«Его превосходительство крайне недоволен едой, которую вы сегодня подали».
Порселлусу, стоящему перед постаментом Хатта на декоративном люке, закрывавшем яму ранкора, удалось издать короткий звук, но не более. В восьми метрах у него под ногами в темноте тихо засопел ранкор.
Жуткие глаза сузились: — Может, ты ищешь способ погубить меня?
— Никогда! — Порселлус рухнул на колени, заставив этим ранкора подняться во весь рост и понюхать решетку, и умоляюще сжал руки. — Как я могу доказать свои благие намерения?
Джабба неторопливо рассмеялся, по звуку это походило на отрыжку банты.
— Что ж, пусть мой маленький друг докажет, — сказал он и потянул цепочку, которую держал в руке. Из-за возвышения позади него поднялась миловидная танцовщица, тви'лекка Оула, последняя игрушка Джаббы. Ее нежное лицо выражало опасение, что было вполне естественно.
Порселлус никогда не знал в точности, что Лжабба делал со своими «игрушками» — — обычно те были женского пола, но всегда юными, гибкими и красивыми — но он знал, что они не протягивали долго, и слышал несколько поистине ужасных историй от своей подруги, тоже рабыни, аскайанки Йарны.
Но сейчас Джабба лишь подцепил пальцем начинку овощного блинчика и протянул ей. Через секунду с видимым отвращением Оула слизнула густую начинку с его скользкой лапы.
— А теперь принеси мне настоящей еды, — булькнул Хатт, поворачиваясь к Порселлусу. — Свежей. Живой. Нетронутой.
К тому времени как Порселлус вернулся в дворцовый зал со стеклянной чашей живых кла-туинских упругих гуляшек в ароматизированном бренди (чтобы они не поубивали друг друга, как это водилось у маленьких злобных созданий), Оула, отнюдь не пострадавшая от овощных блинчиков, танцевала, призывно-чувственно покачивая длинными лекку, цепь все еще охватывала ее шею. Ее выступление, подумал Порселлус, должно навсегда отвлечь Джавбу от мыслей о фиерфеке.
Обычно Порселлус держался как можно дальше от двора Джаббы, насколько это было возможно в пределах дворца, так как порочная и жестокая толпа охотников за головами, наемников и прочего межгалактического сброда вселяла в него ужас. Но сегодня он стоял, прислонившись спиной к арке дверного проема, худой, седеющий, с нервным взглядом, в невыразимо испачканной белой одежде. Он слушал джиз-музыкантов, так как всегда любил хорошую игру, смотрел на танец и отчаянно надеялся, что красавица Оула не погибнет по неизвестной причине, как это случилось с АкБузом. В голове его возник вопрос, что же могло стать причиной смерти капитана баржи, но кто может знать наверняка в таком ужасном месте?
Джабба с жутким смехом рванул на себя цепь танцовщицы. Оула дернулась, не в силах сдержать гримасу отвращения — было ясно, что он не собирается больше кормить ее овощными блинчиками, — и некоторое время Хатт забавлялся, играя с ней, как с рыбкой, перед тем, как открыть люк и швырнуть ее в яму ранкора. Тви'лекка в ужасе вскрикнула, и все бросились к решетке понаблюдать за развлечением; Порселлус попятился, дрожа, как травинка, попавшая в ураган. Небрежность, бесцеремонность убийства привели его в ужас… Хатт убил девушку без малейших раздумий, тут же приступив к поглощению очередной гуляшки.
Вот так, подумал Порселлус, бледный и готовый упасть в обморок от шока, он убил бы и своего шеф-повара, если бы несварение снова вернуло его к мысли о «фиерфеке», В эту ночь охотник за головами привел вуки.
Это была в некотором роде операция по зачистке. Вуки — свыше двух метров всклокоченной шерсти и злобы — был партнером кореллианско-го контрабандиста по имени Соло, чье неподвижное тело, замороженное в карбоните, украшало стену покоев Джаббы уже несколько месяцев. Одно время Порселлус прокручивал в голове идею о том, чтобы разморозить человека и договориться с ним о помощи в побеге, но в последнюю минуту нервы сдали. Было невозможно предположить, насколько он будет способен к сотрудничеству, даже если Порселлус будет укрывать его достаточно долго, пока тот не избавится от слепоты и слабости, возникающих от пребывания в спячке. К тому же повара бросало в пот при мысли о том, что сделал бы с ним Джабба, если бы застал его при попытке к бегству.
Джабба назначил награду за вуки в пятьдесят тысяч кредиток и был готов заплатить половину от этого. После продолжительных переговоров с охотником за головами — невысоким существом в кожаной дыхательной маске — которые включали в себя угрозы задействовать термический детонатор, весьма кстати нашедшийся в его кармане, они сошлись на тридцати пяти. К этому моменту Порселлус удалился на кухню, размышляя о том, что совершенно не приспособлен для финансовых дел такого сорта, и думая, что он стал бы делать, если бы этот охотник явился к нему на кухню, требуя беньетов или чантиллий-ского крема.
Кухонный слуга, Флегмин, был непоправимо мертв и лежал на полу посреди приемной комнаты. Перед взглядом Порселлуса сгущалась тьма — тьма, пахнущая ранкором. В следующее мгновение огромная рука оттолкнула его в сторону, и гран Рие-Ииес, подлый жулик и представитель нижнего круга двора Джаббы, неуклюже прошел в приемную комнату; три его глаза на коротких стебельках выпучились, когда он с недоверием уставился на тело.
— Я тут совершенно ни при чем! — — взвизгнул Порселлус. — Он не съел ни кусочка на этой кухне! Он даже не прикасался к посуде!
Рие-Ииес, стоя на коленях шаривший в открытой коробке с козотравником возле тела Флегмина, не обратил на вопли никакого внимания.
— Эй, — с сопением прогрохотал бас из дверей. — Он спит?
Это был охранник-гаморреанен. Тот же самый охранник, понял Порселлус, который обнаружил его с трупом Ак-Буза в коридоре.
Жизнь промелькнула перед глазами шеф-повара калейдоскопом из крокетов и корускант-ского соуса.
— Это не я!
— Ты как раз вовремя! — — Рие-Ииес вскочил на ноги. — Я только что нашел его… э-э… вот прямо так — в коридоре, возле туннеля, ведущего к жилищу Эфанта Мона! И я принес его сюда, чтобы оказать… э… экстренную кулинарную помощь! Особый метод искусственного дыхания при помощи кухонных отбросов! Это техника первой помощи, которой я научился у…
С видимым хладнокровием Порселлус выскользнул из комнаты и укрылся в самом темном углу кухни. Оттуда несколько минут спустя он увидел, как охранникгаморреанец, исполненный сознания долга, тяжелой поступью вышел наружу, неся тело кухонного слуги, переброшенное через плечо. Вскоре за ним последовал сам Рие-Ииес, пошатываясь, словно его мозг был затуманен сильными парами суллустианского джина.
Во дворце, без всякого сомнения, что-то творилось.
— Заговор, — прогрохотал Гартогт, охранник-гаморреанец, вернувшись в кухню следующим утром. Труп Флегмина все еще болтался на его плече и уже подвергся действию усиливавшейся дневной жары. — УЛИКИ.
Последовала длинная пауза, словно, размышляя, он тщательно сверял содержимое одной клетки мозга с другой.
— Все это связано вместе.
Он добрался до упаковочного материала, в который была завернута банка с засахаренными ранетками, и шумно фыркнул: — Девушка. Она… э-э…
— Что за девушка? потребовал ответа Порселлус. — И убери эту омерзительную вещь отсюда!
— Девушка-наемница. Привела вуки. Прошлой ночью. — Гартогг слизнул кусок пластика с нижней губы. — Подружка Соло. Контрабандиста. Босс их поймал.
Он осторожно вложил обратно в глазницу левый глаз трупа, который уже начал выпадать, и заинтересованно посмотрел в направлении хлебного пудинга с белым шоколадом, который Порселлус приготовил на сегодняшний десерт.
— Убери это отсюда! — скомандовал Порселлус. — Я здесь готовлю, это место должно оставаться чистым — чистым и опрятным.
Его не слишком беспокоило то, что гаморреа-нец начал думать о заговорах. Но Гартогг был прав насчет девушки. Когда его вызвали на аудиенцию в покои Джаббы в начале вечерних празднеств, Порселлус заметил отсутствие матовой чернокоричневой плиты карбонита, которая месяцами украшала альков, и наличие новой «игрушки» на постаменте Джаббы.
Он почувствовал к ней жалость. Она была миниатюрной, стройной и выглядела совсем хрупкой в скудных полосках золота и шелка, которые ей позволили надеть, ее тяжелые темно-рыжие волосы пышной волной покрывали аристократическую голову.
— Про… простите, — заикаясь, тихо произнес он, опустившись на колени на постамент рядом с ней. — Если есть что-то, что я могу принести вам с кухни…
Это было безнадежно нелепое предложение помощи, и он знал это; но она улыбнулась и взяла его за руку.
— Спасибо, — голос ее был словно мед. Шеф-повар видел не страх, но огромное беспокойство в ее карих глазах.
Соло, отчаянно подумал Порселлус. Она любит этого контрабандиста Соло. Она оказалась на его месте — узником, как и он, во дворце Джаббы — — из-за этой любви.
И хотя его собственное сердце разрывалось от любви к ней, он посчитал своим долгом убедиться, что Соло получил еду из дворцовой кухни, а не то, что давали в подземельях Джаббы. Многие из пленников вообще не получали пищи долгое время. Но Порселлус, хотя его сердце каждый раз от ужаса подскакивало к горлу, подкупал охрану беньетами и шоколадными фигурками, чтобы принести мяса для вуки. Он знал, что спячка ослабила контрабандиста углеводным голоданием, и тайно приносил пирожки с начинкой и яичные хлебцы для человека, который был дорог своей любимой.
Он чувствовал себя дураком — этого человека все равно казнят, да и сам он находился в шаге от ямы ранкора. Но это было все, что он мог сделать для нее; и когда следующей ночью она взяла его за руку и прошептала: «Спасибо тебе, Порселлус, спасибо» и посмотрела ему в глаза, в ту же секунду он понял, что дело стоило того.
Над ними грохотом раздался жуткий смех Джаббы.
— Берегись, красавица Лейя, — сказал криминальный босс на своем медленном, почти непонятном языке.
Шум в зале вокруг них стоял неимоверный, празднество перерастало в тривиальную оргию с карточными играми, потреблением невероятного количества спиртного и пропитанными тестостероном интриг, которые были непременной частью вечеров во дворце; играл Макс Ребо со своей группой, а маленький вульгарный фаворит Джаббы Салациус Крамб по прозвищу Распутная Крошка ввязался в импровизированный дуэт с Сю Снутлис.
Джабба поднял золотое блюдо с фрикасе из почек песчаной личинки, которое было первым из кулинарных предложений на этот вечер. После приключения с овощными блинчиками Порселлус вернулся к любимым пристрастиям Жирнотелого, но день за днем сердцем его застывало в горле, когда он преподносил каждое из них.
— Я думаю, в этом блюде фиерфек. Что скажешь, повар?
— Нет, — отчаянно прошептал Порселлус и посмотрел, не стоит ли он на люке ранкора. Он стоял. — Нет, это неправда…
— Вот, — Лейя бросила быстрый взгляд на мертвенно-бледное лицо повара и встала, потянувшись, чтобы забрать блюдо из рук Джаббы. — Здесь нет фиерфека, не так ли, Порселлус?
— Э-э…
— Ваше высочество, — поспешно предупредил дроид-секретарь Ц-ЗПО. — Я бы вам крайне не советовал…
Джабба, как правило, обходился без такой формальности, как столовые приборы, но зловонное желтоватое месиво, художественно возвышавшееся в центре, окружал декоративный бордюр из сухого печенья. Используя одно из них как; ложку, Лейя положила в рот два больших куска.
Она позеленела и довольно быстро села обратно.
Джабба разразился вульгарным хохотом. Салациус Крамб, протиснувшись сквозь толпу вокруг эстрады, вспрыгнул на спину одного из га-морреанцев, стоявших ближе всего к постаменту Джаббы, уродливого грубияна по имени Джуб-нук. Когда Джубнук, не удержавшись, шлепнулся, поднос с остатками почек взлетел вверх и приземлился на охранника. Это создало достаточное прикрытие для Порселлуса, чтобы поспешно выскользнуть из главного зала. Но весь оставшийся вечер он снова и снова возвращался в зал, чтобы проверить, как там Лейя, которая с каждым разом выглядела все бледнее и бледнее.
С почками песчаной личинки не могло справиться ничье пищеварение.
Только не хватало, с отчаянием подумал Порселлус, и ей упасть замертво.
Джубнук, который слизал все почки, разбрызганные по его броне и окружающим стенам, не выказывал признаков нездоровья. Порселлус успокаивался этим как мог.
***
Люк Скайуокер, последний из джедаев, вошел во дворец с первым лучом рассвета. Порсел-лус узнал об этом, когда на цыпочках пробирался среди спящих тел в зале аудиенции с чашкой вайн-кофе и свежеприготовленным пончиком с желе для Лейи — также спящей на постаменте недалеко от Джаббы. Он увидел, как вошел Биб Фортуна, за которым следовал молодой человек в черном, среднего роста, стройный, старавшийся выделиться.
— Я сказал тебе не пускать его, — прогрохотал Джабба, когда дворецкий разбудил его.
Порселлус поспешно отступил назад, скрываясь за очнувшейся ошеломленной толпой приспешников Джаббы, один из которых, темнокожий незнакомец в шлеме из клыков гондара, освободил его от кофе и пончика.
1 2 3
Порселлусу, стоящему перед постаментом Хатта на декоративном люке, закрывавшем яму ранкора, удалось издать короткий звук, но не более. В восьми метрах у него под ногами в темноте тихо засопел ранкор.
Жуткие глаза сузились: — Может, ты ищешь способ погубить меня?
— Никогда! — Порселлус рухнул на колени, заставив этим ранкора подняться во весь рост и понюхать решетку, и умоляюще сжал руки. — Как я могу доказать свои благие намерения?
Джабба неторопливо рассмеялся, по звуку это походило на отрыжку банты.
— Что ж, пусть мой маленький друг докажет, — сказал он и потянул цепочку, которую держал в руке. Из-за возвышения позади него поднялась миловидная танцовщица, тви'лекка Оула, последняя игрушка Джаббы. Ее нежное лицо выражало опасение, что было вполне естественно.
Порселлус никогда не знал в точности, что Лжабба делал со своими «игрушками» — — обычно те были женского пола, но всегда юными, гибкими и красивыми — но он знал, что они не протягивали долго, и слышал несколько поистине ужасных историй от своей подруги, тоже рабыни, аскайанки Йарны.
Но сейчас Джабба лишь подцепил пальцем начинку овощного блинчика и протянул ей. Через секунду с видимым отвращением Оула слизнула густую начинку с его скользкой лапы.
— А теперь принеси мне настоящей еды, — булькнул Хатт, поворачиваясь к Порселлусу. — Свежей. Живой. Нетронутой.
К тому времени как Порселлус вернулся в дворцовый зал со стеклянной чашей живых кла-туинских упругих гуляшек в ароматизированном бренди (чтобы они не поубивали друг друга, как это водилось у маленьких злобных созданий), Оула, отнюдь не пострадавшая от овощных блинчиков, танцевала, призывно-чувственно покачивая длинными лекку, цепь все еще охватывала ее шею. Ее выступление, подумал Порселлус, должно навсегда отвлечь Джавбу от мыслей о фиерфеке.
Обычно Порселлус держался как можно дальше от двора Джаббы, насколько это было возможно в пределах дворца, так как порочная и жестокая толпа охотников за головами, наемников и прочего межгалактического сброда вселяла в него ужас. Но сегодня он стоял, прислонившись спиной к арке дверного проема, худой, седеющий, с нервным взглядом, в невыразимо испачканной белой одежде. Он слушал джиз-музыкантов, так как всегда любил хорошую игру, смотрел на танец и отчаянно надеялся, что красавица Оула не погибнет по неизвестной причине, как это случилось с АкБузом. В голове его возник вопрос, что же могло стать причиной смерти капитана баржи, но кто может знать наверняка в таком ужасном месте?
Джабба с жутким смехом рванул на себя цепь танцовщицы. Оула дернулась, не в силах сдержать гримасу отвращения — было ясно, что он не собирается больше кормить ее овощными блинчиками, — и некоторое время Хатт забавлялся, играя с ней, как с рыбкой, перед тем, как открыть люк и швырнуть ее в яму ранкора. Тви'лекка в ужасе вскрикнула, и все бросились к решетке понаблюдать за развлечением; Порселлус попятился, дрожа, как травинка, попавшая в ураган. Небрежность, бесцеремонность убийства привели его в ужас… Хатт убил девушку без малейших раздумий, тут же приступив к поглощению очередной гуляшки.
Вот так, подумал Порселлус, бледный и готовый упасть в обморок от шока, он убил бы и своего шеф-повара, если бы несварение снова вернуло его к мысли о «фиерфеке», В эту ночь охотник за головами привел вуки.
Это была в некотором роде операция по зачистке. Вуки — свыше двух метров всклокоченной шерсти и злобы — был партнером кореллианско-го контрабандиста по имени Соло, чье неподвижное тело, замороженное в карбоните, украшало стену покоев Джаббы уже несколько месяцев. Одно время Порселлус прокручивал в голове идею о том, чтобы разморозить человека и договориться с ним о помощи в побеге, но в последнюю минуту нервы сдали. Было невозможно предположить, насколько он будет способен к сотрудничеству, даже если Порселлус будет укрывать его достаточно долго, пока тот не избавится от слепоты и слабости, возникающих от пребывания в спячке. К тому же повара бросало в пот при мысли о том, что сделал бы с ним Джабба, если бы застал его при попытке к бегству.
Джабба назначил награду за вуки в пятьдесят тысяч кредиток и был готов заплатить половину от этого. После продолжительных переговоров с охотником за головами — невысоким существом в кожаной дыхательной маске — которые включали в себя угрозы задействовать термический детонатор, весьма кстати нашедшийся в его кармане, они сошлись на тридцати пяти. К этому моменту Порселлус удалился на кухню, размышляя о том, что совершенно не приспособлен для финансовых дел такого сорта, и думая, что он стал бы делать, если бы этот охотник явился к нему на кухню, требуя беньетов или чантиллий-ского крема.
Кухонный слуга, Флегмин, был непоправимо мертв и лежал на полу посреди приемной комнаты. Перед взглядом Порселлуса сгущалась тьма — тьма, пахнущая ранкором. В следующее мгновение огромная рука оттолкнула его в сторону, и гран Рие-Ииес, подлый жулик и представитель нижнего круга двора Джаббы, неуклюже прошел в приемную комнату; три его глаза на коротких стебельках выпучились, когда он с недоверием уставился на тело.
— Я тут совершенно ни при чем! — — взвизгнул Порселлус. — Он не съел ни кусочка на этой кухне! Он даже не прикасался к посуде!
Рие-Ииес, стоя на коленях шаривший в открытой коробке с козотравником возле тела Флегмина, не обратил на вопли никакого внимания.
— Эй, — с сопением прогрохотал бас из дверей. — Он спит?
Это был охранник-гаморреанен. Тот же самый охранник, понял Порселлус, который обнаружил его с трупом Ак-Буза в коридоре.
Жизнь промелькнула перед глазами шеф-повара калейдоскопом из крокетов и корускант-ского соуса.
— Это не я!
— Ты как раз вовремя! — — Рие-Ииес вскочил на ноги. — Я только что нашел его… э-э… вот прямо так — в коридоре, возле туннеля, ведущего к жилищу Эфанта Мона! И я принес его сюда, чтобы оказать… э… экстренную кулинарную помощь! Особый метод искусственного дыхания при помощи кухонных отбросов! Это техника первой помощи, которой я научился у…
С видимым хладнокровием Порселлус выскользнул из комнаты и укрылся в самом темном углу кухни. Оттуда несколько минут спустя он увидел, как охранникгаморреанец, исполненный сознания долга, тяжелой поступью вышел наружу, неся тело кухонного слуги, переброшенное через плечо. Вскоре за ним последовал сам Рие-Ииес, пошатываясь, словно его мозг был затуманен сильными парами суллустианского джина.
Во дворце, без всякого сомнения, что-то творилось.
— Заговор, — прогрохотал Гартогт, охранник-гаморреанец, вернувшись в кухню следующим утром. Труп Флегмина все еще болтался на его плече и уже подвергся действию усиливавшейся дневной жары. — УЛИКИ.
Последовала длинная пауза, словно, размышляя, он тщательно сверял содержимое одной клетки мозга с другой.
— Все это связано вместе.
Он добрался до упаковочного материала, в который была завернута банка с засахаренными ранетками, и шумно фыркнул: — Девушка. Она… э-э…
— Что за девушка? потребовал ответа Порселлус. — И убери эту омерзительную вещь отсюда!
— Девушка-наемница. Привела вуки. Прошлой ночью. — Гартогг слизнул кусок пластика с нижней губы. — Подружка Соло. Контрабандиста. Босс их поймал.
Он осторожно вложил обратно в глазницу левый глаз трупа, который уже начал выпадать, и заинтересованно посмотрел в направлении хлебного пудинга с белым шоколадом, который Порселлус приготовил на сегодняшний десерт.
— Убери это отсюда! — скомандовал Порселлус. — Я здесь готовлю, это место должно оставаться чистым — чистым и опрятным.
Его не слишком беспокоило то, что гаморреа-нец начал думать о заговорах. Но Гартогг был прав насчет девушки. Когда его вызвали на аудиенцию в покои Джаббы в начале вечерних празднеств, Порселлус заметил отсутствие матовой чернокоричневой плиты карбонита, которая месяцами украшала альков, и наличие новой «игрушки» на постаменте Джаббы.
Он почувствовал к ней жалость. Она была миниатюрной, стройной и выглядела совсем хрупкой в скудных полосках золота и шелка, которые ей позволили надеть, ее тяжелые темно-рыжие волосы пышной волной покрывали аристократическую голову.
— Про… простите, — заикаясь, тихо произнес он, опустившись на колени на постамент рядом с ней. — Если есть что-то, что я могу принести вам с кухни…
Это было безнадежно нелепое предложение помощи, и он знал это; но она улыбнулась и взяла его за руку.
— Спасибо, — голос ее был словно мед. Шеф-повар видел не страх, но огромное беспокойство в ее карих глазах.
Соло, отчаянно подумал Порселлус. Она любит этого контрабандиста Соло. Она оказалась на его месте — узником, как и он, во дворце Джаббы — — из-за этой любви.
И хотя его собственное сердце разрывалось от любви к ней, он посчитал своим долгом убедиться, что Соло получил еду из дворцовой кухни, а не то, что давали в подземельях Джаббы. Многие из пленников вообще не получали пищи долгое время. Но Порселлус, хотя его сердце каждый раз от ужаса подскакивало к горлу, подкупал охрану беньетами и шоколадными фигурками, чтобы принести мяса для вуки. Он знал, что спячка ослабила контрабандиста углеводным голоданием, и тайно приносил пирожки с начинкой и яичные хлебцы для человека, который был дорог своей любимой.
Он чувствовал себя дураком — этого человека все равно казнят, да и сам он находился в шаге от ямы ранкора. Но это было все, что он мог сделать для нее; и когда следующей ночью она взяла его за руку и прошептала: «Спасибо тебе, Порселлус, спасибо» и посмотрела ему в глаза, в ту же секунду он понял, что дело стоило того.
Над ними грохотом раздался жуткий смех Джаббы.
— Берегись, красавица Лейя, — сказал криминальный босс на своем медленном, почти непонятном языке.
Шум в зале вокруг них стоял неимоверный, празднество перерастало в тривиальную оргию с карточными играми, потреблением невероятного количества спиртного и пропитанными тестостероном интриг, которые были непременной частью вечеров во дворце; играл Макс Ребо со своей группой, а маленький вульгарный фаворит Джаббы Салациус Крамб по прозвищу Распутная Крошка ввязался в импровизированный дуэт с Сю Снутлис.
Джабба поднял золотое блюдо с фрикасе из почек песчаной личинки, которое было первым из кулинарных предложений на этот вечер. После приключения с овощными блинчиками Порселлус вернулся к любимым пристрастиям Жирнотелого, но день за днем сердцем его застывало в горле, когда он преподносил каждое из них.
— Я думаю, в этом блюде фиерфек. Что скажешь, повар?
— Нет, — отчаянно прошептал Порселлус и посмотрел, не стоит ли он на люке ранкора. Он стоял. — Нет, это неправда…
— Вот, — Лейя бросила быстрый взгляд на мертвенно-бледное лицо повара и встала, потянувшись, чтобы забрать блюдо из рук Джаббы. — Здесь нет фиерфека, не так ли, Порселлус?
— Э-э…
— Ваше высочество, — поспешно предупредил дроид-секретарь Ц-ЗПО. — Я бы вам крайне не советовал…
Джабба, как правило, обходился без такой формальности, как столовые приборы, но зловонное желтоватое месиво, художественно возвышавшееся в центре, окружал декоративный бордюр из сухого печенья. Используя одно из них как; ложку, Лейя положила в рот два больших куска.
Она позеленела и довольно быстро села обратно.
Джабба разразился вульгарным хохотом. Салациус Крамб, протиснувшись сквозь толпу вокруг эстрады, вспрыгнул на спину одного из га-морреанцев, стоявших ближе всего к постаменту Джаббы, уродливого грубияна по имени Джуб-нук. Когда Джубнук, не удержавшись, шлепнулся, поднос с остатками почек взлетел вверх и приземлился на охранника. Это создало достаточное прикрытие для Порселлуса, чтобы поспешно выскользнуть из главного зала. Но весь оставшийся вечер он снова и снова возвращался в зал, чтобы проверить, как там Лейя, которая с каждым разом выглядела все бледнее и бледнее.
С почками песчаной личинки не могло справиться ничье пищеварение.
Только не хватало, с отчаянием подумал Порселлус, и ей упасть замертво.
Джубнук, который слизал все почки, разбрызганные по его броне и окружающим стенам, не выказывал признаков нездоровья. Порселлус успокаивался этим как мог.
***
Люк Скайуокер, последний из джедаев, вошел во дворец с первым лучом рассвета. Порсел-лус узнал об этом, когда на цыпочках пробирался среди спящих тел в зале аудиенции с чашкой вайн-кофе и свежеприготовленным пончиком с желе для Лейи — также спящей на постаменте недалеко от Джаббы. Он увидел, как вошел Биб Фортуна, за которым следовал молодой человек в черном, среднего роста, стройный, старавшийся выделиться.
— Я сказал тебе не пускать его, — прогрохотал Джабба, когда дворецкий разбудил его.
Порселлус поспешно отступил назад, скрываясь за очнувшейся ошеломленной толпой приспешников Джаббы, один из которых, темнокожий незнакомец в шлеме из клыков гондара, освободил его от кофе и пончика.
1 2 3