Увидев Ториана разоруженным и растерянным, она поверила, что он пал духом и смирился с поражением. И она могла думать только об оскорблении, которое он нанес ей. Он презрительно отозвался о ней как о своей собственности, о вещи, которая принадлежит ему, и она настолько была переполнена гневом и яростью, что могла подумать только об одном — отхлестать его по щекам, унизить его перед его собственными людьми, как он унизил ее. Ей даже в голову не пришло, что он может поднять руку против нее, что может схватить ее, принцессу королевской крови, что без оружия он не менее опасен, чем с мечом в руках. Никто и никогда не поднимал на нее руку. Никто не осмеливался. Она была принцесса, принцесса Королевского Дома Нибеная.
Я была дурой, с горечью подумала она, избалованной, изнеженной, высокомерной маленькой дурой, и я заслужила то, что случилось со мной. Но за что это несчастье обрушилось на Риану, которая всего лишь протянула мне руку помощи в трудную минуту? Даже ее друзья из Союза Масок стали ее друзьями только потому, что она могла быть полезна им. И Сорак хотел ее использовать, тоже, хотя она знала, что его мотивы не совсем эгоистичны. Но Риана… Риана не выигрывала ничего от дружбы с ней. Поначалу она была даже настроена против нее, пока они не узнали друг друга получше. Риана была ее единственным настоящим другом, а после того, как Кетер связал их невидимой цепью, она вообще не понимала, как кто-то может быть ближе к ней, чем эта монахиня-виличчи. И вот как она отплатила ей за дружбу! Коранна знала, что это целиком и полностью ее вина, и не могла простить себя.
Слезы текли по ее щекам и смачивали ее кляп. Она даже не могла поднять руку, чтобы вытереть их. Как глубоко пала принцесса Королевского Дома Нибеная. А когда они окажутся в имении Ториана, она, без сомнения, падет еще дальше. В самом начале Ториан обращался к ней так, как и приличествует обращаться к женщине в ее положении, и надеялся завоевать ее любовь вежливостью и джентельменскими манерами. Но теперь граница перейдена, его грязные руки уже побывали на ней. Он показал свои настоящие цвета, которые скрывались за аристократическим шармом. Теперь она действительно знала этого человека, и ее теперь не обманет его показной внешний лоск. Она ни секунды не сомневалась, что он возьмет ее силой, если не сумеет завоевать другими путями.
Но что будет с Рианой. Она видела, как наемники глядят на нее. Она была прекрасная, юная монахиня-виличчи — и девственница. Они глядели на нее так, как если бы она была лакомым кусочком мяса, а они — голодными стервятниками. Скорее всего Ториан пообещал ее им. Какие бы муки она не испытала, оказавшись в руках Ториан, Риане будет намного хуже. Коранна просто не могла вынести эту мысль. Что-нибудь, она обязана сделать что-нибудь! Но что она может сделать? Если Риана, которая намного сильнее и намного выносливее, чем она, не в состоянии убежать, какая надежда есть у нее ?
И в своем отчаянии, в своем беспокойстве за свою подругу, где-то глубоко внутри принцессы загорелась искра. Это была маленькая искра, едва светящаяся, но медленно и постепенно, она начала разгораться. Такой сорт огня зажигается только внутри тех, кому нечего терять. Только те, для кого жизнь значит меньше, чем некоторая цель, некоторый идеал, могут почувствовать в своей груди такое пламя. Когда искра превратилась в огонь, от которого загорелось все ее тело, Коранна решила, что когда-нибудь, даже если это будет стоить ей жизни, она сумеет сбросить веревки и помочь Риане. А когда ее горящий взгляд наткнулся на Ториана, который пренебрежительно повернулся к ней спиной, она поклялась себе, что найдет способ и убьет его.
* * *
Они едут очень быстро, сказал Сорак
Ториан хочет пересечь пустоши еще до наступления темноты, ответил Эйрон.Он не хочет рисковать и разбивать лагерь без огня.
Как ты думаешь, он будет гнать их и ночью, вместо того, чтобы разбить лагерь?
Нет, на его месте я бы не делал так, ответил Эйрон.Темнота помогает тебе. То, что он разобьет лагерь, конечно замедлит его, но из-за огня костра тебе придется очень тяжело, если ты захочешь подойти к лагерю незаметно.
Нам придется тяжело, сказал Сорак.
Ну, когда дело дойдет до этого, тебе придется обходиться без меня, сказал Эйрон. Я нахожу насилие…неудобным.
Ты имеешь в виду, что ты находишь страх неудобным для себя? сказал Сорак.
Называй это как хочешь, ответил Эйрон.Но остается факт, что от меня будет мало пользы, если ты сможешь почувствовать мое…неудобство. Ты попросил моего совета, будучи совершенно вне себя, как мне показалось, и я дал его тебе, найдя самое лучшее решение. Я свою часть исполнил. Когда же придет время действовать, я отправлюсь спать и постараюсь уснуть как можно глубже, чтобы не мешать тебе. Я и так уже получил чересчур много новых впечатлений от этого путешествия, благодарю тебя.
То есть ты не хочешь узнать, чем все кончится? спросил Сорак.
Если ты хорошо выполнишь мой план, я знаю, чем все кончится, ответил Эйрон.А если нет, хорошо, я предпочитаю умереть спокойно, во сне.
Ты что, всерьез думаешь, что Кетер, Темный Маркиз и другие разрешат нам умереть? спросил Сорак.
Для вызова Кетера тебе потребуется время, время, которого может не быть, многозначительно заметил Эйрон.А что касается Маркиза, даже он не неуязвим, каким бы ужасным и страшным он не был.
У тебя слишком сильное чувство своей смертности, Эйрон, сказал Сорак.
А ты слишком мало думаешь о нас, ответил Эйрон.А между прочим, если ты умрешь, то и мы все умрем, и мне представляется, что в моих интересах напоминать тебе об этом, и чем чаще, тем лучше.
Ну, тут ты прав, согласился Сорак улыбаясь про себя.
И не улыбайся ты так снисходительно, раздраженно сказал Эйтон.Я никогда не увиливаю от своего долга, всегда делаю свое дело, независимо от опасности, которой мы подвергаемся. Но в этот раз…
А, так ты беспокоишься за Риану, с некоторым удивлением сказал Сорак.А я всегда думал, что именно ее присутствие ты находишь…неудобным.
Да…возможно так оно и было, вначале… колеблясь ответил Эйрон, неохотно сознаваясь в том, что он на самом деле способен переживать за кого-то другого, а не только за самого себя.Я полагаю, что привык к ней. И если, случайно, что-нибудь пойдет не так…
Ты предпочтешь не увидеть этого, закончил его мысль Сорак. А ты думаешь я хочу? Мои чувства к Риане намного сильнее твоих.
Я знаю, сочувственно сказал Эйрон.Я полагаю, что я на самом деле трус, вот и все.
Даже если и так, тогда ты та часть меня, которая труслива, сказал Сорак.Кроме того, чувство страха вовсе не делает кого бы то ни было трусом. Просто нельзя давать страху контролировать все в тебе, иначе ты действительно становишься трусом. Разве я не прав, Страж?
Время от времени все испытывают страх, ответила она.Это естественный ход вещей, так устроен мир.
Даже ты? спросил Эйрон.
Даже я, ответила она.И я боюсь за жизнь Рианы, ничуть не меньше чем ты. Я боюсь и тревожусь и за безопасность принцессы. Пусть она и дочь осквернителя, но у нее чистое и нежное сердце, и не случайно она выбрала Дорогу Сохранителя. Жизнь с Торианом, женой или наложницей, судьба ничуть не лучше смерти. Да, это правда, я боюсь за всех них.
А что ты скажешь о Маркизе? спросил Эйрон.Вот кто не знает страха!
Я не могу говорить за Маркиза, ответила Страж.Он — та наша часть, которая родилась из самого элементарного, самого сокровенного нашего чувства — стремления к выживанию. Он скорее животное, и мы все знаем, как ужасно он выглядит. Когда он просыпается, мы все трепещим. Но когда он спит, мы все, тем не менее, благодарны за то, что он есть. Но как бы Темный Маркиз не был могуществен, давайте посмотрим на источники этой силы, откуда она взялась. По моему инстинкт выживания, по меньшей мере частично, питается старахом. Даже хотя на первый взгляд Маркиз абсолютно бесстрашен, страх является тем, что, хотя бы в некоторой степени, управляет им. Нет никого, кто не знал бы, что такое страх, Эйрон. Страх — часть любого живого существа. Это одна из тех вещей, которая дает нам возможность понять, что по-настоящему означает быть живым.
Эйрон отступил назад, чтобы обдумать слова Страж, и Страж сама отступила, чтобы не мешать мыслям Сорака. Однако она никогда не уходила далеко от поверхности, и Сорак знал, что всегда может опираться на ее защитительную, материнскую силу, и на мудрость ее оценок. Эйрон, тоже, при всей своей сварливости, был часто той силой, на которую он опирался, хотя, бывало, и злился на него. Отрицание, недоверчивость и цинизм Эйрона очень много значили для него, так как это были черты характера, которых не было у него самого. В прошлом это ему сильно не нравилось и даже раздражало, но теперь он хорошо понимал, что черты характера Эйрона были основой, на которой держалось душевное равновесие его самого, как, впрочем, и на чертах характера всех остальных — Путешественника, с его сильным прагматизмом, стоическим самоограничением, любовью и чувством единения с природой; Поэта, с его детским удивлением всем и его невинностью; Наблюдатель, чье всезнающее, внимательное присутствие уравновешивалось ее почти постоянным молчанием; загадочным и эфирным Кетером, который был, судя по ощущениям, частью их и одновременно был похож на какой-то тип духовного проникновения с другого уровня бытия; и даже Кивары, с ее аморальными наклонностями и постоянной жаждой новых чувственных ощущений и переживаний. По отдельности, каждый из них был ущербен и неполон, но вместе они достигали равновесия, образуя племя в одном.
А теперь этот точный баланс всех личностей племени был абсолютно необходим для успеха плана Эйрона. Если Риану и принцессу можно спасти, то только работая вместе, и согласование по времени будет самой главной проблемой, так как они должны будут появляться наверху каждый точно в свое время и не все вместе. Но даже если бы Сорак имел все их способности, план все равно оставался опасным. Но он не имел. И большая часть плана зависела от того, кто среди них всех был меньше всего человеком, от того, в ком воплотилась вся звериная суть их природы. Все должно было начаться со Скрича.
* * *
Ториан остановился и огляделся. — Мы разобьем лагерь здесь, — сказал он. Усталый, он спустился с канка и приказал двум оставшимся в живых наемникам собирать сухие кусты для костра. Они оба, и Горак и Равик, выглядели истощенными, и Ториан знал в точности, что они чувствуют. Как бы вынослив он не был, и у него почти не осталось сил.
Принцесса и монахиня вообще выглядели полумертвыми. Для них, связанных и с кляпами во рту, путешествие было еще более тяжелым. Не имеет значения, подумал Ториан. Монахиня проживет то короткое время, что ей осталось, а у Коранны будет время придти в себя после их путешествия, когда они доберутся до поместья его семьи в Галге. Эти тяжелые испытания, кстати, сломят ее строптивый, беспокойный ум, подумал Ториан. К тому времени, когда он привезет ее домой, она будет кроткая и покорная, в ней не останется желание сражаться. Он усмехнулся про себя, когда подумал, что женщины, во многих отношениях, похожи на канков. По природе непослушные и трудно управляемые, они послушно делают то, что требует от них хозяин, когда их выдрессируют и приучат к седлу. И Коранна будет как маленький, симпатичный канк, и он сможет использовать ее как для своего удовольствия, так и для своих далеко идущих целей. А что касается монахини…что ж, возможно плохая примета убивать монахинь, но это будет сделано не его рукой.
По меньшей мере они наконец-то покинули это проклятые Каменные Пустоши. Ториан почувствовал огромное чувство удовлетворения. Он не только сумел нагнать эльфлинга и отобрать у него принцессу, но он пересек пустоши и выжил, первый человек, которому удалось сделать это. Наемники, естественно, не в счет. Кроме того, они уже давно повернули бы назад, если бы он не внушил им страх и не вел бы их за собой. Еще многие поколения барды будут петь песни об этом подвиге. Фактически, как только он вернется в Галг, он наймет барда, который сочинит подходящую балладу. «Путешествие Лорда Ториана». Да, звучит очень благородно.
Когда наемники набрали достаточно сухих веток для лагерного костра из окружающей лагерь местности, Ториан отвязал Коранну от ее канка и перенес в ближайшему дереву пагафа. Чахлое, сине-зеленое дерево, со многими стволами и жалкими ветками, совсем не защищало от солнца днем, но ночью должно было стать хорошей тюрьмой для пленников. Коранна не шелохнулась и не протестовала, когда он принес ее к дереву и прислонил к одному из ее стволов. Ее глаза были закрыты, и она издала только слабый стон, когда он привязывал ее к дереву. Как только она была надежно привязана, он пошел за монахиней.
Она казалась совершенно беразличной и апатичной, и не сопротивлялась, как и Коранна, когда он снял ее с канка. Но когда он понес ее к дереву, она внезапно стала отчаянно биться и извиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38