Восхищение или нет, но в один из адских холодных дней Преториус вдруг нарушил молчание и первым заговорил с ним.
– Эй, белый!
Было около одиннадцати, и Гейвин шел из бара на Сент-Мартин-Лейн в клуб на Ковент-Гарден. Улицы были еще достаточно людны, и среди многочисленных посетителей театров и кино можно было найти хорошего клиента, хотя у него в тот вечер к этому не было никакой охоты. В кармане лежала сотня, заработанная накануне. Достаточно, чтобы твердо стоять на ногах.
Первое, что пришло в голову при виде загородивших дорогу Преториуса и его головорезов, было: им нужны деньги.
– Послушай, белый.
Преториус добродушно улыбался. Нет, он не был уличным вором. Не был и не будет.
– Белый, мне нужно переговорить с тобой.
Преториус достал из кармана орех, расколол его в руке и отправил содержимое в огромный рот.
– Догадываешься о чем?
– Что тебе нужно?
– Я уже сказал: немного переговорить. Кое о чем расспросить. Идет?
– Хорошо. О чем?
– Не здесь.
Гейвин взглянул на когорту Преториуса. Это не были гориллы, не в стиле черных. С другой стороны, это были и не пятидесятикилограммовые хиляки. Обстановка в целом складывалась довольно нездоровая.
– Благодарю.
Спокойным, насколько он был способен, шагом Гейвин прошел мимо троицы, последовавшей за ним. Он мысленно умолял их отвязаться, но они не отставали. Преториус положил руку ему на плечо.
– Послушай. До меня дошли неприятные новости о тебе.
– Не может быть!
– Боюсь, что может. Мне сказали, что ты напал на одного из моих ребят.
Гейвин прошел шесть шагов, прежде чем ответить.
– Нет, вы ошиблись. Это – не я.
– Он узнал тебя, белый, ты доставил ему кучу неприятностей.
– Говорю вам, это – не я!
– Ты – псих, слышишь? Тебя стоит поскорее упечь за решетку.
Преториус все больше сердился. Прохожие обходили их стороной.
Гейвин молча свернул с Сент-Мартин-Лейн на Лонг-Акр и тут же осознал, какую ошибку совершил. Здесь прохожих почти не было и требовалось проделать изрядный путь, чтобы достичь другого людного места. Ему следовало, безусловно, свернуть не налево, а направо, тогда он быстро вышел бы на Чарринг-Кросс-роуд. Там нетрудно было бы затеряться. Черт возьми, он не мог развернуться и пойти в обратную сторону. Все, что ему оставалось – идти прямо (именно идти, и ни в коем случае не бежать от бешеных псов, наступающих на пятки) и надеяться, что удастся оставить разговор в прежнем русле.
– Ты влетаешь мне в копеечку, – бросил ему в спину Преториус.
– Не вижу причин.
– Ты вывел из строя одного из моих мальчишек. Судя по всему, довольно надолго. Он дьявольски напуган, слышишь?
– Повторяю, я ничего такого не делал.
– Почему ты врешь мне, белый? Неужели ты не считаешь меня достойным услышать правду?
Преториус нагнал его и пошел рядом, оставив своих дружков позади.
– Послушай... – шепнул он Гейвину на ухо, – такого рода ребят легко соблазнить, не так ли? Я это понимаю, и меня это не очень-то и волнует, но ты сделал ему больно, а у меня сердце кровью обливается, когда кому-нибудь из моих ребят причиняют боль.
– Ты думаешь, что если бы все действительно было так, я спокойно разгуливал бы по улице?
– Ты, мне кажется, не настолько добр, насколько хочешь казаться. Речь идет вовсе не о паре синяков. Я пошел на этот разговор только потому, что ты искупался в его крови. Повесил и исполосовал всего ножом, а потом подбросил его мне на порог в одних носках. Ты хорошо расслышал, белый? Теперь тебе ясно, почему мне не хотелось бы спускать тебе это с рук?
Гейвин был просто разъярен рассказом о приписываемых ему злодействах и теперь совершенно не мог понять, как следует ко всему этому относиться. Не проронив ни слова в ответ, он продолжал идти.
– Этот малыш восхищался тобой. Говорят, твоя история поучительна для начинающих. Ты тоже так считаешь?
– Не думаю.
– Тебе, видимо, это должно чертовски льстить, ведь ты этого, в действительности, не заслуживаешь!
– Благодарю.
– Ты сделал неплохую карьеру. К сожалению, она подошла к концу.
Гейвин ощутил леденящий холод. Он-то надеялся, что Преториус удовлетворится одним предупреждением. Видимо, нет. Они хотели разделаться с ним. Господи, они убьют его, и самое ужасное – за то, чего он не только не делал, но о чем даже и не догадывался.
– Мы вышвырнем тебя с улицы, белый! Навсегда.
– Я ничего не сделал.
– Малыш узнал тебя. Даже с чулком на голове. Твой голос и твоя одежда. Тебя опознали, белый. Делай выводы.
– Убирайся к черту.
Гейвин бросился бежать. В юности он неплохо бегал, о, как нужна была ему сейчас эта скорость! Преториус захохотал.
– Какой ты, однако, резвый.
По мостовой за ним неслись две пары ног. Ближе, еще ближе. Гейвин совсем выдохся. Плотно облегающие джинсы были слишком неудобны для бега. Гонка проиграна.
– Тебе никто не разрешал уходить, – один из болванов вцепился в его руку.
– Неплохо бегаешь, – улыбнулся Преториус, подходивший к двум своим псам и загнанной жертве. Он еле заметно кивнул одному из своих дружков.
– Христианин.
Христианин со всей силы ударил Гейвина по почкам. Боль пронзила его. Перед глазами пошли разноцветные круги.
– Готов, – отрапортовал Христианин.
– Давайте, быстро!
Его потащили в темный переулок. Куртка и рубашка треснули, его дорогие туфли, испачканные в грязи, обдирались о мостовую. Гейвина поставили на ноги. В кромешной тьме перед собой он видел только как бы висящие в пустоте глаза Преториуса.
– Ну вот мы и на месте, – произнес он. – Как славно!
– Я... я не трогал его, – простонал Гейвин.
Безымянный дружок Преториуса, Не-Христианин, взял его за ворот и швырнул к стене. Он поскользнулся и, не устояв, упал в грязь. Его достоинство – тоже. Он будет умолять. Он встанет на колени и будет лизать этим тварям пятки, лишь бы закончился этот кошмар. Лишь бы они ничего не сделали с его лицом.
Поговаривали, что это – одно из любимых развлечений Преториуса: отнимать красоту. Случалось, он лезвием вырезал своей жертве губы – сувенир на память.
Гейвин бросился вперед, упав руками в грязную жижу, что-то гнилостно-мягкое выскользнуло из-под его ладони.
Не-Христианин обменялся с Преториусом ухмылкой.
– Какой милашка!
Преториус расколол очередной орех.
– Похоже, он наконец-то нашел свое место в жизни.
– Я его не трогал, – умолял Гейвин.
Ему только и оставалось отрицать, хотя, судя по всему, это было уже бесполезно.
– Не пытайся оправдаться!
– Умоляю!
– Мне хотелось бы покончить со всем этим как можно скорее, – взглянув на часы, сказал Преториус. – Нужно еще кое-где побывать, кое с кем повеселиться.
Гейвин поднял глаза на своих мучителей. Освещенная улица была всего в десятке метров от него. Если бы он только мог удрать от этих подонков.
– Позволь мне тебя немного подразукрасить. Красота, видишь ли, требует жертв.
В руке Преториуса блеснул нож. Не-Христианин вынул из кармана толстую веревку с узлом на конце. Узел во рту, веревка вокруг головы и никакой возможности закричать, когда это необходимо больше всего на свете. Вот что это означало!
Гейвин резко вскочил, но, поскользнувшись на жирной грязи, налетел на Христианина и вместе с ним свалился на землю. Рывок к свободе не удался.
На мгновение наступила полная тишина. Преториус, пачкая руки о белую мразь, поставил его на ноги.
– Бежать некуда, сволочь! – сказал он и поднес лезвие к подбородку Гейвина.
Здесь кость выступала больше всего. Преториус начал резать кожу по краю челюсти, забыв заткнуть своей жертве рот. Гейвин вскрикнул, когда кровь заструилась по шее, но, казалось, чьи-то толстые пальцы схватили его за язык, и звук, так и не вырвавшись наружу, погиб.
Пульс бешено заколотил у виска. Перед Гейвином одно за другим стали открываться окна, и он падал в них, теряя сознание.
Лучше умереть. Они уродуют его лицо – лучше умереть.
Он опять вскрикнул, хотя нет, это не он. Сквозь стук в ушах он попытался различить голос. Он слышал крик Преториуса, не собственный крик.
Язык опять был свободен. Внезапно ему стало дурно. Он отшатнулся от дерущихся перед ним фигур. Его рвало.
Кто-то неизвестный вступил в игру, предотвратив катастрофу. На земле, раскинув руки, лежало чье-то тело. Не-Христианин. Безжизненные глаза смотрели вверх. Господи, кто-то заступился за него!
Дрожащей рукой он прикоснулся к лицу. Глубокая рана шла от середины подбородка почти до самого уха. Это, конечно, плохо, но Преториус имел обыкновение, взявшись за дело, доводить его до конца, и, похоже, только чудо спасло Гейвина от страшной процедуры вырезания ноздрей и губ. Шрам вдоль скулы будет смотреться не очень-то привлекательно, но это – еще далеко не самое страшное.
Кто-то из дерущихся направился к нему – Преториус. Слезы на глазах, расширенных от ужаса.
Христианин, пошатываясь поплелся по направлению к улице.
Преториус за ним не последовал. Почему?
Его рот был открыт, с нижней губы стекала длинная нитка слюны.
– Спаси меня, – прохрипел он, как будто его жизнь была в руках Гейвина.
Рука его была поднята, как бы вымаливая прощение. Вместо этого из-за спины неожиданно выросла другая рука, сжимающая страшное орудие с огромным лезвием. Еще одна рука схватила Преториуса за горло. Бритва вошла ему глубоко в глотку, затем резко пошла вверх. Изумленное лицо разделилось, и из страшной раны на Гейвина хлынул горячий поток крови.
Оружие отлетело на мостовую. Гейвин взглянул на него: короткий, широкий меч.
Преториус все еще стоял перед ним, удерживаемый теперь только рукой своего палача. Рассеченная голова безжизненно упала, и неизвестный, приняв, видимо, этот кивок за знак согласия, аккуратно положил мертвеца у ног Гейвина. Теперь ничто уже не мешало ему рассмотреть лицо своего спасителя.
Ему хватило секунды, чтобы узнать эти грубые черты: испуганные пустые глаза, щель рта, кривые уши. Это была статуя Рейнольдса.
Она усмехнулась. Зубы слишком малы для ее внушительной головы. Молочные зубы. Что-то, однако, изменилось в этом лице, это можно было заметить даже в темноте. Брови, казалось, несколько посветлели, и само лицо обрело какую-то пропорцию. Оно напоминало лицо куклы, но куклы с претензиями.
Статуя слегка наклонилась, и внутри ее, определенно, что-то скрипнуло. Гейвин неожиданно осознал весь мрачный идиотизм ситуации. Она наклоняется, черт ее побери, смеется, убивает и в то же время в действительности не может быть жива. Позже он будет проклинать себя. Он найдет тысячу причин не воспринимать реальность такой, какая она есть на самом деле. Будет винить свой кровожадный мозг, возбуждение, паникерство. Так или иначе, он постарается навсегда забыть это кошмарное видение.
Если только сам останется жив!
Видение приблизилось и легко коснулось своими грубыми пальцами щеки Гейвина. Свет упал на кольцо, одетое на мизинец, – оно было точно такое, как и у него самого.
– О, да тут будет шрам!
Гейвин узнал этот голос.
– Жаль, конечно, – это говорилось его голосом! – Но что поделаешь! Могло быть и хуже.
Его голос. Господи, его, его, его голос. Он встряхнул головой.
– Да, это так, – сказала статуя, понимая, о чем он думает.
– Теперь меня?
– Нет.
– Почему?
Статуя дотронулась пальцами до своей собственной щеки, показывая линию его раны, и вдруг рана открылась и у нее. Но кровь не показалась – у нее просто не было крови.
Это был все еще не он. Неподвижные брови, пронзительные глаза. Скоро их нельзя будет отличить от его собственных.
– А мальчишку? – спросил Гейвин, пытаясь разобраться в происшедшем.
– Ах, мальчишка... – Статуя мечтательно закатила глаза. – Какое сокровище. А как он вырывался!
– Ты искупался в его крови?
– Мне это было необходимо, – она нагнулась над телом Преториуса и запустила пальцы в его рассеченную голову. – Старая кровь, конечно, но тоже сойдет. Мальчишка был получше.
Статуя вымазала кровью свои щеки. Гейвин не мог скрыть отвращения.
– Это для тебя такая потеря? – спросил его портрет.
Ответа не последовало. Разумеется, его не очень волновало, что Преториус мертв, но какой-то мальчишка истек кровью только оттого, что эта штука проголодалась. В Лондоне частенько происходят дела и поужаснее.
– Тебе, я вижу, это не по вкусу, – продолжала статуя. – Скоро и мне будет тоже. Не собираюсь посвятить себя истязанию детей. Хотя бы потому, что я на все смотрю твоими глазами, думаю твоими мыслями...
Она поднялась от трупа. В движениях все-таки явно недоставало плавности.
Кожа на ее щеках, впитывая кровь Преториуса, приобретала более естественный оттенок. Уже совсем не похоже на крашеную деревяшку.
– Мне никогда не дадут имени. Я – всего лишь рана на теле человечества. Но я – и тот прекрасный незнакомец из твоих детских грез. Тебе ведь всегда так хотелось, чтобы кто-нибудь взял тебя на руки, приласкал, назвал чудным ребенком и... поднял тебя над суетой улиц к распахнутым настежь небесам.
Как могло быть известно этому существу о его детских мечтах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32