- Солар-Х побежден.
- Конечно. Но он должен был послужить предупреждением. Вы, молодые
сообразительные выскочки, можете изготовить в своих лабораториях такие
вещи, что нам, врачам, справиться с ними не под силу. Мы отстаем... что
поделаешь. И обычно не знаем, что происходит, пока не грянет беда. На сей
раз зацепило тебя.
Он тяжело сел и неожиданно посмотрел столь же устало и загнанно, как
прежде его молодой друг.
Стивенс почувствовал неловкость, подобную которой может испытать
человек, чей лучший друг влюбился в совершенно ничтожную особу. Он не
знал, что бы такое сказать, что не показалось бы грубостью.
Он перевел разговор на другое.
- Док, я приехал сюда, потому что задумал пару вещей...
- Какого рода?
- Ну, во-первых, отдохнуть. Я знаю, что переутомился. Я сильно
переутомился, так что отдых мне не помешает. А второе... это твой приятель
Уолдо.
- Как?
- Да, Уолдо Фаренгейт-Джонс, храни Боже его упрямое, злое сердце.
- Почему Уолдо? Тебя вдруг заинтересовала мышечная слабость?
- Да нет. Меня не волнуют его физические трудности. У него может быть
крапивница, перхоть или пляска Святого Витта, меня это не касается. Я
надеюсь, все это у него есть. Что мне нужно, так это его мозги.
- Ну и?
- Я не могу сделать это сам. Уолдо не помогает людям; он их
использует. Ты - единственный из людей, кто с ним нормально общается.
- Нет.
- Кто еще?
- Ты неправильно меня понял. У него нет нормальных контактов. Я
просто единственный, кто рискует быть с ним грубым.
- Но я думал... Неважно. Не кажется ли тебе, что это довольно
затруднительное положение? Уолдо - человек, который нам необходим. Почему
гений его масштаба должен быть столь неприступным, столь невосприимчивым к
обычным социальным запросам? О, я знаю, что многое здесь связано с его
болезнью, но почему именно этот человек должен болеть именно этой
болезнью? Это невероятное совпадение.
- Это не связано с его физическим недостатком, - сказал ему Граймс. -
Или же связано не так, как ты это описал. Его болезнь и есть, в некотором
роде, его гений...
- Как?
- Ну... - Граймс обратил взгляд в себя, пустил мысли по длинной,
обращенной в прошлое цепи ассоциаций - для Уолдо она была длиною в жизнь -
связанных с этим особым пациентом. Он вспоминал свои подсознательные
дурные предчувствия, когда принимал этого ребенка.
Малыш казался достаточно крепким на вид, если не считать легкой
синевы. Но тогда многие дети в родильном отделении были несколько
синеваты. Тем не менее, он ощутил легкое внутреннее сопротивление перед
тем как шлепнуть ребенка, чтобы тот впервые набрал в легкие воздух. Но он
подавил свои чувства, произвел необходимое "наложение рук", и
новорожденный человек заявил о своей независимости вполне приемлемым
криком. На этом его роль закончилась: тогда он был обыкновенным молодым
врачом, который достаточно серьезно относился к клятве Гиппократа. Он до
сих пор воспринимал ее всерьез, как сам он полагал, хотя иногда и называл
ее "гипокритической". И все же чувства его не обманули: было что-то гадкое
в этом ребенке - и вовсе не из-за myasthenia gravis.
Сначала он жалел этого малыша, чувствуя какую-то странную
ответственность за его состояние. Патологическая мышечная слабость - это
почти полная инвалидность, поскольку у больного нет неповрежденных
конечностей, чтобы развить их взамен поврежденных. Поэтому жертва
вынуждена лежать; все органы, и конечности - на месте, но столь жалкие и
совершенно слабые, что они неспособны выполнить ни одной нормальной
функции. Он должен провести свою жизнь в состоянии бессильного
изнеможения, такого, какого ты или я могли бы достичь у финишной черты
изнурительного забега через всю страну. И нет ему ни помощи, ни
облегчения.
Во время детства Уолдо он постоянно надеялся, что ребенок умрет,
поскольку он был настолько очевидно обречен на трагическую бесполезность,
и в то же самое время, как врач, делал все в пределах своих познаний
бесчисленных консультантов-специалистов, чтобы сохранить жизнь ребенка и
вылечить его.
Естественно, Уолдо не мог посещать школу; Граймс выискал для него
исполненных сочувствия учителей. Он не мог участвовать ни в одной
нормальной игре; Граймс изобрел для него игры в постели больного, которые
бы не только стимулировали воображение Уолдо, но и поощряли его в
применении своих дряблых мускулов в полной, хоть и бессильной степени, на
которую он был способен.
Граймс опасался, что дефективный ребенок, будучи не подверженным
обычным развивающим стрессам взросления останется инфантильным. теперь он
знал - и знал это в течение долгого времени - что у него не было причин
для беспокойства. Юный Уолдо вцепился в то, что предлагала ему маленькая
жизнь, жадно учился, с вызывавшим испарину напряжением воли он пытался
заставить свои непослушные мышцы служить ему.
Он был изобретателен в разработке уловок, которыми он обходил свою
мышечную слабость. В семь лет он придумал способ управляться с ложкой
двумя руками, который позволял ему - с болью - кормить себя. Его первое
изобретение в механике было сделано в десять лет.
Это было приспособление, которое держало перед ним книгу, управляло
освещением и переворачивало страницы. Приспособление управлялось
прикосновением пальца к простой панели управления. Естественно, Уолдо не
мог изготовить его самостоятельно, но он мог представить его себе и
описать. Фартингуэйт-Джонсы легко могли позволить себе пригласить
инженера-конструктора, чтобы соорудить задумку ребенка.
Граймс был склонен рассматривать это происшествие, в котором ребенок
Уолдо играл роль интеллектуального господства над обученным зрелым
взрослым, не родственником, и не слугой, как веху в психологическом
процессе, в результате которого Уолдо в конце концов пришел к восприятию
человеческой расы как своих слуг, своих рук, действительных или
потенциальных.
- Что тебя гложет, Док?
- Что? Извини, я замечтался. Послушай, сынок - ты не должен быть
слишком жесток с Уолдо. Он и мне самому не нравиться. Но ты должен
воспринимать его как целое.
- Ты его так воспринимаешь.
- Тс-с-с. Ты говоришь о потребности в его гении. Он не был бы гением,
если бы не был калекой. Ты не знал его родителей. они были хорошей семьей
- тонкие, интеллигентные люди - но ничего потрясающего. Потенциал Уолдо
был ничуть не выше, чем их, но ему больше приходилось его использовать,
чтобы что-то сделать. Ему все приходилось делать трудным способом. Он был
вынужден быть умнее:
- Конечно. Конечно, но почему он должен быть столь противным?
Большинство великих людей не таковы.
- Пошевели мозгами. Чтобы чего-то добиться в его положении, он должен
был развить волю, сильный ограниченный разум, с полным пренебрежением ко
всем другим соображениям. Кем он мог по-твоему стать, как не смрадным
эгоистом?
- Я бы... Ладно, хватит. Он нам нужен и это все.
- Почему?
Стивенс объяснил.
Можно с претензией на правоту доказывать, что формы культуры - ее
нравы, ценности, устройство семьи, привычки в питании, стандарты жизни,
методы педагогики, институты, формы правления и так далее - происходят из
экономических потребностей ее технологии. Даже хотя этот тезис излишне
расширен и крайне упрощен, тем не менее он верен настолько, насколько он
описывает долгий мирный период, последовавший за конституционным
провозглашением Объединенных Наций, выросших на технологиях, как в теплице
поднявшихся из потребностей воюющих сторон в войне сороковых годов. До
этого времени радиовещание и лучевая связь использовались, за редким
исключением, только для коммерческого вещания.
Даже телефон почти полностью основывался на металлических проводниках
от одного аппарата до другого. И если человек в Монтерее хотел поговорить
с женой или партнером в Бостоне, то физический, медный нейрон осязаемо
протягивался через континент от одного человека к другому.
Лучистая энергия была тогда лишь полетом фантазии, встречавшимся в
воскресных приложениях и комиксах.
Соединение - нет, переплетение - новых достижений требовалось для
того, чтобы паутина меди, покрывавшая континент, была упразднена.
Энергия не могла пересылаться экономично; нужно было дождаться
разработки соосного луча - прямого следствия повелительного военного
дефицита Великой Войны. Радио телефония не могла сменить проводную
телефонию пока ультрамикроволновые технологии не захватили пространство в
эфире, так сказать, для коммерческой разгрузки. Даже тогда было необходимо
еще изобрести настраиваемый приемник, которым мог бы пользоваться не
технический человек - десятилетний ребенок, скажем - пользоваться так же
легко как и дисковым номеронабирателем, характеризовавшим коммерческий
проводной телефон кончавшейся теперь эры.
Лаборатория Белла решили эту проблему; решение ее привело прямо к
приемнику энергии излучения домашнего типа, настроенному, запечатанному и
проверенному. Был открыт путь для коммерческой радиопередачи энергии,
кроме одного вопроса: эффективности. Авиация ждала разработки двигателя на
основе цикла Отто; промышленная революция ждала парового двигателя;
лучистая энергия ждала действительно дешевого и изобильного источника
энергии. Поскольку излучение энергии по природе своей расточительно,
необходимо было иметь дешевую и достаточно обильную энергию для ее
потребления.
Тот же год дал атомную энергию. Физики, работавшие на армию
Соединенных Штатов - в то время Северо-Американские Соединенные Штаты
имели свою армию - произвели супервзрывчатку; блокнотные записи о ее
испытаниях должным образом проанализированные, дали все необходимое для
производства практически любого другого вида ядерной реакции, даже так
называемого Солнечного Феникса, водородно-гелиевого цикла, являющегося
источником энергии Солнца.
Излучаемая энергия стала экономически осуществимой - и неизбежной.
Реакция, посредством которой медь превращалась в фосфор, кремний - 29
и гелий - 3, плюс вырожденные цепные реакции, были одним из нескольких
дешевых и удобных средств, разработанных для производства неограниченной и
практически бесплатной энергии.
Конечно, все это не попало в объяснение Стивенса с Граймсом. Граймс
весьма рассеянно осознавал весь динамический процесс; он наблюдал рост
лучистой передачи энергии точно также, как его дед наблюдал развитие
авиации. Он видел, как с неба исчезали большие линии электропередач - из
них "добывали" медь, он видел как тяжелые кабели вырывались из раскопанных
улиц Манхэттена. Он мог даже вспомнить свой первый отдельный радиотелефон
с его несколько сбивающим с толком двойным наборным диском - он дозвонился
адвокату в Буэнос-Айрес, пытаясь позвонить в ближайший гастроном. Две
недели он делал все местные звонки через Южную Америку, прежде чем открыл,
что есть разница, какой из дисков крутить в первую очередь.
В то время Граймс еще не поддался новому стилю в архитектуре. План
Лондона не привлекал его; он любил дом над поверхностью земли, где он мог
видеть его. Когда стало необходимо увеличить площадь офиса, он наконец
сдался и ушел под землю, не столько из-за дешевизны, удобства и
всесторонней практичности жизни в трижды кондиционированной пещере, а
потому что уже был немного озабочен возможными последствиями прохождения
излучения через тело человека. Оплавленные земляные стены его новой
резиденции были покрыты свинцом, крыша пещеры имела удвоенную толщину. Его
нора в земле была настолько близка к радиационно-защитной, насколько он
мог это сделать.
- ...Суть дела, - говорил Стивенс, - в том, что передача энергии
транспортировочным единицам стало дьявольски неустойчивой. Пока не
достаточно, чтобы сорвать движение, но достаточно, чтобы привести в
замешательство. Было несколько неприятных случаев, мы не можем скрыть их
навсегда. Мне нужно что-то с этим сделать.
- Почему?
- "Почему" Не шуми. Во-первых, я инженер САЭВ по движению, и от этого
зависит мой хлеб с маслом. Во-вторых, проблема сама по себе вызывает
огорчение. Правильно сконструированный узел механизма должен работать -
всегда, в любой момент. А эти не работают, и мы не можем понять, почему.
Наши штатные физики-математики уже почти достигли стадии бормотания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18