Дегустатор зло поднатужился и, оторвавшись от подушек, сел кровати.
- Че вы мене здеся цифрами оперируете, - нахально.(Я, о-прежнему, как
дурак стоял у порога)- У мене... аа... своих хватает покамись, - он
покрутил пальцами у виска и неожиданно обратился ко мне: - Блюмбель,
садись, потолкуем о том, ээ... о сем, - он похлопал ладошкой по одеялу
возле себя, как иногда подзывают собачек. Я подошел чуток и облокотился о
стену. Мне тоже стало грустно.
- И мне, - срыгнув, сказал Дегустатор, - мне теперича, Блюмбель, уже
все отысячечертело. А вот раньше, еще в самобытность мою коммерческим
директором пивзавода... Эх, что за люди теперь пошли! Нисколько не
уважают. А ведь меня выжигали хваленым жэлезом!.. Что? Я что-то
неправильно сказал? - он часто замигал ресницами. - А, извините! Меня
выжигали паленым жэлезом...
- Самокритика, - буркнул один из поварят.
- Что?.. Да, и самокритика. Все в совокупности нещадно подорвало мой
организм, - он полез рукой под подушку, вытащил кусок хлеба и стал
противно жевать.
Мне стало дурно.
- Кухня в нашей жизни занимает важное место, - проговорил этот
гурман, вытаскивая пальцами кусок изо рта. - ...Блюмбель! А ведь чуть не
забыл, зараза, о чем просили! Не представил однополчан моих, - он указал
на перешептывающихся практикантов и стал перечислять, загибая пальцы. -
Эта Зажеватью, эта Зажирни, эта вота братья меж собой: Жрун, Жрунишка и
Пожирушка, а также их Жратишка, дале след Пузонберг, Превкушан и Едокцман,
ну и с ними, само собой, Васек Заодно.
- Наконец-то! - громко воскликнул Вася и взял меня за руку. - Я вас
провожу до гостиницы?
Голова раскалывалась, мои мозги кто-то мешал миксером.
- Если можно, - еле выдавил я.
- Куда вы мои други, в какие края полетели? - закудахтал нам вслед
Дегустатор.
Обратной дороги я не запомнил, да и не смог бы. Вначале я еще слушал
аккуратного Василия, а потом... не помню.
- Забудьте про Порфирия, - говорил он. - Хорошо, что он назвать меня
не забыл - а то бы до вечера мучились. Теперь-то уж все позади. Новый день
- новая песня. Завтра поступаете в ведомство принца; а с нас что возьмешь?
- у нас докука...
Едва забравшись в свой номер, не раздеваясь, я рухнул на кровать.

Глава третья
Так для меня начался третий день. Неужели уж третий!? Значит и время
бежит со скоростью света. Безобразие...
В неловкой позе я лежал, присохнув к дивану: жарища, по онемевшей
щеке ползут вылезшие изо-рта слюни, все плечо в оттисках бугорчатого
петроглифа, - короче, обыкновенные ощущения ожившего мертвеца.
Бу-б-бу-бум,бубумс, - затрещал колокольный звон на грани сознательной
слышимости. Будильник, наверное. Мамочки, каждый день новое - устаешь
удивляться. Иной раз не знаешь что и думать. Бумс-убум! Помилуй мя,
нерадивого за строптивое непослушание.
Плечо?!? Оголенное плечо? Я плохо соображал, но отлично помнил, как
накануне бухнулся спать в верхней одежде. Последняя - это я видел сейчас
собственными глазами - выглаженная свисала со спинки стула. А ну и а что
тут такого. Дуремония!
С трудом встав, я бессильно доплелся до холодильника и сделал хороший
глоток газировки. Ох и сны вы мои соники. После таких сеансов я точно
сомнамбула, и мозги набекрень, и сонно воротит в кювет. Проклятый сладкий
воздух!
Я сделал еще глоток. Стало легче. Потом походил по комнате, пару раз
дрыгнул руками-ногами в качестве разминки. Потом почитал свежую газету.
Потом... Потом... Потом опять повалялся в постели. Наконец, испытанный
метод сработал: естество избавляется от недостатка и пресыщения. Организм
стал отчаянно отказываться от безделья.
Тихо скрипнула дверь - это я выскользнул из номера; пробрался вглубь
прибранного коридора и вниз по черной лестнице, сквозь захламленный
полуподвальный бедлам и через черный ход вырвался на волю. Вздумалось
побродить по городу.
Я не понимал что происходит. Вначале-то (всего два дня назад!)
намеревался быть беспристрастным наблюдателем, приехал ради чистой
исследовательской работы и, естественно, не ожидал такой круговерти, в
которой мне отводилась роль марионетки в руках событий. Это мне ничуть не
нравилось.
Так, погруженный в себя, я обиженно прошагал несколько кварталов, а
микротайфунчики, крошечные ветерочечки обдували со всех сторон, - и не
замечал я, как народу становится все больше и больше, и не проулок это
уже, а проспект, величаво вливающийся в площадь. Бурлящим и бубнящим
течением толпы, словно волной на берег, меня снесло к изящной лавочке.
Сел. И наконец-то оборотился в наблюдателя.
По отмосткам вдоль стен домов, прилегающих к площади, шатались
обросшие щетиной унылые диадохи, пугая редких там прохожих и друг друга
своим видом и численностью. Площадь же шипела, клокотала, пенилась людьми,
вздымаясь до туч по стволам деревьев и памятникам, густела, плотнела и
вдруг схлынула: могучий отлив унес с собой все, что возможно, взамен
оставив миллионы кожурок семечек, окурков и проигравших лотерейных
билетов. Произошло утреннее открытие магазинов. Моему взору предстали
плакаты и огни зазывающей рекламы. "Вы ходите в дезабелье фирмы "Фиговый
лист"? Пылающий неон, бегущие строки, гремящая музыка - настоящее
потрясение для непробудившегося города. Банк "Акула бизнеса". Гостиница
"Логово". Но а уж мелких вывесок больше, чем муравьев в роще. "Кон-дом -
ч.стное концессионное домостроительство. Ставьте на Кон-дом и Вам
покорятся высоты небоскребов".
Какая похабщина, - подумал я. - И это в названиях, где следует быть
ювелиром и микрохирургом. Каждое название надо лелеять, терпеливо растить
и воспитывать, не растрачивая по мелочам. Достойных названий мало, но
чрезвычайно велика в них потребность, и горе осмелившемуся взять одно из
них и употребить не по назначению. Выдумывать все мы мастаки, а поди
выдумай название! Оно должно быть звучным на слух, красивым в написании и
адекватным содержанию. И разве не ясно, что весь наш могучий язык состоит
из одних только названий. Здесь нужна целая наука! Скажем, ономастика.
Я растроганно поднялся и пошел куда глаза глядят. А глаза зорко
вцепились в одно непонятное взгромодье - болтавшийся хвост людей в проулке
между стеной ратуши и задворками королевского дворца, почему-то не
рассосавшееся в миг открытий. Это была очередь.
Дорогие мои, и очереди бывают разными, и тоже табелируются, и
ранжируются. Причем, смотря под каким углом рассматривать. Рассматривать
же их можно по длине, образовываемым очертаниям, внутреннему состоянию и
внешней силе, трансформирующей координаты отдельных их членов, и еще по
много чему. Если хотите, очередь вообще пятое, особое состояние общества,
после "народа работающего", "отдыхающего", "лечащегося" и "народа
передвигающегося". Для скептиков замечу, что к "очереди" относятся и любые
другие скопления: митинги, собрания (которые суть очереди за эмоциями и
информацией), а также всевозможные состояния ожидания.
Я приблизился и беспечно побрел вдоль - и там где проходил, люди
прекращали переговариваться, поглядывая искоса и насупленно. Они были
мрачны и невеселостию своей могли затмить самое праздничное настроение
даже того, кто только что облился ледяной водой. Но по мере дальнейшего
продвижения толпа ветлела, обогащалась трупными улыбками на измученных
лицах и победными выкриками: Готов!", и я уже было возрадовался, как
улыбки вновь стали тускнеть и пропадать.
- Та-ак, - протянул я вслух, когда окончательно убедился в том, что
очередь оканчивается посередь улицы спящим стоя юношей с диссидентским
лицом. За ним расстилалась пустующая проезжая часть. Выходило, что очереди
было две?
- А? - встрепенулся он. - Я, я последний. За мной держитесь.
- Передали не занимать! - буркнул стоящий рядом.
- Вставайте, молодой человек, - сказал третий с конца, - нечего
принцу лентяйничать.
- Вы это бросьте! - заметил четвертый. - По Конституции всяк имеет
юридическое право отдыхать отпуск.
Потом сказал пятый. Он такое сказал, что все четверо замолкли, а
юноша опять беспечно задремал.
Так-с, подумал я, дурак дураку рознь, и примостился на цокольный
выступ здания, облокотившись плечом о водосточную трубу. Теперь казалось,
что сижу на берегу реки, а течение жизни несется мимо, прочь.
Сквозь строй мыслей донеслось: "Еще один!" и толпа дружно дрогнула,
чуть поднатужилась и вытолкнула из недр своих очередного счастливчика. Я
немедленно побежал к нему, чтоб догнать и расспросить - но не успел. Он
бесследно исчез - и провалиться мне сквозь землю, если вру. А из
раскрытого окна на втором этаже закричали - я мгновенно узнал голос
принца.
- Федор, мы ко мне поднимайтесь! А ну расступись! - заорал он.
Я протиснулся быстро, как только смог, чтобы не раздражать толпу.
Благодать иметь знакомого. В секунду нашлось и понимание, и
прояснение, и потерянный погост для обеспокоенной души. Оказывается,
накануне по радио было объявлено, что команда помощников принца Ништяка
намерена производить предварительную запись на проведение любых
экспериментов с его участием для упорядочивания использования
экспериментального времени. Желающих объявилось значительно больше, чем
вначале предполагали. Только я вошел, в ужасе прибежала девочка-посыльный
с первого этажа с известием, что последняя цифра перевалила за семьдесят
пятую, и что запись ведется на третий месяц вперед. Внизу были в шоке, в
поисках выхода из ситуации дымились мозги, горели предохранители. Ништяк
предложил по чашечке кофе. Нет, отказался я, уже пил, а помногу его пить
неинтересно и небезвредно. Тогда, сказал он, я подготовился и мы можем
идти продуцировать какой пристало эксперимент. Ну пойдем, сказал я. Пошли,
сказал он и мы пошли. Кстати, заметил принц, сегодня, Федор, вы в моем
официальном распоряжении, но я вас постараюсь не стеснять.
Он снял трубку телефона.
- Але-о! - закричал он. - Это кто? Дайте мне Димитра Очумеева. Что?
А, это мы, Димочка, и есть? Слушай, мы идем на полигон! Присылай
заказчика. Нет, двух не можем. Давай.
Полигон находился в соседнем величавом здании. Мы пробрались туда по
воздушному мосту с парапетом из синтетического аметиста, оправленного в
позолоченные столбики позолоченными львиными головами-шашечками, которые
приятно было трогать. И вот - полигон Испытаний! Вздыбившийся под купол
амфитеатр с рядами пушистых и не очень перьев на дамских шляпках (в
зависимости от дохода мужа или отца), атласных и помятеньких цилиндров,
рукоплескания, глуповатые обсуждения сегодняшнего наряда принца,
обсасывания приторных подкрашенных леденцов, - одним словом зрители! Хлеб,
я знал, имелся у всех, оставались зрелища.
Зал был забит до отказа. Я долго всматривался и, наконец, заметил
пустующее место в первом партере. Я протиснулся к нему, я неудобно уселся,
и встал, и попросил моих соседей разобрать этот Содом: под ногами мешался
Большой Твердый Чемодан, со спинки свисало два плаща и женская
благоухающая сумочка (пролились духи?), на сиденье лежала свернутая газета
и мелкая разменная монета.
- Хм! - брезгливо заметила дама-соседка по диагонали и захапала
нижний плащ. Остальные владельцы вещей промолчали... и никак себя не
обнаружили.
А представление уже начиналось! Я сгреб все на боковину и поскорее
уселся - на меня уже шикали. Уселся. Остался чемодан. Я уселся.
- Уберите баул, товарищ, - посоветовали слева и мощно двинули Большой
Твердый Чемодан ногой. Я попробовал продвинуть его еще дальше, к правому
соседу, - нет, тяжеловат. Зато двумя ногами... Правый сосед демонстративно
отвернулся, а сам пяткой стал пихать чемодан обратно, медленно, в минуту
по сантиметру. Я подпер ботинком... В минуту по полсантиметра. Подпер
вторым ботинком. Правый поднапрягся, а сам отвернулся еще больше, стал
осматривать декоративную лепку балюстрад балкончиков...
А между тем шоу уже началось.
- Подойдите ближе, - говорил принц заказчику. - Еще ближе, - он
забывал про зал, и только тогда глубокое перевоплощение артиста
проявлялось в нем с максимальной силой. Человек бледнел и смущался. - Да
подойдите же!.. Сейчас вы объясните всем - и мне - свою версию изменения
компонент мира, затем Комиссия рассмотрит право на нравственный допуск
(она же полномочна и досрочно прекратить действие изменений), ну а затем
приступим. Понятно?
- Мне известны правила, - тихо сказал человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13