Но это же невозможно — достичь скорости света. Это и означает вечный двигатель — бесконечные запасы энергии неведомо откуда, идеальная машина без трения, без потерь.
— Пэй, а Пэй! Пэй, ты не спишь? Ты знаешь, Пэй, что мы проигрываем?
Зашевелился в своём баке.
— Я рад, что твоя неуёмная наивность выдохлась наконец. Я-то давным-давно знаю, что мы проиграли.
— Вот как? С каких пор ты знаешь это?
— С тех самых пор, когда паломники заметили нас. У Джэя лучшие умы мира. Смешно было думать, что они не найдут способ, как превзойти нас — дилетантов.
— Вот тебе на! Оказывается, все это время я сижу рядом с унылым пораженцем. Для чего мучается, задыхается, хватается за сердце, высунув язык, предлагает увеличить перегрузку на две десятых?
— Так зачем же нам терзаться, Пэй? Давай повернём домой!
Нет, он не согласен поворачивать. Он считает, что долг надо выполнить до конца. Если нас послали, мы обязаны отдать все силы, всю кровь до последней капли.
Что это означает практически? По мнению Пэя, мы должны высадиться на планете Фей и пробиваться в пещеру с оружием в руках. Но ведь Джэй дремать не будет, он закажет сколько угодно солдат и выставит охрану, нас перестреляют, как зайцев. Пэй не сомневается, что перестреляют, но считает, что мы обязаны отдать свою кровь до последней капли.
Никогда я не мог представить себе психологию мучеников, добровольно всходящих на костёр. Мне кажется, я бы боролся до последней секунды, лягался, кусался, хоть бы стукнул своего палача. Не мог понять, что это за существа — мученики: герои, энтузиасты, увлекающиеся натуры, рабы минутного порыва или же тупые фанатики, упрямо отказавшиеся рассуждать. И вдруг в соседнем баке оказался подвижник, мой же давнишний товарищ, и он собирается взойти на костёр… из-за унылой добросовестности, из-за серой беспомощности. Нет, это поразительно! Вникните во всю глубину переживаний Пэя. Годы и годы заточения в душном баке, долготерпение, разлука с милой женой — и все это без надежды, без цели, только в ожидании того дня, когда придёт срок отдать жизнь просто так, чтобы долг выполнить.
Но самое смешное в том, что подвиг Пэя никому не нужен. Он может взойти на свой костёр с гордо поднятой головой или с трусливыми слезами, умоляя о пощаде, — для йийитов это безразлично. Они послали нас не на смерть, нас послали обогнать и занять пещеру Фей. Пещера им нужна — не безрадостный подвиг Пэя.
Осудим безнадёжное уныние пораженца. Осудим. А как победить?
Неужели уповать только на случайность, на аварию “Паломника”, на встречный метеорит, на перегоревшие автоматы, на то, что испортятся и основные, и дублирующие, страхующие одновременно, на ошибку чужих локаторов, на перегрев чужого двигателя? Выйти на — старт в надежде, что у лидера вдруг соскочит колесо, а мы, целые и свежие, обгоним его на вираже.
А если колесо соскочит у нас?
И разве за тем нас послали, чтобы мы пассивно следовали в хвосте, уповая только на аварию в ракете убегающих? Да нет же, нас обгонять посылали, а не следовать. Но как-то не доходило до меня раньше, что погоня за преступником не спорт. Тут неуместны равные шансы, туфли одинакового образца, вес не свыше нормы, объём бака в пределах… Преступник должен быть пойман, даже если он бегает лучше. Бегущего преследуют на автомобиле, автомобилиста на самолёте, вслед самолёту летят радиограммы… На чем же догонять фотонную ракету, развивающую скорость света, предел всех возможных скоростей?
Бак. Мутно-сизая жижа. Словно потревоженные пузырьки, неторопливо всплывают мысли. Неуклюжие. Несобранные. Неоформленные. Но времени достаточно. Четыре года для размышлений. Все? можно додумать до конца.
До конца и с самого начала. Ошибку мы допустили ещё на Йийит, ещё до старта, решив на ракете преследовать ракету. Впрочем, нет, не ошибку, я неточно выразился. Мы проявили инертность мышления, мы рассуждали пассивно и потому выбрали самый ненадёжный вариант. Бегуну трудно догонять бегуна, автомашине — автомашину, ракете — ракету. Обгон — иное качество. Обгонять лучше по другой дороге и лучше бы на другой машине. Не на ракете, у которой скорость света — предел.
Но считается же, что скорость света вообще предел всех возможных скоростей. Предел! Не кажется ли вам, что странноватый это закон природы? Как это скорость может быть предельной? Скорость — понятие относительное. Кто ограничит скорость моего движения по отношению к дальней галактике, к которой я никакого отношения не имею? А если та галактика разгоняется?
Ещё такое рассуждение: я зажёг фонарик. Одни фотоны полетели со скоростью света направо, другие — налево. Какова скорость удаления правых фотонов от левых?
Задаю этот вопрос соседу.
— Гэй, ты сходишь с ума от безделья. Фи? жа давно ответила на эти детские “почемучки”. Скорость света — это предел скорости взаимодействия, предел движения вещества и предел скорости передачи энергии в вакууме. Между твоими разлетающимися фотонами нет передачи энергии и не может быть взаимодействия. Нет физического смысла в вопросе об их взаимной скорости.
Пэй прав, как всегда. Есть такая формулировка в учебнике для первого курса.
Но сейчас я замечаю: в этой уточнённой формулировке по крайней мере две лазейки. Вот что значит искать лазейки настойчиво.
Скорость света — предел для движения в вакууме. Но что такое физический вакуум? Нельзя ли его уничтожить? Или хотя бы переделать вакуум, видоизменить его свойства? Или найти его пределы и вырваться за пределы?
Будь я дома, на Йийит, я бы занялся этим — изучением свойств физического вакуума, воздействием на вакуум.
Но здесь у меня нет хорошо оснащённой лаборатории, в моем распоряжении мысли и бак.
Я нахожу вторую лазейку.
Скорость света — предел скорости движения вещества.
А если не вещество?
Вспоминается фантастическое: передача человека по радио. В романах это делается так: человек развёртывается атом за атомом, как изображение в телевидении, каждый атом превращается в лучи; где-то в другом месте, в приёмнике, лучи превращаются обратно в атомы, атомы выстраиваются ряд за рядом, возникает тот же человек, но на другой планете.
Заманчивая фантазия. Но и она требует своей техники: на нашей планете — передатчик, в пещере Фей — приёмник…
Стойте! Кажется, идея? Минуточку! Соберу мысли!
“Хочу пить!” — подумал Тэй, и стакан с водой появился рядом. Именно такой, какой был у него в воображении: гранёный, запотевший, с толстым мутноватым стеклом…
Значит, пещера Фей — приёмник воображаемых образов, приёмник мыслей, природный, естественный или оборудованный кем-то.
С какого расстояния принимаются мысли?
В популярных книгах пишут о бабочках, чуящих друг друга за десять километров. Да что бабочки? Сколько есть преданий о чувствительных жёнах и матерях, ощутивших гибель любимого на фронте за тысячи километров.
Тысяча километров — маловато, тысячи километров для нас — ничто. Триллионы бы…
И тут всплывает в памяти:
“Гэй, я тебе одному скажу, только не насмехайся. Я действительно видел сон, три раза подряд одно и то же. Джэтту тащут куда-то, она отбивается и кричит: “Рэй, Рэй, спаси!” И потом она лежит в гробу. Гроб странный какой-то, стеклянный…”
Да, я посмеивался тогда, но ведь потом мы узнали, что всё это на самом деле происходило на “Паломнике”, за сорок световых суток от нас, за триллион километров примерно. С такого расстояния несовершенный мыслеприе.мник в черепе сонного Рэя принял сигналы бедствия от Джэтты.
— Пэй! Слушай, Пэй! Есть разговор. Ты не спал?
— Нет, я задумался просто.
— О чем?
— Ни о чём, просто так. Вспоминал дачу родителей. Как там хорошо было лежать на лужайке, смотреть на кроны, бороздящие облака. Стебельки тебе спину щекочут; славно пахнет сыростью, землёй, прелыми листьями, мураши балансируют на травинках. И облака в небе меняют форму; какое-то похоже на лошадь, а потом оскалилось, две собаки грызутся, а потом вообще растаяло, распустилось в голубизне. Хорошо!
— Подумай, старик, секунду назад ты был у себя на даче и мгновенно перенёсся в космос, в ракету. Вот это скорость! Нам бы такую.
— Но это же псевдоскорость, Гэй. На самом деле я не вылезал из бака.
— А как ты полагаешь, какова подлинная скорость мысли?
— Не знаю, надо бы посмотреть “Справочник психолога”. Вероятно, не так велика. Когда думаешь, часы проходят незаметно.
А ведь это все в мозгу происходит, внутри черепа, в тысяче с чем-то кубических сантиметров.
И добавил с тяжким вздохом (в наушниках я услышал этот вздох):
— Завидую я тебе, Гэй. Завидую твоей непробиваемой наивности, твоему непреходящему умению жить мыльными пузырями. И не замечать, что они лопаются тут же, все твои мыльные пузыри.
“А я не завидую тебе, — подумал я про себя. — Не завидую, дорогое моё, нормальное и трезвое бывшее зеркало. Какую судьбу избрал ты себе, Пэй? Четыре года сидеть в баке, считая себя безнадёжно проигравшим и гордясь трезвостью. Сидеть, ничего не ожидая, ни на что не надеясь, чтобы через четыре года выйти со склонённой шеей на плаху. Тоска! Предпочитаю мыльные пузыри”.
Итак, Рэй уловил мысленный зов Джэтты на космическом расстоянии в 40 световых суток. И уловил (вот что самое важное!) раньше, чем мы узнали об этом по радио. Биоинформация шла быстрее радиоинформации. На сколько? Сейчас нелегко выяснить, в корабельный журнал я не записал про сон Рэя. Но на глазок это было дней за десять до прибытия послания от разгневанного папаши Джэя.
Получается раза в полтора быстрее. Не на пятьдесят семь ли процентов? Тогда фазовая скорость играет тут роль.
В полтора раза быстрее света. Достаточно.
Не знаю, как вёл бы я исследования, будь я дома, на родной планете. Вероятно, занялся бы изучением вакуума, опытами по уничтожению вакуума, свойствами безвакуумности. Но здесь отсутствие лаборатории, и перегрузка, и бак толкали меня к мыслепередаче, только к ней. Генератор же мыслей у меня был при себе, в черепной коробке, и была неограниченная возможность проводить опыты с ним.
Первый вопрос: может ли излучать образы мой собственный генератор, мой лично? Как известно, далеко не у всех йийитов способности к телепатии.
Попробуем.
В соседнем баке дремлет мой несочувствующий друг, обладатель внутричерепного приёмника. И хорошо, что дремлет. Мозг, освобождённый от собственных мыслей, чувствительнее к чужим. Большинство телепатических откровений принимается в гипнозе, во сне, в бездумном полусне. А ну-ка, Пэй, принимай текст!
Передаю такую картину: на обрыве над озером мы сидим втроём: Гэтта, Пэй и я. Себя стараюсь показать со стороны, в профиль, как бы глазами Пэя. Вот такой сидит, длинноносый, с покатым лбом, и вихры на мокром лбу. День жаркий и томный, лесные полянки в пёстрых пятнах от бликов и листьев, а вода вся в блёстках толчёного солнца. И у Гэтты блёстки в глазах. Ей весело, у неё припадок развесёлой нежности. Вдруг она начинает целовать меня, щедро, быстро, жадно, словно клюёт лицо.
“Гэтта, что с тобою, мы же не одни!”
“А мне наплевать, пусть смотрит, как я люблю тебя, пусть знает, что одного тебя люблю. И не стыжусь, я по-настоящему люблю”.
И целует, целует жадно, приговаривая: “Этому глазу ещё не досталось… и носу обидно, и верхней губе, и нижней тоже…”
Дошло! Дошло, честное слово! Пэй сопит, скрежещет зубами. Даже привстал в своём баке, зло таращит глаза.
— Что с тобой, старик? Приснилось что-нибудь?
— Нет… так… ничего особенного!
Жду, чтобы Пэй задремал. Изобретаю следующий сценарий.
Вот сидим мы оба в баках, Гэй в профиль, длинный нос торчит между выпуклых очков. Вдруг он поворачивает голову к двери. Гэтта выходит из коридора. Вся мокрая, раствор стекает с неё, мокрые следы на полу.
“Гэтта, что с тобой? Кто тебя разбудил?”
“Никто, я сама. Тоскливо очень. На самом деле мы не спим, все понимаем”.
“Твой муж в соседнем баке, Гэтта. Растолкать его?”
“Нет, к тебе хочу, Гэй. Я не люблю мужа. Он скучный”.
Сработало, Пэй опять сопит и стонет.
Для чего я мучил несчастного Пэя? Не из мести. Мне нужно было установить наилучшие, оптимальные условия мыслепередачи. В дальнейшем, уже с согласия Пэя и при его участии, я разнообразил опыт, внушая соседу нейтральные образы: кресты, треугольники, зигзаги и прочее. В общем, биопередача получалась, и очень яркая. Ничего такого в прошлом у нас не бывало. Возможно, благоприятствовали особые условия субсветового полёта с утроенной массой и перенапряжённым вакуумом в ракете и вокруг неё. Ещё я замечал, что металл помогает информации, в особенности тяжёлый — свинец, висмут, золото, ртуть. Когда я прислонялся головой к свинцовым стойкам бака, образы становились явственнее. Перегородки же, в особенности деревянные, и всякие сетки экранировали психические волны, отводили их в стороны; кресты и треугольники расплывались, очертания их становились размытыми. Ещё замечали мы, что увиденное глазами передаётся легче, чем воображаемое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12