От постели несло кислым запахом пота и мочи. Дверь была одна — деревянная, с маленьким смотровым окошком. Дневной свет попадал в камеру через окно, загороженное двумя железными прутьями и расположенное немного выше человеческого роста в стене напротив двери. В дальнем конце комнаты дыра в полу, края которой были покрыты коркой нечистот, обозначала место, где узник должен облегчаться.
Ког встал, и ноги у него подогнулись. Инстинктивно он вытянул вперед правую руку, потому что память предала его — руки-то больше не было. Он оступился и покачнулся, культя задела стену, и он, закричав, упал, в глазах у него потемнело.
Он лежал, хватая ртом воздух, по лицу его лились слезы — невыносимая боль в руке отдавалась по всему телу. Вся правая сторона тела была словно в огне.
Он заставил себя дышать медленно и попытался применить те упражнения по медитации, которым его научили на острове Колдуна, чтобы справиться с болью. Боль медленно отступила, ослабела, пока наконец не стала ощущаться совсем глухо — словно он убрал ее в ящик, который можно отодвинуть от себя.
Ког открыл глаза и встал, на этот раз — опираясь на стену левой рукой. Ноги опять задрожали, но ему удалось сохранить равновесие. Шатаясь, он подошел к окну и протянул руку к прутьям. Подергав, он понял, что они крепко сидят в камне. Тот, который слева, немного проворачивался в своем гнезде, пробитом в каменном блоке. Крепко схватившись за него левой рукой, Ког попытался подтянуться, чтобы выглянуть на улицу, но от усилия вернулась боль, и он решил, что посмотреть из окна еще успеет. Через час после того, как он проснулся, дверь в его камеру открылась. Вошел очень грязный человек с нечесаными волосами длиной до плеч и косматой бородой; перед собой он держал ведро. Увидев Кога, он расплылся в улыбке.
— Жив, — сказал он. — Не так уж и плохо, а? Те, кого рубят, обычно не выживают, ты знаешь об этом?
Ког молча смотрел на вошедшего. Под грязью и спутанными волосами его черты едва угадывались.
— Я знаю, каково это, — продолжал гость, вытягивая левую руку, которая тоже оканчивалась культей. — Старый Зирга отрубил ее, когда я приехал сюда, потому как она загноилась.
— Кто ты?
— Зовут Уилл. Пока меня не поймали, был вором. — Он поставил ведро.
— Тебе разрешают выходить из камеры?
— Да, некоторым разрешают, кто тут давно сидит. Следующей весной будет десять лет, как я здесь. Они тут ленивые и дают нам работу, если думают, что мы не перережем им горло, пока они спят, пьяные, а кроме того, здесь особо делать и нечего, скукотища, так что принести-унести — это даже хорошо. А потом мне перепадает немного еды, а если они не следят, иногда удается заныкать у них бутылочку вина или бренди. Да, бывает, приходится вытаскивать трупы, это вообще здорово.
— Вытаскивать трупы здорово? — переспросил, не веря своим ушам, Ког.
— Очень даже. Можно на полдня выйти на улицу — сначала сжигать тело, потом собирать пепел, нести его на утес над северным берегом и с молитвой развеивать по ветру. Приятно бывает отвлечься!
Ког лишь покачал головой в изумлении.
— Что у тебя в ведре?
— Это твое хозяйство. — Уилл достал металлическую миску и деревянную ложку. — Я или кто другой будем приходить два раза в день. Утром дают кашу, а вечером — отличную похлебку. Разнообразия немного, но ноги не протянешь. Зирга сказал мне, что ты один из особых, значит, тебе дадут побольше.
— Из особых?
— Это шутка такая, — ответил Уилл, улыбаясь, и Ког увидел, как из-под грязи и косматых волос проступают человеческие черты. — Герцог Каспар приказывает выдать больше еды и второе одеяло, а иногда даже и плащ, чтобы узник протянул подольше «и чтоб ему у нас понравилось» — как говорит Зирга. Большинство из нас ничем особо не примечательны, и, если не бузим, они нас кормят, а бьют нечасто. Был тут у нас один стражник, Джаспер его звали, он бывало как выпьет, так совсем злой делается и бьет кого-нибудь. Однажды напился да и свалился со скалы, сломал себе шею. Никто его не жалел. А те, кого герцог вправду не любит, они в подземелье. Долго там не протянуть — год-два. Тебе положен хлеб, а по особым дням — и еще что-нибудь. Никогда не знаешь, что это будет. Как Зирге захочется.
— Кто-нибудь отсюда выбирается?
— То есть получает прощение или срок кончается?
— Да.
— Нет, — покачал головой Уилл. — Нас привозят сюда умирать. — Он сел на корточки и продолжал: — Ну, по совести говоря, если я протяну еще двадцать лет, тогда меня, может, и освободят. Конечно, к тому времени надо будет им напомнить, что меня осудили на тридцать лет, и надеяться, что отсюда кто-нибудь отправит прошение в Опардум, а там кто-то еще проверит архивы, возьмет у судьи приказ освободить меня да побеспокоится прислать его сюда — Зирге, или кто тут будет комендантом через двадцать лет. Ну, вот, ты понимаешь — я в это не очень-то верю. Потому как никто еще не прожил тридцать лет в Крепости Отчаяния.
— Для человека, которому суждено оставаться тут всю жизнь, ты что-то очень веселый.
— Знаешь, я так на это дело смотрю: можно ныть и быть несчастным, или же можно постараться и принять все в лучшем виде. Я же считаю, что мне повезло — меня ведь не повесили. Меня назвали неисправимым вором. Ловили три раза. Первый раз отправили на работы, потому что я молодой еще был. Во второй раз получил тридцать плетей и пять лет каторги. На третий раз они бы меня повесили, но почему-то отправили сюда. Видать, потому, что последний раз меня поймали на взломе дома мирового судьи, и он решил, что повесить меня будет слишком милосердно. — Уилл рассмеялся. — А потом, ведь никогда не знаешь, что может случиться. Однажды я могу прийти к причалу, а там будет лодка, или эти разбойники из Бэрдокской Скобы решат напасть на нас и перебьют всю стражу, а заключенных заберут с собой и сделают пиратами.
Ког невольно улыбнулся, несмотря на то что боль не утихала.
— Да ты оптимист, а?
— Я-то? Может, и так, но что еще поделаешь? — Уилл поднялся. — Говорят, тебя зовут Когвин Ястринс. Это верно?
Зови меня Ког.
— Хорошо, Ког. — Он огляделся. — Ну, тогда надо пойти на кухню и сказать, чтобы приготовили еду. Ты, наверное, есть хочешь.
— Пожалуй. Давно я тут?
— Тебе отрубили руку три дня назад. Я не знал, выживешь ты или нет. Сейчас принесу тебе еды, а потом посмотрю твою рану. — Он поднял свою культю. — Я кое-что в этом понимаю.
Ког кивнул, и Уилл ушел. Ког прислонился спиной к стене и почувствовал, как холодный камень высасывает тепло из тела. Он натянул на плечи одеяло, неловко делая это одной рукой. Наконец ему удалось закутаться, а больше делать было нечего — только ждать еды.
Уилл осмотрел рану и заявил, снова накладывая повязку:
— Заживает. Не знаю, что за дрянью мажет Зирга эти тряпки, только помогает она хорошо. Пахнет так, как будто ее сделали из сдохшей месяц назад свиньи, но не дает ране загноиться, а нам только это и нужно, правда?
Ког съел похлебку — водянистый отвар, в котором плавало несколько кусочков овощей, а легкий намек в запахе позволял предположить, что в котле, где варилась похлебка, бывало мясо. Еще он получил половину буханки очень черствого хлеба — по словам Уилла, это был весь хлеб на неделю.
— Как можно стать таким, как ты, — человеком, которому стражники доверяют? — спросил Ког, отставляя пустую миску.
— Ну, надо не бузить и делать, что велят. Иногда нас выводят на работу, но нечасто. После сильного шторма могут отправить разгребать принесенный мусор, чинить причал, заделывать течи в кухонном доме, когда идет дождь. Если работаешь хорошо и стражников не злишь, тогда тебя выпускают из камеры почаще. Хорошо, если умеешь делать то, что не умеют другие.
— Что, например?
— Зирга жалеет, что никто не сошлет сюда кузнеца — ему надо кое-что починить. У нас тут был один, заявил, что он кузнец, но на самом деле ничего не умел, и комендант отправил его в подземелье. Беда только, что сам он про узника забыл, и когда мы вспомнили, тот уже помер от голода.
— А еще что нужно?
— Не знаю. Могу спросить. Но если ты и умеешь делать что-нибудь нужное, особых все равно никогда не выпускают из камер.
Ког пожал плечами, попытался сесть поудобнее, но у него ничего не получилось.
— Почему сразу не сказал?
— Так ты же не спрашивал, как тебе выйти из камеры, ты спросил, как можно стать таким, как я.
Ког рассмеялся.
— Ты прав. Я думал, ты просто пришел тратить мое время, но время — это все, что у меня осталось.
Уилл повернулся, чтобы уйти.
— Ты все правильно понял. Но нельзя загадывать. Зирга не всегда соблюдает правила, он слишком любит во все вмешиваться, и никто не приезжает его проверять. Я скажу ему про тебя. А что ты умеешь?
Ког подумал.
— Я умел обращаться с инструментами. — Он вытянул культю и невесело усмехнулся. — Впрочем, теперь уже не смогу. Да, я умею готовить.
— Еда тут незатейливая.
— Я заметил, — откликнулся Ког. — Но я подумал: а вдруг Зирга и стражники захотят чего повкуснее?
— Может быть. Я скажу ему. Что еще?
— Я рисую красками.
— Вряд ли это очень кому-то нужно, или я просто не знаю. За все время, что я здесь, только однажды краской красили забор в загоне у свиней.
— Я умею рисовать портреты и пейзажи. — Ког посмотрел на искалеченную руку. — Или умел.
— А, это такие картинки, которые богатые вешают на стену. Да, я такие пару раз видел.
— Да, как раз такие.
— Это, кажется, требуется еще реже.
— Я умею играть на музыкальных инструментах, но… — Ког помахал культей.
— Жалко, правда? — Уилл улыбнулся. — Я скажу Зирге, что ты умеешь стряпать.
— Спасибо.
Когда Уилл ушел, Ког лег, стараясь сдерживать свои эмоции. Он ощущал себя посаженным в клетку зверем; он видел, как пойманные звери бьются о прутья до тех пор, пока не истекают кровью. Он понимал, что в такой ситуации убежать отсюда не может, и единственная надежда покинуть когда-нибудь этот остров появится тогда, когда ему удастся выбраться из камеры. Придется выждать какое-то время — теперь его было в избытке.
Ког взялся за прут и подтянул тело к окну. За последние полчаса он выглядывал в окно больше десятка раз, но не из-за того, что унылый пейзаж привлекал его внимание. Он пытался восстановить былую силу и чем-то развлечь себя, потому что через месяц, проведенный в камере, с редкими визитами Уилла, от скуки просто сходил с ума. В первый раз, когда он попытался подтянуться на левой руке, ему удалось бросить в окно лишь мимолетный взгляд, теперь же он мог продержаться уже с минуту.
Из окна был виден северный двор крепости. В поле зрения не попадал хлев для скота, но было слышно хрюканье свиней и блеяние овец. Иногда лаяла собака. Взгляду Кога открывался старый плац, покрытый сейчас белым снегом, на котором выделялись зеленые и бурые пятна.
За последний месяц он полюбил этот маленький мир — кусочек покрытой снегом земли, фрагмент стены и утес за ним. При ясной погоде вдали было видно море. Обычно же за утесом расстилалась серая муть.
Он знал, что похудел — из-за раны и из-за скудной еды, но голода не ощущал. Хлеб, хоть и черствый, давал ощущение сытости, в нем попадались ореховые крошки и цельные зерна. Похлебка была жидким супом, где плавали редкие овощи, но, как Уилл и обещал, иногда попадался кусочек мяса. Каша тоже давала насыщение.
Ког жалел, что не может помыться, и понял, насколько привык быть чистым. В детстве, в землях оросини, всю зиму он жил без купания и даже не задумывался об этом, но теперь, когда стал «культурным» человеком, всегда радовался горячей ванне, массажу, ароматическим маслам.
Он спросил Уилла, нельзя ли раздобыть одежду, и получил ответ, что, если кто-нибудь купит ее в Опардуме или Форпосте, заплатит кругленькую сумму капитану корабля, который привезет следующих узников или припасы, тогда, может, и будет ему одежда, если, конечно, позаботиться о взятке коменданту Зирге.
Поняв, что такое вряд ли может произойти, Ког решил, что придется обходиться тем, что есть, и дожидаться, пока кто-нибудь умрет. Тогда, по словам Зирги, эта одежда может достаться и ему, если не подойдет тому, кто больше по нраву стражникам.
Ког изо всех сил боролся с отчаянием, он знал, что просто так не сдастся и смерть без борьбы его не одолеет. Ему случалось добывать на охоте животных, которые переставали сопротивляться, не препятствуя охотнику отнять у них жизнь. Он не будет таким зверем.
Он выживет.
14
ПОВАР
КОГ ПРОСНУЛСЯ.
На окне сидела птица. Он осторожно приподнялся, чтобы не спугнуть ее, и попытался определить, что это за вид, но не смог. Птица походила на горного зяблика из его родных краев, но клюв был более узкий и длинный, и такой белой полоски на крыльях у горных зябликов не было. Ког попробовал подобраться поближе, но едва подошел к стене, как птичка улетела.
Тогда Ког подпрыгнул, схватился за прут и подтянулся. Посмотрев за окно, он увидел, что последний снег растаял.
Пришла еще одна весна.
Он провел в Крепости Отчаяния больше года и смирился с тем, что ему придется просто ждать, а сколько ждать — неизвестно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Ког встал, и ноги у него подогнулись. Инстинктивно он вытянул вперед правую руку, потому что память предала его — руки-то больше не было. Он оступился и покачнулся, культя задела стену, и он, закричав, упал, в глазах у него потемнело.
Он лежал, хватая ртом воздух, по лицу его лились слезы — невыносимая боль в руке отдавалась по всему телу. Вся правая сторона тела была словно в огне.
Он заставил себя дышать медленно и попытался применить те упражнения по медитации, которым его научили на острове Колдуна, чтобы справиться с болью. Боль медленно отступила, ослабела, пока наконец не стала ощущаться совсем глухо — словно он убрал ее в ящик, который можно отодвинуть от себя.
Ког открыл глаза и встал, на этот раз — опираясь на стену левой рукой. Ноги опять задрожали, но ему удалось сохранить равновесие. Шатаясь, он подошел к окну и протянул руку к прутьям. Подергав, он понял, что они крепко сидят в камне. Тот, который слева, немного проворачивался в своем гнезде, пробитом в каменном блоке. Крепко схватившись за него левой рукой, Ког попытался подтянуться, чтобы выглянуть на улицу, но от усилия вернулась боль, и он решил, что посмотреть из окна еще успеет. Через час после того, как он проснулся, дверь в его камеру открылась. Вошел очень грязный человек с нечесаными волосами длиной до плеч и косматой бородой; перед собой он держал ведро. Увидев Кога, он расплылся в улыбке.
— Жив, — сказал он. — Не так уж и плохо, а? Те, кого рубят, обычно не выживают, ты знаешь об этом?
Ког молча смотрел на вошедшего. Под грязью и спутанными волосами его черты едва угадывались.
— Я знаю, каково это, — продолжал гость, вытягивая левую руку, которая тоже оканчивалась культей. — Старый Зирга отрубил ее, когда я приехал сюда, потому как она загноилась.
— Кто ты?
— Зовут Уилл. Пока меня не поймали, был вором. — Он поставил ведро.
— Тебе разрешают выходить из камеры?
— Да, некоторым разрешают, кто тут давно сидит. Следующей весной будет десять лет, как я здесь. Они тут ленивые и дают нам работу, если думают, что мы не перережем им горло, пока они спят, пьяные, а кроме того, здесь особо делать и нечего, скукотища, так что принести-унести — это даже хорошо. А потом мне перепадает немного еды, а если они не следят, иногда удается заныкать у них бутылочку вина или бренди. Да, бывает, приходится вытаскивать трупы, это вообще здорово.
— Вытаскивать трупы здорово? — переспросил, не веря своим ушам, Ког.
— Очень даже. Можно на полдня выйти на улицу — сначала сжигать тело, потом собирать пепел, нести его на утес над северным берегом и с молитвой развеивать по ветру. Приятно бывает отвлечься!
Ког лишь покачал головой в изумлении.
— Что у тебя в ведре?
— Это твое хозяйство. — Уилл достал металлическую миску и деревянную ложку. — Я или кто другой будем приходить два раза в день. Утром дают кашу, а вечером — отличную похлебку. Разнообразия немного, но ноги не протянешь. Зирга сказал мне, что ты один из особых, значит, тебе дадут побольше.
— Из особых?
— Это шутка такая, — ответил Уилл, улыбаясь, и Ког увидел, как из-под грязи и косматых волос проступают человеческие черты. — Герцог Каспар приказывает выдать больше еды и второе одеяло, а иногда даже и плащ, чтобы узник протянул подольше «и чтоб ему у нас понравилось» — как говорит Зирга. Большинство из нас ничем особо не примечательны, и, если не бузим, они нас кормят, а бьют нечасто. Был тут у нас один стражник, Джаспер его звали, он бывало как выпьет, так совсем злой делается и бьет кого-нибудь. Однажды напился да и свалился со скалы, сломал себе шею. Никто его не жалел. А те, кого герцог вправду не любит, они в подземелье. Долго там не протянуть — год-два. Тебе положен хлеб, а по особым дням — и еще что-нибудь. Никогда не знаешь, что это будет. Как Зирге захочется.
— Кто-нибудь отсюда выбирается?
— То есть получает прощение или срок кончается?
— Да.
— Нет, — покачал головой Уилл. — Нас привозят сюда умирать. — Он сел на корточки и продолжал: — Ну, по совести говоря, если я протяну еще двадцать лет, тогда меня, может, и освободят. Конечно, к тому времени надо будет им напомнить, что меня осудили на тридцать лет, и надеяться, что отсюда кто-нибудь отправит прошение в Опардум, а там кто-то еще проверит архивы, возьмет у судьи приказ освободить меня да побеспокоится прислать его сюда — Зирге, или кто тут будет комендантом через двадцать лет. Ну, вот, ты понимаешь — я в это не очень-то верю. Потому как никто еще не прожил тридцать лет в Крепости Отчаяния.
— Для человека, которому суждено оставаться тут всю жизнь, ты что-то очень веселый.
— Знаешь, я так на это дело смотрю: можно ныть и быть несчастным, или же можно постараться и принять все в лучшем виде. Я же считаю, что мне повезло — меня ведь не повесили. Меня назвали неисправимым вором. Ловили три раза. Первый раз отправили на работы, потому что я молодой еще был. Во второй раз получил тридцать плетей и пять лет каторги. На третий раз они бы меня повесили, но почему-то отправили сюда. Видать, потому, что последний раз меня поймали на взломе дома мирового судьи, и он решил, что повесить меня будет слишком милосердно. — Уилл рассмеялся. — А потом, ведь никогда не знаешь, что может случиться. Однажды я могу прийти к причалу, а там будет лодка, или эти разбойники из Бэрдокской Скобы решат напасть на нас и перебьют всю стражу, а заключенных заберут с собой и сделают пиратами.
Ког невольно улыбнулся, несмотря на то что боль не утихала.
— Да ты оптимист, а?
— Я-то? Может, и так, но что еще поделаешь? — Уилл поднялся. — Говорят, тебя зовут Когвин Ястринс. Это верно?
Зови меня Ког.
— Хорошо, Ког. — Он огляделся. — Ну, тогда надо пойти на кухню и сказать, чтобы приготовили еду. Ты, наверное, есть хочешь.
— Пожалуй. Давно я тут?
— Тебе отрубили руку три дня назад. Я не знал, выживешь ты или нет. Сейчас принесу тебе еды, а потом посмотрю твою рану. — Он поднял свою культю. — Я кое-что в этом понимаю.
Ког кивнул, и Уилл ушел. Ког прислонился спиной к стене и почувствовал, как холодный камень высасывает тепло из тела. Он натянул на плечи одеяло, неловко делая это одной рукой. Наконец ему удалось закутаться, а больше делать было нечего — только ждать еды.
Уилл осмотрел рану и заявил, снова накладывая повязку:
— Заживает. Не знаю, что за дрянью мажет Зирга эти тряпки, только помогает она хорошо. Пахнет так, как будто ее сделали из сдохшей месяц назад свиньи, но не дает ране загноиться, а нам только это и нужно, правда?
Ког съел похлебку — водянистый отвар, в котором плавало несколько кусочков овощей, а легкий намек в запахе позволял предположить, что в котле, где варилась похлебка, бывало мясо. Еще он получил половину буханки очень черствого хлеба — по словам Уилла, это был весь хлеб на неделю.
— Как можно стать таким, как ты, — человеком, которому стражники доверяют? — спросил Ког, отставляя пустую миску.
— Ну, надо не бузить и делать, что велят. Иногда нас выводят на работу, но нечасто. После сильного шторма могут отправить разгребать принесенный мусор, чинить причал, заделывать течи в кухонном доме, когда идет дождь. Если работаешь хорошо и стражников не злишь, тогда тебя выпускают из камеры почаще. Хорошо, если умеешь делать то, что не умеют другие.
— Что, например?
— Зирга жалеет, что никто не сошлет сюда кузнеца — ему надо кое-что починить. У нас тут был один, заявил, что он кузнец, но на самом деле ничего не умел, и комендант отправил его в подземелье. Беда только, что сам он про узника забыл, и когда мы вспомнили, тот уже помер от голода.
— А еще что нужно?
— Не знаю. Могу спросить. Но если ты и умеешь делать что-нибудь нужное, особых все равно никогда не выпускают из камер.
Ког пожал плечами, попытался сесть поудобнее, но у него ничего не получилось.
— Почему сразу не сказал?
— Так ты же не спрашивал, как тебе выйти из камеры, ты спросил, как можно стать таким, как я.
Ког рассмеялся.
— Ты прав. Я думал, ты просто пришел тратить мое время, но время — это все, что у меня осталось.
Уилл повернулся, чтобы уйти.
— Ты все правильно понял. Но нельзя загадывать. Зирга не всегда соблюдает правила, он слишком любит во все вмешиваться, и никто не приезжает его проверять. Я скажу ему про тебя. А что ты умеешь?
Ког подумал.
— Я умел обращаться с инструментами. — Он вытянул культю и невесело усмехнулся. — Впрочем, теперь уже не смогу. Да, я умею готовить.
— Еда тут незатейливая.
— Я заметил, — откликнулся Ког. — Но я подумал: а вдруг Зирга и стражники захотят чего повкуснее?
— Может быть. Я скажу ему. Что еще?
— Я рисую красками.
— Вряд ли это очень кому-то нужно, или я просто не знаю. За все время, что я здесь, только однажды краской красили забор в загоне у свиней.
— Я умею рисовать портреты и пейзажи. — Ког посмотрел на искалеченную руку. — Или умел.
— А, это такие картинки, которые богатые вешают на стену. Да, я такие пару раз видел.
— Да, как раз такие.
— Это, кажется, требуется еще реже.
— Я умею играть на музыкальных инструментах, но… — Ког помахал культей.
— Жалко, правда? — Уилл улыбнулся. — Я скажу Зирге, что ты умеешь стряпать.
— Спасибо.
Когда Уилл ушел, Ког лег, стараясь сдерживать свои эмоции. Он ощущал себя посаженным в клетку зверем; он видел, как пойманные звери бьются о прутья до тех пор, пока не истекают кровью. Он понимал, что в такой ситуации убежать отсюда не может, и единственная надежда покинуть когда-нибудь этот остров появится тогда, когда ему удастся выбраться из камеры. Придется выждать какое-то время — теперь его было в избытке.
Ког взялся за прут и подтянул тело к окну. За последние полчаса он выглядывал в окно больше десятка раз, но не из-за того, что унылый пейзаж привлекал его внимание. Он пытался восстановить былую силу и чем-то развлечь себя, потому что через месяц, проведенный в камере, с редкими визитами Уилла, от скуки просто сходил с ума. В первый раз, когда он попытался подтянуться на левой руке, ему удалось бросить в окно лишь мимолетный взгляд, теперь же он мог продержаться уже с минуту.
Из окна был виден северный двор крепости. В поле зрения не попадал хлев для скота, но было слышно хрюканье свиней и блеяние овец. Иногда лаяла собака. Взгляду Кога открывался старый плац, покрытый сейчас белым снегом, на котором выделялись зеленые и бурые пятна.
За последний месяц он полюбил этот маленький мир — кусочек покрытой снегом земли, фрагмент стены и утес за ним. При ясной погоде вдали было видно море. Обычно же за утесом расстилалась серая муть.
Он знал, что похудел — из-за раны и из-за скудной еды, но голода не ощущал. Хлеб, хоть и черствый, давал ощущение сытости, в нем попадались ореховые крошки и цельные зерна. Похлебка была жидким супом, где плавали редкие овощи, но, как Уилл и обещал, иногда попадался кусочек мяса. Каша тоже давала насыщение.
Ког жалел, что не может помыться, и понял, насколько привык быть чистым. В детстве, в землях оросини, всю зиму он жил без купания и даже не задумывался об этом, но теперь, когда стал «культурным» человеком, всегда радовался горячей ванне, массажу, ароматическим маслам.
Он спросил Уилла, нельзя ли раздобыть одежду, и получил ответ, что, если кто-нибудь купит ее в Опардуме или Форпосте, заплатит кругленькую сумму капитану корабля, который привезет следующих узников или припасы, тогда, может, и будет ему одежда, если, конечно, позаботиться о взятке коменданту Зирге.
Поняв, что такое вряд ли может произойти, Ког решил, что придется обходиться тем, что есть, и дожидаться, пока кто-нибудь умрет. Тогда, по словам Зирги, эта одежда может достаться и ему, если не подойдет тому, кто больше по нраву стражникам.
Ког изо всех сил боролся с отчаянием, он знал, что просто так не сдастся и смерть без борьбы его не одолеет. Ему случалось добывать на охоте животных, которые переставали сопротивляться, не препятствуя охотнику отнять у них жизнь. Он не будет таким зверем.
Он выживет.
14
ПОВАР
КОГ ПРОСНУЛСЯ.
На окне сидела птица. Он осторожно приподнялся, чтобы не спугнуть ее, и попытался определить, что это за вид, но не смог. Птица походила на горного зяблика из его родных краев, но клюв был более узкий и длинный, и такой белой полоски на крыльях у горных зябликов не было. Ког попробовал подобраться поближе, но едва подошел к стене, как птичка улетела.
Тогда Ког подпрыгнул, схватился за прут и подтянулся. Посмотрев за окно, он увидел, что последний снег растаял.
Пришла еще одна весна.
Он провел в Крепости Отчаяния больше года и смирился с тем, что ему придется просто ждать, а сколько ждать — неизвестно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43