Разделавшись с нами, мошенник подробно описал уходящие вглубь рельсы и петляющий туннель, по которому поползут вагончики подвесной канатной дороги. Единственной реальной неприятностью, которую доставила нам статья, было настоящее нашествие зевак, день и ночь торчавших в районе Южного Даунса в ожидании сенсации. Однако, когда день, богатый событиями, наступил, они горько пожалели о том, что не остались дома. Мой десятник со своим мнимым помощником навалили оборудование как попало, но Мелоун уговорил меня не обращать на это внимания, а как можно скорее спуститься вниз. Мы вошли в подъемник, представлявший собой клеть из стальных решеток, и в сопровождении главного инженера отправились в самые недра Земли. Здесь действовала целая система автоматических подъемников, каждый из которых управлялся со своей площадки, выбитой в стене шахты. Подъемники двигались с большой скоростью; их плавное скольжение больше напоминало ход поезда, нежели безудержное падение вниз, которое в нашем сознании ассоциируется с британскими лифтами. Как я уже сказал, вместо стен в подъемнике были стальные прутья, горел яркий свет, поэтому можно было вполне отчетливо разглядеть те породы, мимо которых мы двигались. Я машинально отмечал их про себя: вот желтоватый известняк, вот кофейного цвета гастингские залегания, вот – более светлый тон ашбэрнхемских пород, затем – темные карбоновые глины и, наконец, сверкающий и искрящийся в лучах электрического света агатово-черный уголь, прослоенный глиняными пластами. Тут и там виднелись кирпичные крепления, хотя по большей части стены держались сами по себе, и, глядя на них, нельзя было не подивиться огромному труду и инженерному мастерству, вложенным в строительство. Вслед за угольными пластами начинался какой-то смешанный слой, по виду напоминавший бетон, а дальше шел обыкновенный гранит, кварцевые кристаллики которого мерцали и вспыхивали так, словно темные стены шахты были покрыты алмазной крошкой. Мы забирались все глубже и наконец достигли такой глубины, на какую прежде не спускался еще ни один смертный. Удивительно разными по цвету были эти доисторические напластования, и мне никогда не забыть широкий розовый пояс полевого шпата, который засиял неземной красотой в лучах наших мощных ламп.
Мы ехали вниз, сменяя лифты, а воздух становился все более плотным и жарким, так что в конце концов даже легкие шелковые одежды стали казаться невыносимыми, а пот стекал струйками прямо в туфли на резиновой подошве. Наконец, когда я решил, что больше не выдержу, наш последний лифт остановился и мы ступили на круглую платформу, устроенную в нише шахты. Мелоун окинул стены каким-то подозрительным взглядом, и если бы я не знал, что он не из робкого десятка, то подумал бы, что он сильно нервничает.
– Интересно, – сказал главный инженер, проводя рукой по стене. Затем он поднес руку к свету, и мы увидели, что на ней блестит какой-то странный липкий налет. – Здесь постоянно что-то движется, колеблется, меняется. Ума не приложу, в чем тут дело. Профессор, похоже, доволен, но для меня все это крайне непривычно.
– Должен признаться, что я своими глазами видел, как эта стена буквально-таки вздрогнула, – сказал Мелоун. – В прошлый раз, когда мы устанавливали эти брусы для твоих буров, – для большей прочности их вбивали в стену, – так она вздрагивала при каждом ударе. Идеи нашего старика кажутся дикими в Лондоне, когда стоишь на твердой почве, а здесь, на глубине восьми миль, я уже не так уверен в их абсурдности.
– Если бы вы видели, что творится под этим брезентом, вашей уверенности еще поубавилось бы, – буркнул инженер. – Мы прошли нижние слои как по маслу и уперлись в какую-то небывалую породу. «Закройте и не прикасайтесь к ней», – приказал профессор. Вот тогда мы, выполняя его указания, и накрыли ее брезентом.
– Нельзя ли нам взглянуть?
На скорбном лице главного инженера отразился испуг.
– Не шуточное это дело – нарушить приказ профессора. До того хитер, что от него ничего не укроется. Ну, да ладно, была не была, заглянем внутрь, авось обойдется.
Он повернул лампу, и свет ее упал на темный брезент. Потом нагнулся и, взявшись за веревку, привязанную к краю, обнажил небольшой участок поверхности.
Нам открылся вид необычайный и пугающий. Поверхность представляла собой какую-то сероватую субстанцию, лоснящуюся и блестящую, которая вздымалась и опускалась так, словно внутри билось сердце. Это были неотчетливые, хотя и ритмичные колебания, они скорее походили на чуть заметное волнение, легкую рябь, едва пробегавшую по поверхности. Да и сама поверхность не была однородной; внутри, просвечивая сквозь тонкую пленку, виднелись мутные беловатые пятна; напоминая собой вакуоли, они постоянно меняли форму и размер. Мы стояли, ошеломленные этим невиданным зрелищем.
– Очень похоже на зверя, с которого заживо содрали шкуру, – сказал Мелоун благоговейным шепотом. – Старик недалек от истины с этим своим несчастным ежом.
– Боже мой! – воскликнул я. -И я должен вонзить гарпун в это чудовище!
– Да, тебе выпала такая честь, сын мой, – покровительственно изрек Мелоун, – и, к сожалению, вынужден констатировать, что, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, мне придется быть в этот момент рядом с тобой.
– А мне нет, – решительно заявил главный инженер. – Ни за что! Если же старик станет настаивать, я просто откажусь от должности. Бог мой, да вы только посмотрите!
Серая масса неожиданно вздыбилась, надвигаясь на нас, словно морская волна на стену волнореза. Затем волна спала, и возобновилась слабая пульсация. Барфорт отпустил веревку, и брезент лег на прежнее место.
– Такое впечатление, будто оно знает о нашем присутствии, – сказал он. – Иначе зачем бы ему так наступать на нас? По-моему, это свет оказывает на него такое воздействие.
– Какова же теперь моя задача? – спросил я.
Мистер Барфорт указал на брусья, укрепленные на дне шахты как раз под площадкой для лифта. Расстояние между ними составляло около девяти дюймов.
– Это идея нашего старика, – сказал Барфорт. – Можно было бы и получше закрепить их, но спорить с ним – все равно что противиться бешеному буйволу. Легче и безопаснее просто выполнять его приказания. Он считает, что вам следует установить здесь шестидюймовый бур, закрепив его на брусьях.
– Думаю, это не составит труда. Сегодня же и приступлю. Можно себе представить, насколько необычной была для меня эта работа, а ведь мне доводилось бурить скважины на всех шести континентах. Профессор Челленджер настаивал, чтобы управление буром производилось на расстоянии, и я находил, что это вполне разумно, поэтому мне предстояло подключить мою установку к электромотору, что, впрочем, было нетрудно, так как шахта была буквально напичкана проводами.
С крайней осторожностью мы с Питерсом спустили вниз все наши трубы и сложили их на каменистой платформе. Потом приподняли клеть нижнего лифта, чтобы освободить достаточно места для работы. Мы все же собирались использовать ударно-канатный метод, поскольку нельзя было полностью рассчитывать на силу тяжести. Для этого под площадкой лифта мы установили блок, через который с одной стороны был перекинут стофунтовый груз, а с другой – наши трубы с V-образным наконечником. В завершение трос, державший груз, закрепили так, чтобы им можно было легко управлять при помощи электромотора. Это была в высшей степени тонкая и сложная работа, и выполнялась она в условиях более чем тропической жары; к тому же нас не оставляло сознание, что одно неосторожное движение или случайное падение инструмента на дно может привести к немыслимой катастрофе. Да и вся окружающая обстановка внушала нам благоговейный трепет. Вновь и вновь наблюдал я дрожь, проходящую по стенам, и даже ощущал слабую пульсацию, стоило мне дотронуться до них. Понятно, что мы с Питерсом не очень огорчились, когда в последний раз подали сигнал к подъему. Наверху мы сообщили мистеру Барфорту, что профессор Челленджер может приступать к эксперименту, как только пожелает.
Нам не пришлось долго ждать. Спустя три дня по завершении работ я получил приглашение.
Это был обычный пригласительный билет, из тех, какие используются для семейных торжеств; текст на нем гласил:
Профессор ДЖ. Э. ЧЕЛЛЕНДЖЕР, ЧКО, ДМ, ДН и проч, и проч.1 (бывший президент Зоологического института, удостоенный такого количества почетных званий и степеней, что все они не уместились бы на этом билете), приглашает мистера ДЖОУНСА (без дамы) прибыть в 11.30 утра, во вторник 21 июня, в ХЕНГИСТ-ДАУН, СУССЕКС, чтобы стать свидетелем небывалого торжества разума над материей. Специальный поезд отправится с вокзала «Виктория» в 10.05. Проезд за счет пассажиров. По завершении эксперимента состоится обед (или не состоится, смотря по обстоятельствам). Станция назначения – Сторрингтон. Просьба ответить на приглашение. (далее вновь следовало имя печатными буквами)
14-бис, Энмор-Гарденс, Кенсингтон».
Оказалось, что Мелоун получил аналогичное послание, и я застал его в тот момент, когда он весело гоготал над ним.
– Просто нахальство – посылать это нам, – заявил он. – Мы там будем при всех условиях, как сказал палач убийце. Ну, доложу я вам, в Лондоне только и разговоров, что об этом деле. Старик наверху блаженства: наконец-то к его косматой голове привлечено всеобщее внимание. И вот наступил великий день. Сам-то я отправился на место днем раньше, чтобы проверить, все ли в порядке. Бур пребывал в заданном положении, груз был надежно закреплен, электрическое оборудование исправно, и я был доволен: с моей стороны сделано все, чтобы эксперимент прошел без сучка и задоринки. Пульт управления установили примерно в пятистах ярдах от устья шахты, чтобы свести до минимума опасность непредвиденных последствий. Так что, когда я в то роковое утро прекрасного летнего дня поднялся на поверхность, душа моя была спокойна, и я взобрался на холм, чтобы окинуть взором площадку, которой предстояло стать главным местом действия.
Казалось, весь мир устремился в Хенгист-Даун. Насколько хватало глаз, дороги были запружены народом. По проселкам тряслись и подпрыгивали автомобили, иные уже высаживали своих пассажиров у наших ворот. Для большинства прибывших здесь и был конечный пункт следования. У входа их встречал целый отряд привратников, на которых не действовали ни уговоры, ни взятки, так что за ограду мог попасть лишь счастливый обладатель приглашения. Менее удачливые присоединялись к огромной толпе, постепенно образовавшей на склоне и гребне холма плотный слой зрителей. Все это напоминало Эпсом-Даунс в день дерби.
Наш лагерь был разбит на несколько участков со специально подготовленными местами, предназначенными для привилегированной публики. Один участок был отведен для пэров, другой – для палаты общин, третий – для руководителей научных обществ и светил науки, среди которых находились, в частности, Лепелье из Сорбонны и доктор Дризингер из Берлинской академии. Немного поодаль располагалось специально оборудованное укрытие, обложенное мешками с песком и крытое рифленым железом, – для членов королевской семьи.
В четверть двенадцатого вереница экипажей доставила со станции приглашенных гостей, и я спустился в лагерь, чтобы помочь в их размещении. Профессор Челленджер стоял возле особого ограждения и был неотразим в своем сюртуке, белом жилете и блестящем цилиндре; лицо его носило приторно-сладкое выражение благодушия, смешанного с необычайным самодовольством. «Типичная жертва мании величия», – как писал о нем один из его недоброжелателей. Он провожал, а иногда просто подталкивал гостей к приготовленным для них местам, а затем, собрав вокруг себя горстку избранных, взобрался на вершину небольшого холмика и оглядел всех с видом председателя, ожидающего приветственных аплодисментов. Поскольку таковых не последовало, он сразу приступил к делу, и его голос загремел, достигая самых отдаленных уголков нашего лагеря.
– Господа, – прогрохотал он, – слава Богу, нет нужды обращаться к дамам. Если я и не пригласил их быть с нами в этот день, то уж, уверяю вас, вовсе не из желания набить себе цену таинственностью, поскольку, смею вас заверить – эти слова, сказанные с притворной скромностью, прозвучали довольно тяжеловесно, – у меня с прекрасным полом (причем взаимно) отношения всегда были открытые и, конечно же, вполне доверительные. Истинная причина состоит в том, что наш эксперимент таит в себе некоторую, крайне незначительную, долю опасности, впрочем, недостаточную для того, чтобы оправдать беспокойство, которое я замечаю на многих лицах. Надеюсь порадовать представителей прессы тем, что я отвел им особые места – на отвалах у входа в шахту, – места, позволяющие им стать непосредственными свидетелями происходящего. Они проявили к моим делам такой интерес, который порой было трудно отличить от беспардонного вмешательства, но уж на этот раз они не смогут упрекнуть меня в том, что я без внимания отнесся к их проблемам.
1 2 3 4 5
Мы ехали вниз, сменяя лифты, а воздух становился все более плотным и жарким, так что в конце концов даже легкие шелковые одежды стали казаться невыносимыми, а пот стекал струйками прямо в туфли на резиновой подошве. Наконец, когда я решил, что больше не выдержу, наш последний лифт остановился и мы ступили на круглую платформу, устроенную в нише шахты. Мелоун окинул стены каким-то подозрительным взглядом, и если бы я не знал, что он не из робкого десятка, то подумал бы, что он сильно нервничает.
– Интересно, – сказал главный инженер, проводя рукой по стене. Затем он поднес руку к свету, и мы увидели, что на ней блестит какой-то странный липкий налет. – Здесь постоянно что-то движется, колеблется, меняется. Ума не приложу, в чем тут дело. Профессор, похоже, доволен, но для меня все это крайне непривычно.
– Должен признаться, что я своими глазами видел, как эта стена буквально-таки вздрогнула, – сказал Мелоун. – В прошлый раз, когда мы устанавливали эти брусы для твоих буров, – для большей прочности их вбивали в стену, – так она вздрагивала при каждом ударе. Идеи нашего старика кажутся дикими в Лондоне, когда стоишь на твердой почве, а здесь, на глубине восьми миль, я уже не так уверен в их абсурдности.
– Если бы вы видели, что творится под этим брезентом, вашей уверенности еще поубавилось бы, – буркнул инженер. – Мы прошли нижние слои как по маслу и уперлись в какую-то небывалую породу. «Закройте и не прикасайтесь к ней», – приказал профессор. Вот тогда мы, выполняя его указания, и накрыли ее брезентом.
– Нельзя ли нам взглянуть?
На скорбном лице главного инженера отразился испуг.
– Не шуточное это дело – нарушить приказ профессора. До того хитер, что от него ничего не укроется. Ну, да ладно, была не была, заглянем внутрь, авось обойдется.
Он повернул лампу, и свет ее упал на темный брезент. Потом нагнулся и, взявшись за веревку, привязанную к краю, обнажил небольшой участок поверхности.
Нам открылся вид необычайный и пугающий. Поверхность представляла собой какую-то сероватую субстанцию, лоснящуюся и блестящую, которая вздымалась и опускалась так, словно внутри билось сердце. Это были неотчетливые, хотя и ритмичные колебания, они скорее походили на чуть заметное волнение, легкую рябь, едва пробегавшую по поверхности. Да и сама поверхность не была однородной; внутри, просвечивая сквозь тонкую пленку, виднелись мутные беловатые пятна; напоминая собой вакуоли, они постоянно меняли форму и размер. Мы стояли, ошеломленные этим невиданным зрелищем.
– Очень похоже на зверя, с которого заживо содрали шкуру, – сказал Мелоун благоговейным шепотом. – Старик недалек от истины с этим своим несчастным ежом.
– Боже мой! – воскликнул я. -И я должен вонзить гарпун в это чудовище!
– Да, тебе выпала такая честь, сын мой, – покровительственно изрек Мелоун, – и, к сожалению, вынужден констатировать, что, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, мне придется быть в этот момент рядом с тобой.
– А мне нет, – решительно заявил главный инженер. – Ни за что! Если же старик станет настаивать, я просто откажусь от должности. Бог мой, да вы только посмотрите!
Серая масса неожиданно вздыбилась, надвигаясь на нас, словно морская волна на стену волнореза. Затем волна спала, и возобновилась слабая пульсация. Барфорт отпустил веревку, и брезент лег на прежнее место.
– Такое впечатление, будто оно знает о нашем присутствии, – сказал он. – Иначе зачем бы ему так наступать на нас? По-моему, это свет оказывает на него такое воздействие.
– Какова же теперь моя задача? – спросил я.
Мистер Барфорт указал на брусья, укрепленные на дне шахты как раз под площадкой для лифта. Расстояние между ними составляло около девяти дюймов.
– Это идея нашего старика, – сказал Барфорт. – Можно было бы и получше закрепить их, но спорить с ним – все равно что противиться бешеному буйволу. Легче и безопаснее просто выполнять его приказания. Он считает, что вам следует установить здесь шестидюймовый бур, закрепив его на брусьях.
– Думаю, это не составит труда. Сегодня же и приступлю. Можно себе представить, насколько необычной была для меня эта работа, а ведь мне доводилось бурить скважины на всех шести континентах. Профессор Челленджер настаивал, чтобы управление буром производилось на расстоянии, и я находил, что это вполне разумно, поэтому мне предстояло подключить мою установку к электромотору, что, впрочем, было нетрудно, так как шахта была буквально напичкана проводами.
С крайней осторожностью мы с Питерсом спустили вниз все наши трубы и сложили их на каменистой платформе. Потом приподняли клеть нижнего лифта, чтобы освободить достаточно места для работы. Мы все же собирались использовать ударно-канатный метод, поскольку нельзя было полностью рассчитывать на силу тяжести. Для этого под площадкой лифта мы установили блок, через который с одной стороны был перекинут стофунтовый груз, а с другой – наши трубы с V-образным наконечником. В завершение трос, державший груз, закрепили так, чтобы им можно было легко управлять при помощи электромотора. Это была в высшей степени тонкая и сложная работа, и выполнялась она в условиях более чем тропической жары; к тому же нас не оставляло сознание, что одно неосторожное движение или случайное падение инструмента на дно может привести к немыслимой катастрофе. Да и вся окружающая обстановка внушала нам благоговейный трепет. Вновь и вновь наблюдал я дрожь, проходящую по стенам, и даже ощущал слабую пульсацию, стоило мне дотронуться до них. Понятно, что мы с Питерсом не очень огорчились, когда в последний раз подали сигнал к подъему. Наверху мы сообщили мистеру Барфорту, что профессор Челленджер может приступать к эксперименту, как только пожелает.
Нам не пришлось долго ждать. Спустя три дня по завершении работ я получил приглашение.
Это был обычный пригласительный билет, из тех, какие используются для семейных торжеств; текст на нем гласил:
Профессор ДЖ. Э. ЧЕЛЛЕНДЖЕР, ЧКО, ДМ, ДН и проч, и проч.1 (бывший президент Зоологического института, удостоенный такого количества почетных званий и степеней, что все они не уместились бы на этом билете), приглашает мистера ДЖОУНСА (без дамы) прибыть в 11.30 утра, во вторник 21 июня, в ХЕНГИСТ-ДАУН, СУССЕКС, чтобы стать свидетелем небывалого торжества разума над материей. Специальный поезд отправится с вокзала «Виктория» в 10.05. Проезд за счет пассажиров. По завершении эксперимента состоится обед (или не состоится, смотря по обстоятельствам). Станция назначения – Сторрингтон. Просьба ответить на приглашение. (далее вновь следовало имя печатными буквами)
14-бис, Энмор-Гарденс, Кенсингтон».
Оказалось, что Мелоун получил аналогичное послание, и я застал его в тот момент, когда он весело гоготал над ним.
– Просто нахальство – посылать это нам, – заявил он. – Мы там будем при всех условиях, как сказал палач убийце. Ну, доложу я вам, в Лондоне только и разговоров, что об этом деле. Старик наверху блаженства: наконец-то к его косматой голове привлечено всеобщее внимание. И вот наступил великий день. Сам-то я отправился на место днем раньше, чтобы проверить, все ли в порядке. Бур пребывал в заданном положении, груз был надежно закреплен, электрическое оборудование исправно, и я был доволен: с моей стороны сделано все, чтобы эксперимент прошел без сучка и задоринки. Пульт управления установили примерно в пятистах ярдах от устья шахты, чтобы свести до минимума опасность непредвиденных последствий. Так что, когда я в то роковое утро прекрасного летнего дня поднялся на поверхность, душа моя была спокойна, и я взобрался на холм, чтобы окинуть взором площадку, которой предстояло стать главным местом действия.
Казалось, весь мир устремился в Хенгист-Даун. Насколько хватало глаз, дороги были запружены народом. По проселкам тряслись и подпрыгивали автомобили, иные уже высаживали своих пассажиров у наших ворот. Для большинства прибывших здесь и был конечный пункт следования. У входа их встречал целый отряд привратников, на которых не действовали ни уговоры, ни взятки, так что за ограду мог попасть лишь счастливый обладатель приглашения. Менее удачливые присоединялись к огромной толпе, постепенно образовавшей на склоне и гребне холма плотный слой зрителей. Все это напоминало Эпсом-Даунс в день дерби.
Наш лагерь был разбит на несколько участков со специально подготовленными местами, предназначенными для привилегированной публики. Один участок был отведен для пэров, другой – для палаты общин, третий – для руководителей научных обществ и светил науки, среди которых находились, в частности, Лепелье из Сорбонны и доктор Дризингер из Берлинской академии. Немного поодаль располагалось специально оборудованное укрытие, обложенное мешками с песком и крытое рифленым железом, – для членов королевской семьи.
В четверть двенадцатого вереница экипажей доставила со станции приглашенных гостей, и я спустился в лагерь, чтобы помочь в их размещении. Профессор Челленджер стоял возле особого ограждения и был неотразим в своем сюртуке, белом жилете и блестящем цилиндре; лицо его носило приторно-сладкое выражение благодушия, смешанного с необычайным самодовольством. «Типичная жертва мании величия», – как писал о нем один из его недоброжелателей. Он провожал, а иногда просто подталкивал гостей к приготовленным для них местам, а затем, собрав вокруг себя горстку избранных, взобрался на вершину небольшого холмика и оглядел всех с видом председателя, ожидающего приветственных аплодисментов. Поскольку таковых не последовало, он сразу приступил к делу, и его голос загремел, достигая самых отдаленных уголков нашего лагеря.
– Господа, – прогрохотал он, – слава Богу, нет нужды обращаться к дамам. Если я и не пригласил их быть с нами в этот день, то уж, уверяю вас, вовсе не из желания набить себе цену таинственностью, поскольку, смею вас заверить – эти слова, сказанные с притворной скромностью, прозвучали довольно тяжеловесно, – у меня с прекрасным полом (причем взаимно) отношения всегда были открытые и, конечно же, вполне доверительные. Истинная причина состоит в том, что наш эксперимент таит в себе некоторую, крайне незначительную, долю опасности, впрочем, недостаточную для того, чтобы оправдать беспокойство, которое я замечаю на многих лицах. Надеюсь порадовать представителей прессы тем, что я отвел им особые места – на отвалах у входа в шахту, – места, позволяющие им стать непосредственными свидетелями происходящего. Они проявили к моим делам такой интерес, который порой было трудно отличить от беспардонного вмешательства, но уж на этот раз они не смогут упрекнуть меня в том, что я без внимания отнесся к их проблемам.
1 2 3 4 5