрадная низина. – Думается мне, владения великанши Хель в подземном мире выглядят так же. Ни одной искорки жизни.
– Очень верные слова, – покачал головой Ремигий. – Бр-р, даже сейчас, при ярком солнце, здесь неуютно.
– Вниз лучше не спускаться, – предупредил дан. – Тропы в болотах есть, но ходить по ним можно только летом, и знают о них немногие. Иногда кажется, что впереди ровный лужок, а на самом деле трясина. Люди о них знают, но скот часто гибнет – если овец оставить без присмотра, они уходят в сторону болот. Проехать через топи можно только по холмам, это самый короткий путь на Сканнерборг, но им почти никто не пользуется. Можно заблудиться.
– Тролля на болотах искали? – напрямую спросил епископ.
– Обыскали каждый островок, даже такие маленькие, где и лесной кот поместится только замочив лапы. В последние годы четверых дружинных потеряли в топях.
– То есть как – потеряли? – Ремигий обернулся и озадаченно уставился на Хрокмунда. – Вы же не по одному ходили?
– В десятке, не меньше. Бывает ведь – отошел человек вечером до ветру, угодил в трясину и поминай как звали. Я сам не ходил, слишком мал был. От Унферта слышал.
– Проедем еще немного, – сказал епископ и подтолкнул лошадь пятками в бока. Ни Северину, ни Хрокмунду следовать за преподобным решительно не хотелось, но ослушаться было невозможно. – Хрокмунд, ответь, а где находится старое заброшенное капище?
– К полуденному восходу отсюда, – неуверенно сказал дан, вытянув руку в сторону серой равнины. – Точно не знаю. Туда очень и очень давно никто не ходил.
– Очень давно… – повторил Ремигий. – Северин, смотри внимательно, запоминай дорогу. Впрочем, если поедем по холмам, точно не заплутаем, они выстроены цепочкой…
Оказалось, что и в этом печальном краю некогда обитали люди: Хрокмунд показал несколько менгиров, иссеченных непонятными значками и угловатыми, полустершимися рисунками, изображавшими людей, волков и туров. Отыскался остов дома – неровный прямоугольник, сложенный из камня, возле него находился рукотворный курганчик высотой в человеческий рост.
– Это строили не фризы и не юты, которые жили тут до нашего прихода, – пояснил Хрокмунд. – Руны непонятные, головы у людей на рисунках другие – череп вытянутый… Может быть, этим камням сотня сотен зим. Кельты?
– Нет, – покачал головой епископ. – Это кто угодно, но не кельты.
– Унферт рассказывал, будто на болотах всякая пакость обитает, – несмело сказал Северин, которому внезапно стало холодно. Плащ не грел, а солнечные лучи будто перестали давать тепло. Усилившийся ветер посвистывал между зубьев-менгиров чересчур пугающе. – Получается, в Даннмёрке живут… Живут злые твари помимо Гренделя?
– А где их нет? – отмахнулся Хрокмунд. – У вас, в землях франков, иначе? Водяников в омутах не раз видывали, тени странные в тумане ходят. Давно, еще в детстве, я на берегу приметил Ледяную Деву – едва ноги унес… Тьфу, ромей, накличешь! Нельзя о других говорить здесь.
– Нам – можно, – будто невзначай заметил епископ. – Мы люди иной веры, и наш Бог защитит от любой напасти. Он закрывает уши галиуруннов от наших речей, потому и «накликать» у меня или Скильда никак не получится. Поверь слову годи – я знаю, о чем говорю.
– Жрецу я поверю, – нахмурился Хрокмунд. – Хороший бог. Расскажешь о нем потом? И все равно, не надо говорить лишнего, всякое случается…
Ремигий хитро покосился на племянника: вот, мол, как надо миссионерское слово варварам нести. Доступно и просто, без навязчивости, подкрепляя речи своим авторитетом.
Что искал епископ, какие приметы высматривал? Непонятно. Иногда спускался с седла, заметив странное углубление на сырой почве в низинках между холмов, разглядывал древние камни, на которых рука древнего человека оставила свой след. Изредка бурчал под нос, что Эрзариха следовало бы наказать за то, что без разрешения уехал с Беовульфом на дальнее капище – сейчас лангобард очень бы пригодился, следопыт он отменный. Но ведь не накажешь, Эрзарих – свободный человек.
Начало вечереть, на болотах стало донельзя неуютно – в глубоких тенях от холмов и редких скальных выходов начали мелькать едва заметные белесые огоньки, будто тусклые искорки. Удивляла постоянность ветра – никаких порывов или перемен направления: казалось, что ветер истекает из единого источника, находящегося где-то в стороне Полуночи, как водный поток в горах. Ни сильнее и ни слабее, а с неизменной силой…
Появились новые звуки – выпь утихла, зато явственно различалось бульканье воды в омутах, на поверхность всплывали огромные пузыри. Хрокмунд вполголоса сказал, что это водяники и утопцы просыпаются. Ночь скоро, а ночью живому человеку тут делать решительно нечего!
Ремигий столь прозрачный намек понял и развернул лошадь – пора ехать обратно в Хеорот, незачем рисковать лишний раз.
Лошади внезапно присели на задние ноги и боязливо попятились – над тоскливой равниной разнесся плач. Настоящий плач, почти человеческий, с низкими стенающими нотками. Где-то в отдалении незримое существо рыдало, изливало свою горечь освещенному багровеющим предзакатным солнцем миру, вплетало в эту бесконечную руладу неразличимые и непонятные слова, терявшиеся среди надрывных стонов.
– Что это такое? – очень медленно и тихо вопросил епископ. – Хрокмунд?
– Не знаю, – шикнул дан. – Какая тебе разница, годи? Это не человек!
– Но и не зверь… – Ремигий бросил взгляд на перепуганного Северина и сказал по-латыни: – В этом голосе нет ярости, только страдание. Тебе не кажется?
Северину так не казалось – в доносящихся с начавших покрываться пеленой тумана болот завываниях он видел только угрозу. Да, именно угрозу: затихнув на несколько мгновений, плач сменился на гневные, злобные взрыкивания, слышные то четче, то совсем затихающие.
Где-то совсем рядом в трясинах всплеснуло и захрипело. Хрокмунд схватился за меч, Северин непроизвольно коснулся рукояти кинжала с рунами. Ремигий застыл, вслушиваясь.
– Это он, – сквозь зубы молвил епископ, натягивая поводья и пытаясь удержать испуганную лошадь. – Обе руки на отсечение даю – Грендель! Не знаю почему, но я в этом убежден! Дракон Фафнир произнес слово «обида»…. Не зло, а обида! Не могу объяснить более разумно, это наитие, предчувствие! Называйте как угодно! И прячется тролль именно здесь, а не в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов