Ну-ка, три раза.
«Удивительное дело, – подумал я небрежно. – Я совершенно не чувствую себя усталым. Странно, я совсем не устал. А ведь действительно…»
И тут произошло первое чудо: звон в моих ушах затих, цифры перестали прыгать перед глазами. Я сидел спокойный, лёгкий, довольный и удивлялся самому себе.
Только рука затекла: я держал карандашик без нужды слишком крепко.
– Да, рука, ручоночка, – озабоченно проговорил Воробьёв. – Мы писали, мы писали, наши пальчики устали… Которая? Ну, разумеется, правая. Положи её на стол и подумай: «Моя рука лежит на столе».
Я подумал.
– Превосходно! – возликовал Виктор Васильевич. – Стол жёсткий, холодный и гладкий, а рука тёплая и мягкая. Ей нравится отдыхать на столе. Она намного мягче пластмассы, не правда ли?
Я кивнул.
– «Моя рука намного мягче самой мягкой пластмассы». Подумай так. Хорошо.
«Она тёплая и мягкая».
Наверно, я заулыбался от уха до уха: рука отошла, пальцы благодарно зашевелились.
– Вот видишь, – с удовлетворением сказал Воробьёв. – И это сделал ты сам.
Одной своей мыслью и ничем больше.
«Ну прямо сам! – подумал я. – Обыкновенный гипноз».
– Ах, Андрюша, Андрюша… – укоризненно произнёс Виктор Васильевич. – Ну разве я похож на гипнотизёра? Это очень простое упражнение. Надо только подумать. Но подумать без помех. Настойчиво подумать, сосредоточенно. Нет, нет, не так, зачем ты бычишься и пыжишься? Сосредоточенно – вовсе не значит упрямо. Вот учитель тебе говорит: сосредоточься. Ты сделал озабоченное лицо, глаза твои опустели. В голове – салат из картинок, слов и даже отдельных звуков. А почему? Да потому, что нельзя сосредоточиться вообще. Можно сосредоточиться на чём-то, заставить себя думать в данный момент об одном, запретить себе думать о постороннем. А как?
Действительно, как?
– Дело вот в чём, Андрей. У каждого человека есть своё… назовём его так:
«запретительное слово». С помощью этого слова, мысленно его произнося, человек гонит от себя ненужные мысли. У тебя тоже есть такое слово. Я его знаю, но необходимо, чтобы ты осознал его сам. Вот ты уже десять раз мысленно произнёс одну неприятную для тебя фразу и всякий раз выключал её одним и тем же словом.
«Какую ещё фразу? – подумал я. – Что он мелет? Господи, какой же я тупица!
Ай, ладно…»
Воробьёв быстро поднял указательный палец.
– Вот, вот.
Я понял.
– Ну-ка, проверь себя, всегда ли ты пользуешься этим словом. Подумай о чём-нибудь неприятном.
«Не так он со мной занимается, – подумал я. – Как с дурачком, по облегчённой программе. Ай, ладно…»
– Теперь так, – продолжал Воробьёв. – Этим ключом ты можешь пользоваться для самоконтроля. Допустим, тебе надо ответить на вопрос…
Довольно быстро я понял, как надо обращаться с «ключом», как прерывать себя в уме, как возвращаться к тому, что подумал раньше. Мы поиграли в забавную игру «А собственно с чего это пришло мне в голову?». Всё это было легко, я бы сказал – слишком легко для начала.
– Именно для начала, – успокоил меня Виктор Васильевич. – Потом я научу тебя, как избавиться от этого слова. А не то в голове будут сплошные ладушки: «ладно» да «ладно». Ну, утомился? А теперь повтори: «Удивительное дело, я совершенно не устал».
«Удивительное дело… ай, ладно!.. я совершенно не устал!» – подумал я.
Это было несложно, но до полётов под куполом ещё ой как далеко!
11
В столовой после уроков я наконец увидел всех ребят вместе. Славка и Лена сидели за одним столом с круглой толстенькой девчонкой, которую я раньше не видел. Как я понял, это и была та самая невидимая Рита Нечаева. Её внешность меня разочаровала: было бы намного лучше, если бы она была похожа на Соню или хотя бы на Лену. Я сразу прозвал про себя Риту «Черепашкой». А она, увидев меня, порозовела и низко наклонилась над тарелкой. Славка с Леной переглянулись и стали смеяться. Бедная Черепашка, она не умела блокироваться! Ей не помогло бы, даже если бы в эту минуту она стала невидимой.
Соня Москвина сидела с двумя переростками, которых я тоже видел впервые.
Один из них, широкоплечий, со светлыми глазами и наголо остриженной головой, усердно кушал. Другой, кудрявый, с русыми волосами до плеч («сердцеед», сказала бы моя мама), разглядывал меня с любопытством.
Я подошёл к столу, назвался:
– Андрей Гольцов, – и протянул руку сперва стриженому (он мне показался заводилой), потом кудрявому.
– Олег Рыжов, – сказал стриженый.
А кудрявый манерно привстал и произнёс:
– Боря.
– Ну что, Софья, попало? – спросил я.
Соня пожала плечами.
Мой вопрос ей, как видно, не понравился. Но не обязан же я подлаживаться под любое настроение.
Сесть рядом с ними мне никто не предложил, поэтому я устроился за отдельным столиком. Это было, разумеется, неприятно, но я не люблю напрашиваться.
В столовой было тихо, все ели молча, время от времени вопросительно поглядывая друг на друга. Потом вдруг Славка сказал что-то вслух Черепашке.
Лена фыркнула, а Черепашка расстроилась.
– Вредина ты! – сказала она Славке, взяла свою тарелку и встала.
Я решил вмешаться, и у меня были на то причины.
Я поднялся, подошёл к Черепашке и сказал:
– Садись ко мне.
Она колебалась.
– Садись, чего там, – повторил я и помог ей перенести вилки-ложки и стакан с компотом на свой стол.
– Меня зовут Андрей, – сказал я, когда мы сели. – А тебя?
Она недоверчиво посмотрела на меня, но, в конце концов, я не так уж и фальшивил: я же не видел её в лицо, всё были только догадки.
– Рита, – ответила она. – Рита Нечаева.
– Давно ты здесь?
– С мая.
– Нравится?
– Ничего.
– Что-то у вас здесь ребята недружные, – заметил я.
– Почему? – тихо отозвалась Рита. – Мы дружим.
– На каникулы домой ездила?
– А у меня нет никого.
Мы помолчали. Рита, потупясь, ковыряла вилкой в тарелке. Я испугался, как бы она не заплакала.
– Послушай, а что они все как в рот воды набрали?
– Это они так разговаривают.
– А ты?
– Я не умею, – призналась Рита.
– Ну и что? Зато ты другое умеешь, – утешил я её.
И дёрнуло же меня за язык! Я ей напомнил, сам того не желая, как в неё кидали численником.
– В смысле – у каждого свои способности, – поторопился я объяснить. – Я тоже не умею… пока. Вот мы и будем с тобой как люди. А они пускай хоть на пальцах разговаривают. Ты в какой комнате?
– В пятой.
– А я в седьмой. Заходи ко мне после обеда, поговорим. Кстати, здесь это можно?
– Что «можно»?
– Ну, вместе собираться.
– Конечно, можно.
– Тогда приходи. А то скучно.
– Лучше ты ко мне, – сказала Рита.
– Ладно.
В это время Соня встала и быстро пошла к выходу. Борис и Олег переглянулись и продолжали есть.
Славка и Лена тоже поднялись.
– Совет да любовь, – сказал нам Славка.
– Послушай, ты, мотылёк… – Я приподнялся.
– Андрей, не надо. – Рита положила руку мне на локоть. – Не обращай внимания. – И тоже встала.
– А ты куда?
– Домой.
– Так я приду.
– Приходи.
12
После обеда, повалявшись немного в постели, я сбегал в бассейн, искупался и пошёл в пятую комнату к Рите. Она, наверно, меня ждала: сидела в кресле и читала книжку. Комната у неё была такая же, как и у меня, только девчачья.
На стенах развешаны были цветные открытки, в книжном шкафу, за стеклом, лежали вышитые салфеточки.
– Ну и скукота здесь, однако! – сказал я, садясь рядом с ней. – Все по комнатам попрятались и сидят, как тараканы, поодиночке. Хоть бы стенгазету какую выпускали!
– Почему поодиночке? – Рита захлопнула книгу и потянулась. У себя в комнате она держалась свободнее. – Все сейчас у Сони, там у них дискуссионный клуб.
– Ну, и что они обсуждают?
– Не знаю. Соберутся все и молчат. Я сначала ходила, а потом перестала. Они от меня скрывают.
– Что скрывают?
– Откуда я знаю? Соня говорит, что со мной опасно разговаривать. А я не болтливая. Я просто мыслей прятать не умею. Воробьёв со мной бился-бился и перестал.
– Зато ты исчезать умеешь.
Рита промолчала.
– Послушай, – спросил я, – а это трудно – исчезать?
– Легче лёгкого.
– Исчезни, пожалуйста, – попросил я.
Она взглянула на меня – и исчезла. То есть совершенно пропала, ни облачка.
Потом появилась снова.
– Здорово! – сказал я. – А как ты это делаешь?
– Очень просто. От меня свет перестаёт отражаться.
Проходит насквозь.
Я подумал.
– Ну ладно, это свет. А ты? Ты-то что чувствуешь?
Она засмеялась:
– Это не объяснишь. Сначала по мне мурашки бегут, потом в голове светло становится, и всё перед глазами бледнеет. Смотрю на свои руки – а их нет.
– Ну, а часы твои?
– Об этом обязательно надо думать. Ничего нельзя позабыть. А то останется. – Она опять засмеялась. – Сперва я всё про босоножки забывала. Смотрю на них – и сама удивляюсь: как же это здесь мои пустые босоножки стоят. Хочу нагнуться, взять их и переставить, а они на ногах.
– М-да…
Я помолчал. Всё-таки хорошая она девчонка. Жаль, что на черепашку похожа.
Тут я спохватился, взглянул на Риту – нет, прослушивать она не умела. Лицо у неё было совершенно спокойное.
– Так, значит, с мая ты здесь всё время живёшь… И писем не получаешь…
Рита кивнула.
– Ну, а другие?
– Славка получает, это точно. Он тоже из Москвы, как и ты. А другие – не говорят.
Что-то всё это меня беспокоило.
– А учителей здесь сколько?
– Трое.
– Как трое? И больше никого нет?
– Никого.
– Как же они справляются?
– Подумаешь, – беззаботно сказала Рита. – Нас ведь тоже немного.
– Это, конечно, так… А кто в столовой работает?
– Никто.
Я совершенно растерялся.
– Так что же, значит, здесь, – я показал рукой на купол, – всего-навсего десять человек?
– Наверно, – подумав, ответила Рита. – А что тут такого?
– Да ничего… А где учителя обедают? Что-то я их в столовой не вижу.
– Я тоже. Наверно, у них своя, отдельная.
– А где они живут?
– Вон там, в голубом домике. Мы туда не ходим.
– Почему?
– Вот принялся! – Рита засмеялась. – Прямо как Олег Рыжов. Он тоже, как приехал, всех вопросами изводил.
Нет, не успокоил меня разговор с Черепашкой. Наоборот, совсем стало смутно.
Я встал и, промямлив что-то неважное, пошёл к себе в комнату. Мне непременно нужно было ещё с кем-нибудь поговорить. Скорее всего, с Олегом.
13
Олег пришёл ко мне сам минут через пятнадцать. Впрочем, это и не удивительно: ведь он умел читать мысли.
Олег сел на край письменного стола, спиной к окну, – наверное, чтоб мне труднее было разглядеть выражение его лица, – и какое-то время без всякого стеснения меня прослушивал. Вид у него был невозмутимый, уверенный. Я бы сказал, командирский вид. Хотя он вовсе не был старожилом в школе:
оказывается, он приехал сюда позже Черепашки.
– Не обижайся, – сказал он наконец, – что мы тебя так встретили. Сам понимаешь: программа, нагрузка. Так измотаешься за день, что хоть выжимай.
Спецшкола есть спецшкола.
Я молчал.
– Но подготовка здесь у нас будет классная. Считай, что тебе повезло.
Десятилетку в два счёта окончишь. И – прямая дорожка в любой институт. Я из восьмого класса сюда явился. Скажи мне кто-нибудь, что через три месяца я буду рассчитывать интегральные схемы, ни за что бы не поверил.
Я по-прежнему молчал.
– Ты куда поступать собираешься?
Я пожал плечами.
– Ну да, рановато ещё говорить. Лично я решил в авиационный.
– А зачем? – быстро спросил я.
– Что значит «зачем»? – степенно возразил Олег. – Самолёты буду строить.
– А зачем? Дмитриенко и так летает.
– Дмитриенко летает, а я не могу.
– Научись.
Олег внимательно на меня посмотрел:
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Зато я кое-что понимаю, – со злостью сказал я. – Ты пришёл меня успокоить.
– Допустим. Что же тут плохого?
– Да ничего. Общественное поручение выполняешь.
– Даже если так.
Я выразительно показал глазами на стенку.
– Не понимаю, – недовольно сказал Олег.
– Врёшь, понимаешь. Комнаты здесь прослушиваются?
Взгляд Олега стал беспокойным.
– Интересное у тебя настроение. Ты, собственно, куда попал?
– Не знаю, – признался я. – А ты?
– В спецшколу.
– Тебе здесь всё нравится?
– Разумеется.
– И ничего не кажется странным?
– Абсолютно.
– Так вот, ты лжёшь, – резко сказал я. – И если ты пришёл только за этим, то выход – у тебя за спиной.
Олег машинально оглянулся.
– Да, да, именно там, – злорадно сказал я.
– Ну, как знаешь. – Он встал. – К тебе по-хорошему…
Он медлил.
– Да никуда ты не уйдёшь, – сказал я. – Садись.
Он сел.
– Ты пришёл меня успокоить, – напомнил я.
– Ты это уже говорил, – отозвался Олег.
– Ничего, ещё раз послушаешь. Ты хочешь, чтобы я не волновался. И чтобы по моим мыслям «птичий базар» не заподозрил ничего нехорошего. Так ведь?
Теперь молчал Олег. Я знал, что попал в самую точку.
– А я и не собираюсь успокаиваться. Пока не пойму, что к чему. Возможно, это вы первое время радовались, как телята, но я не так устроен.
– Уезжай, кто тебе мешает? – Олег пожал плечами.
Я удивился. Этого я не ожидал.
– Да уж, насильно держать не станут, – сказал Олег.
– И что ж, ты хочешь сказать, что все вы здесь сидите по своей воле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
«Удивительное дело, – подумал я небрежно. – Я совершенно не чувствую себя усталым. Странно, я совсем не устал. А ведь действительно…»
И тут произошло первое чудо: звон в моих ушах затих, цифры перестали прыгать перед глазами. Я сидел спокойный, лёгкий, довольный и удивлялся самому себе.
Только рука затекла: я держал карандашик без нужды слишком крепко.
– Да, рука, ручоночка, – озабоченно проговорил Воробьёв. – Мы писали, мы писали, наши пальчики устали… Которая? Ну, разумеется, правая. Положи её на стол и подумай: «Моя рука лежит на столе».
Я подумал.
– Превосходно! – возликовал Виктор Васильевич. – Стол жёсткий, холодный и гладкий, а рука тёплая и мягкая. Ей нравится отдыхать на столе. Она намного мягче пластмассы, не правда ли?
Я кивнул.
– «Моя рука намного мягче самой мягкой пластмассы». Подумай так. Хорошо.
«Она тёплая и мягкая».
Наверно, я заулыбался от уха до уха: рука отошла, пальцы благодарно зашевелились.
– Вот видишь, – с удовлетворением сказал Воробьёв. – И это сделал ты сам.
Одной своей мыслью и ничем больше.
«Ну прямо сам! – подумал я. – Обыкновенный гипноз».
– Ах, Андрюша, Андрюша… – укоризненно произнёс Виктор Васильевич. – Ну разве я похож на гипнотизёра? Это очень простое упражнение. Надо только подумать. Но подумать без помех. Настойчиво подумать, сосредоточенно. Нет, нет, не так, зачем ты бычишься и пыжишься? Сосредоточенно – вовсе не значит упрямо. Вот учитель тебе говорит: сосредоточься. Ты сделал озабоченное лицо, глаза твои опустели. В голове – салат из картинок, слов и даже отдельных звуков. А почему? Да потому, что нельзя сосредоточиться вообще. Можно сосредоточиться на чём-то, заставить себя думать в данный момент об одном, запретить себе думать о постороннем. А как?
Действительно, как?
– Дело вот в чём, Андрей. У каждого человека есть своё… назовём его так:
«запретительное слово». С помощью этого слова, мысленно его произнося, человек гонит от себя ненужные мысли. У тебя тоже есть такое слово. Я его знаю, но необходимо, чтобы ты осознал его сам. Вот ты уже десять раз мысленно произнёс одну неприятную для тебя фразу и всякий раз выключал её одним и тем же словом.
«Какую ещё фразу? – подумал я. – Что он мелет? Господи, какой же я тупица!
Ай, ладно…»
Воробьёв быстро поднял указательный палец.
– Вот, вот.
Я понял.
– Ну-ка, проверь себя, всегда ли ты пользуешься этим словом. Подумай о чём-нибудь неприятном.
«Не так он со мной занимается, – подумал я. – Как с дурачком, по облегчённой программе. Ай, ладно…»
– Теперь так, – продолжал Воробьёв. – Этим ключом ты можешь пользоваться для самоконтроля. Допустим, тебе надо ответить на вопрос…
Довольно быстро я понял, как надо обращаться с «ключом», как прерывать себя в уме, как возвращаться к тому, что подумал раньше. Мы поиграли в забавную игру «А собственно с чего это пришло мне в голову?». Всё это было легко, я бы сказал – слишком легко для начала.
– Именно для начала, – успокоил меня Виктор Васильевич. – Потом я научу тебя, как избавиться от этого слова. А не то в голове будут сплошные ладушки: «ладно» да «ладно». Ну, утомился? А теперь повтори: «Удивительное дело, я совершенно не устал».
«Удивительное дело… ай, ладно!.. я совершенно не устал!» – подумал я.
Это было несложно, но до полётов под куполом ещё ой как далеко!
11
В столовой после уроков я наконец увидел всех ребят вместе. Славка и Лена сидели за одним столом с круглой толстенькой девчонкой, которую я раньше не видел. Как я понял, это и была та самая невидимая Рита Нечаева. Её внешность меня разочаровала: было бы намного лучше, если бы она была похожа на Соню или хотя бы на Лену. Я сразу прозвал про себя Риту «Черепашкой». А она, увидев меня, порозовела и низко наклонилась над тарелкой. Славка с Леной переглянулись и стали смеяться. Бедная Черепашка, она не умела блокироваться! Ей не помогло бы, даже если бы в эту минуту она стала невидимой.
Соня Москвина сидела с двумя переростками, которых я тоже видел впервые.
Один из них, широкоплечий, со светлыми глазами и наголо остриженной головой, усердно кушал. Другой, кудрявый, с русыми волосами до плеч («сердцеед», сказала бы моя мама), разглядывал меня с любопытством.
Я подошёл к столу, назвался:
– Андрей Гольцов, – и протянул руку сперва стриженому (он мне показался заводилой), потом кудрявому.
– Олег Рыжов, – сказал стриженый.
А кудрявый манерно привстал и произнёс:
– Боря.
– Ну что, Софья, попало? – спросил я.
Соня пожала плечами.
Мой вопрос ей, как видно, не понравился. Но не обязан же я подлаживаться под любое настроение.
Сесть рядом с ними мне никто не предложил, поэтому я устроился за отдельным столиком. Это было, разумеется, неприятно, но я не люблю напрашиваться.
В столовой было тихо, все ели молча, время от времени вопросительно поглядывая друг на друга. Потом вдруг Славка сказал что-то вслух Черепашке.
Лена фыркнула, а Черепашка расстроилась.
– Вредина ты! – сказала она Славке, взяла свою тарелку и встала.
Я решил вмешаться, и у меня были на то причины.
Я поднялся, подошёл к Черепашке и сказал:
– Садись ко мне.
Она колебалась.
– Садись, чего там, – повторил я и помог ей перенести вилки-ложки и стакан с компотом на свой стол.
– Меня зовут Андрей, – сказал я, когда мы сели. – А тебя?
Она недоверчиво посмотрела на меня, но, в конце концов, я не так уж и фальшивил: я же не видел её в лицо, всё были только догадки.
– Рита, – ответила она. – Рита Нечаева.
– Давно ты здесь?
– С мая.
– Нравится?
– Ничего.
– Что-то у вас здесь ребята недружные, – заметил я.
– Почему? – тихо отозвалась Рита. – Мы дружим.
– На каникулы домой ездила?
– А у меня нет никого.
Мы помолчали. Рита, потупясь, ковыряла вилкой в тарелке. Я испугался, как бы она не заплакала.
– Послушай, а что они все как в рот воды набрали?
– Это они так разговаривают.
– А ты?
– Я не умею, – призналась Рита.
– Ну и что? Зато ты другое умеешь, – утешил я её.
И дёрнуло же меня за язык! Я ей напомнил, сам того не желая, как в неё кидали численником.
– В смысле – у каждого свои способности, – поторопился я объяснить. – Я тоже не умею… пока. Вот мы и будем с тобой как люди. А они пускай хоть на пальцах разговаривают. Ты в какой комнате?
– В пятой.
– А я в седьмой. Заходи ко мне после обеда, поговорим. Кстати, здесь это можно?
– Что «можно»?
– Ну, вместе собираться.
– Конечно, можно.
– Тогда приходи. А то скучно.
– Лучше ты ко мне, – сказала Рита.
– Ладно.
В это время Соня встала и быстро пошла к выходу. Борис и Олег переглянулись и продолжали есть.
Славка и Лена тоже поднялись.
– Совет да любовь, – сказал нам Славка.
– Послушай, ты, мотылёк… – Я приподнялся.
– Андрей, не надо. – Рита положила руку мне на локоть. – Не обращай внимания. – И тоже встала.
– А ты куда?
– Домой.
– Так я приду.
– Приходи.
12
После обеда, повалявшись немного в постели, я сбегал в бассейн, искупался и пошёл в пятую комнату к Рите. Она, наверно, меня ждала: сидела в кресле и читала книжку. Комната у неё была такая же, как и у меня, только девчачья.
На стенах развешаны были цветные открытки, в книжном шкафу, за стеклом, лежали вышитые салфеточки.
– Ну и скукота здесь, однако! – сказал я, садясь рядом с ней. – Все по комнатам попрятались и сидят, как тараканы, поодиночке. Хоть бы стенгазету какую выпускали!
– Почему поодиночке? – Рита захлопнула книгу и потянулась. У себя в комнате она держалась свободнее. – Все сейчас у Сони, там у них дискуссионный клуб.
– Ну, и что они обсуждают?
– Не знаю. Соберутся все и молчат. Я сначала ходила, а потом перестала. Они от меня скрывают.
– Что скрывают?
– Откуда я знаю? Соня говорит, что со мной опасно разговаривать. А я не болтливая. Я просто мыслей прятать не умею. Воробьёв со мной бился-бился и перестал.
– Зато ты исчезать умеешь.
Рита промолчала.
– Послушай, – спросил я, – а это трудно – исчезать?
– Легче лёгкого.
– Исчезни, пожалуйста, – попросил я.
Она взглянула на меня – и исчезла. То есть совершенно пропала, ни облачка.
Потом появилась снова.
– Здорово! – сказал я. – А как ты это делаешь?
– Очень просто. От меня свет перестаёт отражаться.
Проходит насквозь.
Я подумал.
– Ну ладно, это свет. А ты? Ты-то что чувствуешь?
Она засмеялась:
– Это не объяснишь. Сначала по мне мурашки бегут, потом в голове светло становится, и всё перед глазами бледнеет. Смотрю на свои руки – а их нет.
– Ну, а часы твои?
– Об этом обязательно надо думать. Ничего нельзя позабыть. А то останется. – Она опять засмеялась. – Сперва я всё про босоножки забывала. Смотрю на них – и сама удивляюсь: как же это здесь мои пустые босоножки стоят. Хочу нагнуться, взять их и переставить, а они на ногах.
– М-да…
Я помолчал. Всё-таки хорошая она девчонка. Жаль, что на черепашку похожа.
Тут я спохватился, взглянул на Риту – нет, прослушивать она не умела. Лицо у неё было совершенно спокойное.
– Так, значит, с мая ты здесь всё время живёшь… И писем не получаешь…
Рита кивнула.
– Ну, а другие?
– Славка получает, это точно. Он тоже из Москвы, как и ты. А другие – не говорят.
Что-то всё это меня беспокоило.
– А учителей здесь сколько?
– Трое.
– Как трое? И больше никого нет?
– Никого.
– Как же они справляются?
– Подумаешь, – беззаботно сказала Рита. – Нас ведь тоже немного.
– Это, конечно, так… А кто в столовой работает?
– Никто.
Я совершенно растерялся.
– Так что же, значит, здесь, – я показал рукой на купол, – всего-навсего десять человек?
– Наверно, – подумав, ответила Рита. – А что тут такого?
– Да ничего… А где учителя обедают? Что-то я их в столовой не вижу.
– Я тоже. Наверно, у них своя, отдельная.
– А где они живут?
– Вон там, в голубом домике. Мы туда не ходим.
– Почему?
– Вот принялся! – Рита засмеялась. – Прямо как Олег Рыжов. Он тоже, как приехал, всех вопросами изводил.
Нет, не успокоил меня разговор с Черепашкой. Наоборот, совсем стало смутно.
Я встал и, промямлив что-то неважное, пошёл к себе в комнату. Мне непременно нужно было ещё с кем-нибудь поговорить. Скорее всего, с Олегом.
13
Олег пришёл ко мне сам минут через пятнадцать. Впрочем, это и не удивительно: ведь он умел читать мысли.
Олег сел на край письменного стола, спиной к окну, – наверное, чтоб мне труднее было разглядеть выражение его лица, – и какое-то время без всякого стеснения меня прослушивал. Вид у него был невозмутимый, уверенный. Я бы сказал, командирский вид. Хотя он вовсе не был старожилом в школе:
оказывается, он приехал сюда позже Черепашки.
– Не обижайся, – сказал он наконец, – что мы тебя так встретили. Сам понимаешь: программа, нагрузка. Так измотаешься за день, что хоть выжимай.
Спецшкола есть спецшкола.
Я молчал.
– Но подготовка здесь у нас будет классная. Считай, что тебе повезло.
Десятилетку в два счёта окончишь. И – прямая дорожка в любой институт. Я из восьмого класса сюда явился. Скажи мне кто-нибудь, что через три месяца я буду рассчитывать интегральные схемы, ни за что бы не поверил.
Я по-прежнему молчал.
– Ты куда поступать собираешься?
Я пожал плечами.
– Ну да, рановато ещё говорить. Лично я решил в авиационный.
– А зачем? – быстро спросил я.
– Что значит «зачем»? – степенно возразил Олег. – Самолёты буду строить.
– А зачем? Дмитриенко и так летает.
– Дмитриенко летает, а я не могу.
– Научись.
Олег внимательно на меня посмотрел:
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Зато я кое-что понимаю, – со злостью сказал я. – Ты пришёл меня успокоить.
– Допустим. Что же тут плохого?
– Да ничего. Общественное поручение выполняешь.
– Даже если так.
Я выразительно показал глазами на стенку.
– Не понимаю, – недовольно сказал Олег.
– Врёшь, понимаешь. Комнаты здесь прослушиваются?
Взгляд Олега стал беспокойным.
– Интересное у тебя настроение. Ты, собственно, куда попал?
– Не знаю, – признался я. – А ты?
– В спецшколу.
– Тебе здесь всё нравится?
– Разумеется.
– И ничего не кажется странным?
– Абсолютно.
– Так вот, ты лжёшь, – резко сказал я. – И если ты пришёл только за этим, то выход – у тебя за спиной.
Олег машинально оглянулся.
– Да, да, именно там, – злорадно сказал я.
– Ну, как знаешь. – Он встал. – К тебе по-хорошему…
Он медлил.
– Да никуда ты не уйдёшь, – сказал я. – Садись.
Он сел.
– Ты пришёл меня успокоить, – напомнил я.
– Ты это уже говорил, – отозвался Олег.
– Ничего, ещё раз послушаешь. Ты хочешь, чтобы я не волновался. И чтобы по моим мыслям «птичий базар» не заподозрил ничего нехорошего. Так ведь?
Теперь молчал Олег. Я знал, что попал в самую точку.
– А я и не собираюсь успокаиваться. Пока не пойму, что к чему. Возможно, это вы первое время радовались, как телята, но я не так устроен.
– Уезжай, кто тебе мешает? – Олег пожал плечами.
Я удивился. Этого я не ожидал.
– Да уж, насильно держать не станут, – сказал Олег.
– И что ж, ты хочешь сказать, что все вы здесь сидите по своей воле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10