— Когда я посчитал, что он зашел слишком далеко. Когда перестали считаться с желаниями самих секона.
Молдер упрямо гулял по «музею», удалившись в соседний «зал» и не проявлял ни малейшего желания участвовать в разговоре. Скалли медленно закипала.
— Вы дали ему это понять?
— Да. Он не стал слушать.
— Скажите, а вы говорили от себя лично или от лица индейцев?
Молдер даже на носочки привстал, чтобы разглядеть что-то, особо ему приглянувшееся. Сейчас еще и язык вывалит от усердия, щенок-переросток.
Билак устало опустился на диван. То ли ему надоел разговор, то ли голова разболелась с новой силой, то ли он так отчаянно не выспался прошлой ночью… Интересно, что же вы делали прошлой ночью, доктор Билак? Но только Скалли открыла рот, чтобы поинтересоваться, Билак заговорил опять:
— Последние пять месяцев я жил среди секона. Я учился у них. Пытался вникнуть… Их культура настолько древняя, что нам и в страшном сне не приснится то, что они принимают за обыденность.
Скитания Молдера закончились в непосредственной близости от археолога и Скалли, но в разговор Призрак вступать еще не решил.
Скалли мрачно отметила про себя, что опять оказалась самой низкорослой в комнате. Не то? чтобы у нее был по этому поводу комплекс, но… Некоторые, кто повыше и поумнее — и более поднаторевшие в психологии, — могли бы и помочь, между прочим. «Чем прочим?» — вернули ей сонный взор, с видимым трудом оторвавшись от очередного экспоната.
— Очевидно, они тоже от вас чему-нибудь научились.
Скалли показалось, что доктор Билак сейчас улыбнется впервые за весь разговор, но археолог ответил совершенно серьезно:
— Да. Я учил их радостям американской бюрократии.
Молдер в этот момент рассматривал фото, на котором два человека над чем-то смеялись, сидя среди земляных куч на раскопках. Несмотря на явное сходство черт, один из них — белый — просто не мог быть тем привидением, что сидело перед Скалли и через силу отвечало на ее вопросы.
— Доктор Лыотон считает, что протест по поводу урны амару как-то связан с исчезновением Крега Хорнинга.
— Вы говорите — «исчезновение»…
О! Улыбнулся наконец. Лучше бы он этого не делал. Кривая усмешка о чем-то знающего, но не собирающегося делиться этим человека. Скалли не нравились ни усмешка, ни покрасневшие от недосыпа веки собеседника.
— … как будто ожидаете снова увидеть его живым.
— А как вы думаете, что с ним произошло?
— Вы не хотите знать, что я думаю…
И тут случилось чудо. Пора бы привыкнуть, конечно, но Скалли — законченная и декларируемая материалистка (чтобы, не дай бог, никто не догадался об обратном) и в чудеса не верит. Наверное поэтому они ее так изумляют. Итак, чудо. В разговор вклинился Молдер, присевший на край дивана возле Билака.
— Нет, мы очень хотим знать, — сказал он. — Нас очень интересует, что вы думаете.
Уф-ф, заговорила тяжелая артиллерия, возрадовалась про себя Скалли. Можно затаиться в окопе и перевести дух.
В комнате повисла пауза. Наконец, Би-лак решился. Опять покосившись в пустой угол, он сказал:
— Я думаю, что то, что случилось с Кре-гом Хорнингом — что бы с ним ни случилось — будет продолжать случаться, пока кости не вернут туда, где им место по праву.
Щелк! В мозгах Скалли сложилась картинка. Торопливость ее когда-нибудь погубит, но справиться с собой она почти не может.
— Позвольте вас спросить, доктор Би-лак, — по ее мнению вкрадчиво спросила она, — как далеко бы вы зашли, чтобы защитить права индейцев секона? Дальше письма в Госдепартамент?
Интерес Молдера испарился быстрее росы под утренним солнцем. Призрак опять смотрит сонно и потусторонне, пребывая то ли в трансе, то ли в тумане.
— Если вы думаете, что я это сделал, — не менее сонно и потусторонне объявляет Билак, — то вы просто дура.
Скалли мгновенно и окончательно звереет. Из-под официально-строгой маски дым валит клубами.
— Где вы находились вчера ночью? — давно заинтересовавший ее вопрос она все-таки ухитряется произнести без кровопролития.
— Я был дома, — послушно отвечает Билак.
— Один? — это опять вступает Молдер.
— Да, — отвечает Билак, и это единственный поспешный ответ из всех.
Скалли чуть не ляпает что-нибудь резкое. Ее вот-вот сорвет с нарезки.
— Ваше расследование — это просто трата времени, — вдруг произносит археолог. — Поверьте мне.
Скалли смотрит на Билака, Молдер смотрит на Скалли и приходит к выводу, что с предчувствиями у него все в порядке, и напарницу пора выводить отсюда, до того, как от доктора Билака в разные стороны полетят клочья и ошметки. Спускаясь по высоким ступеням лестницы, он удовлетворенно сообщает:
— Очень приятно встречать людей, которые действительно во что-то верят, верно?
— Ага, — злобно поддакивает еще не остывшая Скалли. — И готовых убить за это дело.
— Ты думаешь, что Билак подозреваемый? — удивляется Призрак.
— Нет, — «Я еще злюсь, не видишь, что ли?» — Я думаю, что он единственный подозреваемый.
И на чем ты основываешься? — не отстает напарник.
На том, что он не разбирается в политике, — начинает привычно препираться Скалли, — на его раздорах с доктором Лью-тоном, на симпатии к индейцам. И на отсутствии любого другого подозреваемого.
Хотя что-то все-таки у нее не складывается, потому что ее не распирает, как обычно, от удовольствия. Что-то ей там не нравится.
— Выглядел он не слишком хорошо, — озабоченно сообщил Молдер.
— Может быть потому, что вчера ночью он был очень занят убийством доктора Хорнинга? — мгновенно парировала Скалли. Но морщинка на лбу еще не разгладилась: шарики в ее голове вращаются с невероятной скоростью, прокручивая возможные сценарии и варианты. Любо-дорого посмотреть, как добросовестно человек работает. Ее бы энергию да в мирных целях…
— Можно я напомню тебе, что тела мы не нашли, как и ни единой улики, кроме лужи крови?.. — подкидывает еще пищи для размышлений Молдер и опять с интересом смотрит, что получится.
Получилось.
— Крови Крега Хорнинга, — уточнила Скалли. — Как ты думаешь, что он с ним сделал?
— Не уверен, что он вообще что-либо с ним делал,
— Ты думаешь, что Билак не виновен? — усмехнулась Скалли. — Что жертва была не убита, а сожрана мифическим духом ягуара?
Молдер просиял.
— Верно, Скалли. Давай попробуем и эту версию, — радостно сообщил он, усаживаясь в машину.
Так. Опять у него получилось спихнуть все на соседа. Он просто светится от того, какая у него умная напарница, и как ловко она подвела разговор к нужной ниточке расследования, и какое нестандартное у нее мышление…
Забираясь на свое место, Скалли невольно оглянулась, почти уверенная, что Билак втихаря наблюдает за ними. Но ни на одном окне не качалась ни одна занавеска.
* * *
Мона говорила по телефону. Свет настольной лампы слепил глаза, но не мог справиться с полумраком кабинета. Сегодня все было не так, не по правилам. Обычно в старом здании музея было холодно даже летом, а любой звук звонким эхом раскатывался под сводчатыми потолками. Мона задыхалась в вязкой влажной духоте. Откуда-то тянуло экзотической смесью ароматов — гнили и незнакомых цветов. Тишина ватой забила уши. Наверное поэтому она не слышала и без того негромких шагов по коридору.
— Почему ты им солгал? — изнывала у телефона малышка Мона. Челка лезла в глаза и ужасно раздражала. Трубка что-то невнятно бормотала в ответ. — Лонни, ты только привлекаешь к себе внимание этой ложью. Надо было сказать им правду. Я беспокоюсь за тебя.
У нее за спиной бесшумно приоткрылась дверь.
— Давай я приеду… Трубка хмуро забубнила.
— Почему? Почему нет?
Дверь скрипнула, раскрываясь шире, и через порог шагнула не различимая в полумраке фигура. Поправила перекинутый через руку плащ.
— Пришел доктор Льготой, — шепнула в трубку Мона, — я потом перезвоню.
— Я думал, вы уже ушли, — сказал за ее спиной доктор Льютон.
Мона смутилась и поэтому не сразу поняла, что боится.
— Честно говоря, мне еще надо поработать.
— Мне было бы легче, если бы я знал, что вы здесь не одна.
— Охрана знает, что я здесь, — торопливо добавила Мона. Страх щекотал ей лопатки.
Льютон сделал еще один шаг.
— Кто это звонил? — спросил он, надвигаясь. — Доктор Билак?
Льютон не сводил с нее пристального взгляда, и Мона не отважилась соврать:
— Да.
— Мона, — проникновенно начал Льютон, заглядывая ей в глаза. Хорошо поставленный, привычный к большим аудиториям голос профессионально и плавно тек, пеленая Мону, словно мумию, — на нас лежит определенная ответственность. Перед историей и перед потомками. Доктор Рузвельт сделал то, что должен был сделать. Любой на его месте привез бы урну с амару и законсервировал бы ее. Иначе ее наверняка уничтожили бы…
— Я знаю, — кивнула Мона.
Его речь смутно напоминала выступление на Ученом совете, Моне даже показалось, что он слово в слово повторяет ее. Во всяком случае, взор доктора Льютона пылал непреклонным благородством и уверенностью.
— Вам так же известно, что если мы впутаемся в политику, то истинные цели сразу скроются в тумане…
Мона по мере сил изображала понимание возложенного на ее хрупкие плечи бремени. Да, она ни в коем случае… разумеется, она никаким образом… Конечно, она всеми силами… История запомнит имена своих скромных героев. Светлое будущее и все такое — студенческие привычки еще не выветрились из ее лохматой головы, хотя получалось у нее, прямо скажем, неважно.
Наконец, Льютон запнулся на половине фразы, вздохнул и пошел к дверям.
— Мона, — сказал он, задержавшись на пороге, — я дам вам один бесплатный совет. Вас ждет здесь блестящее будущее. Аккуратнее выбирайте, на чью сторону встать.
* * *
«31 марта, воскресение.
Вчерашней ночью приснился сон. Как будто мой дом полон странных зверей. Их было много, десятки, сотни, тысячи. Я проснулся, потому что один из них сидел у меня на гру ди, мешая дышать. Он увидел, что я смотрю на него, и зевнул прямо мне в лицо. У него была розовая пасть и острые белые клыки, с которых капала слюна. Потом он обнюхал меня и растворился во тьме. Я опять проснулся и понял, что все это происходило во сне, но тошнотворный запах свежей крови, исходивший из пасти зверя, чудился мне весь день.»
* * *
Науаль не особенно осторожничал. Где-то здесь бродила собака, но он лишь смеялся над ней. Он удобно разлегся на ветке дерева и принялся ждать, когда из каменного сооружения выйдет добыча.
Сестра Той-Чье-Платье-Из-Змей снова требовала свежей пищи. Острые грани обсидиановых крыльев женщины-скорпиона затупились, и обида не была забыта. Науаль втянул и вновь выпустил когти, любуясь их остротой. Пробивавшийся сквозь тучи бледный свет ласкал пятнистую шкуру воина-охотника.
Наконец, кто-то вышел наружу, подошел и сел в дурно пахнущий металлический ящик на колесах. Науаль чуть не зашипел от обиды — он увлекся и пропустил добычу. Но сегодня ему везло. Ящик никуда не убежал, а двуногий выругался, вылез и стал копаться в недрах его, подсвечивая себе маленькой луной. Науаль собрался в тугой комок, радуясь своей силе, и бесшумно и точно прыгнул вниз, на добычу.
Крепкие челюсти сомкнулись на шее жертвы. Жертва была сильна, она сдалась не сразу. Она боролась, и это радовало науаля. Нет ни чести, ни удовольствия в том, чтобы охотиться на слабого. Но следовало торопиться… Сильным коротким движением науаль сломал добыче шею.
Воин-охотник поднял испачканную кровью морду к выглянувшей из вуали ночных облаков Койольшауки и улыбнулся.
* * *
Деловито-ритуальная суета возле музея становится почти привычной. Машина доктора Льютона напоминала неаккуратно вскрытую консервную банку. Скалли, брезгливо морща нос, выудила оттуда за хвост половинку крысы и сунула в ловко подставленный пластиковый пакет для вещественных доказательств.
— Налепите наклейку.
— И что я там напишу? — с интересом спросил здоровенный глянцево-черный негр, по цвету почти сливающийся с полицейской патрульной униформой.
— Частично сохранившаяся крыса, — продиктовала Скалли, стаскивая с рук перчатки.
Оставив копа разглядывать мало приятную на вид улику, Дэйна откочевала к стоящей в стороне Моне. Девушка зябко куталась в красную куртку, но была гораздо спокойнее, чем во время прошлой встречи. Ко всему можно привыкнуть? К ноге Моны сиротливо жалась лохматая рыжая псина.
— Простите, можно я с вами поговорю? Мона охотно идет следом за Скалли. Она, действительно, уже далеко не на том градусе тревоги, но— до полного штиля тут еще очень далеко.
— Вчера вы ночью работали здесь, когда убили доктора Льютона, — это не вопрос, это вводное утверждение, но тем не менее малышка Мона с готовностью кивает:
— Да, он заходил ко мне перед уходом.
Кстати, малышка Мона не такая уж малышка, она даже немного выше Скалли, у которой немедленно развивается чувство несправедливого отношения к ней, Дэйне, со стороны мироздания. Но на мироздание обижаться сейчас некогда, так что лишь тон вопросов становится придирчивее, а взгляд внимательнее.
1 2 3 4 5 6 7