между
его ногами и полом был просвет сантиметров в тридцать. Да,
у него и ноги были, но уж не знаю, какой формы. Не было
у них формы-и у торса не было, и у рук, и у лица не было
формы, постоянных очертаний. Они зыбились, разбухали
и съеживались, вытягивались и сокращались, не очень силь-
но, но беспрерывно. Рука сливалась с телом, растворялась
в теле, а потом появлялась, будто выливалась из него. Нос
свешивался над разинутым бесформенным ртом, потом втя-
гивался обратно, утопая между кисельными щеками, снова
начинал расти. Глаза расширялись, сливались в один громад-
ный глаз, занимавший всю верхнюю часть лица, потом он
уменьшался, пропадал вовсе, потом глаза прорезывались сно-
ва на прежних местах. А ноги-то их было две, то три, то
одна, скрученная штопором, точно живой и шаткий пьедестал.
Все члены и черты лица непрерывно искажались, колебались,
так что нельзя было уловить их натуральную, правильную
форму.
Я осознал, что я не в себе, нанюхался душной цветочной
дряни. Но как ни старался, ни мог убедить себя, что не вижу
этого существа. Оно было-дрожало, корчилось между мной
и дверью, близко, только наклониться, только руку протянуть.
Я не верю в сверхъестественное-ну и что из того Оно
было передо мной. Было, и я видел, что это не фокус с фосфор-
ной краской, не человек в простыне. Мне надоело ломать голо-
ву. Я стоял, зажав платком рот и нос, не шевелясь и не дыша,
и, может быть, даже кровь у меня в жилах остановилась. Оно
было тут, и я был тут, - и стоял, приросши к полу.
Потом оно заговорило; не могу утверждать, что я слышал
слова: мне казалось, что я просто воспринял их всем телом.
- На колени, враг Божий. На колени.
Тут я вышел из оцепенения-облизал губы, хотя язык
был суше их.
- На колени, ненавистный Господу, пока на тебя не
обрушился удар.
Последний довод я уже мог понять. Я отнял от рта платок
и сказал:
- Пошел к черту.
Звучало это глупо, тем более, что голос у меня сел.
Оно судорожно перекрутилось, всколыхнулось и подалось
ко мне. Я бросил платок и протянул к нему обе руки. Схва-
тил его-и не схватил. Мои руки достали тело-ушли
в него до запястий, сжались. И захватили только сырую
пустоту, ни теплую, ни холодную, вообще лишенную тем-
пературы.
И та же сырая пустота облепила мне лицо, когда его лицо
наплыло на меня. Я укусил лицо-да... но зубы лязгнули
впустую, хотя я видел и чувствовал, что мое лицо уже внутри
его лица. И в руках у меня, вплотную к моей груди, корчилось,
извивалось его тело, ерзало, вздрагивало, и вдруг бешено
завинчивалось, рвалось на части, которые жадно соединялись
снова-все в черной пустоте.
Сквозь эту прозрачную материю я видел свои руки, сжав-
шиеся в сердцевине влажного тела. Я разжал их и согнутыми
пальцами рванул вверх и вниз, раздирая его; я видел, что
тело рвется и течет вслед за моими ногтями, но не ощущал
ничего, кроме сырости.
Возникло новое ощущение, быстро усиливавшееся: на
меня навалилась и душила какая-то немыслимая тяжесть.
Существо было бесплотным, но страшно тяжелым, и этот груз
придавливал меня, не давал вздохнуть. Ноги у меня подгиба-
лись. Я плюнул ему в лицо, вытащил руку из утробы и ударил
в лицо. Кулак не встретил ничего, кроме сырости.
Я сунул левую руку ему в живот и стал рвать тело, так
ясно видимое и так слабо осязаемое. Но тут я увидел кое-что
новое-кровь на своей левой руке. Темная, густая, настоя-
щая кровь капала на пол, текла между пальцами.
Я захохотал, потом, собравшись с силами, выпрямился
под чудовищным грузом и снова стал рвать ему внутрен-
ности, хрипя:
- Душу выну.
Кровь еще сильнее полилась по пальцам. Я опять попробо-
вал засмеяться, не смог-меня душило. И тяжесть на мне
стала вдвое больше. Я попятился, привалился к стене, рас-
пластался по ней, чтобы не съехать на пол.
Воздух из разбитого окна, холодный, свежий, терпкий,
хлынул сбоку, ударил в нос, и по разнице между ним и тем,
чем я дышал в комнате, стало понятно, что валит меня не
тяжесть этого создания, а отрава, наполнившая дом.
Бледно-зеленая сырая тварь обволакивала мое лицо
и тело. Кашляя, я продрался через нее к двери, распахнул ее
и вывалился в коридор, где было так же черно, как в комнате.
Я упал, и что-то упало на меня. Но уже не бесплотное.
Человек. В спину меня ударили колени-человечьи колени,
острые. Кряхтенье, теплым воздухом обдавшее мне ухо, было
человечье, удивленное. Рука, которую я сжал, была человечья,
тонкая. Я благодарил Бога, что она тонкая. Коридорный
воздух меня освежил, но бороться с атлетом я еще не был
готов.
Я сжал его руку изо всех сил и затащил под себя, нака-
тился сперва на нее, потом на самого человека. Накатываясь,
я перебросил руку через его тело, и она столкнулась на полу
с чем-то твердым, металлическим. Я ощупал предмет и узнал:
это был длинный кинжал, которым закололи Риза. Тот, на
кого я сейчас взгромоздился, очевидно, стоял за дверью и хо-
тел зарезать меня, когда я выйду; спасло меня падение: он не
только промахнулся кинжалом, но и споткнулся об меня.
А сейчас, лежа ничком, прижатый к полу моими восемьюде-
сятью пятью килограммами, он лягался, норовил долбануть
меня головой и кулаками.
Схватив одной рукой кинжал, я перенес другую с его руки
на затылок, вдавил его лицо в ковер, уже не суетясь, потому
что сил у меня прибывало с каждым вдохом. Через минуту.
другую я поставлю его на ноги и немного расспрошу.
Но такой передышки мне не дали. Что-то твердое ударило
меня по плечу, потом по спине, потом стукнуло по ковру ря-
дом с нашими головами. Кто-то охаживал меня дубинкой.
Я скатился с тощего. Прямо под ноги к тому, кто орудовал
дубинкой. Я попытался схватить его за ногу, получил еще
удар по спине, ногу не достал, а рука моя скользнула по юбке.
От удивления я отдернул руку. Еще удар дубинкой-на этот
раз по боку-напомнил мне, что церемонии тут неуместны.
Я сжал руку в кулак и ударил по юбке. Кулак мой наткнулся
на мясистую лодыжку. В ответ раздалось рычание, ноги ото-
двинулись, и еще раз ударить я не успел. Я быстро встал на
четвереньки и стукнулся головой о дерево. Дверь. Схватив за
ручку, я поднялся. В нескольких сантиметрах от меня в тем-
ноте свистнула дубинка. Я повернул ручку, нажал на дверь,
вошел в комнату и тихо, почти беззвучно затворил дверь
за собой.
В комнате у меня за спиной раздался голос, очень тихий,
но очень серьезный:
- Выйдите сейчас же, буду стрелять.
Голос принадлежал светловолосой толстенькой служанке,
и в нем слышался испуг. Я быстро нагнулся-на случай,
если она вправду вздумает стрелять. За окном уже светало,
и я увидел ее силуэт на кровати-она сидела, вытянув руку
с маленьким черным предметом.
- Это я, - прошептал я.
- А, вы! - Но рука с черным предметом не опустилась.
- Вы с ними в доле-спросил я и осторожно шагнул
к кровати.
- Делаю, что приказано, и держу язык за зубами, а в бан-
диты к ним не нанималась.
- Хорошо. - Я сделал еще несколько шагов к кровати,
уже быстрее. - Если связать простыни, смогу я спуститься
из окна на следующий этаж
- Не знаю. Ой! Что вы делаете!
Я держал ее пистолет-автоматический, 8,13мм-одной
рукой, а ее запястье другой и выворачивал.
- Отпустите, - приказал я, и она отпустила.
Я отошел назад, поднял кинжал, который бросил возле
спинки кровати.
Потом на цыпочках подкрался к двери и прислушался.
Тишина. Я тихо открыл дверь и ничего не услышал, ничего не
увидел в сумраке. Дверь Минни была открыта, наверное,
с тех пор, как я вывалился из комнаты. Того, с чем я боролся,
там не было.
Я держал ее пистолет-автоматический, 8,13мм-одной
рукой, а ее запястье другой и выворачивал.
- Отпустите, - приказал я, и она отпустила.
Я отошел назад, поднял кинжал, который бросил возле
спинки кровати.
Потом на цыпочках подкрался к двери и прислушался.
Тишина. Я тихо открыл дверь и ничего не услышал, ничего не
увидел в сумраке. Дверь Минни была открыта, наверное,
с тех пор, как я вывалился из комнаты. Того, с чем я боролся,
там не было. Я вошел к Минни и включил свет. Она лежала,
как прежде, забывшись тяжелым сном. Я спрятал пистолет
в карман, стянул одеяло, поднял Минни, перенес в комнату
служанки, свалил к ней на кровать и сказал:
- Попробуйте привести ее в чувство.
- Проснется немного погодя: они все просыпаются.
- Вон что! - сказал я и пошел вниз, на пятый этаж,
к Габриэле.
Комната Габриэлы была пуста. Шляпа и пальто Коллин-
сона исчезли, исчезла одежда, которую она унесла в ванную,
и окровавленная ночная рубашка тоже.
Я стал осыпать эту парочку проклятьями, и хоть старался
не обделить ни того, ни другого, больше все-таки досталось
Коллинсону; потом я выключил свет и побежал вниз по парад-
ной лестнице-избитый, изодранный, растерзанный, с окро-
вавленным кинжалом в одной руке, с пистолетом в другой.
и на лице у меня, наверное, было такое осатанение, как
в душе. До второго этажа я ничего не слышал. А тут снизу
донесся звук, напоминавший отдаленный гром. Сбежав по
последнему маршу, я понял, что кто-то ломится в парадную
дверь. Хорошо бы этот кто-то был в синем мундире. Я подошел
к двери, отпер ее и распахнул.
С ошалелыми глазами, встрепанный и бледный, передо
мной стоял Эрик Коллинсон.
- Где Габи-задыхаясь, спросил он.
- Кретин, - сказал я и ударил его по лицу пистолетом.
Он согнулся, уперся руками в стены тамбура, постоял так
и медленно выпрямился. Из угла рта у него текла кровь.
- Где Габи-упрямо повторил он.
- Где вы ее оставили
- Здесь. Я собирался ее увезти. Она просила. Послала
меня разведать, нет ли кого на улице. Вернулся-дверь
заперта.
- Чем вы думаете-прорычал я. - Она вас обманула.
все хочет спасти от этого идиотского проклятья. Я вам что
велел делать Ну, ладно, надо искать ее.
Ни в одной из комнат, прилегавших к вестибюлю, ее не
оказалось. Не погасив в них свет, мы побежали по главному
коридору.
Из двери сбоку выскочил кто-то маленький в белой пижа-
ме и повис у меня на поясе, чуть не опрокинув. Он издавал
нечленораздельные звуки. Я оторвал его от себя и увидел,
что это мальчик Мануэль. Слезы текли по его испуганному
лицу и мешали ему говорить.
- Успокойся, - сказал я. - А то не пойму ни слова.
Я разобрал:
- Он убить ее хочет.
- Кто кого хочет убить-спросил я. - Говори мед-
леннее.
Медленнее он говорить не стал, но я расслышал: "папа"
и "мама".
- Папа хочет убить маму-спросил я, потому что такая
расстановка казалась более вероятной. - Он кивнул. - Где
Дрожащей рукой он показал на железную дверь в конце
коридора. Я пошел туда, но остановился.
- Слушай, мальчик, - стал торговаться я. - Я хочу
помочь твоей маме, но сперва мне надо узнать, где мисс Лег-
гет. Ты знаешь, где она
- Там, с ними, - крикнул он. - Скорей, скорей!
- Так. Пошли, Коллинсон. - И мы кинулись к двери.
Дверь была не заперта. Белый алтарь сверкал хрусталем
и серебром под ярким лучом голубого света, протянувшимся
наискось от карниза здания.
С одной стороны на корточках сидела Габриэла, подняв
лицо кверху. В этом резком свете ее лицо было мертвенно.
белым и застывшим. На ступеньке, где мы нашли Риза, лежа-
ла теперь Арония Холдорн. На лбу у нее был кровоподтек.
Руки и ноги спутаны широкой белой лентой, локти примотаны
к телу. Одежды на ней почти никакой не осталось.
Перед ней, перед алтарем, стоял Джозеф в белом балахоне.
Он стоял, раскинув руки и задрав к небу бородатое лицо.
В правой руке у него был обыкновенный нож для мяса, с рого-
вой ручкой и длинным изогнутым лезвием. Джозеф говорил
в небо, но он стоял к нам спиной, и мы не могли разобрать
слова. Когда мы вошли в железную дверь, он опустил руки
и наклонился над женой. Нас разделяло метров десять.
Я заорал:
- Джозеф!
Он выпрямился, обернулся, и я увидел, что нож у него
в руке еще блестит, не испачкан.
- Кто рек "Джозеф", имя, которого больше нет.
спросил он, и, признаюсь честно, когда я глядел на него и слы-
шал его голос-а остановились мы с Коллинсоном метрах
в трех от алтаря, - у меня возникло чувство, что ничего
особенно страшного произойти, наверно, не должно. - Здесь
нет Джозефа, - продолжал он, не дожидаясь ответа на свой
вопрос. - Знайте, ибо весь мир скоро узнает, что тот, кого вы
звали Джозефом, был не Джозеф, а сам Бог. Теперь вы знаете
и ступайте прочь.
Мне бы сказать: "Чушь", - и броситься на него. С любым
другим я так и поступил бы. А тут не смог.
- Мне придется взять мисс Леггет и миссис Холдорн
с собой, - сказал я нерешительно, чуть ли не виновато.
Он выпрямился, лицо с белой бородой было сурово.
- Ступай, - велел он, - отыди от меня, пока дерзость не
привела тебя к гибели.
Связанная на алтаре Арония Холдорн сказала мне:
- Стреляйте. Стреляйте скорее. Стреляйте.
Я обратился к Джозефу:
- Мне все равно, как тебя звать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
его ногами и полом был просвет сантиметров в тридцать. Да,
у него и ноги были, но уж не знаю, какой формы. Не было
у них формы-и у торса не было, и у рук, и у лица не было
формы, постоянных очертаний. Они зыбились, разбухали
и съеживались, вытягивались и сокращались, не очень силь-
но, но беспрерывно. Рука сливалась с телом, растворялась
в теле, а потом появлялась, будто выливалась из него. Нос
свешивался над разинутым бесформенным ртом, потом втя-
гивался обратно, утопая между кисельными щеками, снова
начинал расти. Глаза расширялись, сливались в один громад-
ный глаз, занимавший всю верхнюю часть лица, потом он
уменьшался, пропадал вовсе, потом глаза прорезывались сно-
ва на прежних местах. А ноги-то их было две, то три, то
одна, скрученная штопором, точно живой и шаткий пьедестал.
Все члены и черты лица непрерывно искажались, колебались,
так что нельзя было уловить их натуральную, правильную
форму.
Я осознал, что я не в себе, нанюхался душной цветочной
дряни. Но как ни старался, ни мог убедить себя, что не вижу
этого существа. Оно было-дрожало, корчилось между мной
и дверью, близко, только наклониться, только руку протянуть.
Я не верю в сверхъестественное-ну и что из того Оно
было передо мной. Было, и я видел, что это не фокус с фосфор-
ной краской, не человек в простыне. Мне надоело ломать голо-
ву. Я стоял, зажав платком рот и нос, не шевелясь и не дыша,
и, может быть, даже кровь у меня в жилах остановилась. Оно
было тут, и я был тут, - и стоял, приросши к полу.
Потом оно заговорило; не могу утверждать, что я слышал
слова: мне казалось, что я просто воспринял их всем телом.
- На колени, враг Божий. На колени.
Тут я вышел из оцепенения-облизал губы, хотя язык
был суше их.
- На колени, ненавистный Господу, пока на тебя не
обрушился удар.
Последний довод я уже мог понять. Я отнял от рта платок
и сказал:
- Пошел к черту.
Звучало это глупо, тем более, что голос у меня сел.
Оно судорожно перекрутилось, всколыхнулось и подалось
ко мне. Я бросил платок и протянул к нему обе руки. Схва-
тил его-и не схватил. Мои руки достали тело-ушли
в него до запястий, сжались. И захватили только сырую
пустоту, ни теплую, ни холодную, вообще лишенную тем-
пературы.
И та же сырая пустота облепила мне лицо, когда его лицо
наплыло на меня. Я укусил лицо-да... но зубы лязгнули
впустую, хотя я видел и чувствовал, что мое лицо уже внутри
его лица. И в руках у меня, вплотную к моей груди, корчилось,
извивалось его тело, ерзало, вздрагивало, и вдруг бешено
завинчивалось, рвалось на части, которые жадно соединялись
снова-все в черной пустоте.
Сквозь эту прозрачную материю я видел свои руки, сжав-
шиеся в сердцевине влажного тела. Я разжал их и согнутыми
пальцами рванул вверх и вниз, раздирая его; я видел, что
тело рвется и течет вслед за моими ногтями, но не ощущал
ничего, кроме сырости.
Возникло новое ощущение, быстро усиливавшееся: на
меня навалилась и душила какая-то немыслимая тяжесть.
Существо было бесплотным, но страшно тяжелым, и этот груз
придавливал меня, не давал вздохнуть. Ноги у меня подгиба-
лись. Я плюнул ему в лицо, вытащил руку из утробы и ударил
в лицо. Кулак не встретил ничего, кроме сырости.
Я сунул левую руку ему в живот и стал рвать тело, так
ясно видимое и так слабо осязаемое. Но тут я увидел кое-что
новое-кровь на своей левой руке. Темная, густая, настоя-
щая кровь капала на пол, текла между пальцами.
Я захохотал, потом, собравшись с силами, выпрямился
под чудовищным грузом и снова стал рвать ему внутрен-
ности, хрипя:
- Душу выну.
Кровь еще сильнее полилась по пальцам. Я опять попробо-
вал засмеяться, не смог-меня душило. И тяжесть на мне
стала вдвое больше. Я попятился, привалился к стене, рас-
пластался по ней, чтобы не съехать на пол.
Воздух из разбитого окна, холодный, свежий, терпкий,
хлынул сбоку, ударил в нос, и по разнице между ним и тем,
чем я дышал в комнате, стало понятно, что валит меня не
тяжесть этого создания, а отрава, наполнившая дом.
Бледно-зеленая сырая тварь обволакивала мое лицо
и тело. Кашляя, я продрался через нее к двери, распахнул ее
и вывалился в коридор, где было так же черно, как в комнате.
Я упал, и что-то упало на меня. Но уже не бесплотное.
Человек. В спину меня ударили колени-человечьи колени,
острые. Кряхтенье, теплым воздухом обдавшее мне ухо, было
человечье, удивленное. Рука, которую я сжал, была человечья,
тонкая. Я благодарил Бога, что она тонкая. Коридорный
воздух меня освежил, но бороться с атлетом я еще не был
готов.
Я сжал его руку изо всех сил и затащил под себя, нака-
тился сперва на нее, потом на самого человека. Накатываясь,
я перебросил руку через его тело, и она столкнулась на полу
с чем-то твердым, металлическим. Я ощупал предмет и узнал:
это был длинный кинжал, которым закололи Риза. Тот, на
кого я сейчас взгромоздился, очевидно, стоял за дверью и хо-
тел зарезать меня, когда я выйду; спасло меня падение: он не
только промахнулся кинжалом, но и споткнулся об меня.
А сейчас, лежа ничком, прижатый к полу моими восемьюде-
сятью пятью килограммами, он лягался, норовил долбануть
меня головой и кулаками.
Схватив одной рукой кинжал, я перенес другую с его руки
на затылок, вдавил его лицо в ковер, уже не суетясь, потому
что сил у меня прибывало с каждым вдохом. Через минуту.
другую я поставлю его на ноги и немного расспрошу.
Но такой передышки мне не дали. Что-то твердое ударило
меня по плечу, потом по спине, потом стукнуло по ковру ря-
дом с нашими головами. Кто-то охаживал меня дубинкой.
Я скатился с тощего. Прямо под ноги к тому, кто орудовал
дубинкой. Я попытался схватить его за ногу, получил еще
удар по спине, ногу не достал, а рука моя скользнула по юбке.
От удивления я отдернул руку. Еще удар дубинкой-на этот
раз по боку-напомнил мне, что церемонии тут неуместны.
Я сжал руку в кулак и ударил по юбке. Кулак мой наткнулся
на мясистую лодыжку. В ответ раздалось рычание, ноги ото-
двинулись, и еще раз ударить я не успел. Я быстро встал на
четвереньки и стукнулся головой о дерево. Дверь. Схватив за
ручку, я поднялся. В нескольких сантиметрах от меня в тем-
ноте свистнула дубинка. Я повернул ручку, нажал на дверь,
вошел в комнату и тихо, почти беззвучно затворил дверь
за собой.
В комнате у меня за спиной раздался голос, очень тихий,
но очень серьезный:
- Выйдите сейчас же, буду стрелять.
Голос принадлежал светловолосой толстенькой служанке,
и в нем слышался испуг. Я быстро нагнулся-на случай,
если она вправду вздумает стрелять. За окном уже светало,
и я увидел ее силуэт на кровати-она сидела, вытянув руку
с маленьким черным предметом.
- Это я, - прошептал я.
- А, вы! - Но рука с черным предметом не опустилась.
- Вы с ними в доле-спросил я и осторожно шагнул
к кровати.
- Делаю, что приказано, и держу язык за зубами, а в бан-
диты к ним не нанималась.
- Хорошо. - Я сделал еще несколько шагов к кровати,
уже быстрее. - Если связать простыни, смогу я спуститься
из окна на следующий этаж
- Не знаю. Ой! Что вы делаете!
Я держал ее пистолет-автоматический, 8,13мм-одной
рукой, а ее запястье другой и выворачивал.
- Отпустите, - приказал я, и она отпустила.
Я отошел назад, поднял кинжал, который бросил возле
спинки кровати.
Потом на цыпочках подкрался к двери и прислушался.
Тишина. Я тихо открыл дверь и ничего не услышал, ничего не
увидел в сумраке. Дверь Минни была открыта, наверное,
с тех пор, как я вывалился из комнаты. Того, с чем я боролся,
там не было.
Я держал ее пистолет-автоматический, 8,13мм-одной
рукой, а ее запястье другой и выворачивал.
- Отпустите, - приказал я, и она отпустила.
Я отошел назад, поднял кинжал, который бросил возле
спинки кровати.
Потом на цыпочках подкрался к двери и прислушался.
Тишина. Я тихо открыл дверь и ничего не услышал, ничего не
увидел в сумраке. Дверь Минни была открыта, наверное,
с тех пор, как я вывалился из комнаты. Того, с чем я боролся,
там не было. Я вошел к Минни и включил свет. Она лежала,
как прежде, забывшись тяжелым сном. Я спрятал пистолет
в карман, стянул одеяло, поднял Минни, перенес в комнату
служанки, свалил к ней на кровать и сказал:
- Попробуйте привести ее в чувство.
- Проснется немного погодя: они все просыпаются.
- Вон что! - сказал я и пошел вниз, на пятый этаж,
к Габриэле.
Комната Габриэлы была пуста. Шляпа и пальто Коллин-
сона исчезли, исчезла одежда, которую она унесла в ванную,
и окровавленная ночная рубашка тоже.
Я стал осыпать эту парочку проклятьями, и хоть старался
не обделить ни того, ни другого, больше все-таки досталось
Коллинсону; потом я выключил свет и побежал вниз по парад-
ной лестнице-избитый, изодранный, растерзанный, с окро-
вавленным кинжалом в одной руке, с пистолетом в другой.
и на лице у меня, наверное, было такое осатанение, как
в душе. До второго этажа я ничего не слышал. А тут снизу
донесся звук, напоминавший отдаленный гром. Сбежав по
последнему маршу, я понял, что кто-то ломится в парадную
дверь. Хорошо бы этот кто-то был в синем мундире. Я подошел
к двери, отпер ее и распахнул.
С ошалелыми глазами, встрепанный и бледный, передо
мной стоял Эрик Коллинсон.
- Где Габи-задыхаясь, спросил он.
- Кретин, - сказал я и ударил его по лицу пистолетом.
Он согнулся, уперся руками в стены тамбура, постоял так
и медленно выпрямился. Из угла рта у него текла кровь.
- Где Габи-упрямо повторил он.
- Где вы ее оставили
- Здесь. Я собирался ее увезти. Она просила. Послала
меня разведать, нет ли кого на улице. Вернулся-дверь
заперта.
- Чем вы думаете-прорычал я. - Она вас обманула.
все хочет спасти от этого идиотского проклятья. Я вам что
велел делать Ну, ладно, надо искать ее.
Ни в одной из комнат, прилегавших к вестибюлю, ее не
оказалось. Не погасив в них свет, мы побежали по главному
коридору.
Из двери сбоку выскочил кто-то маленький в белой пижа-
ме и повис у меня на поясе, чуть не опрокинув. Он издавал
нечленораздельные звуки. Я оторвал его от себя и увидел,
что это мальчик Мануэль. Слезы текли по его испуганному
лицу и мешали ему говорить.
- Успокойся, - сказал я. - А то не пойму ни слова.
Я разобрал:
- Он убить ее хочет.
- Кто кого хочет убить-спросил я. - Говори мед-
леннее.
Медленнее он говорить не стал, но я расслышал: "папа"
и "мама".
- Папа хочет убить маму-спросил я, потому что такая
расстановка казалась более вероятной. - Он кивнул. - Где
Дрожащей рукой он показал на железную дверь в конце
коридора. Я пошел туда, но остановился.
- Слушай, мальчик, - стал торговаться я. - Я хочу
помочь твоей маме, но сперва мне надо узнать, где мисс Лег-
гет. Ты знаешь, где она
- Там, с ними, - крикнул он. - Скорей, скорей!
- Так. Пошли, Коллинсон. - И мы кинулись к двери.
Дверь была не заперта. Белый алтарь сверкал хрусталем
и серебром под ярким лучом голубого света, протянувшимся
наискось от карниза здания.
С одной стороны на корточках сидела Габриэла, подняв
лицо кверху. В этом резком свете ее лицо было мертвенно.
белым и застывшим. На ступеньке, где мы нашли Риза, лежа-
ла теперь Арония Холдорн. На лбу у нее был кровоподтек.
Руки и ноги спутаны широкой белой лентой, локти примотаны
к телу. Одежды на ней почти никакой не осталось.
Перед ней, перед алтарем, стоял Джозеф в белом балахоне.
Он стоял, раскинув руки и задрав к небу бородатое лицо.
В правой руке у него был обыкновенный нож для мяса, с рого-
вой ручкой и длинным изогнутым лезвием. Джозеф говорил
в небо, но он стоял к нам спиной, и мы не могли разобрать
слова. Когда мы вошли в железную дверь, он опустил руки
и наклонился над женой. Нас разделяло метров десять.
Я заорал:
- Джозеф!
Он выпрямился, обернулся, и я увидел, что нож у него
в руке еще блестит, не испачкан.
- Кто рек "Джозеф", имя, которого больше нет.
спросил он, и, признаюсь честно, когда я глядел на него и слы-
шал его голос-а остановились мы с Коллинсоном метрах
в трех от алтаря, - у меня возникло чувство, что ничего
особенно страшного произойти, наверно, не должно. - Здесь
нет Джозефа, - продолжал он, не дожидаясь ответа на свой
вопрос. - Знайте, ибо весь мир скоро узнает, что тот, кого вы
звали Джозефом, был не Джозеф, а сам Бог. Теперь вы знаете
и ступайте прочь.
Мне бы сказать: "Чушь", - и броситься на него. С любым
другим я так и поступил бы. А тут не смог.
- Мне придется взять мисс Леггет и миссис Холдорн
с собой, - сказал я нерешительно, чуть ли не виновато.
Он выпрямился, лицо с белой бородой было сурово.
- Ступай, - велел он, - отыди от меня, пока дерзость не
привела тебя к гибели.
Связанная на алтаре Арония Холдорн сказала мне:
- Стреляйте. Стреляйте скорее. Стреляйте.
Я обратился к Джозефу:
- Мне все равно, как тебя звать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28