Длинными рядами лежали павшие Рыцари в Чертоге Паладайна, упокоенные
на холодных каменных плитах, завернутые в древние пелены, заменившие
саваны: их тоже некогда было шить. Каждому положили на грудь его меч, а
под ноги - кому вражескую стрелу, кому коготь дракона.
Когда все тела были внесены и уложены в залитом факельным светом
Чертоге, уцелевшие Рыцари окружили кто друга, кто товарища по оружию, а
кто и брата. И только тогда, в тишине столь глубокой, что явственно слышны
были удары сердец, в Чертог внесли три последних тела. Их несли на
носилках, в сопровождении торжественного почетного караула.
Если бы все совершалось согласно предписаниям Меры, пышная церемония
затмила бы иные королевские похороны. У алтаря, облаченный в
церемониальные латы, стоял бы сам Великий Магистр. А рядом с ним -
Верховный Жрец, окутанный поверх лат белыми одеяниями жреца Паладайна. Был
бы здесь и Верховный Судья, и его доспехи покрывала бы черная мантия
вершителя справедливых законов. Алтарь же был бы увит розами, а на нем
сверкали бы золотом изображения Зимородка, Меча и Короны.
Но сегодня у алтаря стояла всего-навсего молоденькая эльфийка в
замызганной, измятой и окропленной кровью броне. А рядом с ней - старый
гном, сгорбившийся от горя, и кендер, с чьей мальчишеской рожицей так не
вязалось выражение скорби.
А единственной розой, украшавшей алтарь, была засохшая черная роза,
найденная в вещах Стурма Вместо символов Рыцарства подле нее лежало Копье
в черных сгустках спекшейся крови.
Почетный караул приблизился к алтарю и благоговейно опустил тела
наземь.
Справа покоились изрубленные останки государя Альфреда Мар-Кеннина;
милосердные руки задрапировали их белым холстом. Слева лежал государь
Дерек Хранитель Венца; он тоже был укрыт с головой, ибо улыбка,
запечатленная смертью на его лице, была слишком страшна.
Посередине же покоился Стурм Светлый Меч, и его лицо было открыто. Он
лежал в доспехах - отцовских доспехах, в которых ему суждено было пасть.
Остывшие руки, сложенные На груди, держали древний меч, тоже завещанный
ему отцом. А на пробитой груди лежало украшение, смысла которого никто из
Рыцарей не ведал.
Это был Камень-Звезда, поднятый Лораной из лужи крови. Камень был
темен; его мерцание затмилось, пока Лорана держала его в руке. Тем не
менее, глядя на меркнувший Камень, Лорана многое поняла. Так вот, значит,
каким образом разделили они тот сон о Сильванести. Понимал ли Стурм
могущество Камня? Чувствовал ли нерасторжимость уз, связавших его с
Эльханой?.. Вряд ли, печально сказала себе Лорана. Эльфы привыкли считать,
что людям попросту не дано... А впрочем... Грустно и бережно опустила она
Камень Стурму на грудь, скорбя о темноволосой эльфийке, которая наверняка
уже знала, что сердце, против которого мерцал потускневший Камень,
остановилось навеки.
Почетный караул отступил прочь. Склонив головы, Рыцари молча стояли
так некоторое время. Потом повернулись к Лоране.
Ах, какую речь следовало бы теперь произнести, какие славные деяния
вспомнить!.. Но долго-долго слышалось в тишине только приглушенное
всхлипывание старого гнома, да Тассельхоф, отворачиваясь, жалко шмыгал
носом. Лорана смотрела в умиротворенное лицо Стурма... и не могла
выговорить ни слова.
В какой-то миг она даже позавидовала Стурму. Он больше не узнает ни
боли, ни страданий, ни одиночества. Для него война завершилась. И он погиб
победителем.
Зачем же вы оставили меня!.. - безмолвно кричала Лорана. Оставили
совсем одну!.. Сперва Танис, потом Элистан, а теперь еще и ты!.. Как же я
отпущу тебя, Стурм!.. Как ты мог погибнуть и бросить меня! Не смей!.. Не
пущу!..
Лорана подняла голову - глаза ее блестели в факельном свете.
- Вы ждете высокопарных речей, - выговорила она, и голос ее дышал
холодом могильного подземелья. - Благородных речей, прославляющих
геройские деяния наших погибших. Ну так вот, от меня вы их не услышите!
Рыцари хмуро переглядывались.
- Эти люди, которым хранить бы великое братство, выкованное еще во
дни юности Кринна, умерли отягощенными взаимной враждой, гордыней,
честолюбием и жадностью, Я вижу, вы смотрите на Дерека Хранителя Венца, но
не он один в том повинен. Виновны вы все! Все! Все, кто в этой схватке за
власть прикидывал и раздумывал, на чью сторону встать!
Иные из Рыцарей опустили головы, кое-кто побледнел от гнева и стыда.
Слезы душили Лорану. Но вот рука Флинта стиснула ее ладонь. Лорана
собралась с силами и продолжала:
- Лишь один из вас был превыше мелочных дрязг. Лишь один из вас
сверял каждый прожитый день со священным для него Кодексом Чести. А ведь
большую часть этих самых своих дней он формально оставался вне Рыцарства.
Он был Рыцарем по духу и сердцу своему! А не по записи в каком-нибудь там
списке!..
Протянув руку к алтарю, Лорана взяла с него покрытое засохшей кровью
Копье и высоко подняла его над головой. Это движение словно бы освободило
ее дух; тьма, окутавшая было эльфийку, была изгнана. И когда она
заговорила вновь. Рыцари недоуменно вскинули глаза. Ее красота показалась
им благословением, подобным веянию весеннего утра.
- Завтра я уеду отсюда, - негромко проговорила Лорана, устремив
лучистые глаза на Копье. - Я отправлюсь в Палантас. Я расскажу им о том,
что здесь случилось сегодня Я возьму с собой это Копье и голову дракона. Я
швырну эту мерзкую, кровавую голову на ступени их великолепных дворцов! Я
встану на нее, как на трибуну, и заставлю их услышать меня! И Палантас
будет слушать! Его жители поймут, какая опасность им угрожает. А потом я
поеду в Санкрист и на Эргот, я буду странствовать по всему миру, который
никак не отбросит свои ничтожные свары, чтобы сообща бороться с врагом!
Ибо, пока мы не уничтожим крупицы зла в своих собственных душах - как это
сделал человек, о котором я говорю, - не видать нам победы и над тем
великим Злом, которое собралось нас поработить!
Руки и глаза Лораны были устремлены к небесам.
- О Паладайн! - Ее голос звенел, как серебряная труба. - Мы пришли
проводить к Тебе, Паладайн, благородные души Рыцарей, погибших в Башне
Верховного Жреца. Даруй же нам, оставшимся пребывать в истерзанном войнами
мире, такую же высоту духа, как та, что отметила жизнь и гибель этого
человека!..
Лорана закрыла глаза, не замечая слез, хлынувших по щекам. Она более
не горевала по Стурму. Она плакала о себе. Ей будет так не хватать его. И
Танис... Какими словами расскажет она ему о гибели друга?.. Как станет
жить в мире, из которого ушла такая душа?..
Медленно опустила она Копье на алтарь. И преклонила колени. Флинт
обнял ее. Тассельхоф погладил ее по голове.
И, как бы отвечая молитве, за их спинами все громче зазвучали низкие
голоса мужчин, слившиеся в скорбном рыцарском гимне.
О Хума, прими его душу в объятья!
Пусть он затеряется в солнечном свете,
В дыханий ветра, в небесном сиянье.
О Хума, прими его душу в объятья!
За гранью небес, равнодушных и гневных,
Введи его с миром в селенья блаженных,
Туда, где предел сокровенных мечтаний,
Где песне меча отзываются звезды.
Пускай отдохнет он, уставший сражаться,
В чертоге покоя, не зная печали,
Не ведая бега текущих столетий,
В обители Бога Добра, Паладайна.
Пусть гаснущий свет его глаз потускневших
Опять отразит безмятежное детство,
Все свежие краски широкого мира.
О Хума, прими его душу в объятья!
За тучи тяжелого дыма умчится,
Взыскуя святого бессмертия Неба,
Душа, так любившая бренную Землю
В ее вековых, вековечных заботах.
Коснувшись бессмертного звездного блика,
Письмен, что от века пророчат нам судьбы,
Она отрешится от горестей мира.
О Хума, прими его душу в объятья!
И вздохом последним душа удалится
Извечного боя за счастье и правду -
Уходит герой, не познавший бесчестья,
В объятия Хумы, где сонмище древних
Превыше вороньего жадного крика,
Куда воспаряла мечта его сердца
О радостным веснах, цветущих без страха,
За светлой бронею наследников Хумы.
Туда, где лишь сокол вещает о смерти,
Уходит воитель - он призван Богами
Из гаснущей жизни в обитель бессмертья
Из сумерек мира - дорогой рассвета,
В объятия Хумы, где сонмище древних,
Давно искупивших страдания плоти
И тщету ума, обреченного тлену,
В чертоги героев, в лучи Паладайна.
За гранью небес, равнодушных и гневных
Введи его с миром в селенья блаженных,
Туда, где предел сокровенных Мечтаний,
Где песне меча отзываются звезды.
О Хума! Прими его душу в объятья
За гранью небес, равнодушных и гневных.
Пускай отдохнет он, уставший сражаться.
Пусть гаснущий свет его глаз потускневших
За тучи тяжелого дыма умчимся,
Коснувшись бессмертного звездного блика,
И вздохом последним душа удалится
Превыше вороньего жадного крика,
Туда, где лишь сокол вещает о смерти,
В объятия Хумы, где сонмище древних,
За гранью небес, равнодушных и гневных.
Песнь смолкла. Торжественным, медленным шагом подходили Рыцари отдать
павшим последнюю дань и на краткий миг преклонить колени перед алтарем. И
один за другим покидали Чертог Паладайна. Их ждали холодные постели,
беспокойное подобие сна - и грозный рассвет завтрашнего дня.
Лорана, Флинт и Тассельхоф остались одни у тела своего друга. Они
стояли обнявшись; сердца их были переполнены. Стылый ветер задувал в двери
Чертога. За дверями ожидал почетный караул, готовый закрыть их и
запечатать.
- Харан беа Реоркс, - по-гномски проговорил Флинт, проводя по глазам
трясущейся узловатой рукой. - Мы вновь встретимся в кузне Реоркса...
Порывшись в кошеле, он вытащил чудесную розу, искусно вырезанную из
дерева. Флинт бережно опустил ее Стурму на грудь, рядом с Камнем-Звездой,
подарком Эльханы.
- Счастливо тебе, Стурм, - подал голос Тас. - У меня... только один
подарок, который ты, верно, согласился бы принять. Я... ты, наверное, не
поймешь. Хотя теперь, может, ты уже все понимаешь. И даже куда лучше
меня...
И Тас вложил в холодную ладонь Рыцаря маленькое, беленькое куриное
перышко.
- Квисалан элевас, - по-эльфийски прошептала Лорана. - Мы с тобой
всегда будем вместе...
Она никак не могла решиться оставить его одного в темноте.
- Идем, девочка, - ласково сказал Флинт. - Не будем его задерживать.
Его ждет Реоркс...
Молча, не оглядываясь, трое друзей покинули усыпальницу и, поднявшись
по узкой каменной лестнице, вышли в промозглую зимнюю полночь, хлеставшую
в лицо хлопьями мокрого снега.

Далеко-далеко от заснеженной Соламнии со Стурмом прощалось еще одно
сердце.
Пролетевшие месяцы ничуть не переменили Сильванести. Хотя кошмарный
сон Лорака давно прекратился, а тело короля эльфов легло в землю, которую
он так любил, несчастный край по-прежнему томился под гнетом его
сновидения. В воздухе пахло смертью и разложением. Деревья клонились и
корчились в нескончаемой муке. Изуродованные звери бродили по лесу, ища
конца невыносимому существованию.
Тщетно Эльхана, глядевшая из верхнего окна Звездной Башни, ждала хоть
какого-нибудь признака перемен.
Верные грифоны вернулись к ней сразу после изгнания дракона. Вначале
Эльхана собиралась без промедления вернуться на Эргот, к своему народу. Но
грифоны принесли ужасающую новость: между эльфами и людьми вот-вот должна
была разразиться война.
До встречи с Танисом и его друзьями Эльхану нисколько не огорчило бы
такое известие. Она приняла бы его с ледяным спокойствием, а то и
порадовалась бы. Однако знакомство со спутниками и долгие месяцы страданий
сильно переменили ее. Она очень встревожилась и без труда распознала в
происходившем очередные козни злых сил, бесчинствовавших в мире.
Она знала - ей следовало немедленно лететь назад: не исключено, что
ей еще удастся остановить безумие. Но она убедила себя, дескать, погода
была слишком опасной для путешествий. На самом деле она попросту не могла
вынести мысли о потрясении и ужасе своих соплеменников, когда они узнают о
горестной судьбе Сильванести и о ее обещании, данном умиравшему отцу: ведь
ее клятва гласила, что эльфы помогут людям изгнать Владычицу Тьмы и ее
слуг, а потом вернутся в родные края и воссоздадут свой истерзанный край.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67