О, если б возвратить прошлое, собрать рассеяные перлы потерянных мгновений, жить, как должен жить человек, в согласии с волей Господней и в братстве со своими собратьями!.. Неведомая птица пела, как певчий дрозд весной, только еще мелодичнее; несомненно, никакой другой лесной певец никогда не пел и наполовину так хорошо. И, когда его нежная нота постепенно замерла в мистическом безмолвии, я увидел бедное создание, выдвигающееся из середины черных и багряных крыльев, — белый женский образ, одетый своими собственными длинными волосами. Он скользнул к борту корабля и прислонился там с обращенным вверх страдающим лицом: это было лицо Сибиллы! И в то время, когда я смотрел на нее, она дико бросилась на палубу и заплакала. Мое сердце зашевелилось во мне… Я видел все, чем она могла бы быть; я понял, каким ангелом руководящая любовь и терпение могли бы сделать ее… и, наконец, я пожалел ее; раньше я ее никогда не жалел!
И теперь многие известные лица светились мне, как бледные звезды в дождевом тумане, — и все лица умерших, все отмеченные неугасимым угрызением совести и скорбью!
Одна фигура угрюмо прошла передо мной в цепях и с гирями из блестящего золота: я узнал в ней моего школьного товарища давно минувших дней; в другой, припадавшей в страхе к земле, я узнал того, кто поставил на карту свое последнее достояние — свою бессмертную душу; я даже видел лицо моего отца, убитое горем, и дрожал из боязни найти среди этих ужасов священную красоту той, что умерла, дав мне жизнь. Но нет, слава Богу, я не видел ее! Ее душа не потеряла дороги к Небу!
Огненный венец сиял вокруг падшего ангела… Он поднял руку… Корабль остановился, и мрачный рулевой недвижимо стоял у колеса. Вокруг нас расстилался залитый огненным светом пейзаж, точно блистательный сон о волшебной стране, и опять неведомая Божья птица запела с такой восторженной нежностью, что могла бы усладить мучающиеся в аду души.
— Вот, здесь мы остановимся! — сказал повелительный голос. — Здесь, где искаженный образ человека никогда не бросал тени. Здесь, где высокомерный ум человека никогда не задумывал греха. Здесь, где безбожная алчность человека никогда не обезображивала красоту и не истребляла лес. Здесь — последнее место на земле, оставленное незапятнанным присутствием человека. Здесь — конец света! Когда эта страна будет найдена, и будут осквернены эти берега, когда Маммона ступит ногой на эту землю — тогда начнется День Суда. Но до тех пор здесь только Бог производит совершенство, ангелы смотрят вниз, неустрашенные, и даже демоны находят покой.
Послышались торжественные звуки музыки, и я, который был, как пленник, закован в невидимые оковы и не мог двинуться, вдруг оказался освобожденным. Сознавая свободу, я все еще стоял лицом к лицу с темной гигантской фигурой моего врага; его светящиеся глаза теперь были устремлены на меня, и своим проникающим в душу голосом он обращался только ко мне.
— Человек, не обманывай себя! — сказал он. — Не думай, что ужасы этой ночи — иллюзия сна или сети видения! Ты бодрствуешь, ты не спишь. Это место — не ад, и не рай, и не пространство между ними; это уголок мира, в котором ты живешь. Поэтому знай отныне, что сверхъестественный мир внутри и вокруг естественного не ложь, но главная действительность. Судьба бьет твой час — и в этот час тебе дано право выбирать своего Властелина! Теперь, волей Господа, ты видишь меня Ангелом; но не забывай, что среди людей я — человек! В человеческом виде я двигаюсь со всем человечеством через бесконечные века: канцлерам и ученым, мыслителям и проповедникам, старым и молодым я являюсь в том образе, какого требует их гордость или порок, и для всех я желанен! Но от чистых сердцем, высоких в вере, совершенных в стремлении я отступаю с радостью, ничего не предлагая, кроме почтения, ничего не прося, кроме молитвы! Таков я есть, таковым я должен вечно быть, пока человек по собственной воле не освободит и не искупит меня! Не ошибайся во мне, но знай меня! И выбирай свое будущее ради истины, а не из страха. Выбирай, и уже не изменяй никогда потом: этот час, эта минута — твой последний искус. Выбирай, говорю я! Хочешь ты служить себе и мне, или только Богу?
Земля, воздух и море вдруг засияли огненным золотом; ослепленный и оглушенный, я был схвачен властными руками, и меня крепко держала какая-то невидимая сила… Яхта медленно погружалась подо мной. Мои губы шептали:
— Бог! Только Бог!
Небеса из золотых изменились в красные, и опять засветились голубым светом… И в этой массе переливающихся цветов я видел образ того, кого я знал как человека, быстро поднимающийся со сверкающими крыльями и поднятым прекрасным лицом, подобно видению света во мраке. Вокруг него толпились миллионы крылатых образов, но он — верховный, величественный, чудесный — поднимался над всеми ими; его глаза, как две звезды, горели восторгом и блаженством. Ошеломленный, едва дыша, я напрягал зрение, чтобы следить за ним, как он летел… И я слышал мелодичный призыв странных нежных голосов отовсюду — от востока до запада, от севера до юга:
— Люцифер!.. Любезный и незабвенный! Люцифер, Сын Утра! Поднимись!.. Поднимись!..
Со всей оставшейся силой я старался следить за исчезающим в выси этим величественным светилом, которое наполняло теперь своим светом весь видимый мир; сатанинский корабль продолжал медленно погружаться… Невидимые руки опускали меня вниз… Я падал, падал в необозримую бездну… Другой голос, неслыханный доселе, торжественный, хотя нежный, громко сказал: «Связать ему руки и ноги и бросить его в самую тьму мира! Там пусть он найдет Мой Свет!»
Я слышал, однако не чувствовал страха.
— Только Бог! — сказал я, погружаясь в пропасть, и вот я увидел солнце, знакомое благотворное светило, светоч Божьего покровительства. Его золотой диск, сияя, поднимался на востоке, выше и выше. Лицо Ангела повернулось ко мне… Я видел тоскливую улыбку… Большие глаза горели бессмертной скорбью… Затем я был брошен вниз и полетел в бездонную могилу ледяного холода.
LXII
Синее море, синее небо! И солнечный свет надо всем! Это я видел, когда, очнувшись после долгого периода бессознательности, я нашел себя на поверхности широкого моря, привязанным к деревянному брусу. Так крепко были связаны мои руки и ноги, что я не мог шевельнуться… И после одного-двух бесполезных усилий двинуться я отказался от попытки и, предоставив себя судьбе, лежал с повернутым кверху лицом, созерцая над собой бесконечную лазурную глубь, тогда как напряженное дыхание моря нежно покачивало меня, точно мать — своего ребенка. Я был один с Богом и Природой; я — несчастный человеческий обломок кораблекрушения, гонимый ветром. Я должен был умереть скоро и несомненно; так я думал, пока волны качали меня в своей огромной колыбели, переливаясь пенящимися струями через мое связанное тело и обдавая мою голову холодными брызгами. Что я мог теперь сделать, приговоренный и беспомощный, чтобы восстановить растраченное прошлое? Ничего! Разве только раскаиваться.
Смиренно и скорбно я размышлял… Мне было дано страшное, еще невиданное испытание в ужасной действительности духовного мира вокруг нас, и теперь я был брошен в море, как бесполезная вещь, я чувствовал, что короткое время, оставленное мне для жизни в этой сфере, было в самом деле «последним искусом».
Вопрос, казалось, гремел в моих ушах… Содрогаясь, я глядел направо, налево и видел собравшуюся толпу лиц, бледных, задумчивых, изумленных, угрожающих и молящих; они теснились вокруг меня со сверкающими глазами и беззвучно шевелящимися губами. И в то время, когда они смотрели на меня, я увидел другой призрак — изображение самого себя.
Бедное хрупкое создание, жалкое, невежественное и ограниченное в способностях и уме, однако исполненное странного себялюбия и еще более странного высокомерия. Каждая подробность моей жизни была неожиданно представлена мне, точно в магическом зеркале, и я читал свою собственную хронику жалкой интеллектуальной гордости, вульгарного честолюбия и еще более вульгарного тщеславия, я познал со стыдом мои несчастные пороки, мои дерзости и кощунство; и во внезапном сильном отвращении к моим недостойным существованию, натуре и характеру я обрел и голос, и слова.
— Только Бог! — с жаром крикнул я. — Скорей уничтожение от Его руки, чем жизнь без него. Только Бог! Я выбрал!
Мои слова страстно звучали в моих собственных ушах… Темные вспыхивающие крылья поднялись массой вокруг меня, переливаясь тысячами изменяющихся цветов… И на лицо моего мрачного врага упал небесный свет, как улыбка зари. С благоговением и страхом я взглянул вверх… И там увидел новое и еще более чудесное сияние: светящаяся фигура вырисовывалась на небе в такой красоте, в таком ярком блеске, что я подумал, что само солнце поднялось в образе Ангела с радужными крыльями. И с озаренного неба прозвенел серебристый голос:
— Поднимись, Люцифер, Сын Утра! Одна душа отвергла тебя — один час радости дарован тебе! Поднимись!
— Если б я смел после жизни, исполненной отрицания и богохульствования, возвратиться к Христу! — сказал я.
Глубокий чарующий мир мало-помалу заставил меня забыть мою беспокойную совесть, мою страдающую душу, мое большое сердце, мою усталую мысль. Глядя на ясные небеса и сияющее солнце, я улыбнулся; и, совершенно предав себя и свои страхи Божественной Воле, я прошептал слова, которые спасли меня в пылу мистической агонии: «Бог только! Что бы Он ни дал в жизни, в смерти и после смерти, есть наилучшее!»
И, закрыв глаза, я предоставил свою жизнь тихим волнам, и, с теплыми лучами солнца на моем челе, я уснул.
***
Я проснулся опять с содроганием и криком; веселые и грубые голоса звучали в моих ушах; сильные руки были заняты развязыванием веревок, которыми я был скручен… Я находился на палубе большого парохода, окруженный группой людей, и свет от заходящего солнца огнем заливал море. Вопросы посыпались на меня… Я не мог отвечать им, потому что мой язык был сух и покрыт пузырями… Поднятый на ноги крепкими руками, я не мог стоять от истощения. Тускло и со слабым страхом я озирался вокруг себя: был ли этот большой корабль с дымящимися трубами и полированными машинами другим дьявольским судном? Слишком слабый, чтобы найти голос, я делал немые звуки ужасного вопроса…
Широкоплечий, грубоватый на вид человек выдвинулся вперед; его острые глаза глядели на меня с состраданием.
— Это английский корабль, — сказал он. — Мы идем в Саутгемптон. Наш рулевой увидел вас, когда вы плыли перед носом корабля; мы остановились и послали спасательную лодку. Где вы потерпели кораблекрушение? Никого больше из экипажа на воде нет?
Я смотрел на него, но не мог говорить. Самые странные мысли теснились в моем мозгу, понуждая меня к безумным слезам и смеху. Англия! Слово прозвучало для меня музыкой. Англия! Маленькое местечко в маленьком мире, наиболее любимое и чтимое всеми людьми, кроме тех, кто завидует его достоинству. Я сделал какой-то жест — радости или изумления, я не знаю. Если б я даже был в состоянии говорить, я ничего не мог рассказать окружавшим меня людям, чему бы они могли поверить или понять… Затем я повалился назад в сильном обмороке. Они были добры ко мне, все эти английские матросы.
Капитан уступил мне свою каюту; пароходный врач ухаживал за мной с рвением, к которому его побуждало любопытство узнать, откуда я, и какое именно бедствие случилось со мной. Но я оставался нем и лежал, безжизненный и слабый, на своей постели, благодарный за оказываемый мне уход так же, как и за временное истощение, лишающее меня речи. Я был спасен, мне были даны другие шансы на жизнь, и я знал — почему. Я был теперь поглощен страстным желанием восстановить растраченное время и делать добро там, где до сих пор я ничего не сделал!
Настал, наконец, день, когда, достаточно окрепший, я был в состоянии сидеть на палубе и следить жадными глазами за приближающейся береговой линией Англии. Мне казалось, что я пережил век с тех пор, как оставил ее.
Я был предметом интереса и внимания со стороны всех пассажиров, потому что я до сих пор не нарушил молчания. Погода была тихая и ясная… Солнце ярко светило, и вдали жемчужная кайма шекспировского «счастливого острова» сверкала, подобно убору из драгоценных камней. Капитан подошел и посмотрел на меня, кивнул ободряюще головой и после минутного колебания сказал:
— Рад видеть вас на палубе. Поправляетесь, а?
Я молча слабой улыбкой подтвердил это.
— Может быть, — продолжал он, — так как мы близко от отчизны, вы сообщите мне вашу фамилию. Не часто мы подбираем живого человека посреди Атлантического океана.
Посреди Атлантического океана! Какая сила бросила меня туда — я не смел думать…
— Мое имя? — пробормотал я, вдруг заговорив. — Джеффри Темпест — мое имя.
Глаза капитана широко раскрылись.
— Джеффри Темпест!.. Бог мой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
И теперь многие известные лица светились мне, как бледные звезды в дождевом тумане, — и все лица умерших, все отмеченные неугасимым угрызением совести и скорбью!
Одна фигура угрюмо прошла передо мной в цепях и с гирями из блестящего золота: я узнал в ней моего школьного товарища давно минувших дней; в другой, припадавшей в страхе к земле, я узнал того, кто поставил на карту свое последнее достояние — свою бессмертную душу; я даже видел лицо моего отца, убитое горем, и дрожал из боязни найти среди этих ужасов священную красоту той, что умерла, дав мне жизнь. Но нет, слава Богу, я не видел ее! Ее душа не потеряла дороги к Небу!
Огненный венец сиял вокруг падшего ангела… Он поднял руку… Корабль остановился, и мрачный рулевой недвижимо стоял у колеса. Вокруг нас расстилался залитый огненным светом пейзаж, точно блистательный сон о волшебной стране, и опять неведомая Божья птица запела с такой восторженной нежностью, что могла бы усладить мучающиеся в аду души.
— Вот, здесь мы остановимся! — сказал повелительный голос. — Здесь, где искаженный образ человека никогда не бросал тени. Здесь, где высокомерный ум человека никогда не задумывал греха. Здесь, где безбожная алчность человека никогда не обезображивала красоту и не истребляла лес. Здесь — последнее место на земле, оставленное незапятнанным присутствием человека. Здесь — конец света! Когда эта страна будет найдена, и будут осквернены эти берега, когда Маммона ступит ногой на эту землю — тогда начнется День Суда. Но до тех пор здесь только Бог производит совершенство, ангелы смотрят вниз, неустрашенные, и даже демоны находят покой.
Послышались торжественные звуки музыки, и я, который был, как пленник, закован в невидимые оковы и не мог двинуться, вдруг оказался освобожденным. Сознавая свободу, я все еще стоял лицом к лицу с темной гигантской фигурой моего врага; его светящиеся глаза теперь были устремлены на меня, и своим проникающим в душу голосом он обращался только ко мне.
— Человек, не обманывай себя! — сказал он. — Не думай, что ужасы этой ночи — иллюзия сна или сети видения! Ты бодрствуешь, ты не спишь. Это место — не ад, и не рай, и не пространство между ними; это уголок мира, в котором ты живешь. Поэтому знай отныне, что сверхъестественный мир внутри и вокруг естественного не ложь, но главная действительность. Судьба бьет твой час — и в этот час тебе дано право выбирать своего Властелина! Теперь, волей Господа, ты видишь меня Ангелом; но не забывай, что среди людей я — человек! В человеческом виде я двигаюсь со всем человечеством через бесконечные века: канцлерам и ученым, мыслителям и проповедникам, старым и молодым я являюсь в том образе, какого требует их гордость или порок, и для всех я желанен! Но от чистых сердцем, высоких в вере, совершенных в стремлении я отступаю с радостью, ничего не предлагая, кроме почтения, ничего не прося, кроме молитвы! Таков я есть, таковым я должен вечно быть, пока человек по собственной воле не освободит и не искупит меня! Не ошибайся во мне, но знай меня! И выбирай свое будущее ради истины, а не из страха. Выбирай, и уже не изменяй никогда потом: этот час, эта минута — твой последний искус. Выбирай, говорю я! Хочешь ты служить себе и мне, или только Богу?
Земля, воздух и море вдруг засияли огненным золотом; ослепленный и оглушенный, я был схвачен властными руками, и меня крепко держала какая-то невидимая сила… Яхта медленно погружалась подо мной. Мои губы шептали:
— Бог! Только Бог!
Небеса из золотых изменились в красные, и опять засветились голубым светом… И в этой массе переливающихся цветов я видел образ того, кого я знал как человека, быстро поднимающийся со сверкающими крыльями и поднятым прекрасным лицом, подобно видению света во мраке. Вокруг него толпились миллионы крылатых образов, но он — верховный, величественный, чудесный — поднимался над всеми ими; его глаза, как две звезды, горели восторгом и блаженством. Ошеломленный, едва дыша, я напрягал зрение, чтобы следить за ним, как он летел… И я слышал мелодичный призыв странных нежных голосов отовсюду — от востока до запада, от севера до юга:
— Люцифер!.. Любезный и незабвенный! Люцифер, Сын Утра! Поднимись!.. Поднимись!..
Со всей оставшейся силой я старался следить за исчезающим в выси этим величественным светилом, которое наполняло теперь своим светом весь видимый мир; сатанинский корабль продолжал медленно погружаться… Невидимые руки опускали меня вниз… Я падал, падал в необозримую бездну… Другой голос, неслыханный доселе, торжественный, хотя нежный, громко сказал: «Связать ему руки и ноги и бросить его в самую тьму мира! Там пусть он найдет Мой Свет!»
Я слышал, однако не чувствовал страха.
— Только Бог! — сказал я, погружаясь в пропасть, и вот я увидел солнце, знакомое благотворное светило, светоч Божьего покровительства. Его золотой диск, сияя, поднимался на востоке, выше и выше. Лицо Ангела повернулось ко мне… Я видел тоскливую улыбку… Большие глаза горели бессмертной скорбью… Затем я был брошен вниз и полетел в бездонную могилу ледяного холода.
LXII
Синее море, синее небо! И солнечный свет надо всем! Это я видел, когда, очнувшись после долгого периода бессознательности, я нашел себя на поверхности широкого моря, привязанным к деревянному брусу. Так крепко были связаны мои руки и ноги, что я не мог шевельнуться… И после одного-двух бесполезных усилий двинуться я отказался от попытки и, предоставив себя судьбе, лежал с повернутым кверху лицом, созерцая над собой бесконечную лазурную глубь, тогда как напряженное дыхание моря нежно покачивало меня, точно мать — своего ребенка. Я был один с Богом и Природой; я — несчастный человеческий обломок кораблекрушения, гонимый ветром. Я должен был умереть скоро и несомненно; так я думал, пока волны качали меня в своей огромной колыбели, переливаясь пенящимися струями через мое связанное тело и обдавая мою голову холодными брызгами. Что я мог теперь сделать, приговоренный и беспомощный, чтобы восстановить растраченное прошлое? Ничего! Разве только раскаиваться.
Смиренно и скорбно я размышлял… Мне было дано страшное, еще невиданное испытание в ужасной действительности духовного мира вокруг нас, и теперь я был брошен в море, как бесполезная вещь, я чувствовал, что короткое время, оставленное мне для жизни в этой сфере, было в самом деле «последним искусом».
Вопрос, казалось, гремел в моих ушах… Содрогаясь, я глядел направо, налево и видел собравшуюся толпу лиц, бледных, задумчивых, изумленных, угрожающих и молящих; они теснились вокруг меня со сверкающими глазами и беззвучно шевелящимися губами. И в то время, когда они смотрели на меня, я увидел другой призрак — изображение самого себя.
Бедное хрупкое создание, жалкое, невежественное и ограниченное в способностях и уме, однако исполненное странного себялюбия и еще более странного высокомерия. Каждая подробность моей жизни была неожиданно представлена мне, точно в магическом зеркале, и я читал свою собственную хронику жалкой интеллектуальной гордости, вульгарного честолюбия и еще более вульгарного тщеславия, я познал со стыдом мои несчастные пороки, мои дерзости и кощунство; и во внезапном сильном отвращении к моим недостойным существованию, натуре и характеру я обрел и голос, и слова.
— Только Бог! — с жаром крикнул я. — Скорей уничтожение от Его руки, чем жизнь без него. Только Бог! Я выбрал!
Мои слова страстно звучали в моих собственных ушах… Темные вспыхивающие крылья поднялись массой вокруг меня, переливаясь тысячами изменяющихся цветов… И на лицо моего мрачного врага упал небесный свет, как улыбка зари. С благоговением и страхом я взглянул вверх… И там увидел новое и еще более чудесное сияние: светящаяся фигура вырисовывалась на небе в такой красоте, в таком ярком блеске, что я подумал, что само солнце поднялось в образе Ангела с радужными крыльями. И с озаренного неба прозвенел серебристый голос:
— Поднимись, Люцифер, Сын Утра! Одна душа отвергла тебя — один час радости дарован тебе! Поднимись!
— Если б я смел после жизни, исполненной отрицания и богохульствования, возвратиться к Христу! — сказал я.
Глубокий чарующий мир мало-помалу заставил меня забыть мою беспокойную совесть, мою страдающую душу, мое большое сердце, мою усталую мысль. Глядя на ясные небеса и сияющее солнце, я улыбнулся; и, совершенно предав себя и свои страхи Божественной Воле, я прошептал слова, которые спасли меня в пылу мистической агонии: «Бог только! Что бы Он ни дал в жизни, в смерти и после смерти, есть наилучшее!»
И, закрыв глаза, я предоставил свою жизнь тихим волнам, и, с теплыми лучами солнца на моем челе, я уснул.
***
Я проснулся опять с содроганием и криком; веселые и грубые голоса звучали в моих ушах; сильные руки были заняты развязыванием веревок, которыми я был скручен… Я находился на палубе большого парохода, окруженный группой людей, и свет от заходящего солнца огнем заливал море. Вопросы посыпались на меня… Я не мог отвечать им, потому что мой язык был сух и покрыт пузырями… Поднятый на ноги крепкими руками, я не мог стоять от истощения. Тускло и со слабым страхом я озирался вокруг себя: был ли этот большой корабль с дымящимися трубами и полированными машинами другим дьявольским судном? Слишком слабый, чтобы найти голос, я делал немые звуки ужасного вопроса…
Широкоплечий, грубоватый на вид человек выдвинулся вперед; его острые глаза глядели на меня с состраданием.
— Это английский корабль, — сказал он. — Мы идем в Саутгемптон. Наш рулевой увидел вас, когда вы плыли перед носом корабля; мы остановились и послали спасательную лодку. Где вы потерпели кораблекрушение? Никого больше из экипажа на воде нет?
Я смотрел на него, но не мог говорить. Самые странные мысли теснились в моем мозгу, понуждая меня к безумным слезам и смеху. Англия! Слово прозвучало для меня музыкой. Англия! Маленькое местечко в маленьком мире, наиболее любимое и чтимое всеми людьми, кроме тех, кто завидует его достоинству. Я сделал какой-то жест — радости или изумления, я не знаю. Если б я даже был в состоянии говорить, я ничего не мог рассказать окружавшим меня людям, чему бы они могли поверить или понять… Затем я повалился назад в сильном обмороке. Они были добры ко мне, все эти английские матросы.
Капитан уступил мне свою каюту; пароходный врач ухаживал за мной с рвением, к которому его побуждало любопытство узнать, откуда я, и какое именно бедствие случилось со мной. Но я оставался нем и лежал, безжизненный и слабый, на своей постели, благодарный за оказываемый мне уход так же, как и за временное истощение, лишающее меня речи. Я был спасен, мне были даны другие шансы на жизнь, и я знал — почему. Я был теперь поглощен страстным желанием восстановить растраченное время и делать добро там, где до сих пор я ничего не сделал!
Настал, наконец, день, когда, достаточно окрепший, я был в состоянии сидеть на палубе и следить жадными глазами за приближающейся береговой линией Англии. Мне казалось, что я пережил век с тех пор, как оставил ее.
Я был предметом интереса и внимания со стороны всех пассажиров, потому что я до сих пор не нарушил молчания. Погода была тихая и ясная… Солнце ярко светило, и вдали жемчужная кайма шекспировского «счастливого острова» сверкала, подобно убору из драгоценных камней. Капитан подошел и посмотрел на меня, кивнул ободряюще головой и после минутного колебания сказал:
— Рад видеть вас на палубе. Поправляетесь, а?
Я молча слабой улыбкой подтвердил это.
— Может быть, — продолжал он, — так как мы близко от отчизны, вы сообщите мне вашу фамилию. Не часто мы подбираем живого человека посреди Атлантического океана.
Посреди Атлантического океана! Какая сила бросила меня туда — я не смел думать…
— Мое имя? — пробормотал я, вдруг заговорив. — Джеффри Темпест — мое имя.
Глаза капитана широко раскрылись.
— Джеффри Темпест!.. Бог мой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64