Это будет вечером в садике на Большой Полянке, обязательно в том садике, где они прощаются на полутемной дорожке, возле клумбы с душистым табаком. У Толи будет напряженное лицо и морщины между бровями. В этот вечер он будет хмурый и неразговорчивый. Она простится с ним, а он все еще будет мяться, удерживая ее за руку, потом неожиданно скажет, что он вообще не хочет прощаться, что они должны быть вместе всегда…
Это «всегда» словно ключ отомкнет им души. «Нам надо серьезно поговорить», – скажет Ирина и возьмет Толю под руку. Они будут ходить до утра по ярко освещенным пустым набережным, и Толя будет слушать, а Ирина рассказывать. Напомнит об их первой встрече, и о второй, и о всех последующих, расскажет о том, что она думала и что чувствовала, что ей нравилось и чем она бывала недовольна и что должен Толя исправить в себе, чтобы стать не только самым любимым, но самым лучшим. Почему-то в мечтах Ирины говорила она, а Толя молчал и соглашался. Наяву получалось наоборот. Но она продолжала копить речи для самого значительного дня.
3
– Почему ты злишься на людей? – спросила Ирина однажды. – Что они сделали тебе плохого?
– Злюсь? – воскликнул Толя. – Я выше этого. Люди есть люди, они подобны заводным игрушкам. У каждого снаружи лакированная крышка, а внутри тайные пружинки. Все дело в том, чтобы подобрать ключик к заводу. Я не злюсь, я подбираю ключики.
– А ко мне ты уже подобрал?
– К тебе, Ирочка, нет. Ты цельнолитая – у тебя все снаружи, внутри ничего не таится.
Цельнолитая! Пожалуй, Толя дал правильное определение. Может, потому и тянулся он к Ирине, что она была цельнолитая, не похожая на него.
Толя держался так уверенно, разговаривал с таким апломбом, и никто не подозревал, что душу его гложет червь беспокойства. Толя не верил в самого себя. Точнее, он верил в свою способность организовать, уговорить, устроить и не верил, что он может что-нибудь сделать. Неприятно считать себя хуже других. И в утешение себе Толя полагал, что и другие ничего не делают, только сами себя хвалят, и самое нужное в жизни – вовремя сказать подходящие слова. Потому и жило в нем беспокойство: вдруг он ошибется, скажет случайно что-нибудь не так, а другой случайно именно так, как надо. Его отстранят, перестанут заказывать обзорные доклады, рецензии и статьи о происхождении гор и материков. Жизнь, построенная на удачных словах, представлялась Толе лотереей.
Уравновешенная Ирина была как якорь спасения в зыбком мире слов.
«Цельнолитая. Никогда не взлетит, но зато и не лопнет, как пузырь», – думал он.
Толя посмеивался над работягами, но в душе завидовал им. И Маринова он уважал по-своему. Именно он послал Ирину к Маринову, сказав ей при этом:
– Неотесанный человек и наивный, кандидат донкихотских наук. Берется за самое непонятное, обязательно шею сломит. Но учиться у него стоит… А служить я тебя устрою к другим – поумнее.
4
Всю зиму тянулись споры вокруг экспедиции Маринова, и большей частью сотрудники выступали против него. Правда, ни Толя, ни Маринов не заметили важной подробности: выступали самоуверенные и несамостоятельные, вдумчивые молчали.
Главное возражение было: фундамента Маринов не видел. В Приволжской области он не выходит на поверхность. «Даже если породы, лежащие на поверхности, образуют плоские глыбы, – говорили противники Маринова, – фундамент внизу все равно складчатый…»
– Ну как они не понимают? – удивлялась Ирина. – Ведь не могут на складках появиться плоские глыбы. Такие ученые люди, такие умные!
Толя язвительно замечал:
– Ирочка, человеческий мозг ограничен – он втиснут в черепную коробку. Ученые подобны треугольникам. Чаще с широким основанием, но с малой высотой – низкие и плоские. Другие же, высокие и узкие, словно гвоздь, стоящий на шляпке. Маринов из их числа. Конечно, на шляпке долго не устоишь. Свалят твоего Маринова, как пить дать…
– Но поддержи его. Ты же можешь всех разбить, – говорила Ирина. Она безгранично верила в ораторские способности Толи.
Толя усмехался:
– Ирочка, умный человек никогда не идет против законов природы. Треугольник ограничен тремя сторонами. Ученые мужи не могут понять то, что им неприятно. Кто же захочет признать, что он сорок лет ошибался, сорок лет защищал ошибочную точку зрения в печати, вдалбливал ее студентам и получил за это звание доктора?
– Не все же такие, – настаивала Ирина. – А этим треугольникам не место в науке. И ты должен разоблачить их!
– «Разоблачить»! Ребенок ты еще, Ирочка! Разоблачу я их в свое время. Надо только дождаться момента…
И Толя дожидался момента, а Маринов сражался. Его упрекали, что он знает только Приволжскую область. Поздней осенью, когда геологи уже не ездят в экспедиции, он вместо отпуска поехал на Волынь, где снег еще не выпал. Вернулся еще более убежденный в своей правоте, хотя на Волыни слои лежали не совсем так, как он предполагал. Но зато теперь он знал, где можно найти ясные доказательства: в тайге, на Югорском кряже. И тут стали возникать непредвиденные препятствия. План работ на 1946 год был уже утвержден, тема Маринова в нем не значилась. Включить ее ученый совет не хотел. Это значило признать, что Маринов стоит на правильном пути.
Дело тянулось до весны. Маринов мог упустить сроки. Исподволь, еще не получив разрешения, он готовил экспедицию. Решающее заседание было назначено на первое апреля.
Примерно за неделю до этого исторического дня взволнованный Толя прибежал к Ирине. В комнате лежала больная мать, им пришлось выйти на лестницу.
– Ирочка, важные вести! Я говорил с директором. Он сказал: «Леонид Павлович упрям, его надо воспитывать». Понимаешь: «Воспитывать»? Ему устроят такое обсуждение – он живой не встанет. Директор сам откроет прения… Ира, тебе надо выступить. Это произведет хорошее впечатление. Молодой специалист откровенно высказывает свое недоумение…
– То есть как? Чтобы я одна против всех?..
– Не против, а со всеми вместе. Постарайся припомнить, какие у тебя были сомнения и неясности. Ира, это необходимо! Собери все свое мужество. Тебе надо выразить сомнения, иначе ты не удержишься в институте. Не надо перебарщивать – ругать и разоблачать Маринова. Только осторожно вспомнить про неясное. Ведь не все же было ладно?
– Толя, опомнись! Чему ты учишь меня?
– Ирочка, я учу тебя жить! Я сам толкнул тебя в это болото и должен вытащить. Ведь ты не безразличный для меня человек! Перед нами вся жизнь, долгая жизнь вместе! И я надеюсь, что скоро, совсем скоро (резкий голос Толи смягчился, стал задушевно-бархатным) мы решим никогда не расставаться…
Вот и сказаны те заветные слова, которые Ирина ожидала так долго. Правда, было это не в палисаднике, а на лестничной площадке, и душистый табак не цвел на клумбах – там лежали подтаявшие, грязные от копоти сугробы.
Толя притянул к себе Ирину. Она отвернулась.
– Я не хочу быть с тобой! – сказала она со слезами в голосе. – Ты нехороший человек, нехороший!..
Закрыв лицо руками, она бросилась вверх по лестнице. Толя слышал, как стучали каблучки по ступенькам часто-часто, как хлопнула на четвертом этаже дверь. Толя недоумевал. Он был уверен в успехе, ожидал, что Ирина обрадуется, бросится на шею. И вдруг на тебе: «Не хочу быть с тобой!»
И он вышел на улицу, скорее озадаченный, чем опечаленный.
5
Ирина принимала жизнь очень серьезно. Первое разочарование в первой любви показалось ей полным крушением. Сначала она разуверилась в людях вообще, потом сделала исключение для Маринова и Геннадия Аристарховича, когда он поддержал экспедицию. Со всей решительностью Ирина вырвала из сердца неудачную любовь. Толе было сказано: «Не звони, не приходи, не показывайся». Он ничего не понимал, был взбешен, подавлен. Теперь Ирина показалась ему во сто крат привлекательнее, он был вне себя от неудачи. По телефону умолял о свидании, с шести вечера до полуночи дежурил у подъезда. Потушив свет в комнате, как будто ее дома нет, Ирина, кусая губы, смотрела на него через стекло. Сердце ныло нестерпимо – не от любви, от горечи. Не было любимого – умницы, талантливого, немного легкомысленного, которого она надеялась исправить. Был ловкач, тянувший ее за собой.
Со временем рана перестала кровоточить, затянулась, но в груди осталась ничем не заполненная пустота. Ирина считала, что личная жизнь у нее кончена. И не кривила душой, говоря, что она не способна любить. Она совершенно искренне верила в это.
Обо мне она думала: «Он терпеливый, выдержанный, и с ним спокойно. Он не хватает звезд с неба (хорошо, что я этого не знал), он не блещет талантами, как Толя, не выступает с трибуны… Он человек простой и без претензии. И это к лучшему. По крайней мере, сердце останется спокойным».
Но Ирина ошиблась: у меня не так много терпения, и нельзя сказать, что я без претензий. Я вообще не люблю людей без претензий, на все согласных, ко всему безразличных. Я требовал полного счастья, и немедленно. И Ирина испугалась. «И он такой же, как Толя», – думала она.
К сожалению, все это я понял уже в начале августа, когда, рассказывая о мытарствах Маринова, Ирина поведала и о своих отношениях с Толей. Я ругал себя чурбаном, тумбой, неуклюжим Топтыгиным. Увы, оплошность сделана, время упущено! «И он такой же, как Толя», – вот что Ирина думает обо мне.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Есть два пути к похвалам и наградам: путь первый – заслужить, путь второй – создать впечатление, что ты заслуживаешь.
Толя всю жизнь предпочитал вторую дорогу. Он создавал только радужные мыльные пузыри, плавал в зыбком мире намеков, к месту сказанных слов, настроений и слабостей. Мало того: он полагал, что и все другие заслуженные люди идут вторым путем – создают впечатление, – и с этой позиции хотел угодить шефу.
Как он рассуждал? Шеф – автор учебника. Всякое новшество ему неприятно: приходится переделывать главы, признавать ошибки, а это производит плохое впечатление. Поэтому шефу понравится, если Маринова разгромят. Все равно как – хотя бы создадут впечатление, что он морально нестойкий.
Но Толя не угадал: академик Вязьмин не создавал впечатление, он заслужил свое звание. Он был трудолюбив, усидчив и терпелив до предела. За каждой строчкой у него стояли десятки книг, сотни статей и сотни пройденных километров. Шеф вообще не верил во вдохновение, ценил только труд… И способным, лучшим своим ученикам создавал добавочные трудности, считая, что их нужно школить, закалять, ругать ругательски, а бездарным никакая ругань не поможет.
Конечно, шефу не хотелось переписывать главы учебника. Но он знал: учебник волей-неволей переписывать надо каждый год. Прав ли Маринов? Академик не знал, сомневался, считал, что еще нет оснований браться за перо. И он послал Маринова за основаниями, за убедительными доказательствами. А самым убедительным была бы практическая польза – нефть.
Но одновременно за доказательствами поехал и Толя. Толе нужно было доказать, что его зря обидели. Он не мыльный пузырь, не флюгер. Маринова он громил не из угодничества, а во имя истины. И истина в том, что никаких ступеней нет, фундамент складчатый.
Толя поехал скрепя сердце. Он не боялся лишений, но считал экспедиции пустой тратой времени, черной работой для дурачков. В поле некому сказать умное слово, никто тебя не услышит, никто не отметит. Из Югры он так и не выехал, полагая, что в областном архиве сделает больше открытий, изучая отчеты местных геологов, чем на какой-нибудь одной таежной речке. И через месяц в его руки попал подходящий отчет: описание фундамента с наклонными сланцами – явная складка.
Толя был в восторге. Он возвращался в Москву реабилитированный. На областной конференции он выступил с докладом о вредной теории Маринова. Столкновение было неизбежно. И Маринов вылетел в Югру… навстречу роковому порогу.
2
В Югре шел дождь. Низкие бледно-серые облака плыли над городом. Ветер стучал форточкой, по стеклам наискось сползали крупные капли. Маринов смотрел, как они догоняют друг друга, сливаются и, отяжелев, срываются, оставляя за собой бисерный пунктир. Смотрел на капли и думал, думал, думал.
Как же объяснить?
В длинном низком зале заседаний пришлось зажечь свет. Тускло-серый дневной свет смешался с тускло-желтым электрическим. Прямо под лампами на столе президиума лежали плоские слоистые камни с растрепанными краями, похожие на старую, зачитанную книгу – вещественные доказательства обвинения.
Как же объяснить?
Ошибка? Это было бы приятнее всего. Но Маринов держал образцы в руках, видел окаменелости из вышележащих пород, читал протоколы, смотрел зарисовки. Съемку вел добросовестный геолог, старательная девушка Настя Найденова, выпускница Ленинградского горного института, год назад приехавшая в Югорский край. Не было основания не доверять ее материалам.
Случайность? Непонятное всегда хочется объяснить случайностью. Но всякая случайность имеет свои причины. На Лосьве и Тесьме один и тот же кряж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов