Теплая волна блаженства струилась по телу Карлсена вниз, причем настолько сильная, что часть ее задерживалась в ягодицах и ногах, в то время как остальная поступала в тело женщины по-новой и устремлялась на очередной круг. Это сопровождалось изумительным чувством усвоения Линдиной сущности — ее жизнь раскрывалась в таких сокровенных подробностях, будто Карлсен прошел через них сам. И вот тут-то дало о себе знать второе течение. Словно что-то, разросшись в глубине его существа, отделилось и начало всплывать. И он сам словно бы последовал — с лучистой вольностью, напоминающей сон, когда, раскинув руки, неожиданно взлетаешь, немея от счастья. Опять ощущение сродни плавному полету над залитым луной пейзажем, где холмы, озера и лесные массивы расстилаются, смягченные дымкой расстояния, где сам воздух кажется тронут зеленью. Одновременно полонило ощущение, что он сам и есть пейзаж, пейзаж собственной внутренней сущности.
Его пронзило внезапное озарение, уяснение какой-то глубинной сути. Подобное Карлсен не раз испытывал в моменты сексуального насыщения, но все как-то вскользь: мелькнет и исчезнет. На этот раз оно держалось стойко, будто огонек свечи безмолвной ночью, причем такое очевидное, что Карлсен диву дался, как же оно не улавливалось раньше. Уяснение того, что он управляет своим восприятием и своим миром. Ощущение несказанной мощи, но не силы или энергии, а просто способности изменять вещи волевым настроем. С внезапной четкостью прояснилось, что всякий раз, когда человека пробирают слабость, безысходное смятение, или чересчур довлеют внешние обстоятельства, то виной тому лишь его собственная, без малого, смешная, глупость. В этом ощущении контроля различался и еще один интересный оттенок: что обычное чувство изолированности в текущем моменте иллюзорно. Ум содержит множество дверей, ведущих в иные реальности. Фокус ума можно смещать в какое-нибудь иное время или место, даже в воображаемые их плоскости, настолько же реальные, как и «настоящее». Этим, видимо, и объясняется популярность секса. Он способен взносить ум на вершину, с которой открывается вид на его подлинную природу. Но у людей в большинстве не получается направлять сексуальную энергию, и она взрывается понапрасну, все равно что те ранние ракеты-межпланетки на старте. Этой энергии по силам освобождать ум из его всегдашней изоляции, из гравитационного поля тела в межзвездное пространство.
Так что теперь, при подобной ясности, оставалось единственно созерцать — подольше, чтобы впечатление усвоилось навсегда. Но не успев приступить, он отвлекся: рот Линды перестал источать энергию. Секунда-другая, и по ее усилившейся хватке он понял: у женщины близится оргазм. Сам Карлсен намеренно удерживал себя от него, понимая, что в мгновения экстаза Линда будет сознавать исключительно себя, и не заметит, что контакт прерван. В момент оргазма энергия в ней преобразовалась в золотистое облачко, подобием атомного гриба озарившееся изнутри. Соблазн поглотить какое-то количество этой энергии был поистине мучительным. Вместе с тем, решимость сдерживаться привносила даже некое удовольствие. Разделяя ее экстаз, он еще раз проникся ощущением, сравнимым с выходом из тела.
Секунду спустя лицо Линды лучилось улыбкой, преображенное так, как преображаются от чудесного известия.
— Ты прав! Стоя действительно лучше. — Она натягивала колготки.
А ведь странно: никакой усталости в конце. Хотя и не совсем так, рассудил Карлсен, возвратившись в кресло. От событий дня в душе скопилась подспудная усталость. Но как ни парадоксально, чувствовал он себя на редкость бодро.
Линда завела руки за спину, застегивая лифчик.
— Так ты считаешь, я теперь вампирша?
— Сегодня уже теплее. А что, ты против?
— Да нет, — ответила она с улыбкой. — Я будто повзрослела.
Действительно: чувствовалось, что перед ним теперь уже не та женщина, которую он целовал несколькими минутами ранее. В понимании этого крылась глубокая удовлетворенность, смягчение вины, не дававшей ночью покоя. Машинально наблюдая, как Линда застегивает замок на юбке, он попытался воссоздать то недавнее озарение. Удалось, но лишь на несколько секунд, вслед за чем оно истаяло как сон. В памяти высветлилось единственно ощущение силы, спокойной и подвластной.
Было уже почти пять часов — время, когда Линда обычно уходит с работы.
— Ты подпишешь все же письма, чтобы мне сегодня от них отделаться?
Что-то в ее словах напомнило еще один оттенок недавнего проблеска: образ ракеты, взрывающейся при взлете.
На этот раз ждать не пришлось: филиппинка-горничная сразу провела в спальню Ханако Сузуки.
Карлсен надеялся увидеть улучшение, но был разочарован: Ханако по-прежнему смотрелась усталой и бледной. Запястья, правда, уже не были залеплены.
— Как самочувствие нынче?
— Спала весь день.
— И хорошо.
— Ничего хорошего: просыпаюсь абсолютно разбитой.
Взяв левое запястье женщины и пощупав пульс, Карлсен обратил внимание, что оба пореза исчезли. Хотя чуть заметная синяя полоска на запястье выдавала: в ход пущен один из новых затягивающих пластырей. Заживать будет чуть дольше, зато вид попригляднее.
Не выпуская руки Ханако, он еще раз установил контакт с ее жизненным полем: уровень ниже вчерашнего, и прослеживается гложущая, неотступная тревога. При мысленном приказе расслабиться, женщина со вздохом отвела голову на подушку, закрыв глава. Тут Карлсен с удивлением почувствовал глубину ее опустошения. Все равно, что вакуум, а подспудная жизненность, столь явная вчера, сменилась усталым безразличием. Вот почему давление руки Карлсена уже не оказывало прежнего воздействия. Просто контакта между жизненными полями было недостаточно.
Теперь понятно, почему Грондэл так и предложил: становись, мол, ее любовником. Будь они оба обнажены, дать ей энергию было бы совсем несложно — не сложнее, чем Линде Мирелли. Но это… Предубежденность Ханако как замужней женщины преодолеть еще можно, но пересилить свою как ее врача… Вместе с тем какого-то рода контакт, похоже, служил ответом. Собственное жизненное поле, стремясь перекинуться на Ханако, чуть покалывало кожу. По-прежнему не выпуская запястья, Карлсен протянул левую руку и приложился женщине ладонью ко лбу.
Едва установился контакт, как в Ханако устремилась жизнь. Давать энергию было приятно. Понятно, почему женщинам нравится, когда из них «сцеживают». Энергию она втягивала совершенно неосознанно, как младенец молоко, дыхание при этом углубилось. Испуская энергию, Карлсен испытывал облегчение и расслабленность, вроде того, как лежать в теплой постели и готовиться ко сну. Но поскольку губы и гениталии у них не соприкасались, настоящий обмен энергией начать было фактически невозможно. Ханако, приоткрыв глаза, улыбнулась. Карлсен воспользовался этим, чтобы убрать руку, прежде чем собственная энергия начнет убывать.
— Спасибо, — поблагодарила она, хотя, разумеется, и не догадывалась о сути происшедшего.
Ей подумалось, что он просто принес ей расслабление, и теперь контакт с тайным внутренним резервуаром жизни восстановлен.
— Вы увиделись с Карло? — спросила она.
— Да.
— И что он сказал?
— Он не пытался отрицать, что он вампир. И что занимался любовью с вами, тоже согласился. Но навредить, по его словам, никоим образом не пытался.
— И вы ему поверили? — Ханако выдавила тусклую улыбку.
— Поверил.
После секундной паузы Ханако произнесла:
— И я тоже.
— А сейчас уже нет?
— Да как можно! — щеки у нее зарумянились. — Он знал, что я замужем, но ему было все равно. Думал только о себе.
Голос у Ханако звучал спокойно (японка, одно слово), но по блеску глаз было ясно, что сердится.
— Это так, — Карлсен сочувственно кивнул. — Вы не уясняете одного: вампиров влечет к себе энергия. Из-за того, что вы счастливы, вы испускали… жизненность (сказать «сексуальную энергию» он не решился). Он мог поглощать ее так, что вы того и не замечали. А потом… не мог уже, видимо, противостоять соблазну. — Тут невольно вспомнилась школьница в лифте, и Карлсен решил, что критиковать не имеет права. — Разве этого нельзя понять?
Такое замечание как будто смягчило Ханако. Он неожиданно осознал силу ее эмоциональной привязанности к Карло. Ясно: окажись сейчас Карло здесь, в этой комнате, их можно было бы оставить наедине, и примирение само собой завершилось бы в постели.
— Да, я понимаю, — сказала она.
— Тогда почему вы не можете ему простить?
По ее лицу пробежала тень.
— Потому, что он заставил меня поверить, что мы любим друг друга, а сам… сам на деле просто хотел от меня что-то взять, и все.
— Но он и дать вам что-то пытался. Вы этого разве не почувствовали?
В глазах Ханако сквозило сомнение.
— Он пытался дать вам какую-то часть своей энергии. Научить вас ту энергию брать.
— И что с того? — в голосе чувствовалась нарастающая строптивость. — Измена мужу все равно остается изменой.
— Но вы научились бы брать сколько-то энергии у своего мужа, а взамен отдавать свою. В этом суть вампиризма.
— Он что, хотел превратить меня в вампира?
(Осел, бестактный осел: так в лоб шокировать человека!)
— Прошу вас, — Кротко обратился он, — постарайтесь понять. Мы все вампиры. Что, по-вашему, происходит, когда двое влюбленных наслаждаются поцелуями в объятиях друг у друга? Каждый из них пытается отдать что-нибудь от себя и взять от возлюбленного. Но у людей это не очень получается, поскольку основано на биологическом позыве, нужде продолжать род. Поэтому мужчины инстинктивно стремятся осеменить как можно больше женщин, а женщины, опять же по инстинкту, удержать мужчину исключительно возле себя. Потому и те и другие истязают себя ревностью и жаждой обладания. И даже будучи влюбленными, полного удовлетворения не испытывают, потому что не могут в полной мере отдать себя друг другу. Все сводится к обыкновенному сексу, основанному на обладании и чувстве запретности. Им так хочется слиться — безраздельно, воедино. На деле же приходится довольствоваться физическим соитием, что завершается оргазмом — то же, что может происходить между абсолютно чужими, а то и откровенно неприятными друг другу людьми.
Ханако, чувствовалось, начинает понимать, или, по крайней мере, не отвергать вслепую то, что ей говорят. Карлсен всю силу убеждения пускал на то, чтобы слова звучали как можно доступнее.
— И это длится тысячелетиями — элементарное животное соитие, с целью размножения. У животных оно настолько механично, что у самки должен вначале начаться гон, прежде чем появится самец и ее осеменит. Люди в процессе эволюции поднялись выше этого, они уже не довольствуются просто животным сексом. Им нужен партнер из области мечтаний. Им нравятся любовные истории и романы с мужчинами-героями и женщинами-красавицами. Едва научившись использовать свое воображение, человек начал слагать истории о людях, влюбленных друг в друга настолько, что разлуке предпочитают смерть. Вы не ставили в школе пьес о трубадурах? Тогда помните, наверное, как они посвящали себя «своей леди», хотя она обычно бывала недоступна — в некоторых случаях показывалась лишь издали. То же самое и легенды о рыцарях Короля Артура. Все подвиги они посвящали своим леди и возносили их, словно богинь. Они в каком-то смысле пытались превзойти секс.
Ханако, слушая, тихонько кивала и, судя по всему, думала о Карло.
— Вы же потому ему и отдались, что чувствовали неотразимое влечение? То же самое и он. Он сказал мне, что очарован был самой вашей жизненностью. — Но он так и не спросил, замужем ли я, — протянула Ханако грустно так, без гневливости.
— Я знаю, вам трудно с этим смириться. Но надо понять: у самих вампиров ревность отсутствует вообще. Они считают себя более развитыми в плане эволюции людьми. Они обожают жизненную энергию, и любят брать ее и давать. Карло хотел, чтобы и вы стали именно такой.
— Так и сказал?
С комическим каким-то отчаянием Карлсен понял, что все это время она толком и не слушала: на уме был лишь Карло.
— Да. (А что, по сути, так оно и было).
— Что он еще сказал?
— Что пытался уговорить не только давать, но и брать энергию, но вам, похоже, хотелось только давать.
Ханако посмотрела в упор расширившимися глазами.
— Разве женщина не для этого?
— Нет. Влюбленный хочет давать, а не только брать.
Тут в голову пришла мысль.
— А ну, дайте-ка мне ладони.
Ханако, помедлив, неуверенно протянула узенькие руки. Карлсен взял ее ладони в свои, и в наступившей тишине начал нагнетать ощущение ровного тепла.
— Я возьму у вас немного жизненной силы. Карлсен сосредоточил внимание на руках и теплоте ее кожи, словно держал Ханако в объятиях. Затем, по мере того как окрепло желание, позволил себе отнять у нее немного энергии. Ханако резко вдохнула, приоткрыв губы. В секунду он как бы стал ее любовником — то же самое, что обнять ее и поцеловать (Грондэл прав, как обычно).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Его пронзило внезапное озарение, уяснение какой-то глубинной сути. Подобное Карлсен не раз испытывал в моменты сексуального насыщения, но все как-то вскользь: мелькнет и исчезнет. На этот раз оно держалось стойко, будто огонек свечи безмолвной ночью, причем такое очевидное, что Карлсен диву дался, как же оно не улавливалось раньше. Уяснение того, что он управляет своим восприятием и своим миром. Ощущение несказанной мощи, но не силы или энергии, а просто способности изменять вещи волевым настроем. С внезапной четкостью прояснилось, что всякий раз, когда человека пробирают слабость, безысходное смятение, или чересчур довлеют внешние обстоятельства, то виной тому лишь его собственная, без малого, смешная, глупость. В этом ощущении контроля различался и еще один интересный оттенок: что обычное чувство изолированности в текущем моменте иллюзорно. Ум содержит множество дверей, ведущих в иные реальности. Фокус ума можно смещать в какое-нибудь иное время или место, даже в воображаемые их плоскости, настолько же реальные, как и «настоящее». Этим, видимо, и объясняется популярность секса. Он способен взносить ум на вершину, с которой открывается вид на его подлинную природу. Но у людей в большинстве не получается направлять сексуальную энергию, и она взрывается понапрасну, все равно что те ранние ракеты-межпланетки на старте. Этой энергии по силам освобождать ум из его всегдашней изоляции, из гравитационного поля тела в межзвездное пространство.
Так что теперь, при подобной ясности, оставалось единственно созерцать — подольше, чтобы впечатление усвоилось навсегда. Но не успев приступить, он отвлекся: рот Линды перестал источать энергию. Секунда-другая, и по ее усилившейся хватке он понял: у женщины близится оргазм. Сам Карлсен намеренно удерживал себя от него, понимая, что в мгновения экстаза Линда будет сознавать исключительно себя, и не заметит, что контакт прерван. В момент оргазма энергия в ней преобразовалась в золотистое облачко, подобием атомного гриба озарившееся изнутри. Соблазн поглотить какое-то количество этой энергии был поистине мучительным. Вместе с тем, решимость сдерживаться привносила даже некое удовольствие. Разделяя ее экстаз, он еще раз проникся ощущением, сравнимым с выходом из тела.
Секунду спустя лицо Линды лучилось улыбкой, преображенное так, как преображаются от чудесного известия.
— Ты прав! Стоя действительно лучше. — Она натягивала колготки.
А ведь странно: никакой усталости в конце. Хотя и не совсем так, рассудил Карлсен, возвратившись в кресло. От событий дня в душе скопилась подспудная усталость. Но как ни парадоксально, чувствовал он себя на редкость бодро.
Линда завела руки за спину, застегивая лифчик.
— Так ты считаешь, я теперь вампирша?
— Сегодня уже теплее. А что, ты против?
— Да нет, — ответила она с улыбкой. — Я будто повзрослела.
Действительно: чувствовалось, что перед ним теперь уже не та женщина, которую он целовал несколькими минутами ранее. В понимании этого крылась глубокая удовлетворенность, смягчение вины, не дававшей ночью покоя. Машинально наблюдая, как Линда застегивает замок на юбке, он попытался воссоздать то недавнее озарение. Удалось, но лишь на несколько секунд, вслед за чем оно истаяло как сон. В памяти высветлилось единственно ощущение силы, спокойной и подвластной.
Было уже почти пять часов — время, когда Линда обычно уходит с работы.
— Ты подпишешь все же письма, чтобы мне сегодня от них отделаться?
Что-то в ее словах напомнило еще один оттенок недавнего проблеска: образ ракеты, взрывающейся при взлете.
На этот раз ждать не пришлось: филиппинка-горничная сразу провела в спальню Ханако Сузуки.
Карлсен надеялся увидеть улучшение, но был разочарован: Ханако по-прежнему смотрелась усталой и бледной. Запястья, правда, уже не были залеплены.
— Как самочувствие нынче?
— Спала весь день.
— И хорошо.
— Ничего хорошего: просыпаюсь абсолютно разбитой.
Взяв левое запястье женщины и пощупав пульс, Карлсен обратил внимание, что оба пореза исчезли. Хотя чуть заметная синяя полоска на запястье выдавала: в ход пущен один из новых затягивающих пластырей. Заживать будет чуть дольше, зато вид попригляднее.
Не выпуская руки Ханако, он еще раз установил контакт с ее жизненным полем: уровень ниже вчерашнего, и прослеживается гложущая, неотступная тревога. При мысленном приказе расслабиться, женщина со вздохом отвела голову на подушку, закрыв глава. Тут Карлсен с удивлением почувствовал глубину ее опустошения. Все равно, что вакуум, а подспудная жизненность, столь явная вчера, сменилась усталым безразличием. Вот почему давление руки Карлсена уже не оказывало прежнего воздействия. Просто контакта между жизненными полями было недостаточно.
Теперь понятно, почему Грондэл так и предложил: становись, мол, ее любовником. Будь они оба обнажены, дать ей энергию было бы совсем несложно — не сложнее, чем Линде Мирелли. Но это… Предубежденность Ханако как замужней женщины преодолеть еще можно, но пересилить свою как ее врача… Вместе с тем какого-то рода контакт, похоже, служил ответом. Собственное жизненное поле, стремясь перекинуться на Ханако, чуть покалывало кожу. По-прежнему не выпуская запястья, Карлсен протянул левую руку и приложился женщине ладонью ко лбу.
Едва установился контакт, как в Ханако устремилась жизнь. Давать энергию было приятно. Понятно, почему женщинам нравится, когда из них «сцеживают». Энергию она втягивала совершенно неосознанно, как младенец молоко, дыхание при этом углубилось. Испуская энергию, Карлсен испытывал облегчение и расслабленность, вроде того, как лежать в теплой постели и готовиться ко сну. Но поскольку губы и гениталии у них не соприкасались, настоящий обмен энергией начать было фактически невозможно. Ханако, приоткрыв глаза, улыбнулась. Карлсен воспользовался этим, чтобы убрать руку, прежде чем собственная энергия начнет убывать.
— Спасибо, — поблагодарила она, хотя, разумеется, и не догадывалась о сути происшедшего.
Ей подумалось, что он просто принес ей расслабление, и теперь контакт с тайным внутренним резервуаром жизни восстановлен.
— Вы увиделись с Карло? — спросила она.
— Да.
— И что он сказал?
— Он не пытался отрицать, что он вампир. И что занимался любовью с вами, тоже согласился. Но навредить, по его словам, никоим образом не пытался.
— И вы ему поверили? — Ханако выдавила тусклую улыбку.
— Поверил.
После секундной паузы Ханако произнесла:
— И я тоже.
— А сейчас уже нет?
— Да как можно! — щеки у нее зарумянились. — Он знал, что я замужем, но ему было все равно. Думал только о себе.
Голос у Ханако звучал спокойно (японка, одно слово), но по блеску глаз было ясно, что сердится.
— Это так, — Карлсен сочувственно кивнул. — Вы не уясняете одного: вампиров влечет к себе энергия. Из-за того, что вы счастливы, вы испускали… жизненность (сказать «сексуальную энергию» он не решился). Он мог поглощать ее так, что вы того и не замечали. А потом… не мог уже, видимо, противостоять соблазну. — Тут невольно вспомнилась школьница в лифте, и Карлсен решил, что критиковать не имеет права. — Разве этого нельзя понять?
Такое замечание как будто смягчило Ханако. Он неожиданно осознал силу ее эмоциональной привязанности к Карло. Ясно: окажись сейчас Карло здесь, в этой комнате, их можно было бы оставить наедине, и примирение само собой завершилось бы в постели.
— Да, я понимаю, — сказала она.
— Тогда почему вы не можете ему простить?
По ее лицу пробежала тень.
— Потому, что он заставил меня поверить, что мы любим друг друга, а сам… сам на деле просто хотел от меня что-то взять, и все.
— Но он и дать вам что-то пытался. Вы этого разве не почувствовали?
В глазах Ханако сквозило сомнение.
— Он пытался дать вам какую-то часть своей энергии. Научить вас ту энергию брать.
— И что с того? — в голосе чувствовалась нарастающая строптивость. — Измена мужу все равно остается изменой.
— Но вы научились бы брать сколько-то энергии у своего мужа, а взамен отдавать свою. В этом суть вампиризма.
— Он что, хотел превратить меня в вампира?
(Осел, бестактный осел: так в лоб шокировать человека!)
— Прошу вас, — Кротко обратился он, — постарайтесь понять. Мы все вампиры. Что, по-вашему, происходит, когда двое влюбленных наслаждаются поцелуями в объятиях друг у друга? Каждый из них пытается отдать что-нибудь от себя и взять от возлюбленного. Но у людей это не очень получается, поскольку основано на биологическом позыве, нужде продолжать род. Поэтому мужчины инстинктивно стремятся осеменить как можно больше женщин, а женщины, опять же по инстинкту, удержать мужчину исключительно возле себя. Потому и те и другие истязают себя ревностью и жаждой обладания. И даже будучи влюбленными, полного удовлетворения не испытывают, потому что не могут в полной мере отдать себя друг другу. Все сводится к обыкновенному сексу, основанному на обладании и чувстве запретности. Им так хочется слиться — безраздельно, воедино. На деле же приходится довольствоваться физическим соитием, что завершается оргазмом — то же, что может происходить между абсолютно чужими, а то и откровенно неприятными друг другу людьми.
Ханако, чувствовалось, начинает понимать, или, по крайней мере, не отвергать вслепую то, что ей говорят. Карлсен всю силу убеждения пускал на то, чтобы слова звучали как можно доступнее.
— И это длится тысячелетиями — элементарное животное соитие, с целью размножения. У животных оно настолько механично, что у самки должен вначале начаться гон, прежде чем появится самец и ее осеменит. Люди в процессе эволюции поднялись выше этого, они уже не довольствуются просто животным сексом. Им нужен партнер из области мечтаний. Им нравятся любовные истории и романы с мужчинами-героями и женщинами-красавицами. Едва научившись использовать свое воображение, человек начал слагать истории о людях, влюбленных друг в друга настолько, что разлуке предпочитают смерть. Вы не ставили в школе пьес о трубадурах? Тогда помните, наверное, как они посвящали себя «своей леди», хотя она обычно бывала недоступна — в некоторых случаях показывалась лишь издали. То же самое и легенды о рыцарях Короля Артура. Все подвиги они посвящали своим леди и возносили их, словно богинь. Они в каком-то смысле пытались превзойти секс.
Ханако, слушая, тихонько кивала и, судя по всему, думала о Карло.
— Вы же потому ему и отдались, что чувствовали неотразимое влечение? То же самое и он. Он сказал мне, что очарован был самой вашей жизненностью. — Но он так и не спросил, замужем ли я, — протянула Ханако грустно так, без гневливости.
— Я знаю, вам трудно с этим смириться. Но надо понять: у самих вампиров ревность отсутствует вообще. Они считают себя более развитыми в плане эволюции людьми. Они обожают жизненную энергию, и любят брать ее и давать. Карло хотел, чтобы и вы стали именно такой.
— Так и сказал?
С комическим каким-то отчаянием Карлсен понял, что все это время она толком и не слушала: на уме был лишь Карло.
— Да. (А что, по сути, так оно и было).
— Что он еще сказал?
— Что пытался уговорить не только давать, но и брать энергию, но вам, похоже, хотелось только давать.
Ханако посмотрела в упор расширившимися глазами.
— Разве женщина не для этого?
— Нет. Влюбленный хочет давать, а не только брать.
Тут в голову пришла мысль.
— А ну, дайте-ка мне ладони.
Ханако, помедлив, неуверенно протянула узенькие руки. Карлсен взял ее ладони в свои, и в наступившей тишине начал нагнетать ощущение ровного тепла.
— Я возьму у вас немного жизненной силы. Карлсен сосредоточил внимание на руках и теплоте ее кожи, словно держал Ханако в объятиях. Затем, по мере того как окрепло желание, позволил себе отнять у нее немного энергии. Ханако резко вдохнула, приоткрыв губы. В секунду он как бы стал ее любовником — то же самое, что обнять ее и поцеловать (Грондэл прав, как обычно).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45