Зиночка…
И с силой он прижался к ее губам, чувствуя, как зубы вдавливаются в тело, и в боли и крепости поцелуя теряя последние проблески мысли. Ему показалось, что губы девушки дрогнули. На один миг сверкающий огненный ужас озарил его мысли, открыв перед ним черную бездну.
И черная бездна поглотила его.
Январь 1902 г.
Комментарии
Впервые – в газете «Курьер», 1902, 10 января, №10. Авторская дата: «Январь 1902 г.», по-видимому, имеет в виду окончательную редакцию этого рассказа, написанного еще в 1901 году. Писатель Е. Янтарев, вспоминая о начале своего знакомства с Андреевым, рассказывал, что Андреев однажды выразил желание побывать на одной из «суббот» в студенческой квартире. Участниками вечеров были начинающий тогда писатель Г. И. Чулков, приват-доцент А. С. Ященко, автор книги «Студенты в Москве» П. К. Иванов и др. Андреев заболел и за два дня до «субботы» прислал для прочтения рукопись «Бездны». Дней через десять Е. Янтарев посетил Андреева на его квартире. Собралось человек двадцать – начинающие авторы, сотрудники «Курьера», студенты. Начался обмен мнениями по поводу рассказа «Бездна». «Л. Н. отстаивал правдоподобие и реальность сюжета, придавал ему универсальный смысл и прямо заявлял, что, по его мнению, всякий человек, поставленный в те же условия, что и Немовецкий, независимо от степени его культурности и классового положения, сделал бы то же: упал бы в «бездну» («Голос», 1908, 14 апреля, №8). В тот же вечер, по свидетельству Е. Янтарева, у Л. Андреева говорили о «последнем» его фельетоне по поводу постановки «Трех сестер» в Московском Художественном театре (Линч Джемс. Москва. Мелочи жизни. «Курьер», 1901, 21 октября). Это уточняет дату дискуссии о «Бездне» у Андреева и дату написания рассказа. 24 ноября 1901 г. Андреев известил М. Горького: «Бездну» продал «Курьеру» за 55 целковых» (ЛН, т. 72, с. 110). 28 ноября Андреев познакомил со своим новым рассказом «Среду». «Андреев, – писал Н. Д. Телешов И. А. Бунину, – читал вчера новую вещь (45 минут читал). Очень хорошо и сильно, хотя нужно сократить кое-что и выправить вообще. Молодчина Андреев!» (ЛН, т. 74, кн. 1, с. 532). Сохранилось любопытное свидетельство и о чтении «Бездны» у М. Горького в Крыму 13 января 1902 г. «Когда мы жили в Олеизе, – вспоминала В. Н. Кольберг, – Андреев прислал свой рассказ «Бездна». После ужина собрались слушать его. Приехавший из Ялты доктор Средин, больной туберкулезом, тоже остался слушать. Алексей Максимович читал сам, впечатление от рассказа было очень сильное и страшно тяжелое» (ЛН, т. 72, с. 576). После чтения Горький отослал рассказ К. П. Пятницкому в Петербург для включения его в готовившееся дополненное издание книги «Рассказов» Андреева в «Знании».
Как и следовало ожидать, напечатание «Бездны», «эпатирующий» финал рассказа произвели ошеломляющее впечатление на читателей и критиков. «Читают взасос, – писал Андреев М. Горькому 19 января 1902 г. – номер из рук в руки передают, но ругают!! Ах, как ругают. В печати пока еще молчат, но из прилагаемой вырезки («Русские ведомости» – Игнатов) видно, какова будет речь» (там же, т. 72, с. 134). Андреев имел в виду статью «Литературные новости» И. Н. Игнатова («Русские ведомости», 1902, № 17, 17 января), в которой тот, не называя Андреева по имени, утверждал, что «молодой автор», следуя за Г. Мопассаном, создал в погоне за оригинальностью «образцовую гнусность», произвел выстрел по человеческой природе. Шум вокруг «Бездны» приобретал значение литературно-общественного скандала. Все это заставило Андреева выступить в печати с объяснением его намерений и идейного замысла произведения. «Можно быть идеалистом, верить в человека и конечное торжество добра, – писал Андреев, – и с полным отрицанием относиться к тому современному двухногому существу без перьев, которое овладело только внешними формами культуры, а по существу в значительной доле своих инстинктов и побуждений осталось животным <…> Чтобы идти вперед, чаще оглядывайтесь назад, ибо иначе вы забудете, откуда вы вышли и куда нужно вам идти <…> Пусть ваша любовь будет так же чиста, как и ваши речи о ней, перестаньте травить человека и немилосердно травите зверя. Путь впереди намечен людьми-героями. По их следам, орошенным их мученической кровью, их слезами, их потом, должны идти люди – и тогда не страшен будет зверь. Ведь все звери боятся света» («Курьер», 1902, № 27, 27 января).
В том же письме М. Горькому от 19 января 1902 г. Андреев излагает свой план «пустить «Бездну» во второй книжке вместе с «Антибездной», которую он хочет «написать в целях всестороннего и беспристрастного освещения подлецки-благородной человеческой природы» (ЛН, т. 72, с. 135). «Антибездны» Андреев не написал, но, признавая неудачу «эпатирующего» финала рассказа, предоставил слово… герою рассказа студенту Немовецкому:
Милостивый государь
г. Редактор!
Прежде всего позвольте сказать, кто я. Я – герой «Бездны»… Да, да, герой той самой «Бездны», которую написал Леонид Андреев, – студент-техник Немовецкий.
И всё, что написал про меня Леонид Андреев, действительно было, хотя и не так, как он это написал. Я давно начал писать вам о том, что вы прочтете ниже, но затем бросил. Подумал: к чему писать? Того, что написал Леонид Андреев, не то что не уничтожишь пером, а не вырубишь и топором. Да и не один Леонид Андреев обо мне писал. Поносили меня и Буренин, и все кому не лень. Даже приличнейший г. Скабичевский и тот облил меня грязью и объявил, что я представитель той лжеинтелдигенции, которая только на словах что-то проповедует, а на деле оказывается отребьем человеческого рода.
Затем все это как-то затихло, а теперь опять… Нет. Это уж слишком… Я не могу допустить, чтобы это так продолжалось, и объявляю во всеуслышание, что никогда не был повинен в том, в чем меня обвиняет Л. Андреев. Никогда… Я повинен кое в чем, может быть, гораздо худшем, гораздо более гнусном, но не в том.
Теперь расскажу, как все было, расскажу все без утайки.
Сначала, действительно, вcе было, как описывает Леонид Андреев. Если же и было не совсем так, то у Леонида Андреева оно описано с такой яркостью и силой, что я и сам теперь уже не могу себе представить, чтобы это было как-нибудь иначе. Да, все это так и было. Зиночка бросилась бежать. Вслед за ней кинулись эти проклятые бродяги, а на меня набросился один из них, и через несколько мгновений я, избитый, полетел в овраг. В безумном страхе я искал ее и, неожиданно, наткнулся на ее тело. Я упал подле нее на колени и целовал ей руки, дул ей в лицо, тормошил ее и всячески старался привести в сознание. Я понимал, какому ужасному поруганию подвергли ее, и это сознание, как будто, рождало боль в моей душе. Но все это тонуло в каком-то отчаянии и страхе, что она не проснется, что она умирает. Сердце мое билось, и в мучительной тревоге мысли мои путались в какой-то пестрый хаос. Наконец она глубоко вздохнула и открыла глаза. О счастье, о радость! Она жива и будет жить. И, забыв все на свете, я целовал ее руки и чувствовал, как на них из моих глаз скатывались слеза за слезой. И я поднял ее и помог ей встать. Разорванное платье обнажало ее плечи и грудь, и я старался прикрыть их, насколько возможно. Она, очевидно, еще не вполне пришла в себя и как-то странно озиралась, даже не замечая своего разорванного платья и наготы своих плеч. И вдруг она все вспомнила и поняла… Глаза ее широко раскрылись, из груди ее вырвался стон и, закрывая свою обнаженную грудь трясущимися руками, она с глухим рыданием прильнула ко мне и, точно ища защиты, спрятала свое лицо на моей груди. И вдруг я тоже все понял, понял уже не только умом, не только сознанием, но и всем сердцем, всем своим существом…
И тут-то свершился ужас, который гораздо страшнее всего, описанного Леонидом Андреевым. Я знал головой, что она, Зина, которую я любил, как мне казалось, больше жизни, – я знал, что она страдает и ждет от меня опоры, защиты и утешения. Я знал, что в этот момент я нужен ей, как никогда, и я хотел приласкать ее, пригреть, успокоить и ободрить, и вместо всего этого я чувствовал, как холод какого-то омерзения широкой волной накатывается на меня и леденит мое сердце. Она сделалась мне физически противной, отвратительной и совершенно чужой. Невольно я сделал движение, чтобы оттолкнуть ее, и, когда при этом рука моя коснулась ее обнаженного плеча, я почувствовал холод ее озябшего тела, и мне вдруг показалось, что это тело не просто холодно, а покрыто какой-то омерзительной холодной слизью. И я оттолкнул ее.
С тех пор мы больше не видались. Я слышал, что она была долго и тяжело больна, но к ней я не пошел.
Я знаю, что тогда заговорил во мне не человек, а зверь. От этого сознания в душе моей живет ненависть к самому себе. И все-таки она, Зина, которую я так любил даже за полчаса до всего, что совершилось, стала для меня чужой, жалкой, ненужной и даже физически противной…
Я вовсе не хочу оправдываться. Я думаю, что все, содеянное мной, много даже хуже того, что мне приписал г. Леонид Андреев. Если бы я совершил гнусность, которую он мне приписал, это был бы редкий и даже исключительный случай. Это было бы какое-то минутное затемнение рассудка животной страстью и только. То же, что совершилось со мной, именно потому и страшно, что оно не чуждо никому. С большей половиной человеческого рода произошло бы наверное то же. Разве не ревнуем мы наших жен ко всем их прежним увлечениям, и разве примиритесь вы хоть когда-нибудь с фактом, если узнаете, что ваша сияющая невинной чистотой невеста когда-то любила и принадлежала другому? Разве это воспоминание не будет отравлять вам каждой минуты восторга, который вы будете переживать вновь с ней? И, любя ее, разве не будете вы ее в то же самое время презирать и ненавидеть?..
А если ваша невеста подвергнется тому же, чему подверглась Зина, разве вы так, без колебаний, женитесь на ней?..
Все мы – звери и даже хуже; чем звери, потому что те, по крайней мере, искренни и просты, а мы вечно хотим и себя и еще кого-то обмануть, что все звериное нам чуждо. Мы хуже, чем звери… мы подлые звери…
Вот все, что я хотел сказать в свое оправдание, а, может быть, и обвинение…
Немовецкий.
Примечание редакции. По наведенным справкам ни в одном техническом учебном заведении не оказалось студента с этой фамилией. Таким образом, письмо это является просто оригинальным приемом критики «Бездны». Помещаем его в виду интереса, который возбуждает теперь снова этот напечатанный нами год тому назад рассказ нашего уважаемого сотрудника («Курьер», 1903, №8, б марта). Подражанием «Письму в редакцию» Немовецкого было также «Письмо в редакцию», подписанное именем Зинаиды Немовецкой, то есть героини, ставшей по воле автора «Письма» женой Немовецкого (автор – В. Жаботинский, напечатано в «Одесских новостях», 1903, № 5918, 17 марта); появилось и «письмо» босяков («Волынь», 1903, № 65, 10 марта, автор скрылся под псевдонимом Омега). В 1903 г. «Бездна» была напечатана в Берлине издательством Иоганна Рэде. Книга была дополнена статьей Л. Н. Толстого о Г. Мопассане и «письмами» героев рассказа.
Большим огорчением для Андреева стал отрицательный отзыв о «Бездне» Л. Н. Толстого, приведенный в корреспонденции из Ясной Поляны журналиста Ф. Г. Мускаблита: «Ведь это ужас!.. Какая грязь, какая грязь!.. Чтобы юноша, любивший девушку, заставший ее в таком положении и сам полуизбитый – чтобы он пошел на такую гнусность!.. Фуй!.. И к чему это все пишется?.. Зачем?..» («Биржевые ведомости», 1902, № 236, 31 августа). «Письмо» Немовецкого и явилось в известной степени объяснением Андреева с Л. Н. Толстым. 30–31 августа 1902 г. Андреев писал критику А. А. Измайлову: «Читали, конечно, как обругал меня Толстой за «Бездну»? Напрасно это он – «Бездна» родная дочь его «Крейцеровой сонаты», хоть и побочная. <…> Вообще попадает мне за «Бездну», – а мне она нравится. Вот пойди тут-то. В ней есть одно драгоценное свойство: прямота. Оттого я некоторое время и боялся ее печатать, а теперь жалею, что не могу ее напечатать сто раз подряд» (РЛ, 1962, № 3, с. 198).
Примечательно, что позже автор «Литературных очерков» (псевдоним: Старый) обращал внимание на то, что «андреевская «Бездна» есть не что иное, как совершенно самостоятельный, оригинально разработанный вариант на ту же тему, что и «Власть тьмы» Л. Толстого, с неизбежной, конечно, разницей в силе между Л. Андреевым и Л. Толстым («Русское слово», 1904, №186, 6 июля).
М. Горький в развернувшейся вокруг «Бездны» полемики встал на сторону Андреева, объясняя шум вокруг рассказа и яростные на него нападки читателей и критиков крайним раздражением на Андреева мещан. Не соглашаясь с М. Горьким, Вл. И. Немирович-Данченко писал ему 18 июня 1902 г.: «Прочел наконец и «Бездну» Андреева, о которой так много говорили <…> Я не верю финалу «Бездны». Это уродство, каких немало в человеческой жизни, а не бездна, как ее хочет понимать Андреев. Впрочем, я и в такое уродство не верю. Почему мне кажется, что Андреев не доверяет своему дарованию и измышляет сюжеты, точно подыскивает дерзко-курьезных?
1 2 3 4
И с силой он прижался к ее губам, чувствуя, как зубы вдавливаются в тело, и в боли и крепости поцелуя теряя последние проблески мысли. Ему показалось, что губы девушки дрогнули. На один миг сверкающий огненный ужас озарил его мысли, открыв перед ним черную бездну.
И черная бездна поглотила его.
Январь 1902 г.
Комментарии
Впервые – в газете «Курьер», 1902, 10 января, №10. Авторская дата: «Январь 1902 г.», по-видимому, имеет в виду окончательную редакцию этого рассказа, написанного еще в 1901 году. Писатель Е. Янтарев, вспоминая о начале своего знакомства с Андреевым, рассказывал, что Андреев однажды выразил желание побывать на одной из «суббот» в студенческой квартире. Участниками вечеров были начинающий тогда писатель Г. И. Чулков, приват-доцент А. С. Ященко, автор книги «Студенты в Москве» П. К. Иванов и др. Андреев заболел и за два дня до «субботы» прислал для прочтения рукопись «Бездны». Дней через десять Е. Янтарев посетил Андреева на его квартире. Собралось человек двадцать – начинающие авторы, сотрудники «Курьера», студенты. Начался обмен мнениями по поводу рассказа «Бездна». «Л. Н. отстаивал правдоподобие и реальность сюжета, придавал ему универсальный смысл и прямо заявлял, что, по его мнению, всякий человек, поставленный в те же условия, что и Немовецкий, независимо от степени его культурности и классового положения, сделал бы то же: упал бы в «бездну» («Голос», 1908, 14 апреля, №8). В тот же вечер, по свидетельству Е. Янтарева, у Л. Андреева говорили о «последнем» его фельетоне по поводу постановки «Трех сестер» в Московском Художественном театре (Линч Джемс. Москва. Мелочи жизни. «Курьер», 1901, 21 октября). Это уточняет дату дискуссии о «Бездне» у Андреева и дату написания рассказа. 24 ноября 1901 г. Андреев известил М. Горького: «Бездну» продал «Курьеру» за 55 целковых» (ЛН, т. 72, с. 110). 28 ноября Андреев познакомил со своим новым рассказом «Среду». «Андреев, – писал Н. Д. Телешов И. А. Бунину, – читал вчера новую вещь (45 минут читал). Очень хорошо и сильно, хотя нужно сократить кое-что и выправить вообще. Молодчина Андреев!» (ЛН, т. 74, кн. 1, с. 532). Сохранилось любопытное свидетельство и о чтении «Бездны» у М. Горького в Крыму 13 января 1902 г. «Когда мы жили в Олеизе, – вспоминала В. Н. Кольберг, – Андреев прислал свой рассказ «Бездна». После ужина собрались слушать его. Приехавший из Ялты доктор Средин, больной туберкулезом, тоже остался слушать. Алексей Максимович читал сам, впечатление от рассказа было очень сильное и страшно тяжелое» (ЛН, т. 72, с. 576). После чтения Горький отослал рассказ К. П. Пятницкому в Петербург для включения его в готовившееся дополненное издание книги «Рассказов» Андреева в «Знании».
Как и следовало ожидать, напечатание «Бездны», «эпатирующий» финал рассказа произвели ошеломляющее впечатление на читателей и критиков. «Читают взасос, – писал Андреев М. Горькому 19 января 1902 г. – номер из рук в руки передают, но ругают!! Ах, как ругают. В печати пока еще молчат, но из прилагаемой вырезки («Русские ведомости» – Игнатов) видно, какова будет речь» (там же, т. 72, с. 134). Андреев имел в виду статью «Литературные новости» И. Н. Игнатова («Русские ведомости», 1902, № 17, 17 января), в которой тот, не называя Андреева по имени, утверждал, что «молодой автор», следуя за Г. Мопассаном, создал в погоне за оригинальностью «образцовую гнусность», произвел выстрел по человеческой природе. Шум вокруг «Бездны» приобретал значение литературно-общественного скандала. Все это заставило Андреева выступить в печати с объяснением его намерений и идейного замысла произведения. «Можно быть идеалистом, верить в человека и конечное торжество добра, – писал Андреев, – и с полным отрицанием относиться к тому современному двухногому существу без перьев, которое овладело только внешними формами культуры, а по существу в значительной доле своих инстинктов и побуждений осталось животным <…> Чтобы идти вперед, чаще оглядывайтесь назад, ибо иначе вы забудете, откуда вы вышли и куда нужно вам идти <…> Пусть ваша любовь будет так же чиста, как и ваши речи о ней, перестаньте травить человека и немилосердно травите зверя. Путь впереди намечен людьми-героями. По их следам, орошенным их мученической кровью, их слезами, их потом, должны идти люди – и тогда не страшен будет зверь. Ведь все звери боятся света» («Курьер», 1902, № 27, 27 января).
В том же письме М. Горькому от 19 января 1902 г. Андреев излагает свой план «пустить «Бездну» во второй книжке вместе с «Антибездной», которую он хочет «написать в целях всестороннего и беспристрастного освещения подлецки-благородной человеческой природы» (ЛН, т. 72, с. 135). «Антибездны» Андреев не написал, но, признавая неудачу «эпатирующего» финала рассказа, предоставил слово… герою рассказа студенту Немовецкому:
Милостивый государь
г. Редактор!
Прежде всего позвольте сказать, кто я. Я – герой «Бездны»… Да, да, герой той самой «Бездны», которую написал Леонид Андреев, – студент-техник Немовецкий.
И всё, что написал про меня Леонид Андреев, действительно было, хотя и не так, как он это написал. Я давно начал писать вам о том, что вы прочтете ниже, но затем бросил. Подумал: к чему писать? Того, что написал Леонид Андреев, не то что не уничтожишь пером, а не вырубишь и топором. Да и не один Леонид Андреев обо мне писал. Поносили меня и Буренин, и все кому не лень. Даже приличнейший г. Скабичевский и тот облил меня грязью и объявил, что я представитель той лжеинтелдигенции, которая только на словах что-то проповедует, а на деле оказывается отребьем человеческого рода.
Затем все это как-то затихло, а теперь опять… Нет. Это уж слишком… Я не могу допустить, чтобы это так продолжалось, и объявляю во всеуслышание, что никогда не был повинен в том, в чем меня обвиняет Л. Андреев. Никогда… Я повинен кое в чем, может быть, гораздо худшем, гораздо более гнусном, но не в том.
Теперь расскажу, как все было, расскажу все без утайки.
Сначала, действительно, вcе было, как описывает Леонид Андреев. Если же и было не совсем так, то у Леонида Андреева оно описано с такой яркостью и силой, что я и сам теперь уже не могу себе представить, чтобы это было как-нибудь иначе. Да, все это так и было. Зиночка бросилась бежать. Вслед за ней кинулись эти проклятые бродяги, а на меня набросился один из них, и через несколько мгновений я, избитый, полетел в овраг. В безумном страхе я искал ее и, неожиданно, наткнулся на ее тело. Я упал подле нее на колени и целовал ей руки, дул ей в лицо, тормошил ее и всячески старался привести в сознание. Я понимал, какому ужасному поруганию подвергли ее, и это сознание, как будто, рождало боль в моей душе. Но все это тонуло в каком-то отчаянии и страхе, что она не проснется, что она умирает. Сердце мое билось, и в мучительной тревоге мысли мои путались в какой-то пестрый хаос. Наконец она глубоко вздохнула и открыла глаза. О счастье, о радость! Она жива и будет жить. И, забыв все на свете, я целовал ее руки и чувствовал, как на них из моих глаз скатывались слеза за слезой. И я поднял ее и помог ей встать. Разорванное платье обнажало ее плечи и грудь, и я старался прикрыть их, насколько возможно. Она, очевидно, еще не вполне пришла в себя и как-то странно озиралась, даже не замечая своего разорванного платья и наготы своих плеч. И вдруг она все вспомнила и поняла… Глаза ее широко раскрылись, из груди ее вырвался стон и, закрывая свою обнаженную грудь трясущимися руками, она с глухим рыданием прильнула ко мне и, точно ища защиты, спрятала свое лицо на моей груди. И вдруг я тоже все понял, понял уже не только умом, не только сознанием, но и всем сердцем, всем своим существом…
И тут-то свершился ужас, который гораздо страшнее всего, описанного Леонидом Андреевым. Я знал головой, что она, Зина, которую я любил, как мне казалось, больше жизни, – я знал, что она страдает и ждет от меня опоры, защиты и утешения. Я знал, что в этот момент я нужен ей, как никогда, и я хотел приласкать ее, пригреть, успокоить и ободрить, и вместо всего этого я чувствовал, как холод какого-то омерзения широкой волной накатывается на меня и леденит мое сердце. Она сделалась мне физически противной, отвратительной и совершенно чужой. Невольно я сделал движение, чтобы оттолкнуть ее, и, когда при этом рука моя коснулась ее обнаженного плеча, я почувствовал холод ее озябшего тела, и мне вдруг показалось, что это тело не просто холодно, а покрыто какой-то омерзительной холодной слизью. И я оттолкнул ее.
С тех пор мы больше не видались. Я слышал, что она была долго и тяжело больна, но к ней я не пошел.
Я знаю, что тогда заговорил во мне не человек, а зверь. От этого сознания в душе моей живет ненависть к самому себе. И все-таки она, Зина, которую я так любил даже за полчаса до всего, что совершилось, стала для меня чужой, жалкой, ненужной и даже физически противной…
Я вовсе не хочу оправдываться. Я думаю, что все, содеянное мной, много даже хуже того, что мне приписал г. Леонид Андреев. Если бы я совершил гнусность, которую он мне приписал, это был бы редкий и даже исключительный случай. Это было бы какое-то минутное затемнение рассудка животной страстью и только. То же, что совершилось со мной, именно потому и страшно, что оно не чуждо никому. С большей половиной человеческого рода произошло бы наверное то же. Разве не ревнуем мы наших жен ко всем их прежним увлечениям, и разве примиритесь вы хоть когда-нибудь с фактом, если узнаете, что ваша сияющая невинной чистотой невеста когда-то любила и принадлежала другому? Разве это воспоминание не будет отравлять вам каждой минуты восторга, который вы будете переживать вновь с ней? И, любя ее, разве не будете вы ее в то же самое время презирать и ненавидеть?..
А если ваша невеста подвергнется тому же, чему подверглась Зина, разве вы так, без колебаний, женитесь на ней?..
Все мы – звери и даже хуже; чем звери, потому что те, по крайней мере, искренни и просты, а мы вечно хотим и себя и еще кого-то обмануть, что все звериное нам чуждо. Мы хуже, чем звери… мы подлые звери…
Вот все, что я хотел сказать в свое оправдание, а, может быть, и обвинение…
Немовецкий.
Примечание редакции. По наведенным справкам ни в одном техническом учебном заведении не оказалось студента с этой фамилией. Таким образом, письмо это является просто оригинальным приемом критики «Бездны». Помещаем его в виду интереса, который возбуждает теперь снова этот напечатанный нами год тому назад рассказ нашего уважаемого сотрудника («Курьер», 1903, №8, б марта). Подражанием «Письму в редакцию» Немовецкого было также «Письмо в редакцию», подписанное именем Зинаиды Немовецкой, то есть героини, ставшей по воле автора «Письма» женой Немовецкого (автор – В. Жаботинский, напечатано в «Одесских новостях», 1903, № 5918, 17 марта); появилось и «письмо» босяков («Волынь», 1903, № 65, 10 марта, автор скрылся под псевдонимом Омега). В 1903 г. «Бездна» была напечатана в Берлине издательством Иоганна Рэде. Книга была дополнена статьей Л. Н. Толстого о Г. Мопассане и «письмами» героев рассказа.
Большим огорчением для Андреева стал отрицательный отзыв о «Бездне» Л. Н. Толстого, приведенный в корреспонденции из Ясной Поляны журналиста Ф. Г. Мускаблита: «Ведь это ужас!.. Какая грязь, какая грязь!.. Чтобы юноша, любивший девушку, заставший ее в таком положении и сам полуизбитый – чтобы он пошел на такую гнусность!.. Фуй!.. И к чему это все пишется?.. Зачем?..» («Биржевые ведомости», 1902, № 236, 31 августа). «Письмо» Немовецкого и явилось в известной степени объяснением Андреева с Л. Н. Толстым. 30–31 августа 1902 г. Андреев писал критику А. А. Измайлову: «Читали, конечно, как обругал меня Толстой за «Бездну»? Напрасно это он – «Бездна» родная дочь его «Крейцеровой сонаты», хоть и побочная. <…> Вообще попадает мне за «Бездну», – а мне она нравится. Вот пойди тут-то. В ней есть одно драгоценное свойство: прямота. Оттого я некоторое время и боялся ее печатать, а теперь жалею, что не могу ее напечатать сто раз подряд» (РЛ, 1962, № 3, с. 198).
Примечательно, что позже автор «Литературных очерков» (псевдоним: Старый) обращал внимание на то, что «андреевская «Бездна» есть не что иное, как совершенно самостоятельный, оригинально разработанный вариант на ту же тему, что и «Власть тьмы» Л. Толстого, с неизбежной, конечно, разницей в силе между Л. Андреевым и Л. Толстым («Русское слово», 1904, №186, 6 июля).
М. Горький в развернувшейся вокруг «Бездны» полемики встал на сторону Андреева, объясняя шум вокруг рассказа и яростные на него нападки читателей и критиков крайним раздражением на Андреева мещан. Не соглашаясь с М. Горьким, Вл. И. Немирович-Данченко писал ему 18 июня 1902 г.: «Прочел наконец и «Бездну» Андреева, о которой так много говорили <…> Я не верю финалу «Бездны». Это уродство, каких немало в человеческой жизни, а не бездна, как ее хочет понимать Андреев. Впрочем, я и в такое уродство не верю. Почему мне кажется, что Андреев не доверяет своему дарованию и измышляет сюжеты, точно подыскивает дерзко-курьезных?
1 2 3 4