А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А пошел бы по этой стезе — слышал бы биение нового сердца, принимая, держал бы в руках грязных и липких, выпачканных кровью и слизью, потом и слезами зверюшек, внимал бы их первому крику — крику, лишенному смысла или имеющему смысл, нам неведомый. Путаясь во вдруг перекрутившихся рукавах, он вновь натянул халат, мгновение постоял в нерешительности, не зная, встретить ли Марсенду в дверях или ждать ее за письменным столом, с профессиональным достоинством возложив руку на толстый справочник, кладезь премудрости, свод недугов и скорбей, и в конце концов отошел к окну, откуда виднелась площадь, вязы, цветущие липы, статуя мушкетера, именно здесь захотелось ему принять Марсенду и сказать, как бы нелепо это ни звучало: Весна, смотрите, как забавно, один голубь уселся Камоэнсу на голову, другие — на плечи, пожалуй, оправдывает существование памятников и до известной степени придает им смысл только то, что они служат насестом для голубей, захотелось сказать, да не сказалось, потому что приличия, принятые в мире сем, пересилили. Марсенда появилась в дверях, и: Проходите, пожалуйста, елейным голоском произнесла регистраторша, до тонкостей постигшая науку различать положение в обществе и степень обеспеченности. Рикардо Рейс забыл про липы и вязы, а голуби взмыли в воздух — что-то их спугнуло или же просто захотелось крылья расправить, на площади Луиса де Камоэнса охота запрещена круглый год, а будь эта женщина голубкой, она бы взлететь не смогла, потому что крыло повреждено: Как вы поживаете, Марсенда, очень рад вас видеть, как здоровье сеньора Сампайо? Благодарю вас, доктор, все хорошо, он не смог приехать, просил кланяться, и вышколенная регистраторша удаляется, закрывая за собой дверь. Руки Рикардо Рейса еще сжимали руку Марсенды, они молчали, и он указал на стул, она садится, не вынимая левую руку из кармана, и, как ни приметлив взгляд регистраторши, даже она не подумала бы, что дама, вошедшая в кабинет доктора Рикардо Рейса, страдает каким-нибудь изъяном, напротив — вовсе недурна, хоть, может быть, худа слишком, но ничего, такой молоденькой это даже идет. Ну, расскажите, как вы себя чувствуете, сказал Рикардо Рейс, и Марсенда ответила: Все по-прежнему, скорей всего, я больше не пойду к врачу, по крайней мере — к здешнему, в Лиссабоне. И что же — никаких признаков улучшения, повышения чувствительности? Ничего, что давало бы основания тратить силы на то, чтобы надеяться. А сердце? Сердце бьется, хотите убедиться? Не я ваш лечащий врач. Но вы ведь теперь — кардиолог, обрели нужные познания, отчего бы мне не проконсультироваться с вами. Ирония вам не идет, я стараюсь всего лишь как можно лучше делать то, что умею, а умею я мало и временно заменяю своего коллегу, я же вам это объяснял в письме. В одном из писем. А вы представьте, что второго не получили, могло же оно затеряться по дороге. Вы раскаиваетесь в том, что написали его? Раскаиваться — самое что ни на есть никчемное занятие, и, как правило, тот, кто кается, всего лишь желает заслужить прощение и забвение, в глубине души продолжая кичиться своими грехами. Вот и я не раскаивалась, что была у вас дома, не раскаиваюсь и сейчас, и если поцеловаться — грешно, то я даже горжусь своим грехом. Между нами ничего не было, кроме этого поцелуя, да и с каких пор поцелуй стал считаться смертным грехом? Это был мой первый поцелуй, оттого, должно быть, я и не раскаиваюсь. И что же — вы никогда ни с кем не целовались? Это был мой первый поцелуй. Скоро консультация закроется, не хотите зайти ко мне, там удобней будет разговаривать. Нет. Мы войдем порознь, я вас не скомпрометирую. Я предпочитаю оставаться здесь столько, сколько можно. Я — тихий человек и вас не обижу. Что означает эта ваша улыбка? Ничего особенного она не означает, разве что подтверждает мою тихость, а если вам угодно, чтобы я выражался точнее, могу сказать, что сейчас во мне царит глубочайшее спокойствие, полнейший, так сказать, штиль, отражением которого и служит моя улыбка. И все-таки я бы предпочла не ходить к вам, а остаться здесь, считайте, что я — ваша пациентка. В таком случае, на что жалуетесь? Мне больше нравится, когда вы вот так улыбаетесь. Мне самому — тоже. Марсенда вынула левую руку из кармана, положила ее на колени, прикрыла правой, словно и впрямь собираясь приступить к изложению своих недугов: Видите ли, доктор, какие-то у меня нелады с этой рукой, и это еще вдобавок к не совсем здоровому сердцу, но вместо этого произнесла: Жизнь — это какое-то сплошное несовпадение, и жили мы так далеко друг от друга, и возраст у нас разный, и судьбы тоже. Вы повторяете то, что написали в своем письме. Вы нравитесь мне, Рикардо, правда, не знаю, насколько сильно. В мои года мужчина, объясняющийся в любви, выглядит нелепо. Мне хотелось прочесть ваше признание не меньше, чем сейчас хочется его услышать. Я не делаю признаний. Делаете. Мы с вами обмениваемся поклонами, дарим друг другу букеты цветов, они и в самом деле прекрасны, но уже срезаны и мертвы и не знают этого, а мы — притворяемся, будто не знаем. Мои цветы я поставлю в воду и буду смотреть на них, пока цвета не выцветут. Глаза не успеют устать. А сейчас я смотрю на вас. Я же не цветок. Да, вы — мужчина, разницу уловить мне по силам. Тихий мужчина, человек, который сидит на берегу и смотрит, как струятся ее воды, и, может быть, надеется увидеть, как поток несет его самого. По выражению ваших глаз мне кажется, что в эту минуту вы видите меня. Это правда: я вижу — вы уплываете по течению, словно цветущая ветка, на которую присела птичка. Не заставляйте меня плакать. Рикардо Рейс подошел к окну, отдернул штору. Голуби не сидели больше на бронзовом изваянии, а суетливыми кругами носились над площадью. Марсенда тоже подошла к окну: Когда я шла через площадь, голубь сидел у него на руке, у сердца. Да, они это любят, там они чувствуют себя под надежной защитой. Отсюда не видно. Камоэнс стоит к нам спиной. Штора задернулась. Они отошли от окна, и Марсенда сказала: Мне пора. Рикардо Рейс взял ее левую руку, поднес к губам, медленно, будто отогревая окоченевшую от мороза птичку, дохнул на нее, и в следующий миг уже прильнул губами к ее губам, и кровь, грохоча, как водопад, рванулась в пещеры, а проще и без метафор говоря, вызвала эрекцию, не окончательно, значит, омертвела его плоть, верно я вам сказал, чтобы раньше времени не отчаивались. Марсенда почувствовала его и отстранилась, а, чтобы снова почувствовать, снова прильнула, хоть, будучи спрошенной, и поклялась бы она, обезумевшая девственница, что ничего подобного не делала, но уста их не разъединялись, покуда она не простонала: Мне пора, высвободилась из его рук и бессильно опустилась на стул. Марсенда, выходите за меня замуж, сказал Рикардо Рейс, и она, внезапно побледнев, взглянула на него и ответила: Нет, причем так медленно, что было отчасти даже непонятно, как это для произнесения односложного слова потребовалось столько времени — гораздо больше, чем для последовавшего за этим: Мы не будем счастливы. Несколько минут оба молчали, а потом Марсенда в третий раз сказала: Мне пора, но теперь уже поднялась и направилась к двери, а Рикардо Рейс — следом, желая удержать ее, но она была уже в коридоре, и в глубине его уже появилась регистраторша, и тогда он громко произнес: Я провожу вас, и в самом деле проводил, они обменялись рукопожатием: Кланяйтесь сеньору Сампайо, сказал он, она же ответила невпопад: Когда-нибудь, и осеклась, кто-нибудь когда-нибудь невесть зачем продолжит эту оборванную фразу, кто-нибудь неизвестно где завершит ее, но пока прозвучало только это: Когда-нибудь. Дверь закрыта, Я вам еще понадоблюсь? — спрашивает регистраторша. Нет, Ну, тогда я с вашего позволения пойду, больных больше нет, и псе врачи разошлись. Я еще задержусь ненадолго, мне надо привести в порядок кое-какие бумаги. Всего доброго, сеньор доктор. Всего доброго, Карлота, ибо именно таково ее имя.
Рикардо Рейс вернулся в кабинет, отдернул штору. Марсенда еще не успела спуститься по лестнице. Площадь уже окутывали предвечерние сумерки. Голуби спрятались на верхних ветвях вязов, притаились там, не издавая ни звука, словно были они не голубями, а призраками тех голубей, что когда-то, давным-давно устраивались на ночлег в кроне этих самых вязов или на развалинах, стоявших когда-то на этом месте до того, как убрали их, чтобы появилась здесь площадь, а на площади — памятник. Марсенда пересекает площадь по направлению к Розмариновой улице, оборачивается взглянуть, сидит ли еще голубь на руке Камоэнса, и меж белых ветвей цветущей липы различает за переплетом оконной рамы белую фигуру, если бы кто-нибудь видел это, нипочем бы не понял, не поняла бы даже Карлота, которая, притаившись под лестницей, ждала, не вернется ли пациентка в консультацию, чтобы, не подумайте чего дурного, поговорить с доктором без посторонних, но Марсенда даже не вспомнила об этом, а Рикардо Рейс не успел спросить себя, не потому ли задержался он у себя в кабинете.

* * *
Через несколько дней пришло письмо — в конверте того же блекло-лилового цвета, с таким же черным штемпелем поверх марки, подписанное тем же угловатым почерком, и мы-то с вами знаем, что угловатость его проистекает от невозможности придержать другой рукой листок писчей бумаги, и, в точности как в прошлый раз, долго медлил Рикардо Рейс, прежде чем вскрыть, и глядел таким же потухшим взглядом на строки, оказавшиеся в точности теми же: С моей стороны было полным безрассудством и я никогда впредь не совершу такого опрометчивого мы больше никогда с вами не но поверьте навсегда останетесь в моей сколько бы лет жизни ни было мне отпущено ах если бы все сложилось иначе если бы я была старше если бы можно было вылечить да ныне я лишилась последних и доктор наконец признался что не видит средств что и воздушные ванны и гальванизация и массаж все это пустая я ждала чего-то подобного и даже не смогла заплакать и жалею не столько сколько свою руку относясь к ней как к младенцу которому никогда не суждено будет покинуть колыбельку и глажу ее как нечто мне не принадлежащее подобранную на улице собачонку бедная бедная что с нею без меня прощайте друг мой отец по-прежнему на паломничестве в Фатиму и я отправлюсь туда чтобы доставить ему если ему ›то необходимо чтобы жить в ладу со своей совестью пусть думает что такова Божья а против нее ничего сделать нельзя и даже пытаться поступить наперекор ей друг мой я не прошу вас забыть меня напротив чтобы вы помнили и вспоминали меня как можно чаще но не пишите мне я никогда больше на почту к окошку «Корреспонденция до востребования» а теперь кончаю завершаю, я все сказала. Марсенда пишет совсем не так, она неукоснительно выполняет все требования синтаксиса и расставляет запятые, как положено, но не забудьте, что письмо читается глазами Рикардо Рейса, а они прыгают со строчки на строчку в поисках самого главного, пренебрегая соединительной тканью, одним или двумя восклицательными знаками, сколькими-то там красноречивыми умолчаниями, и даже перечтя письмо во второй, а потом и в третий раз, не вычитал он там ничего такого, что укрылось бы от его внимания при первом чтении, ибо сразу понял все, как все сказала Марсенда. Человек получает запечатанный конверт при выходе в открытое море и распечатывает его посреди океана — небо да вода, да доски палубы, на которой он стоит, да то, что написано в письме — и отныне не будет больше ни тихой гавани, где можно переждать непогоду, ни неведомых материков, которые предстоит открыть, ни судьбы иной, чем у Летучего Голландца, и предстоит ему лишь плавать по волнам, убирать и ставить паруса, откачивать воду в трюме, заводить пластыри и штопать обшивку, драить медяшку, ждать. Он подходит к окну, все еще не выпуская письма из рук, видит гиганта Адамастора, двоих стариков, притулившихся под его сенью, и вопрошает самого себя — а не комедию ли он тут ломает, разыгрывая перед самим собой некое действо, и в самом ли деле он поверил хоть раз, будто любит Марсенду, и в самой сокровенной глубине души вправду хотел жениться на ней, а если и хотел, то для чего, и не было ли все это тривиальным следствием одиночества, всего лишь чистейшей потребностью верить, что и в его жизни возможно что-то хорошее — любовь, например, счастье, о котором постоянно толкуют несчастные, и возможны ли любовь и счастье для этого Рикардо Рейса, для того Фернандо Пессоа, не будь он покойником. Да, спору нет, Марсенда существует, это письмо написано ею, но кто она такая, эта Марсенда, и что общего между той безымянной барышней, которую увидел он когда-то в ресторане отеля «Браганса», и той, ради чьего имени и личности собрались потом мысли, чувства, слова, подуманные, ощущаемые, произносимые Рикардо Рейсом, сошедшиеся в точке, именуемой Марсенда, так кто же она такая, кем стала сегодня, не пенным ли буруном вскипает за кормой корабля и так быстро исчезает вдали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов