Когда Моцарт выпимши садится за "Стейнвей-Д" и начинает
кулаками по клавишам молотить - гром небесный!
Ну, можно конечно влепить пощечину, можно. Ну, оближется Моцарт и
ничем не ответит, постесняется учителю отвечать - значит, пощечина не
выход, а всего лишь небольшая психологическая разрядка.
Здесь требуется нечто этакое...
Что же посоветовать старику?
Опытный балетоман уже заметил, что Моцарт моложе Сальери лет на сорок
- по сцене передвигается легко, прыгает высоко и далеко, балерин вертит и
ставит во все позиции, как хочет. Все, вроде бы у него хорошо и даже
отлично, но чувствуется в Моцарте некоторая... задумчивость, что ли?..
Некоторый автоматизм в танце - вертит балерину и так и эдак, а думает о
чем-то своем. Это конечно не дефект, когда человек думает, но специалист
понимает - это вроде как заниматься в постели любовью с Прекрасной Дамой,
а думать черт-те о чем, будто на работу пришел.
"Вкалывает Моцарт... - с грустью замечает опытный балетоман. -
Работает... А гений и работа - несовместимы. Сколько же это Моцарту лет
получается, если при Сталине он еще под стол пешком не ходил?.. Да не
такой он уже и молодой, Валера - Пушкина пережил. Ему уже 39 лет, за ним
во-он сколько молодых в очередюге стоит!"
А Сальери, надо учесть, мужик умный и дошлый, хотя и композитор. Он
все видит. Он прекрасно понимает, что его светлые застойные времена
безвозвратно прошли, и пора, пора сходить с этой балетной сцены, пока не
растоптали статисты. Антонин Иванович прикидывает: с деньгами у него хотя
и не худо, но надвигающаяся Галопирующая Инфляция все сожрет, с этой
Примой-балериной шутки плохи, она любого балетмейстера раскрутит и
поставит в непристойную позицию, никакие накопления не спасут; зато дача,
квартира, автомобиль и прочая твердая недвижимость у Сальери имеется, а уж
музыки на слова советских поэтов он столько насочинял, что хватит и детям,
и внукам, а правнукам останется.
И это хорошо.
"Жизнь прожита и прожита не зря, - размышляет Антонин Иванович. -
Всякое бывало... Даже больно бывало, но не мучительно. Утром по гудку не
вставал, на фронте бывал только с концертами, от Архипелага Семен Буденный
уберег, от звонка до звонка не вкалывал, а пахал и сеял разумное, доброе,
вечное исключительно на ниве музыкального искусства. И слава Богу! Пора,
пора уходить. Мне 80 лет. Здоровье ни к Черту, но еще держусь. Ох, как
хочется еще поработать в свое удовольствие - написать, например, давно
задуманную симфонию ми-бемоль мажор... Или концерт для фортепиано и
скрипки с оркестром..."
И вот хитрый Сальери решает уйти без боя. Добровольно освободить
Моцарту Потертое Кресло Главного Композитора Всея Страны. Подает заявление
по форме:
"ПРОШУ УВОЛИТЬ ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ В СВЯЗИ... и т.д."
Моцарт приятно удивлен и не чувствует подвоха. Прощальный банкет, все
как положено. Моцарт от всей души произносит заздравную речь в честь
нашего дорогого юбиляра и пьет за его здоровье полный фужер хорошего
неотравленного коньяка. Антонину Ивановичу вручаются памятные адреса и
дорогостоящие подарки. Исполняются популярные песни Сальери на слова
советских поэтов: "Катись колбаской", "Машинистка бронепоезда", "Кабул нам
только снится" и другие. Начинаются половецкие пляски. К ночи все -
вдрабадан. На следующий день - похмелье. А утром третьего дня Антонин
Иванович попивает чай из тульского самовара, не спеша собирает вещички,
целуется с Моцартом, которому уже невтерпеж усесться в Кресло, отдает ему
ключи от пустого сейфа, крестится на портрет Чайковского и уходит,
оставляя Моцарту отравленную приманку.
Пост сдал - пост принял; Король умер - да здравствует Король!
Ты этого хотел, Валера?

5
И Валерьян Амадеевич, представьте, на эту отравленную приманку клюет!
Да еще пританцовывает и потирает руки - здесь, за печкой, у него
будет малое предприятие с ограниченной ответственностью "МИНОТАВР", в
гардеробе разместится кооператив "КАБЫСДОХ", в подвале -
совместно-австрийский концерн с неограниченными правами "ВЕНЕЦИАНСКИЙ
КУПЕЦ"; на чердаке, если вышвырнуть старую виолончель, - японская
шоу-фирма "КАРМАН-СЮИТА", а на крыше под облаками совсем уже эфемерный
международный "ФОНД ПОМОЩИ ПЬЮЩИМ И НЕЗАКУСЫВАЮЩИМ МУЗЫКАНТАМ"; но не это
главное - главное разместится на втором этаже: музыкально-акционерное
общество "РЕКВИЕМ" для обслуживания похорон крупных и выдающихся деятелей,
- а то и здесь у нас полный беспорядок, собственных теневых экономистов
похоронить толком не умеем, как сказал бы старенький гардеробщик Михалыч.
И все это конечно в рамках Закона и портрета Чайковского; иначе -
Боже упаси! - за кого вы Моцарта принимаете?
В общем, Антонин Иваныч со своими соцнакоплениями и неподвижностью
просто-напросто младенец перед Валерьяном Амадеевичем! А с госпожой
Галопирующей Инфляцией у Моцарта будет разговор особый - ее бурное
появление и бешеные скачки на балетной сцене Моцарта не пугают. Захочет
Валера - и уедет в Веймар по приглашению самого Иогана Баха, пересидит,
переждет, сыграет у него на органе прелюдию из какой-нибудь фуги 1-го тома
"Хорошо темперированного клавира"; захочет - пригласит в Москву
белоэмигранта Рахманинова, попьет с ним водки из тульского самовара, а
потом махнут с рок-концертами по российским городам и весям, никакая
Инфляция не угонится.
Кто бы не клюнул на месте Моцарта?
Еще бы! Хоть Валера у нас и постмодернист, и соцартист, и митек, и
витек, и в сторожах, и в котельных, и в диссидентах кантовался, - но вот
освободилось Потертое Кресло у рояля Чайковского, и он, Моцарт, наконец-то
оказался при Деле. А главное Дело для Моцарта - какое?.. Конечно же,
Музыка - Святая Музыка! Пусть ты хоть демократ, либерал или, допустим,
патриот, пусть даже бывший коммуняка или, еще хуже, человек любой
национальности, но здесь, в этом Кресле, ты должен пахать и сеять на ниве
Музыкальной Культуры - культурку надо поднимать, ядрена вошь, а то здесь у
нас полная целина, в балет приходят с семечками и с мороженым, сволочи! -
как сказал бы старенький Михалыч.
И Моцарт начинает пахать и сеять, Моцарт наступает на горло
собственным кантатам и ораториям, сонатам и симфониям, операм "Дон Жуану"
и "Волшебной флейте"; Моцарт готовит презентацию похоронно-акционерного
общества "Реквием" и лишь иногда вздыхает и жалуется друзьям - Людвигу
Бетховену, Францу Шуберту и Ференцу Листу, когда те боязливо заглядывают
на самовар в ЦДКомпозиторов:
"Ну нету, нету у меня времени для "Свадьбы Фигаро"! - жалуется
Валера, наливая старым друзьям из самовара и бренча пальцем по одинокой
клавише. - Все дела, дела, дела... Не знаете ли, ребята, где достать
приличный труп для образцово-показательных похорон?.. Думайте, думайте -
для вас же стараюсь - больных и пьющих! Поверите ли, братцы - начинаю
раздваиваться! Фигаро - тут, Фигаро - там! Застрелиться, что ли?.."
И недвусмысленно поглядывает на двустволку Петра Ильича Чайковского.
"Что говоришь, Валера?.. - переспрашивает Людвиг Бетховен, приставляя
ладонь к уху. - Извини, не расслышал... Повтори последнее слово."
Бетховен почти совсем оглох (кто сказал, что гений и уголовщина
несовместимы - уже в перестроечные времена Бетховену в пересыльной тюряге
уголовники барабанную перепонку перебили), но зато он в той же пересылке
написал свою знаменитую 6-ю симфонию и сейчас взялся за 7-ю. А Шуберт с
Листом - первый в подвале, второй на чердаке - все пишут, пишут, пишут и
пишут нотные закорючки на разлинованной бумаге, и нотной бумаги им не
хватает! Слышите, спонсоры:
ШУБЕРТУ И ЛИСТУ НЕ ХВАТАЕТ НОТНОЙ БУМАГИ!
А нотная бумага (для тех, кто забыл или никогда не видел) выглядит
так:
________________________________________________________
________________________________________________________
__&_____________________________________________________
________________________________________________________
________________________________________________________

Шуберт уже написал 600 (шестьсот, ШЕСТЬСОТ!) романсов на стихи Гете и
Шиллера, и сейчас взялся за "Прекрасную мельничиху"; а Лист - тот вообще
создает новое направление в пианизме: придает фортепиано оркестровое
звучание, превращая его (фортепиано) из салонно-камерного инструмента в
инструмент для массовой аудитории, применяя при этом принцип МОНОТЕМАТИЗМА
- слышите, спонсоры?.. где вы еще такое слово услышите, - как сказал бы
старенький гардеробщик:
МО-НО-ТЕ-МА-ТИЗ-МА!
Так что зря Валера ребят спаивает, их даже на чистом спирте "Рояль"
не проведешь - проспятся, выйдут из запоя и опять начнут писать Музыку с
Большой Буквы и жалеть Моцарта (почему бы и не пожалеть?):
"Ну нету, нету у Валеры времени для "Свадьбы Фигаро"! Для нас же
старается! Раньше мы водку где пили? По чердакам да котельным, а сейчас? В
Доме Композиторов из тульского самовара Чайковского!"
Но и Моцарт жалуется и вздыхает с некоторой долей лицемерия - Дела-то
у него идут неплохо; и на двустволку посматривает, отлично зная, что она
не стреляет. Ну нету, нету у него времени для "Дон Жуана", занят он
презентацией похоронного общества, для вас же старается, раздваивается,
наступил на горло собственным Донжуану и Фигаро, жалуется, не понимает,
что он - _М_о_ц_а_р_т_, а не хрен с бугра!
МОЦАРТ!
Что он - _г_е_н_и_й_, что МОЦАРТ должен быть выше всего этого, а
получается все наоборот - ВСЕ ЭТО выше его, Моцарта. Не понимает Моцарт,
что он собственными руками убивает в себе _М_о_ц_а_р_т_а_ - уже убил! Что
все это Сальери нарочно подстроил, чтобы отомстить ему: на, бери, садись в
это хренниковое Кресло - это же не кресло, а электрический стул,
друг-Моцарт. Здесь ты сам себя и убьешь, Валера. Сам на собственном горле
замкнешь провода и не напишешь ни первой, ни второй, ни какой симфоний, а
сгинешь, как сука, на этом потертом месте, и не будет Моцарта, будто и не
было. Найдутся добрые люди и спросят:
"А кто он такой - Моцарт? Бетховена знаем, Шуберта, Листа знаем, а
Моцарта - нет."
А Людвиг ван Бетховен приставит ладонь к уху и переспросит:
"Что вы спросили?.. Не расслышал, извините."
"Моцарт, спрашиваем, кто такой? - обозлятся добрые люди. - За что
деньги плочены? Что этот пресловутый Моцарт такого сделал?"
А Франц Шуберт пожмет плечами:
"Не помним... Не знаем... Нету такого... И никогда не было."
И тогда Ференц Лист вздохнет и поправит:
"Был Моцарт, да весь вышел."
Вот до чего додумался хитрый Сальери - убить Моцарта медленной и
мучительной смертью его же собственными руками, безо всякого цианистого
калия.
И вот однажды Антонин Иванович, наблюдая из своего прекрасного далека
за раздвоением и смертью Моцарта, которую сам же подстроил, очень
развеселился и решил отметить это событие, помянуть Моцарта добрым словом,
все же Моцарты умирают не каждый день. Купил бутылку относительно дешевого
китайского спирта, включил телевизор и сел за старенький клавесин своей
юности, что на его даче в Перестройкино. Смотрит себе футбол "Спартак" -
"Тмутаракань", наливает рюмашку, наигрывает "Чижика-пыжика" и душевно
отдыхает - что старику еще надо?
Выпил рюмку, выпил две...
Чувствует: закружилось в голове, а в животе что-то не тово... Спирт
какой-то плохой попался... То ли древесный, то ли метиловый (что-то
китайцы не в себе в этом деле, авторучки не в пример лучше делают).
Короче, выпил Сальери на всякий случай третью рюмку, не досмотрел первый
тайм и... как говаривал его великий тезка, Антон Павлович Чехов:
"Лег на диван и... помер"

Занавес медленно-медленно опускается
Антракт
Зрители бегут в пустой буфет,
где, кроме китайского спирта, ничего не наливают.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ПОХОРОНЫ САЛЬЕРИ
Во 2-м действии партию умершего Моцарта
исполняют два других танцора:
Экс-Моцарт
и
Лже-Моцарт

1
Дача Сальери в Перестройкино.
Диван, клавесин, телевизор.
На диване лежит Сальери.
По телевизору идет программа "Время".
Не помер Сальери, не помер! Живой! Это Моцарт умер, как и положено, а
Сальери - живой!
Спирт конечно был дрянь, Сальери плохо себя почувствовал, испугался и
прилег на диван, примерился...
Но все как-то обошлось. Проспал весь второй тайм вместе с программой
"Время" и очнулся сразу после спортивных новостей ("Спартак" все-таки
сумел выиграть у "Тмутаракани" один-ноль - браво, маэстро!
1 2 3 4