Какую технику? Ну, как вам сказать, - ну вот всю, какая тут
есть у Хозяина.
Никки обнаружил, что при всем удовольствии, с каким они
отвечали на вопросы о своих машинах, стоило ему перевести
разговор на более общие темы, как ответы их становились
невнятными. И глаза у них приобретали сходство лошадиными,
совсем как вчера у Джуди, и чем дальше он продвигался в своих
вопросах, тем сбивчивей они отвечали, пока не умолкли совсем.
Они не пытались что-либо утаить. Они просто не знали ответов, -
не интересовались ими, - и, похоже, даже забывали вопрос, еще
не успев дослушать его. Вопросы стекали с них, как вода с
утиной спины.
Все, чего он добился от них, - это что Китаец и доктор
МакТурк, и негр (его звали Пинки), и майор авиации, имя
которого дети видели на двери, были специалистами, помогавшими
осуществлять План. Какой план? Ответом служил бессмысленный
взгляд.
Если не считать этой мертвой зоны в их разуме, онемелой, как
от инъекции новокаина, люди в джинсах были вполне нормальны,
насколько могут быть нормальными, скажем, смотрители маяка,
сходством с которыми все они обладали. Люди, работающие на
маяке, друг друга, как правило, недолюбливают, - большую часть
времени им приходится проводить вместе, в тесном помещении, вот
они и становятся молчунами и углубляются каждый в свое
излюбленное занятие, - впрочем, если не считать чуть заметной
напряженности в отношениях между техниками, проистекавшей из
чересчур досконального знания друг друга, люди они были мирные.
Появление Шутьки и близнецов их оживило, - все-таки новые
впечатления и новая пища для размышлений. Один из них даже
запасся костью для Шутьки и преподнес ее, смущаясь. Шутька из
вежливости кость приняла, но тут же засунула ее за
трансформатор.
- А кто у нас Шутьку украл? - спросила, вдруг вспомнив,
Джуди.
Этого они не знали.
Они даже огорчились, узнав о покраже.
Они и видели-то ее всего один раз, когда вытаскивали из
воды.
Трогательно было смотреть, как они норовили подольститься к
собаке и как завидовали тому, кто додумался припасти кость.
Наверное, каждому мужчине нужен кто-то, о ком он может
заботиться, пусть даже это будет всего лишь жена, и вероятно по
этой причине моряки вечно возятся то с попугаями, то с судовым
котом, то с мартышкой-моной, у которой мех отливает зеленью, и
которая до конца плавания, как правило, не доживает.
Джуди не очень интересовалась манометрами, а большая часть
вопросов, задаваемых Никки, и вовсе не отвечала ее настроению.
Они ее раздражали. Она-то знала, в чем состоит план Хозяина,
хотя и забыла что-то главное в нем и потому не могла его в
точности описать. Вопросы же казались ей проявлением
подозрительности, а то и дурных манер. Послушав их несколько
времени, она нетерпеливо воскликнула:
- Пойдем лучше кухню посмотрим.
Поднимаясь в лифте, Никки предпринял последнюю попытку.
- Ты вел себя, как грубиян, - только и сказала она.
- Но почему же они ничего об этом не знают?
- А их, наверное, загипнотизировали, - язвительно сообщила
она, - совсем как меня.
- Ну пожалуйста, Джуди.
- Ой, да заткнись ты. Заткнись, заткнись, заткнись!
И Джуди принялась приплясывать по всей кабине лифта,
распевая последнее слово голоском, который, как она знала,
выводит его из себя.
Кухня оказалась набита техникой не хуже машинного зала.
Такие морозильные камеры, холодильники, электрические сбивалки,
мойки, картофелечистки и машинки, открывавшие консервную банку,
стоит только ручку покрутить, встречались в Англии далеко не на
каждом шагу, - даже и в герцогском дворце, посещаемом публикой
за два шиллинга шесть пенсов с человека (путеводитель за
отдельную плату). Скрытая в Джуди домохозяйка была очарована.
- Ой! - восклицала она. - Смотри, картонные чашки, их же
можно просто выбрасывать!
Единственным обитателем кухни был негр, Пинки, и неожиданные
посетители привели его в такой же восторг, в каком пребывала
Джуди. Хотя люди внизу и говорили, что он - один из главных на
острове инженеров, он был к тому же и поваром. Он провел их по
кухне, наполненной восхитительным ароматом овощного супа и
лука, медленно наливающегося золотом под крышкой сковороды.
Шутька получила бифштекс, ровно за две минуты прожаренный
изнутри с помощью излучения, и с жадностью глотала его, пока
огромный негр улыбался во все лицо и прищелкивал пальцами.
Никки, увидев, что сестра углубилась в изучение хлебной
печи, решил попытать счастья и принялся задавать свои вопросы
негру.
Однако, тот лишь улыбался, кивал, мерцал глазами, цветом
напоминавшими патоку, и ни слова не отвечал.
В конце концов, негр разинул рот на манер то ли крупной
трески, то ли пианино, демонстрирующего свою клавиатуру, и
подержал его открытым, чтобы мальчик как следует все разглядел.
Языка во рту не было.
Глава седьмая. Вся полнота сведений
Через три дня объявился траулер. Это было обычное
рыболовецкое судно, тралившее подводное плато, на котором стоял
Роколл, и действительно ловившее рыбу. Когда оно после путины
возвращалось в Северную Ирландию, трюмы его наполняла самая
настоящая добыча. Никто ни о чем не подозревал и никто не
спрашивал, куда подевался груз, который судно, уходя, забирало
с собой. И команда судна ровным счетом ничего об этом не
думала, уподобляясь техникам с острова. Члены команды считали
себя рыбаками. А стоило при них упомянуть о чем-то ином, как
глаза их приобретали все то же лошадиное выражение. Они и не
ведали о своей причастности к какойлибо тайне.
У Никки, когда он понял это, отлегло от сердца. Он целую
ночь провел в размышлениях об участи итальянцев, выдолбивших
остров изнутри (Джуди их судьбу обсуждать отказалась).
Ему доводилось слышать о том, как люди, прятавшие всякие
ценности в потайных комнатах, устраиваемых с помощью каменщиков
и плотников, после предавали своих помощников смерти из
опасения, что они проболтаются. Он знал, что этот обычай был в
ходу у восточных властелинов, у нечестивых средневековых
баронов и у всех до единого Борджиа, каким только удалось
дорваться до власти, - ну и у пиратов тоже. Никки не разделял с
сестрой и малой доли почтения к Хозяину, - кстати сказать,
складывалось впечатление, что его разделяют все, за вычетом
доктора Мак-Турка и, может быть, еще Пинки, - и лежа в
томительной тьме ночной больничной палаты, он очень тревожился
о тех пятидесяти мужчинах. У Никки сложилось впечатление, что
Хозяину ничего не стоило отправить на тот свет целую уйму
народа, - да и возможность у него такая имелась, ибо он явно
обладал некой силой.
Поэтому мысль о том, что работников, скорее всего, отослали
обратно в Италию, предварительно вычистив им мозги так же, как
техникам и рыбакам, - это мысль была для Никки большим
облегчением.
После прихода траулера детям оставалось познакомиться еще
лишь с одним человеком. Он появился из грозового шторма,
производя жуткий шум, какой только вертолеты и способны
производить, и машину, на которой он прилетел, втянули с
помощью крана в гараж наверху, оказавшийся на самом деле
ангаром. Вертолет был снабжен цилиндрическими поплавками
наподобие надувных пляжных буйков, но только металлическими.
Перед подъемом в ангар винты его приходилось снимать. В мокром
котелке и обычном дождевике, с которого он отряхнул капли
дождя, майор авиации Фринтон руководил работой.
Майор оказался крепким, широкоплечим мужчиной среднего роста
и с плотной черной бородкой, совсем такой как у Ленина. Лет ему
было около тридцати пяти, но он уже начал лысеть. Сняв, в конце
концов, котелок, он немедленно заменил его вязаной шапочкой,
чтобы не застудить головы. Красногубое лицо его, почему-то
принимавшее, когда застывало в покое, свирепое выражение,
становилось, стоило ему улыбнуться, удивительно мягким, таким
же, как голос Хозяина. Улыбнулся он Пинки, вышедшему встретить
его, - улыбнулся и даже в ладоши прихлопнул от удовольствия.
- Привет, Пинки! Ну, как ты, старый арап? - сказал он.
И с техниками, которые возились с вертолетом, он также
обходился любезно. Его отличала властная вежливость,
распространенная некогда в Королевских военно-воздушных силах.
Близнецов он оглядел с удивлением, хоть и без всякого
недружелюбия, и кивком отодвинул в сторону, поскольку был занят
- или, может быть, озадачен. Покончив с установкой вертолета,
он спустился на лифте вниз, поглощенный какими-то своими
мыслями. Он оставлял впечатление человека энергичного и
озабоченного. Никки невзлюбил его с первого взгляда.
Тем и исчерпывались обитатели Роколла, равно как и вся
полнота сведений, доступных его узникам, пусть Джуди и не
желала числить себя таковой.
Сведения эти составляли условия задачи, - и задачи явно
опасной, если вспомнить про обрыв и про пистолет. Ее-то
мальчику и предстояло решить.
В тот вечер Никки лежал на больничной койке, уставясь на
голую электрическую лампочку. К ночи в палате оставляли
светиться лампочку синюю и тусклую, а в двенадцать часов и ее
выключали. Детей больше не запирали.
Он лежал на спине под призрачным светом, обдумывая все, что
узнал, и рассеянно посасывая пуговицу, оторвавшуюся от ночной
рубахи. Досадно все-таки, что кроме этой рубахи надеть
совершенно нечего, а еще досаднее, что и обуви у них нет. Своей
обувки дети лишились при падении в воду, вот и приходилось
теперь разгуливать босиком. Летом-то оно еще куда ни шло, но
что если их продержат тут до наступления холодов? На острове не
было ничего подходящего им по размеру. Может, вертолетом
что-нибудь привезут? Хорошо хоть на складе обнаружилась целая
куча зубных щеток и расчесок. Надо бы попросить, чтобы для него
укоротили какие-нибудь джинсы. Может быть, Джуди сумеет их
перешить. Может быть.
В холодном свете лампы светлые волосы Никки отливали
зеленью, а тонкие загорелые руки, казавшиеся теперь серыми, все
теребили и теребили рубаху в том месте, откуда оторвалась
пуговица.
Тем временем, прочие островитяне были погружены в свои
таинственные заботы.
Шестерка техников распределилась между машинным залом,
комнатой отдыха и спальнями. Двое оставшихся на дежурстве
расхаживали по залу, вслушиваясь в тихое подвывание
генераторов, безотчетно вытирая ладони промасленной ветошью и
посматривая на стрелки манометров, время от времени начинавшие
зримо подрагивать от наполнявшей их жизни, но большей частью
спокойные, как глядящие в разные стороны крокодилы на песчаной
отмели, - или, быть может, как пескари, дремлющие в тихом
пруду, ибо стрелки отличались не меньшей пугливостью. Двое
других в торжественном молчании играли наверху в шафлборд. Им,
обладавшим строгими моральными принципами первоклассных
игроков, и в голову бы не пришло предъявлять права на монету,
пока она не попадет точно в центр поля. Даже если монета
ложилась чуть ближе к одной линии, чем к другой, пусть и не
касаясь ее, они надменно игнорировали такую позицию. Арбитра у
них не имелось и друг за другом они подсчетов не вели. Сделав
ход, игрок либо приплюсовывал себе очки, либо нет, что же до
протестов или споров, то их попросту не возникало. Еще двое
сидели в спальне, над кастрюлькой с клеем. Клей, который
приходилось подогревать на спиртовке, служил для них связующим
звеном, так что эти двое поневоле время от времени
перебрасывались словами. Тот из них, который строил в бутылке
корабль, устанавливал уже оснащенную мачту, а второй,
возившийся с перьями, тщательно выкладывал мозаику из
подобранных одно к одному перьев чистика, - темнокоричневых,
как пятнышки на яйцах этой птицы. Он работал тонкими щипчиками
вроде тех, какими пользуются электромонтеры.
Пинки, уединившись в своей мастерской, бывшей когда-то
фотолабораторией, тоже занимался тонкой работой. В круге света,
изливаемого рабочей лампой, его длинные, приплюснутые, черные
пальцы, почти розовые с исподу, изящно перепархивали от одного
часового инструмента к другому. Глаза Пинки прикрывал козырек,
в одной из глазниц сидел, как у ювелира, окуляр. На стене перед
ним висела на кнопках синька с чертежом, у которого лампа
освещала лишь нижнюю часть. Приоткрыв рот, Пинки работал. Будь
он ребенком и сохранись у него язык, язык этот непременно
торчал бы сейчас наружу. Пинки изготавливал некий механизм или
прибор, отчасти напоминавший локатор радарной установки, только
вывернутый наизнанку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29